Глава 7. ДЕЛА ШАХМАТНЫЕ И КОНФЛИКТ ВОКРУГ ЛЕВИЦКОЙ

То, о чём будет рассказано в этой главе, хронологически от­носится к 1960/61 и частично к 61/62 учебным годам. Для меня эти события были настолько существенны, что я счёл необходимым выде­лить повествование о них в специальную главу. Шахматы здесь тесно переплетаются с вопросами морали, с судьбами многих людей, с ко­торыми я в те годы находился в близких (не обязательно дружественных!) отношениях. Эти события оказали большое влияние и на моё взросление, моё отношение к жизни и к людям. Я приобрёл много но­вых друзей и знакомых, а также (значительно меньше) — недоброже­лателей. Не хочу сказать — врагов.

В начале III-го курса меня выбрали председателем Бюро шахмат­ной секции Техникума. Это, конечно, была работа Аллы Константиновны Левицкой. Меня выбирали почему-то (уж не помню почему) за­очно, и что уж она там говорила — не знаю. Она заметила мою ак­тивность на шахматном поприще, да и играл я хоть и плохо, но не хуже всех. Была во мне и определённая дисциплинированность. Ви­димо, это всё и сделало меня председателем. Ещё в Бюро вошли Ви­талий Либер и Борис Шурупов, позже — Липецкер и Соломонов. Как и с чего начинать работу, я себе представлял довольно хорошо. На­до было проводить первенство Техникума, помогать проводить турниры в группах, искать шахматистов среди вновь поступивших ребят и готовиться к первенству города. Я получил от Левицкой ключ от шкафа, где хранились шахматы и часы, и мог ими распоряжаться в интересах секции. Мою фамилию внесли в список, дававший право на получение ключей от физкультурного кабинета, Зала заседаний и Ак­тового зала.

Самый первый блин получился комом — мы не довели до конца первенство Техникума. Я не нашёл в себе «железной руки» — сказа­лись отсутствию опыта и стремление всё делать самому.

В группах мы поработали неплохо, кое-где провели групповые турниры. В результате появились на нашем небосклоне новые фамилии, обладатели многих из которых позже украсили наши сборные ко­манды. Хочу назвать этих ребят. Может быть, не всех вспомню, но пусть никто не обижается. Итак, у нас в том году появились Валера Асташкин (третий разряд), Семён Соломонов, Жора Нилов, Лёша Смирнов,  Липецкер, Ассон. Заиграли в полную силу Борис Шурупов, Олег Таскаев, Саша Филиппов. Ушёл, окончив Техникум, Стрелков, на последнем курсе учились наши «гроссы» Юра Павлов, Виктор Фиронов, Виктор Рывкин, Виктор Алексеев.

Раньше всегда были трудности с комплектованием женских до­сок в сборной. В наш Техникум вообще-то девушек тогда принимали немного, да ещё пойди найди среди них шахматистку. Но в 1959 го­ду на первый курс поступила Лена Баславская — дочка нашей Галины Николаевны Вязмитиновой. Мама была классной шахматисткой, дочка пошла по её стопам. Лена играла отлично, и теперь хотя бы в Первой команде женская доска была прочная. Во Второй было тоскливее, там в лучшем случае мы могли рассчитывать на неявку соперников. Лена вообще была очень привлекательной, милой и общительной девушкой. Многие ребята по ней начали «сохнуть», в том числе и из нашей группы. Что касается меня лично — абсолютно честно говорю, что я в их числе не состоял. Хотя это в данном случае никакого значения не имеет.

