За всё время учёбы в Техникуме ни разу первое сентября не пришлось на выходной. Вот и на четвёртом курсе — пятница. Мы уже выпускники, учиться осталось один семестр, второй — это уже преддипломная практика и диплом. Мы не были самыми старшими в Техни­куме — были ещё группы, в которые принимали после десятилетки, и там учились два с половиной года. Это были группы с индексом «с» — мы их называли «спецгруппы», но, наверное, этот индекс означал «среднее образование». С этими ребятами мы как-то мало имели дело, всё больше с коллегами по «нормальным» группам.

                                 *   *   *

Состав нашей группы (а мы теперь имеем № 341) больше уже до окончания Техникума не менялся. Нас осталось 26 человек (см. таблицу в приложении), которые и получили потом дипломы. На четвертом курсе уже вполне чётко и явственно проявились дальнейшие на­мерения всех наших ребят. Те, у кого были шансы получить красный диплом (т.е. с отличием), или кто запасся аттестатом зрелости (как Слава Прокофьев), собирались поступать в дневные институты с це­лю «отвертеться» от призыва на военную службу.   Подавляющая часть остальных намечала пытаться поступить в вечерние вузы и совмещать учёбу с работой, пока не возьмут в армию. Очень немногие собирались огра­ничиться средним техническим образованием. Я, хоть мне и вполне реально светил красный диплом, в число 5% прорываться не собирался, желая сразу после окончания идти работать, а в институт поступать на вечернее отделение.

К этому же времени вполне проявились взаимные симпатии и ан­типатии у наших ребят. К сожалению, были и антипатии, но ведь без этого не бывает человеческих отношений. Однако всё это, разумеет­ся, не выходило за рамки общепринятых приличий и правил поведения. Просто кто-то с кем-то дружил, а кто-то с кем-то — нет. Единственный, пожалуй, из ряда вон выходящий случай — это исключение из Комсомола Жени Русова, который очень многих восстановил против се­бя своим высокомерным поведением, если не сказать больше. Что на это повлияло и в какой степени — можно только гадать. Видимо, свою долю внесли и природные черты душевного склада, и несколько за­поздавшее и поэтому болезненно бурное взросление, и выбор друзей (Гошин был его лучшим другом), и довольно высокое служебное положение отца. В конце концов каждый волен выбирать себе дорогу сам.

Круг моих друзей не изменился. Моим самым близким другом ос­тавался Боря Новосельский, ещё я дружил с Олегом Таскаевым, Фымой Гандщу (он же Фима и Ефим), Володей Meклером, несколько сблизился с Сашей Тарановым. Очень хотелось мне числить в друзьях Сашу Фи­липпова, но всё как-то у нас сближения не получалось. Не хочу ду­мать, что виной тому был тот дурацкий случай на транспортёре ДОЗа предшествующим летом. Наверное, просто мы оказались людьми  несколько разных интересов. Хотя приятельские отношения сохранили до сих пор. Мне всегда очень приятно встречаться с Сашей. Надеюсь, что и ему тоже — дай Бог. А его близким другом стал Новосельский.

Незадолго до окончания Техникума мы решили сделать общую фо­тографию. Организацией этого дела занимались Олег Таскаев (ста­роста) и Боря Новосельский. Мы все постепенно сходили в фотоателье, каждый сфотографировался, попросили также и Техникумовское начальство и некоторых, наибольшее время с нами проработавших, преподавателей. Нам сделали каждому по большой фирменной фотогра­фии, украшенной по сторонам видами города; каждый учащийся изображён в отдельном овале, преподаватели — в прямоугольных рамоч­ках, у всех подписаны фамилии и инициалы. Очень хорошо получилось. Каждому дали, кроме общей, ещё по две персональные фотокарточки 9 х 12, кто хотел — заказал себе ещё. Я тоже заказал, поскольку получилось так хорошо, и было кому подарить свои фото.

А вот трое из наших наотрез отказались фотографироваться: Валера Блинов, Женя Русов и Серёжа Смирнов, Уговоры не помогли, в конце концов решили, что это — дело каждого добровольное. Таким образом, на нашей групповой фотографии сняты 23 чел. учащихся и наши старшие товарищи: И.А. Горохов — директор, Е.И. Алексеев — зав. отделением, а также избранные преподаватели. В число избранных по­пали трое: наши несравненные И.К.Колесникова («воспитатель») и И.А.Румынская, и ещё — Абрам Григорьевич Рабинович. Как туда попал последний — можно только догадываться. Преподавал он у нас немно­го и только на последнем курсе. Он мужик очень неплохой, но если, например, я занимался бы отбором этих кандидатур, то сделал бы не­много не так. Думаю, это было произвольное решение т. Новосельского,  взявшего дело в свои руки.

