1 октября 1959 года наша семья переехала в новый пятиэтажный дом на Смоленском переулке. В школу на следующий день мы с сестрой не пошли, и весь день смотрели во двор в большие окна новой квартиры, в которой нам дали комнату. За окном — унылый осенний пейзаж. Напротив — точно такая же пятиэтажка, процесс заселения которой еще не завершился. В течение дня к ней подъезжали грузовики, из которых выгружали домашний скарб. На наших глазах происходило решение жилищной проблемы.

…Через несколько лет в прокате прошел фильм «Русское чудо», который почему-то критикой не был принят. Я посмотрел его в Невском доме культуры, и был вполне удовлетворен оптимистическим содержанием — взгляд на советскую действительность глазами приезжих иностранных туристов. Запомнилось несколько картин. По сюжету иностранцы все время пытаются найти что-то плохое, чем можно уколоть «Советы». И вот, наконец, в каком-то городе они видят ветхую хибару, из которой люди выносят свои вещи. Вероятно, этот дом стал совсем опасным для проживания, и жильцы покидают его. Несчастные люди, — они будут жить на улице! Иностранцы устремляются туда, чтобы взять интервью. Но вместо печальной истории слышат радостный рассказ о квартире в новом доме, которую им государство дает совершенно бесплатно, и куда они сейчас переезжают.

В одном из сюжетов эти иностранцы вместе с советскими товарищами оказались на озере Байкал. Вечер, лес, дикая природа. Иностранец смотрит на другую сторону озера и представляет будущее.
…Цивилизация пришла на озеро Байкал. Город, узкие улицы, прижатые друг к другу небоскребы и везде реклама — назойливая, светящаяся, яркая.
Рядом советский человек тоже смотрит вдаль и представляет.
…Башенные краны, строящиеся пятиэтажки, и дымят огромные трубы заводов.

Я видел это «светлое будущее» из окна своего дома — для меня оно уже осуществилось. Вдали строительные краны, а совсем рядом, в 500-х метрах, — кирпичный забор Невского машиностроительного завода им. В.И.Ленина. Поздно вечером, когда жизнь вокруг затихала, особенно четко были слышны звуки, сопровождавшие производство — разлив стали, пыхтение паровоза, звон металла. В темноте мелькали и переливались красно-желтые вспышки…

Невский район — промышленный конгломерат. Здесь расположены крупные предприятия: Металлокомбинат, Завод им. Ленина, прядильная фабрика им.Ногина, ткацкая фабрика «Рабочий», мельничный комбинат им.Кирова, Пролетарский завод, Невский мыловаренный завод… Последний оказался самым неприятным соседом. В дни, когда роза ветров разворачивалась в нашу сторону, весь воздух был пропитан едким отвратительным запахом, от которого нигде нельзя было укрыться. Мне была такая атмосфера неприятна, но я мог на нее не обращать внимание. А многие окружающие взрослые реагировали остро. «Мыло варят из кошек и собак, мы дышим испарениями этого бульона» — такие были разговоры, которые вносили свои краски в окружающий пейзаж. Кроме северного, неприятности доставлял западный ветер, который доносил оранжевый шлейф от Невского химзавода на правом берегу Невы. Конечно, для полноты ощущений направление ветра должно совпадать с соответствующим состоянием атмосферы, когда все промышленные испражнения не уходили вверх, а опускались вниз и растекались по территории района. Но такое случалось часто. Может быть так казалось, поскольку неприятности обращают на себя внимание, а их отсутствие никак не ощущается.

Отец работал на заводе Металлокомбинат, в прокатном цехе. Туда можно было пройти через дыру в заборе, ограждающем его большую территорию. Я бывал там и в совсем раннем детстве, и позже, когда мы уже жили в Невском районе. Прокатный стан был неприветлив — шумный и горячий. Основные операции механизированы. Тяжелые металлические болванки на чем-то подвозили. Нечто вроде транспортера с грохотом отправляло их — одну за другой в горячее жерло печи, где они нагревались до нужной температуры. Потом открывалась дверца и раскаленная болванка падала на колесики прокатного стана, который протягивал ее под прессингом — туда-сюда. Каждый раз болванка становилась длиннее и тоньше. Когда болванка не попадала в нужное место, отец и напарник огромными клещами, ухватив ее с двух сторон, тянули ее туда, где она должна находиться. Я ничего не делал, только смотрел на этот процесс, немного в стороне. Но и до меня доходил невыносимый жар, излучаемый раскаленным металлом, и мне было трудно представить, как можно к ней так близко приближаться, да еще что-то с ней делать. После работы рабочие брали поллитровку, чтобы снять напряжение трудового дня. Пенсию давали в 50 лет, к этому возрасту алкоголизм становился необратимым.