В феврале 61-го года организуем сборные команды. Если с Пер­вой всё более или менее ясно, то относительно комплектования Вто­рой мне приходится выдержать довольно тяжёлый спор с Левицкой. Она хотела часть сильных ребят из запаса Первой команды посадить во Вторую, но тогда мы бы имели две средние команды и ни одной — чем­пионского уровня. Во-вторых, необходимо было продвигать молодёжь. Срок пребывания в Техникуме ограничен, и нужно успеть обстрелять молодых — ведь уже на будущий год они должны будут занять места в Первой сборной. В конце концов моя точка зрения победила, во вто­рую команду вошли Асташкин, Домбровский, Смирнов, Соломонов, Таскаев, Шапешкин, Шурупов, Филиппов. Юрка Павлов, капитан Первой, заявил: «Вторая команда — живой труп». Мы скромно молчали. Ребята выбрали меня своим капитаном.

В то же примерно время я познакомился с Виктором Михайлови­чем Кистенёвым из ДСО «Труд», под флагом которого ходили все тех­никумы города. Не знаю, какую он занимал должность — видимо, что-то вроде инструктора. Сидел он во Дворце Труда в комнате 50 и занимался организацией шахматных соревнований. Может быть, не толь­ко шахматных и не только техникумов, но я его знаю именно по этой работе. Весьма деловой мужик средних лет, типичный «спортивный де­ятель». По-моему, вместо одного глаза у него был протез. Первый раз я встретился с ним на жеребьёвке первенства города 61-го года. Конечно, и Левицкая, и ребята — старшие шахматисты с ним встречались и раньше, но мне о нём никто ничего не рассказывал. Меня просто туда пригласили как представителя Технику­ма. Очевидно, он достаточно хорошо знал и наших шахматистов, и руководителей и имел с ними определённые связи. Но со мной он был очень любезен, деловит. Я потом ещё много раз к нему ездил по разным делам, в том числе и достаточно щекотливым. Например, когда в результате пижонства некоторых товарищей из Первой сборной они оказались за чертой финалистов, Кистенёв помог нам восстановить­ся в финале. Мне Виктор Михайлович благоволил, работать с ним бы­ло приятно. Ещё более меня вдохновляло сознание того, что ведь этот человек из Дворца Труда для меня — абсолютно новый знакомый, и если мы с ним так быстро и хорошо срабатываемся, то, значит, я тоже не последний человек. В общем, мне было приятно ездить во Дворец Труда, да и прибавляло весу в собственных глазах.

Но вот началось первенство. Мы с Первой командой оказались в разных подгруппах полуфинала. Первый матч в своей подгруппе мы выиграли у Газотопливного техникума со счётом 4:2. Проиграли Олег Таскаев и наша девушка Росейкина. Выиграли Асташкин, Шурупов, Соломонов и я. Я был без качества, Сеня Соломонов — вообще без ладьи, но сумели выстоять. Победа нас очень подбодрила, мы поверили в себя. И выиграли два остальных матча: у Целлюлозно-бумажного техникума и Мореходного училища с одинаковым счётом 31/2 : 21/2. Мы в финале! Правда, мои личные успехи были скром­ны: победа над Александровым в Газотопливном, поражение от Квасникова в Мореходке, ничья с Урбаном в ЛЦ-БТ. Результат — 50 %. Однако каждый сделал для общей победы, что мог. Боб Шурупов вы­играл три партии из трёх — отличный результат! В финал, разуме­ется, вышла и Первая сборная. Вот тут-то и притихли разговоры о «живом трупе» Второй сборной и пошли другие — о том, как бы это нам договориться между нашими двумя командами, чтобы Первой по­лучить побольше очков. На нас пошёл дикий нажим. А играть мы с ними должны были в первом туре — такое решение на жеребьёвке 17-го апреля принял Кистенёв. Оно было, думаю, абсолютно справедливо. Спасибо нашим ребятам, особенно Сене Соломонову и Саше Фи­липпову. Они не дрогнули и не пошли на позорный сговор. Я, есте­ственно, тоже. Я играть не стал: на этот матч мы выставили свои лучшие силы. На первой доске Асташкин проиграл перворазряднику Павлову. Но зато Сеня Соломонов «надрал» «самого» Витю Фироно­ва, а Саша Филиппов сделал ничью с тоже не менее сильным перворазрядником и главным крикуном Виталием Либером. Коля Шапешкин проиграл Рывкину, но зато Боб Шурупов сделал ничью с Алексеевым. Наша девушка Лебедева оказалась абсолютно беспомощной и безза­щитной перед Леночкой Баславской. В итоге — 4: 2 в пользу Первой. Счёт этот поразил многих, но был объективен и соответствовал со­отношению сил команд. Ожидаемый разгром не состоялся. Другие матчи мы сыграли так: выиграли у Монтажного техникума (5 : 1), проиграли Металлургическому (2 : 4), ЛРТ №2 (2,5 : 3,5) и Физико-Механическому. Последнее поражение было действительно разгромом: 0:6! Проиграли все, я в том числе — некоему Бондаренке. В итоге мы за­няли пятое место. Несмотря на то, что в финале играло всего шесть команд, я считаю наше пятое весьма почётным: это ведь финал, т.е. пятое место в масштабах города, а команда-то — Вторая!

