В 1968-ом году я был призван в Советскую армию и отправлен в Южную группу войск, которая располагалась в Венгрии. Служил в городе Сольнок. По разным поводам — учения, командировки, отпуск, я бывал и в других городах — Дебрецен, Будапешт, Комаром и, конечно, Захонь, откуда начиналась Венгрия для советского человека. В памяти остались и другие названия — Секешфехервар, Сомбатхей, Дунауварош, Кишкулунцхаза (за давностью лет могу исказить имена).

Мои впечатления — красивая спокойная страна. Бедная, крестьянская, не принявшая атеизм и очень-очень другая. Мне кажется, советские руководители после кровавых событий 1956-го года предоставили большую автономию Яношу Кадару, не сильно вмешивались во внутривенгерскую жизнь. Во всяком случае, Венгрия мне показалась дружественной, но не очень тронутой социализмом. Иногда мы выходили в город и непременно посещали рынок, где мелкие частные торговцы продавали всякую всячину — как это было через 20 лет у нас, в период перехода к рынку.

…Железнодорожная товарная станция — с одним из сослуживцев отправили нас на охрану груза. Вечер, холодно, темно. После охраны предложили подождать транспорт, который нас заберет, в каком-то служебном помещении. Небольшая комната была вся заполнена рабочими, которые тоже что-то ждали. Иноязычный гул, суета, тяжелый табачный дым. Мы расположились на скамейке, автоматы положили на стол. Напротив — венгерские рабочие в засаленных комбинезонах. Они не знают русского, мы кроме «Йонапоткевано» и нескольких слов из венгерского мата тоже ничего не знаем, но «разговариваем» — жестами, сопровождая их речью на своем языке. Собеседник попросил позволения подержать в своих руках мой автомат, который лежал на столе между нами. Я отказываю — нельзя. Он говорит, что хотел бы эту штуку купить — за сколько продашь?
- Нет, нет, не хочу всю жизнь провести в тюрьме.- А ты подумай, я даю 10000 форинтов, это хорошие деньги, — с ними можно добраться до Австрии…
Долго продолжался этот шуточный (как мне показалось) разговор, пока наших собеседников куда-то не позвали. Я убрал со стола автомат — 13 лет, прошедшие после подавления вооруженного восстания — срок не очень большой.

Однажды я участвовал в перехвате по поводу задержания дезертира из советской армии. Он ушел с оружием. Предполагалось, что попытается пересечь австро-венгерскую границу. Всю ночь мы вместе с другим солдатом провели на выезде из Сольнока. Странная была наша функция — машины не останавливали, только смотрели издалека — нет ли чего подозрительного. Я ощущал себя пугалом с автоматом, которое поставили, чтобы показать — дороги под контролем. Редкие прохожие иногда останавливались и вступали в разговоры о советско-венгерской дружбе. Вероятно, ночью было не очень приятно проходить мимо откуда-то взявшихся здесь двух вооруженных людей, и на всякий случай, лучше было вступить в контакт.

«Элеми совьет-модьяр баратшаг!» примерно так по-венгерски звучит здравица по поводу дружбы между двумя странами. В Венгрии позитивное отношение к советскому культивировалось с самого детства. На учения мы ездили колонной в грузовиках, закрытых со всех сторон, кроме задней части кузова, брезентом. Когда по улицам проходила группа из детского сада, а мы проезжали мимо, малые дети непременно останавливались и махали нам вслед своими ручками. Солдаты — народ грубый, и не всегда тактичный. В ответ на приветствия взрослых или пионеров кричали иногда что-то непотребное. А один из попутчиков всю дорогу однажды целился из автомата в прохожих — его это забавляло. Думаю, что прохожие не могли не заметить такое баловство, а автоматы и солдаты не были игрушечными.

Через дорогу, напротив нашей части, располагалась часть Венгерской народной армии. Когда мне выпадал наряд на КПП, я стоял всю ночь у своих ворот, а напротив, немного в стороне, стоял такой же солдат в венгерской форме. Однажды я был в этой части — участвовал в шахматном турнире, который проходил попеременно — на нашей территории, и у них.