Вопреки советским фантазиям, пролетарский Невский район был отнюдь не самым передовым и совсем неспокойным. Я это прочувствовал сразу, когда перешел из школы N164 на 6-ой Советской в школу N334 на ул. Ткачей. Две школы разительно различались. Я не знаю, была ли в том заслуга нашей классной Антонины Николаевны или завуча Виктора Константиновича, с которым мы сталкивались часто, но 164-я не вызывала таких отрицательных эмоций, которые теперь стали обычными.

Вторую четверть, до Нового года, мы с сестрой учились еще в старой школе на 6-ой Советской. Каждый день в течение двух месяцев мы ездили утром на трамвае или автобусе туда, а после уроков — обратно. Я предпочитал трамвай. Это было немного медленнее, но свободнее и дешевле. Трамвай стоил дореформенные 30 копеек, а автобус — в зависимости от расстояния от 20 коп. до 1,5 рублей. До нас было далеко, тариф дорогой.

У меня не осталось никаких воспоминаний о процедуре прощания с прежней школой. Возможно, ее и не было. Ушел на зимние каникулы из одной, а вернулся уже в другую. Мы с сестрой оказались в разных школах. В то время иностранный язык начинался с 5-го класса и у Гали уже был английский. Она попала в переполненную 335-ю школу с английским языком. Мне досталась более свободная 334-я, с немецким. Я бывал в Галиной школе на каких-то праздниках, она мне нравилась больше. Но, вероятно, только потому, что казалось — хуже моей не бывает. Праздники проходили с непременным участием гостей из самой дружественной в то время страны — из Китайской народной республики.

Китай был везде. По радио — передачи из КНР для советских радиослушателей. В кинотеатрах — китайские фильмы, в институтах — китайские студенты. В магазинах — китайские товары (запомнились китайские плащи, другая одежда фирмы «Дружба» и куриные яйца). Песню «Москва — Пекин» исполняли по радио едва ли не ежедневно. Лозунг «Советско-китайская дружба — навеки!» — обязательный атрибут праздничных демонстраций. Потом, когда отношения безнадежно испортились (вплоть до военного столкновения в 1969-ом), иногда по радио я находил радиостанцию со знакомыми позывными и «до боли знакомыми» словами: «Говорит Пекин. Начинаем передачу из Китайской народной республики для советских радиослушателей…». Содержание передач (в отличие от не менее антисоветской BBC) не было интересным. Запомнились музыкальные вставки. По стилю это была знакомая советская музыка с легким китайским акцентом. Если это так, то надо признать, что социалистические основы культуры сильнее национальных…

Итак, после зимних каникул, в январе 1960-го я оказался в другой школе. Вскоре классная подвела меня к одному из новых учеников и сказала — вот тебе друг, вы рядом живете и вам удобно быть вместе. Домой я возвращался уже вместе с Сашей Брыковым. На следующее утро я зашел за ним, и с тех пор мы долгое время были вместе или рядом — в школе, в ЛТМП и даже в ЦНИИ «Гранит».

Саша был из «хорошей семьи». Отец, 1918-го года рождения, кадровый военный, старший офицер. Инвалид, во время войны получил множество ранений, одна нога ампутирована. Он воспитывал своего сына в строгих, спартанских правилах. В 7 часов — подъем — в будни и в выходные. Физзарядка, обливание холодной водой… Все должно происходить правильно, «как надо». Порядок во всем, ничего лишнего. Саша принимал все это как данность и никогда не роптал на «тяжелую жизнь». Он и сам был весь правильный. Обращала на себя внимание его абсолютная честность, которая имела безусловный приоритет над всем остальным, она располагалась где-то уже на уровне подсознания. Когда в классе происходили какие-то проказы, в которые он был наряду с другими вовлечен, и когда учительница вопрошала — кто виноват, кто причастен? — Саша всегда вставал и говорил — Я!. Даже если его участие было номинальным. С 13-14 лет многие «привнесенные» и не очень естественные качества понемногу стали размываться, но его «врожденная» честность оставалась нетронутой.