Поскольку всё-таки критерием истины является практика, то те­перь уже моя политика в комплектовании Второй команды, вполне себя оправдавшая, была общепризнана. Наша Первая команда разделила во­обще-то 1-3 места с Физмехом и ЛРТ №2, но решением Кистенёва и су­дьи Ярцева после переигровки с Физмехом нашим присвоили 1-е место. Не знаю, что тут сыграло большую роль: то ли прошлогоднее чемпион­ство команды ЛРТ №1 — 1, то ли мои шаги перед Кистенёвым, то ли какие-то его соображения, о которых он нас в известность не поставил, то ли нажим, звонки и пижонство Юрки Павлова, капитана Первой сборной — во всяком случае, результат был в нашу пользу. По результатам первенства города директор Техникума И.А.Горохов (очевидно, с подачи Левицкой) издал приказ, в котором объявил благодарность всем игрокам Первой команды и председателю Бюро секции, т.е. мне.

Сейчас передо мной лежит итоговая таблица 36-летней давности с индивидуальными результатами выступлений игроков Второй команды в первенстве города 1961-го года. Труднее всех, конечно, пришлось Валере Асташкину, игравшему на первой доске (он был третьеразряд­ником). Он сыграл 7 игр (всего было 8) и принёс команде 3 очка (+3 — 4 = 0). Тоже 7 раз играл Боб Шурупов с отличным результатом — 5,5 очка (+5 — 1 = 1). Наша вторая доска, Олег Таскаев, из 5 возможных набрал только 1 очко (+1-4=0). Я зря тогда посадил его на вторую доску. Дело в том, что Олег — сильный шахматист, но большой пессимист, и это сильно сказывалось на его игре. Третья доска — Сеня Соломонов — выступил очень хорошо: 4,5 из 7 (+ 3 — 1 = 3). У Саши Филиппова тоже хороший результат —  50 %: 2 из 4 (+1-1=2). Коля Шапешкин внёс свою лепту: 2 очка из 3 возмож­ных   (+2-1=0), Лёша Смирнов сыграл всего одну партию, но зато её выиграл. Наши девушки принесли по одному очку: Лебедева из 5 возможных, Росейкина — из 3. И, наконец, я сыграл плохо, но всё-таки лучше Таскаева. Я набрал 1,5 очка из 6 возможных (+1-4 =1), причём только в группе полуфинала. В финале я всё проиграл. А система зачёта в первенстве была такова, что учитывалось каждое очко, заработанное в каждой отдельной партии (т.е. победа в матче — дело второе). Как видим, общий результат был довольно скромным. Тем не менее, тот сезон очень нас всех сплотил и вдохновил. Мы стали увереннее в себе, мы подружились ещё больше. Ребята подобрались отличные. Все как могли помогали друг другу. Хоть играешь свою партию и сам, но всегда чувствуешь, если тебя поддерживают товарищи. Это очень важно. Мне, конечно, за свой результат очень обидно, особенно за грубейший зевок Квасникову в Мореходном училище в лучшей позиции.