                                 *   *   *

На четвёртом курсе нашим классным руководителем назначили Ираиду Казимировну Колесникову — преподавателя предмета «Конструирова­ние и расчёт гидроакустической аппаратуры». Мы все её уже успели полюбить и теперь с энтузиазмом восприняли её новое назначение. Конечно, её и сравнивать с Закржевской нельзя: это день и ночь.

Совершенно другой человек. Не надо, правда, забывать, что и мы все стали другими: 18 лет — это не 15 и даже не 16. В общем, уже «воспитывать» нас особо было не надо, вся чёрная работа на этом поприще досталась в основном Елене Карловне и была проведена ею с присущей ей бескомпромиссностью. Ираида Казимировна в основном посвящала нас в некоторые нюансы и тонкости нашей будущей профес­сии, рассказывала об институтах и заводах, где нам предположите­льно предстояло работать. В общем, наш профессиональный кругозор под её началом обогатился необыкновенно, и в том, что мы полюбили свою профессию и свой Техникум — большущая заслуга и Ираиды Казимировны.

Другое Техникумовское начальство в течение того года не менялось.

Старостой нашей группы назначили Олега Таскаева. Как и его предшественник, Борис Смирнов, Олег весьма пунктуально и ревностно исполнял свои обязанности —  вплоть до окончания Техникума. Комсор­гом мы избрали Адама Гликмана, профоргом на четвёртый срок остал­ся я. Кроме того, я два года был членом Ревизионной комиссии на­шего Профкома, где иногда участвовал в инвентаризациях спортивно­го имущества, за которое отвечал Е.Ю. Метсавас.

                                 *   *   *

Из учебных предметов седьмого семестра только предмет Колес­никовой был переходящим с третьего курса. Она его и дочитала нам весьма успешно. Тут мы вплотную познакомились с работой Первого отдела. В колесниковском предмете часть тем седьмого семестра со­держала секретные сведения и предполагала пользование секретной литературой и учебными пособиями, а следовательно, мы должны были иметь секретные конспекты (наряду с обычными). Мы все дали подпи­ски «о неразглашении», и нам оформили допуски к секретным матери­алам и работам по форме № 2 (т.е, просто секретно и совершенно се­кретно). Мы с Таскаевым собрали у всех ребят по чистой общей тет­ради, сходили в наши мастерские, на сверлильном станке просверли­ли в каждой тетради все листы (без обложки), затем всё прошнуровали, а начальница Первого отдела Елена Ивановна Шувалова (она же — начальница Отдела кадров) их опечатала, как положено, с указани­ем количества листов. Эти конспекты у неё брал на каждое занятие, когда это было необходимо, староста Таскаев, выдавал нам, а потом собирал и сдавал Шуваловой. Он же приносил и возвращал секретные учебные пособия и книжки. Так что мы ещё в Техникуме вполне осво­или те вопросы, которые потом возникли у всех нас с началом рабо­ты. А нас готовили для работы на оборонных предприятиях.

Ираида Казимировна рассказывала нам о гидроакустических станциях разных поколений, но, конечно, не новейших. В Техникумовской лаборатории было собрано гидроакустическое оборудование, о котором шла речь на лекциях, и мы могли всё посмотреть, потрогать и кое-что даже включали и работали на приборах. Для нашей будущей работы это было очень полезно.

В этом же семестре после некоторого перерыва мы снова встретились с Изабеллой Александровной Румынской. Теперь она нам чи­тала курс Гидроакустических измерений — тоже очень важная спецдисциплина. О самой Румынской я уже писал, могу только ещё раз ска­зать, что всем нам она очень нравилась и мы с ней не порываем и теперь добрых, дружеских контактов.

Два спецпредмета вёл у нас Абрам Григорьевич Рабинович, тог­дашний зав. Вечерним отделением. Это были Радиотехнические измерения и Технология производства радиоаппаратуры. Откровенно гово­ря, я не очень хорошо помню, как нам читались эти предметы. Изме­рения, конечно, дело важное и нужное, и нам они были необходимы. А вот «Технология…» давалась «галопом по Европам» (такая была, видно, программа) и особенно путного лично я из неё ничего не вы­нес. Во всяком случае впоследствии, когда я уже работал, ничего из Техникумовского курса мне, кажется, конкретно не пригодилось, всё пришлось узнавать по-новой на своей шкуре.