Контакты с венгерскими «товарищами по оружию» были достаточно частые, по разному поводу. Для офицеров и старшин не было никаких ограничений, они и ходили туда-сюда, друг к другу в гости. Моя обязанность по службе — поддерживать в рабочем состоянии парк радиолокационных станций. Схемы к станциям были с грифом «совершенно секретно», выдавались через «первый отдел». Однажды я по какой-то причине не смог получить нужную для работы схему. И пошел наш старшина к венгерским соседям и быстро принес мне то, что нужно. Техника там была такая же, как у нас, а схемы — в свободном доступе.

Иногда на праздниках выступал самодеятельный ансамбль из соседней части. В то время советская власть еще следила за музыкальным фоном, цензура не допускала к исполнению, воспроизведению и тиражированию некоторых исполнителей и даже целые музыкальные направления. В Венгрии этого не было, гости советской части исполняли весь диапазон западной («вражеской») эстрады — от разнузданного рок-эн-ролла до ужасных (с точки зрения советских критиков) мелодий ансамбля Битлз. Солдаты (в основном) были довольны, а политработникам приходилось терпеть этот кошмар.

Концерты случались ближе к завершению праздника, в рамках которого были построение, марш и торжественное собрание. Собрание проходило в нашей столовой, которую после обеда быстро трансформировали в актовый зал. За столом президиума занимали место наши командиры и обязательно — венгерские друзья. Обычно — 2 — 3 человека, представляющих городскую власть. Выступал комбат, потом кто-то из солдат, и обязательно наши гости. Венгерские товарищи обычно говорили на своем языке, с переводчиком. Однажды случился такой казус. В нашей части после очередного призыва появился солдат с Западной Украины, по национальности венгр. Его родные языки — русский и венгерский. Командиры решили еще сильнее подчеркнуть общность наших народов и предложили выполнить перевод выступления венгерского гостя этому солдату. …И не получилось. Выступающий произносит пару предложений, а переводчик беспомощно молчит, не умея составить правильную фразу, а объяснить смысл «своими словами» здесь не проходит. Оказывается для перевода не только надо хорошо знать два языка и легко говорить на любом из них, — здесь что-то нужно знать и уметь сверх этого.

После каждого призыва — новичкам для знакомства, а другим — для закрепления,  читали лекцию о нравах и обычаях народа страны пребывания. Прежде всего, это был перечень русских слов, которые не следует произносить в присутствии венгров, поскольку они созвучны местному мату. Едва ли у нас был шанс оказаться где-то здесь в гостях, но говорили и про то, что не следует удивляться скромному приему. Здесь не принято есть много и, соответственно, не принято готовить для гостей обильные угощения. Еда и питье — совершенно формальные. Рассказывали об истории. Я узнал, что народ этот в Европе особенный. Примерно 1000 лет назад случился Великий исход — венгры, селившиеся на берегах Волги , по какой-то причине покинули родные места, и ушли на запад, поселились в бассейне Дуная. Т.е этнически и лингвистически этот народ не был родственником своих соседей. Венгерский национальный тип сформировался как смешение пришельцев и аборигенов, и есть два типа, в которых преобладает один из этих двух источников.

В сентябре 1969 был в отпуске. Возвращался через станцию Чоп, где проходила одна из немногих дорог на запад. Переехав границу, оказался на венгерской станции Захонь. Я один, с тяжелым чемоданом, и по-венгерски — ни бум-бум. Но венгерские служащие немного говорили по-русски, сказали, что поезд на Сольнок отправится через несколько часов.

В назначенное время иду искать свой состав — платформа не одна. Нахожу, захожу. Поезд тихо начинает движение, а я еще не уверен, что попал, куда надо, и спросить — некого. Наконец, удача — два советских офицера. Спрашиваю — доберусь ли до Сольнока? — Нет, нет, это другое направление. Быстро возвращаюсь назад, прыгаю из вагона — поезд уже пошел, но еще не успел набрать скорость. Потом нашел свой поезд и глубокой ночью благополучно добрался до станции Сольнок. Здесь уже было все знакомо, идти до части надо через весь город, километров 4-5. Был я молодой, закаленный и сильный — не стал ждать утренний автобус, пошел со своим грузом пешком.