                                 *   *   *

Настало время рассказать о том конфликте, который разыграл­ся примерно в то же время вокруг Левицкой и помимо моей воли ко­снулся и меня. Разумеется, обычно учащиеся Техникума были в сто­роне от всяких преподавательских заморочек, да и в общем-то нам до этого дела никакого не было. У них там были свои дела, свои взаимоотношения — служебные и неслужебные, свои противоречия, но до учащихся это не доходило. А тут вот меня угораздило в одно из их грязных дел вляпаться.

Е.Ю.Метсавас, кроме того, что был преподавателем физкульту­ры, был ещё и зав. кабинетом физвоспитания. Таким образом, он был старшим над Левицкой по должности и к тому же зарабатывал на 20 рублей в месяц (новыми!) больше неё. Я понятия не имею, как они оба выполняли свои служебные обязанности и кто из них заслуживал этой должности. Я, как учащийся, видел только то, что лежало на поверхности. А на поверхности был обаятельный, всегда доброжелательный, порядочный и честный, симпатичный, спортивный Метсавас. И была Левицкая — грубая, хамоватая, властная, нечестная (я вспоминаю те четыре комплекта шахмат!) и, видимо, несколько, как бы сейчас сказали, сексуально озабоченная. Впрочем, тогда мы это так не называли, но что-то в этом роде в её поведении проскальзывало, и мы это очень хорошо улавливали. Я об этом писал в гла­ве про первый курс. К тому же — «Богиня красоты!». И вот Левицкая в течение, видимо, довольно долгого времени, писала жалобы и заявления в разные инстанции. Куда, когда и сколько — не знаю. Цель её была — избавиться от Метсаваса как от старшего, а лучше вообще чтобы его уволили. А самой стать зав. кабинетом с соотве­тствующими полномочиями и деньгами. Кое-что об этом мне сказал сам Метсавас, когда я с ним решился поговорить об исправлении итоговой тройки по физкультуре. Это как раз был конец третьего кур­са – похоже, разгар конфликта. По-видимому, в нём участвовало всё начальство Техникума — Горохов, Михельсон, Алексеев, и не на сто­роне Левицкой. По её жалобам, оказывается, в Техникум наезжали ра­зные проверяющие комиссии, трепали всем нервы. Я очень плохо пом­ню хронологию всего этого дела, поскольку оно меня мало интересо­вало. Во всяком случае, судя по дневниковой записи от 22.06.1961 года, нижеописываемое событие произошло в 6-м семестре. Вдруг Ал­ла Константиновна пригласила меня к себе в кабинет и стала рассказывать, какой нехороший Метсавас, как он её притесняет и как её, несчастную, хотят уволить с работы. А она честная, принципиальная, работящая, подняла всю физкультурную и спортивную работу на недо­сягаемую высоту, в том числе и шахматы. И конечно, придут люди из вышестоящих организаций и сразу поймут, кто прав и кто виноват. Только надо им немножко помочь: выступить в комиссии в поддержку её, т.е. Левицкой, от имени Шахматной секции. Разумеется, это до­лжен сделать я как председатель Бюро. И ещё эта «честная личность»тут же мне пообещала за это заполнить без сдачи норм зачётную книжку ГТО, без которой я не мог получить третьего разряда по шахматам, Я тогда не понял даже, что она имела в виду под словом «выступить»: устное выступление в какой-то комиссии или же написание некой бумаги. Мне тут же вспомнились все штучки Левицкой и, конечно же, в первую очередь — эпизод с четырьмя партиями шахмат. Разумеется, я не собирался защищать Левицкую где бы то ни было. Прямо сказать ей там об этом тоже не решился. Пробормотал что-то вроде «надо подумать и посоветоваться с Бюро» и с тем ушёл. Вся эта история свалилась на меня как снег на голову. Мне было про­сто омерзительно.