Последним специальным предметом в седьмом семестре, т.е. на всём четвёртом курсе, были «Элементы автоматики и телемехани­ки». Читал лекции Альберт Андреевич Комаров, он же вёл лаборато­рные работы. В основном это была теория следящих систем и их эле­ментов. Предмет достаточно интересный, для меня там многое явилось вообще откровением — а именно, следящие системы как таковые. Сам Альберт Андреевич Комаров был молод (думаю, уж не старше 35), невысок, очень крепко сложен и довольно — чисто по-мужски — красив. Говорили, что он занимался самбо и имел какой-то высокий ра­зряд по этому виду борьбы. Во всяком случае, Комаров возглавлял Добровольную народную дружину Техникума. Экзамены принимал доста­точно лояльно, а один случай нас вообще поразил. В конце этой нашей последней сессии Олег Таскаев вдруг внезапно слёг — что-то у него приключилось с сердцем. Так Комаров, узнав об этом от нас, после нашего экзамена пошёл к Таскаеву домой, принимать экзамен у него! Правда, идти было недалеко — на Чайковского, 2, но всё же… Вот такие у нас были преподаватели. А Таскаев получил пятёрку. Может, просто он немного перезанимался перед сессией и во время неё.

И ещё два предмета, которые к специальным отнести уже нельзя.

Техника безопасности. Всеволод Михайлович Набоков, очень представительный мужчина около 50 лет, довольно высокий, всег­да чисто выбритый, в красивом синем костюме. Предмет этот мы, конечно, тогда считали «мутью» – жизнь. в основном нас с этими вещами не сталкивала. Набоков старался читать ясно и доходчиво, мы его формально слушали и формально сдали экзамен. Иногда Всеволод Михайлович скрашивал занятия шуточками в стиле «чёрно­го юмора» — это, видимо, обыкновение всех преподавателей таких дисциплин. Правда, две вещи из его лекций мне всё-таки запомни­лись. Это, во-первых, что защитное заземление и защитное зануление — это абсолютно разные вещи, а во-вторых, что в направля­ющих лифтов имеются специальные уголковые ловители, срабатываю­щие в случае обрыва кабины. Этот последний вопрос я ему даже отвечал.

Наконец, директорский предмет: Организация, экономика и планирование производства. Самого Горохова я уже описывал. Свой предмет он читал сугубо формально, сухо, официально. Видимо, строго по программе. Почти ничего из этого не запомнилось, хотя это не значит, что где-то в подсознании какие-то понятия из Го­роховских лекций не сохранились. Во всяком случае, когда на ра­боте мне приходилось встречаться с терминологией из этой обла­сти, то я не смотрел на неё как баран на новые ворота. Опять же имею понятия о графиках разных производственных процессов, в том числе — модных сетевых. В общем, кое-что и отсюда вынесли полезного. А что Горохов был суховат и официален — всё-таки он был директор, может быть, так ему и было положено?

                                 *   *   *

Решилась проблема и с моей оценкой по физкультуре. Когда не стало в Техникуме Левицкой, Метсавас тут же пошёл мне навст­речу, В начале сентября он взял меня в однодневный турпоход к озеру Красавица. Насколько я разобрался, в этот поход пошли все те, кому нужно было получить нормальную оценку по физкультуре и сдать нормы ГТО. Так что я убил двух зайцев. Получил итоговую пятёрку (аж!) по физкультуре, которая шла в диплом, и поимел сданные нормы комплекса ГТО. А поход был чудесный. Золотая осень — бабье лето. Мы прошли от Зеленогорска 16 км. по прекрас­ному карельскому лесу, отдохнули, пофотографировались (фотогра­фировал я). Так что было великолепно.