Саша жил на Приамурской улице. Сейчас — это отрезок ул Бабушкина около метро пр. Елизарова. По ней каждое утро мы шли в школу. За перекрестком с Мартыновской (ныне ул. Ольги Бертгольц) Приамурская упиралась в железнодорожные пути. За путями начиналась ул. Школьная, на которой и располагалась наша школа. Здание школы выполнено в архитектурном стиле 30-х годов. «Все лучшее — детям!» — тогда говорили и пытались делать так. К школе прилегал свой стадион, а за ним было небольшое подсобное хозяйство. На стадионе проходили уроки физкультуры, а на подсобном хозяйстве — некоторые темы уроков труда и ботаники. В 13 — 14 лет я приходил вечером зимой на этот стадион, где был залит каток, играла музыка, а на катке кружились люди разного возраста, много людей. Мне нравились коньки. Движение под музыку приятно. Кроме школьного стадиона я ездил на каток парка им. Бабушкина, а позднее — в ЦПКиО.

Зимой у нас с одноклассниками было еще одно хорошее занятие — лыжи. Лыжные горки располагались совсем недалеко, в километре от дома. Мы шли по Большому Смоленскому, пересекали ул. Седова и вскоре попадали на железнодорожную насыпь, по которой шли поезда Московского направления. За железной дорогой простиралось безграничное снежное поле, пересеченное путевыми развязками. Железнодорожные насыпи были достаточно высокие, они и служили нам лыжными горками. Обычно мы доходили до железной дороги Витебского направления. Там почему-то насыпь была выше и круче, и потому привлекательнее. Сейчас это место — недалеко от ул. Салова в районе Купчино, застройка которого началась через несколько лет.

В начале 60-х реальная граница города на юге проходила по Обводному каналу, далее начиналась промзона. Три проспекта — Стачек, Московский и Обуховской обороны прорывали эту границу.

Если исключить промзону, Ленинград был в то время не очень большой. Его границу можно очертить так — Суворовский пр. — Лиговский пр. — Разъезжая ул. — Загородный пр — 1-я Красноармейская — Лермонтовский пр. — пл. Труда — мост Лейтенанта Шмидта — 17-я линия — Малый пр. — Тучков мост — Большой пр. ПС — Кировский пр. — ул. Куйбышева — Дворцовый мост — наб. Робеспьера — Потемкинская ул. — ул Салтыкова-Щедрина — Суворовский пр.

Невский район, в котором я оказался, находился в промзоне, далеко за пределами города. Старый Невский выглядел захолустно, Мост Александра Невского еще не был построен. Да и самой площади Александра Невского не было, она имела название «Красная площадь». Звонкое одиозное название имело в Ленинграде до неприличия унылое и слабое воплощение на периферии города.

Большая часть пространства от Красной площади и прилегающей к ней Лавры до самой Невы было заполнено множеством амбаров из красного кирпича. Некоторые из них сохранились до сих пор — у Лавры, где она выходит на Обводный канал. Между амбарами пролегала Амбарная улица, по которой ходил трамвай, связывающий центр и Невский район. Часть трамвайного пути в районе моста через Обводный канал была одноколейная. Трамваи там шли по очереди — в Невский район — потом из Невского района.

Вся эта территория была преобразована и приняла сегодняшний вид к открытию моста Александра Невского. Были снесены амбары и некоторые жилые дома, построена гостиница «Москва» и здание городской телефонной службы, окультурена и переименована площадь, построена транспортная развязка с тоннелем. В то время я каждый день проезжал на трамвае мимо этой стройки. После сноса амбаров обнажился обветшалый забор кладбища Невской Лавры. Более того, новая дорога немного задевала его. Кладбищу пришлось посторониться. Некоторое время около его забора стояли стопкой старые гробы, оставшиеся после перезахоронений — мы наблюдали все это из окна 17-го трамвая, который доставлял нас в техникум. Наблюдали мы также испытания готового моста — на разводную часть были выведены танки. Прижатые друг к другу, они занимали всю его ширину. Испытания продолжались несколько дней. Мы — ехидные студенты техникума, конечно, вспомнили старинное правило — проектировщик во время испытания должен находиться под мостом. Правило не выполнялось. Но по современным технологиям проектирования, там должен бы расположиться целый институт, а возможно — и не один. Я вспоминаю об этом по той причине, что проект оказался неудачным. На протяжении истории эксплуатации мост насколько раз закрывался из-за плохой работы разводной части, а в 80-х был, наконец, закрыт на несколько лет для капитальной реконструкции.