Однако никакие комиссии меня не вызывали и никаких бумаг писать не пришлось. Вроде бы всё прошло тихо, никто ничего не знал. Буря разыгрывалась за ширмой. Мне сейчас даже, похоже, не восстановить всех перипетий этого дела. Левицкую вроде бы уволили, потом восстановили, потом снова может быть уволили. Во всяком слу­чае, когда я в феврале 1966 года посетил Техникум, Левицкая там уже не работала. Что и как происходило с ней между 1962 и 1966 годами — можно только догадываться, но нужно ли? Даже расспрошен­ные мною преподаватели это забыли. Бог с ним. Одним из следствий конфликта было то, что в Техникум пришёл новый физкультурник — Шаваров. Звали его Анатолий, а вот отчество позабыл — то ли Ан­дреевич, то ли Александрович. У меня такое ощущение, что его то­гда взяли старшим и зав. кабинетом, и Метсавас стал рядовым преподавателем. Но точно не помню. Вроде бы одно время они там работали даже все втроём.

Весьма немногочисленные мои архивные документы позволяют установить лишь три факта. Первое — это то, что А.А.Шаваров в ноябре 1961 года, 22-го и 23-го числа, писал записки вахтёрам с просьбой (в смысле разрешением) выдавать мне ключ от Зала заседаний «для за­нятий шахматной секции». Полагаю, что этими занятиями могло быть только первенство Техникума. Если я обращался за разрешением к нему, значит, или Левицкая тогда не работала, или Шаваров был старшим, или он старшим не был, но отвечал за шахматную секцию. Наиболее вероя­тен второй вариант плюс ответственность за шахматную работу. Думаю, что это был как раз период, когда Левицкая была уже уволена, но ещё не восстановлена на работе.

Второе. Имеется объявление — автограф Левицкой о репетиции физкультурного праздника, назначенной на 24 мая 1962 года. Значит, в это время она снова (или всё ещё?) работала. Но раз Е.Ю.Метсавас в сентябре 1961 года спокойно поставил мне по физкультуре пятёрку — наверное, всё-таки Левицкая была на время изгнана из ЛРТ.

Третий факт — дневниковая запись, где я описал свой визит в Техникум в феврале 1966-гo года. Я тогда повидал некоторых преподавателей, разговаривал с ними. И кроме того, «видел Левицкую» (но не говорил). Значит, ещё долго они там все портили кровь друг дру­гу и Алексеев, считая меня причастным к делу, с его точки зрения имел основания на меня дуться. Честное слово, даже интересно становится проводить такие вот раскопки.

                                 *   *   *

Техникумовские преподаватели, видимо, были в этом вопросе расколоты. Меня неприятно поразило, как однажды в разговоре, когда зашла речь о Левицкой, вдруг на её защиту буквально грудью броси­лась Галина Николаевна Вязмитинова. Стала темпераментно рассказы­вать, как плохие начальники выживают честную и непорочную Левицкую. Больше я с Вязмитинозой на эту тему, разумеется, не говорил. Отно­шения мы с ней сохранили прекрасные, но об этом — ни слова. Видимо она из-за своей позиции пострадала, ей пришлось искать совместительство в других местах. Наверное, это сильно отразилось и на Елене, поскольку Галина Николаевна после второго курса (т.е. как раз в 1961 году) забрала Лену из нашего Техникума и устроила её на III-й курс Физико-Механического. Конечно, надо было с самого начала им так и сделать — любые нюансы отношений Галины Николаевны в коллек­тиве просто не могли не сказаться на дочери. А мы потеряли прекра­сную шахматистку.

Я уж думал, что всё закончилось. Но вдруг меня вызывает к себе Алексеев и начинает отчитывать. То есть не просто отчитывать, а в буквальном смысле топает на меня ногами, брызжет слюной и орёт, стараясь не срываться на свои бабьи визги и быть серьёзно-официальным. Раньше я его таким никогда не видел и даже не представлял се­бе, что он может быть таким. Впервые я столкнулся с мужиком-истери­чкой. Его «выступление» свелось к тому, что я, дескать, написал какую-то бумагу от имени коллектива (какого — я так и не понял) в защиту Левицкой, и эта бумага фигурировала где-то в суде. (Какой был суд — я тоже не знаю и что он решил, мне неизвестно, но, судя по реакции Алексеева, не в пользу начальства). И что я не имел ни­какого права выступать от имени коллектива, и что я должен был с кем-то прежде посоветоваться, и т.д. и т.п. Короче, мне иносказате­льно дали понять, что я — молокосос, возомнивший себя лицом, имею­щим какую-то власть и переживающий эйфорию этой власти.