На четвёртом курсе мне откликнулась тройка по теории сле­сарного дела, полученная три года назад. По практике тогда у ме­ня была пятёрка, а вот по теории, оказывается, осталась тройка. Я об этом, честно говоря, даже не забыл, а просто не знал. А тут меня вызвали на отделение и секретарь Мария Александровна Русиян — симпатичная, полная, но ещё вполне молодая и привле­кательная женщина — сказала, что вообще-то у меня есть всё необходимое для получения диплома с отличием, только вот эта ду­рацкая тройка. Я, конечно, решил её пересдать. Мне дали бумажку — направление и послали к Валентину Петровичу Портретову, начальнику УПМ (Учебно-производственных мастерских), Я сходил к нему, поговорил, он сказал: «Ну, приходи тогда-то, будь в готовности» — или что-то вроде этого. Выхожу и думаю — что значит «в готовности»? А надо отметить, что Портретов любил выпить, это все знали. Так что я на всякий случай решил купить водки. Купил и взял с собой, только вот сейчас не помню — пол-литра или маленькую, кажется, всё-таки маленькую. Пришёл в назначен­ное время к Портретову, дал зачётку и направление. Он меня спрашивает, какие я знаю виды напильников. Я отвечаю: «Драчёвый, личной, бархатный». — «Правильно. Тебе четыре балла хватит?» — «Хватит!» На этом наш диалог прервался, Портретов поставил мне четвёрку и расписался, я поблагодарил и, решив, что ничем ему больше не обязан, удалился. Не помню, куда уж я использовал ту маленькую, но она не пропала. Вот так я пересдавал самый после­дний экзамен. И теперь у меня было (считая будущую пятёрку за преддипломную практику) 29 пятёрок из 35 возможных и 6 четвё­рок, т.е. пятёрок было 83%. Я, конечно, тут мог побороться и за попадание в 5%, позволявшие поступать в дневной вуз без от­работки по распределению, но, как уже писал, принципиально это­го не хотел.

                                 *   *   *

На четвёртом курсе я продолжал работать председателем Бю­ро шахматной секции. Из Техникума ушли главные старые «гроссы»: Ю. Павлов, Фиронов, Рыбкин, Ноткин, Шапешкин. С новым пополнени­ем пришло много шахматистов. Упомяну таких, как Немашкало, Грунской, Левской, Лесников, Черкасов, Борисов, Дергунов, Ляхов. Ну и, конечно, разрядники: Игорь Павлов (младший брат Юрия), Поккель, Бернштейн. Кроме того, «открылся» Борис Сонкин, кото­рого почему-то в прошлом сезоне не удавалось заполучить в команду или привлечь в турниры. Борис оказался отличным парнем, мы с ним подружились. Так что у нас был выбор кадров и в коман­ды, и в полноценные турниры.

В сентябре провели массовый турнир с квалификацией. Орга­низовывало его Бюро, общий надзор осуществлял В.М.Кистенёв. Он же помогал оформить результаты в виде квалификационных билетов. Многие получили V и IV разряды, я тоже получил IV-й. Осенью мы проводили первенство Техникума. Наш общий уровень повысился уже настолько, что мы смогли «вытянуть» коэффициент 3,0. Это дало возможность присвоить ребятам высокие разряды. Соломонов, Таскаев, Шурупов получили второй разряд, я — третий. Так что мы росли и вширь, и вглубь. Оформить разряды помогал опять же Кистенёв. Мне для получения III-го разряда понадобилась книжка сдачи норм ГТО, которую мне в своё время обещала сделать Левицкая на упомянутых ранее позорных условиях. А теперь всё решилось очень просто: Метсавас мне без слова заполнил и вручил книжку ГТО, и я получил квалификационный билет III-го разряда за №1328. А третий разряд тогда — это было всё-таки нечто весо­мое. Думаю, что и играл я тогда как раз в силу Третьего.

Весной, как обычно, занялись организацией команд к первенству города. Поскольку старые «гроссы» окончили Техникум и ушли, то пришлось все составы пересмотреть, причём очень капи­тально. Мы отдали в Первую команду Сеню Соломонова и Борю Шурупова, и в сочетании с опытным Виталиком Либером и молодыми, но квалифицированными ребятами Игорем Павловым (I разряд) и Поккелем (II разряд) получился весьма приличный и внушительный со­став. Дальнейшее было в их руках. А Вторая приняла в себя Бо­рю Сонкина (II разряд) на первую доску, Бернштейна (III разряд); да и мы — «старички» — выглядели тоже не слабо. В 1962 году по какой-то причине полуфиналы проводились по олимпийской системе. Наша Вторая команда имела первым противником Электромашиностро­ительный техникум. Мы сыграли с ними 12 марта вничью — выигра­ли Таскаев, Асташкин, я, проиграли Сонкин, Нилов, Росейкина. Так как система была олимпийская, назавтра была переигровка. И тут мы победили: 4,5 : 1,5 (Асташкин+, Домбровский+, Росейкина+, Сонкин, Таскаев, Нилов — по 1/2 очка). 15 марта, в мой день рождения, сыграли второй матч — с техникумом Химичес­кой промышленности. Тут счёт был 4 : 2 в нашу пользу. Выиграли Сонкин, Таскаев, Нилов, Росейкина (или Россейкина — через два «с»? — к сожалению, не помню, прошу меня извинить), проиграли мы с Асташкиным. Мне было обидно проиграть в такой день, но иг­ра есть игра. Главное — мы вышли в финал!