Мост Александра Невского был открыт в 1965-ом году, к ноябрьским праздникам. Был холодный осенний дождливый день, рабочее время. Народа было не очень много. После выступлений представителей власти и строителей подошел трамвай, который перевез всех желающих через мост на другой берег. Я, конечно, оказался в их числе. Были телевизионщики, которые снимали свое кино. Вечером его показали в программе «Время». Я узнал среди присутствующих свою тень — на несколько секунд она промелькнула в кадрах панорамы события. Мне показалось, что я узнал.

С 1964-го, четыре года каждое утро мы ехали в трамвае на улицу Чайковского. Мы — это студенты техникума Морского приборостроения. Сначала нас было двое — я и Саша Брыков. Потом подключился Володя Сова, а потом еще несколько наших однокурсников. Трамваи шли достаточно хорошо по расписанию, с интервалом 15 минут. Мы располагались в тамбуре и 45 минут — время в пути — проводили вместе, поездка не была скучной. Запомнились названия улиц, на которых были остановки — Слободская — Смоляная — Деминская. Сейчас они называются по-другому. Мне известно только то, что улица Деминская превратилась в улицу профессора Качалова. Мой маршрут начинался с остановки «Общественный переулок» (ныне — «Невский рынок»). Кажется, когда-то я нашел этот Общественный переулок, но где он был (а может быть и есть) — сейчас не могу сказать. Примерно в этом месте была паромная переправа на правый берег Невы. Я о ней слышал и хотел непременно переправиться туда хотя бы раз, — но так и не случилось.

На правый берег все-таки однажды ездил, на трамвае. В школе был у нас субботник, или урок производственной практики — не помню. И что мы там делали — тоже не помню, но запомнилась дорога. Городской трамвай покинул город и шел по сельской местности, пока не добрался до конечной остановки — Химзавод.

На новом месте, в Невском районе, — в отличие от проживания на 3-й Советской, я уже не жил «дворовой жизнью» и не принадлежал ни к каким местным подростковым кланам. Было несколько школьных друзей — с ними и с их друзьями я проводил свободное время. Иногда из-за этого возникали проблемы, поскольку в конфликтных ситуациях нельзя было рассчитывать на мощную поддержку «своих». Из доходившей до меня информации я знал, что местная шпана постоянно воюет с Ивановской и потому на Ивановской улице «нашим» надо сохранять бдительность и осторожность. Впрочем, это относилось к вечернему времени — когда (согласно словам из песни тех лет) — «из дома вам опасно выходить…».

Приезжать на Ивановскую у меня были две причины — там единственный в районе универмаг «Невский», а недалеко, — на улице Седова — один из немногих магазинов в городе, где можно было купить резисторы, транзисторы и прочие штучки, которыми едва ли не поголовно увлекались подростки 60-х годов двадцатого века.

Путепровода через железнодорожные пути еще не было, Ивановская улица была тихая и зеленая. Посередине, на протяжении всей улицы — сквер с деревьями, цветами и кустарником. Автомобилям здесь ехать было некуда, они и не ездили — транспорт с Володарского моста поворачивал на пр. Обуховской обороны.

Лет с 13-14 в теплые дни я ездил на велосипеде на «Ивановский карьер», располагающийся между улицей Седова и железнодорожными путями. Мы там с товарищами купались — возле стационарной таблички «Купаться категорически запрещено». Пляж был не «лучшего качества» — глина, но около самого берега было достаточно глубоко, мы ныряли. На берегу карьера в хороший летний лень собиралось много загорающих — местные жители приходили сюда, «на природу», семьями, с детьми.

В середине 60-ых началась застройка Купчино, но хорошей связи с Невским районом не было долго. В начале 80-ых, когда я уже ездил на автомобиле, районы соединял только узкий проезд под путями, сохранившийся до сих пор — от бульвара Красных зорь — на Южное шоссе.

В Невском районе началась и прошла вся моя самостоятельная жизнь. После того, как я женился, недолго жил в Ленинском районе, но потом обстоятельства вернули обратно, в Невский, на правый берег Невы. Если спросить меня, какие места в городе нравятся, а какие — нет, то я уверенно скажу, что не хотел бы жить в районах: Ленинском и Невском. Но судьба рассудила иначе, и я там жил.

01.06.2011