Я стоял, как громом поражённый. Это был какой-то бред сивой кобылы. Я даже не счёл нужным что-либо говорить в том смысле, что не писал никаких бумаг и не имею к делу отношения. Мне это было настолько безразлично, что, как только Алексеев позволил мне выйти, я повернулся и ушёл из кабинета. Чуть позже я сообразил, что, ви­димо, Левицкую в определённый момент просто припёрло, и она сама состряпала какую-то бумагу от какого-то коллектива в защиту себя. Скорее всего, раз там фигурировала моя фамилия, это могла быть бумага от имени Бюро шахматной секции. Не исключено даже, что она мо­гла убедить кого-то из членов Бюро её подписать — так же, как уговаривала меня. А может, сама изобразила мою подпись. Возможно также, что это была не единственная подобная бумага. Левицкая могла состряпать любую грязь, я в этом, зная её, не сомневаюсь.

Самое интересное, что я начисто забыл даже, когда это было — я имею в виду «разговор» с Алексеевым. На третьем ли курсе или, может быть, уже на четвёртом?

Через несколько лет после описанной сцены в кабинете у Алексе­ева я снова с ним встретился. Дело было примерно году в 1971-м. Я навестил свой родной Техникум — может быть, и по делу, но скорее всего просто так, по причине вечной своей ностальгии. После посеще­ния Техникума я прошёлся по Литейному, дошёл до угла улицы Петра Ла­врова и тут обратил внимание, что наша старая знакомая пирожковая, где мы иногда ели, никуда не делась, находится на своём месте и от­крыта. Я решил там и перекусить. Войдя, увидел некоторые изменения в интерьере заведения: осталось только несколько столиков со стуль­ями посреди довольно большого зала, а по бокам столики были убраны и по тогдашней моде вдоль стен сделаны узкие прилавки во всю длину, за которыми надо было есть стоя. И первое, что мне бросилось в глаза, был Евгений Иванович Алексеев! Было как раз время большой пе­ремены в Техникуме, Алексеев сидел за одним из немногих столиков в одиночестве, лицом к двери, что-то ел и пил кофе. В этот момент он поднял голову и — могу поклясться — тоже меня увидел. Я вежливо по­клонился ему и пробормотал какое-то приветствие. Думаю, достаточно внятно и заметно, однако тогда мне поначалу показалось, что я всё-таки это сделал или недостаточно отчётливо, или не слишком громко, потому что Алексеев тут же опять нагнулся над столиком и продолжил свою трапезу. Я прошёл к буфету, что-то себе купил. Очереди никакой не было, на всё потребовалось две минуты. Подумав, что Алексеев про­сто меня не узнал, я со своей покупкой подошёл к его столику, снова поздоровался и спросил, узнаёт ли он меня. Как бы желая отмахнуться от назойливой мухи и дать понять, чтобы его оставили в покое, он сказал: «Узнал, узнал!» — и всё. Снова уткнулся в свою еду, мне боль­ше ни слова, даже не сказал «Здрасьте», не говоря о каком-то минимальмом обмене фразами или рукопожатии. Видимо, он сильно был на меня зол и столько лет хранил эту злость! Наверное, считал меня одним из виновников своих неприятностей, последовавших после того достопа­мятного конфликта. В подробностях я этого не знаю, но внешне это вы­разилось в том, что он перестал быть заведующим отделением (уже пос­ле нашего выпуска его заменил Р.Я.Кольберг) и секретарём партбюро Те­хникума. Ну да Бог ему судья.