Ночной город выглядел очень необычно. Улицы освещены, но больше ничто не светилось — ни одного светящегося окна. И не было в городе никого — за весь свой неблизкий путь не встретил ни единого человека. Для не совсем маленького города мне это показалось странным. Машин тоже не было. Только машина полиции несколько раз проезжала — то рядом, то в отдалении. Как я понял, она методично «прочесывает» улицы, чтобы знать — что происходит в ночном городе. Так, «под присмотром полиции», я добрался до своей воинской части.

Незадолго до демобилизации одна из моих функций была — завскладом оружия и боеприпасов. Склад располагался в подвале двухэтажного дома — там, где были казармы. Иногда мы с товарищами спускались вниз, рассматривали оружие.Чего же там только не было! Револьверы, винтовки, ручные пулеметы, гранаты, патроны разного вида и калибра. Среди патронов была неучтенка, о которой я хорошо знал. По армейскому табелю о рангах у меня уже было звание «дед», и я мог себе позволить безнаказанно очень многое. На очередные учения взял с собой винтовку и пачку патронов к ней — с одним из сослуживцем решили там поохотиться.

Утром встали рано и пошли в лес. Никогда я не был на охоте, и плохо представлял, что делать с подстреленной дичью, и вообще, — зачем это надо. Пошел «за компанию». Но когда оказался в лесу, пробудились древние охотничьи инстинкты. Винтовка с патронами давала ощущение неограниченной власти над природой, что возбуждало желание непременно этой властью воспользоваться. Я слушал шорохи леса и готов был азартно преследовать зверя или птицу до тех пор, пока она не будет повержена…

Но не попался нам ни зверь, ни птица, зато с большим удовольствием прогулялись по чужому дикому лесу, прототипы которого можно найти и в Ленинградской области — тропинки, овраги, трава, бурелом. И вдруг, в каком-то ракурсе я увидел нечто странное. Сразу не обратил внимание, а сейчас увидел — взрослые деревья стоят стройными рядами, — когда-то они были посажены человеком. Я видел искусственный лес, который уже принял черты настоящего.

На территории части сохранялась территория Советского союза, где было все родное и знакомое. Но по разным каналам Венгрия напоминала о себе — она здесь, совсем рядом. Весь день в радиомастерской, где я служил, были включены радиоприемник и телевизор, вещающие местные программы. Очень часто по радио звучала венгерская народная музыка. В отличие от веселой русской народной, которой нас потчевали в больших количествах и которая проходила мимо сознания, венгерская была глубока и (как мне казалось) печальна, она привлекала внимание, завораживала.

За два года я полюбил эту страну. Настолько, что готов был остаться на сверхсрочную службу, чтобы рассмотреть ее поближе. Но к концу пребывания на этой земле были и другие чувства. Хотелось свободы и хотелось домой, где было все — пусть плохое, но свое. Уже начинает без всякой причины раздражать мадьярская речь… Я не знал, что делать, и доверился случаю. Выпало — возвращение. Развилка была пройдена, я возвращаюсь в Ленинград.

В конце мая 1970-го года наш войсковой транспорт доставил меня вместе с группой демобилизованных солдат в Дебрецен, где формировался эшелон для отправки в Советский союз. Вечером того дня под громкое «Ура!», доносившееся из всех вагонов, мы пересекли границу. Это было ни с чем несравнимое чувство — после двух лет жизни на чужбине, за колючей проволокой, вновь оказаться на Родине, каковую в тот момент представляла Западная Украина. И все-таки, когда поезд проезжал через мост над Тиссой, я бросил в реку насколько монет — форинтов, оставшихся от солдатского денежного довольствия. — Есть такая примета, — если хочешь вернуться…

С тех пор прошло более 40 лет, но и сейчас, когда я слышу звуки венгерской музыки — вздрагиваю. Из памяти выплывают немногие сохранившиеся картины этой прекрасной страны, в которой я случайно оказался в самом начале своей самостоятельной жизни.

11.11.11

Венгрия
Путь в Будапешт

В начало