Кроме той ругани с Алексеевым в кабинете у нас с ним никаких разговоров на тему о Левицкой не было, даже намёком. Надо отдать Евгению Ивановичу должное — никаких прижимов с его стороны в этой свя­зи я не почувствовал, правда, повторяю, не помню точно, сколько про­шло времени от инцидента до окончания Техникума моей группой. Может, я просто был для него недосягаем?

С Алексеевым связано у меня ещё одно небезынтересное воспомина­ние. Тоже плохо с хронологией — то ли третий курс, то ли четвёртый. Вдруг он лично снял с каких-то нескольких занятий (возможно, там бы­ли и его часы) меня, Бориса Смирнова и Валю Никитина. Тогда особо не принято было расспрашивать у начальников ни о чём. Мы вместе с Алексеевым сели в невесть откуда взявшийся маленький автобус (ПАЗик?) и куда-то поехали. До сих пор точно не знаю, куда мы всё-таки приехали и где были! Это может показаться неправдоподобным, но это именно так и было. Ехали мы в сторону Парголова, через Поклонную гору. Может быть, это были Юкки. Во всяком случае, где-то в тех местах. Приехали на какую-то дачу. Я думаю, что это была Алексеевская дача, хотя и не уверен. И нас послали красить забор. Втроём мы довольно быстро упра­вились, потом нас вроде бы покормили, и мы уже своим ходом отправились домой. Ребята почему-то знали, куда надо ехать, и я их не осо­бенно расспрашивал. Мы ехали на каком-то пригородном автобусе, по­том уже разбрелись по городским маршрутам. Домой я приехал вроде бы только с небольшим опозданием, поэтому ничего своим домашним не рас­сказывал. Конечно, мы немного расслабились и не обижались, что Але­ксеев нас снял с занятий. Похоже, что он для этого отобрал троих лу­чших учащихся, которым один пропуск занятий ничем не мог повредить.

История с Левицкой даже получила отклик в газете! Правда, я не запомнил, когда это было. Кажется, это были «Известия», но за точность не ручаюсь. Я в 1996 году сходил в газетный зал Публичной би­блиотеки, просмотрел «Известия» за наиболее вероятный период — III кварталы 1961 и 62-го годов, но ничего не нашёл. Или это было в дру­гой газете, или в другое время. Там была статья, в которой упомина­лись несколько судебных дел, в том числе и дело Левицкой о восстано­влении на работе. Статья была в её пользу и с осуждением Техникумовских бюрократов. Стало быть, это всё не могло пройти бесследно для Горохова (а он там упоминался персонально), а также для Алексеева. Причину злости последнего вполне можно понять, но вообще-то, прежде чем меня распекать, он мог бы поинтересоваться и фактической сторо­ной дела и хотя бы выслушать меня.

Как припоминает Б.Н.Новосельский, в то же примерно время в газете была статья, в которой осуждалось растранжиривание казённых де­нег в нашем Техникуме. Растранжиривание выражалось в приобретении для Техникума картины «В.И.Ленин выступает на III-м съезде Комсомола». Уж не знаю, была ли тут как-то замешана Левицкая — в принципе от неё можно было такого ожидать. А может, это была одна и та же статья — и про Левицкую, и про картину? Вот ведь память дырявая! Впрочем, тогда это не казалось мне важным или интересным. Важным это мне не кажется и сейчас, интересным как история — да.

Недавно, а именно  6 января 1997 года, я встречался и беседовал с Леной Баславской, ныне Еленой Ильиничной Шапошниковой. Она тоже со­всем немного могла припомнить на вышеуказанную тему. Только упомяну­ла фамилию Михельсона — видимо, и он был каким-то образом к этому причастен. Все следы теряются в дымке времени. Конечно, я бы дорого дал, чтобы увидеть ту бумагу, о которой мне говорил Алексеев!

Далее
В начало

Автор: Домбровский Алексей Казимирович | слов 4001


Добавить комментарий