В финале возникли сложности. Сейчас мне очень трудно всё вспомнить в деталях, но там были назначены переигровки. Формально это могло произойти по той причине, что техникум Авиа­приборостроения и автоматики (ЛТАПиА) не был надлежащим образом извещён о расписании игр. Но какую-то роль там сыграла и наша Первая команда в лице её нового капитана И.Павлова (а скорее, стоявшего за ним его старшего брата Юрия). Во всяком случае, у меня в архиве лежат две итоговые таблицы. Согласно первой таб­лице команда ЛРТ №1(1) делит первое — второе места с Физико-Ме­ханическим техникумом (ЛФМТ), а ЛТАПиА имеет четыре сухих пора­жения и одно очко от Монтажного техникума. Вторая таблица, под­писанная мною 28 апреля 1962 года, свидетельствует, что Первая команда ЛРТ №1 находится на II месте (18 очков), первое место за­нял ЛФМТ (20), Вторая ЛРТ №1 и Монтажный имеют по 17,5 очка. и должны бы делить III — IV места, но III место у нас — видимо, по та­блице коэффициентов, потому что с чемпионом – Физмехом — мы сыг­рали 3,5 : 2,5, а монтажники — 2 : 4. А у нас с Монтажным была ничья 3 : 3. Я уверен, что действительна таблица от 28 ап­реля:

1)      она более свежая по дате;

2)      её результаты повторены в моей дневниковой записи от 26.04.62;

3)      то же самое написано в моих «Записках шахматиста-обще­ственника…» с добавлением ещё того, что такое распре­деление мест было принято «после крупного скандала с Кистенёвым»;

4)     этому соответствуют все мои текущие записи того времени об играх Второй сборной — совпадают все счета в каждом матче.

Кстати, наша Первая-то команда в финал не попадала, т.к. проиграла команде Радиополитехникума (ЛРПТ). Однако в финал их провели силовым решением Кистенёва, как прошлогодних чемпионов, (А тогда, простите, зачем вообще было морочить всем головы и не включить их прямо в финал?!).

В финале Вторая команда сыграла 5 матчей. Первый, с ЛРПТ,  мы сыграли вничью: выиграла Росейкина, ничьи сделали Сонкин, Таскаев, Домбровский (с второразрядником Барилко), Бернштейн. Про­играл Асташкин, Дело было 19 марта.

Второй матч мы играли с нашей Первой 22 марта. Я не играл. У нас выиграл Валера Асташкин — у Поккеля, вничью сыграли Боря Сонкин — с И.Павловым и Бернштейн — с Шуруповым, проиграли Алик Таскаев (Либеру) и Жора Нилов — Соломонову. Конечно, такая «меж­доусобная» борьба нам особого удовольствия не доставила, однако играли все честно, несмотря на то, что друг против друга буква­льно сидели лучше друзья. Что ж, спорт есть спорт. Счёт 4 : 2 в пользу Первой опять-таки был объективен, как и в прошлом году, а кроме того, думаю, свидетельствовал и о правильном распределении наших сил между двумя сборными.

Третий матч у нас не состоялся — не явилась команда ЛТАПиА, мы все (в том числе и я ) получили по очку «просто так». Это бы­ло 26 марта.

Четвёртая игра была более драматична. 29-го марта мы встре­чались с командой Физмеха — того самого, которому «загнулись» в прошлом году всухую, причём теперь мы играли у них в техникуме, а в 1961-то позорный проигрыш нас постиг на собственной террито­рии! Сейчас картина была другой. Боря Сонкин сумел выиграть у «самого» Барковского — довольно известный в те времена первораз­рядник поступил в ЛФМТ в 62-м году, и многие наши ребята, в том числе и Борис, его знали. Эта победа была почётной. На второй до­ске Таскаев проиграл второразряднику Крылову, прошлогодней первой доске Физмеха и обидчику Валеры Асташкина. На третьей Жора Нилов выиграл у второразрядника Кузнецова, который в 61-м году обыграл на второй доске Таскаева, так что Олег тоже был частично отомщён.

На следующей, четвёртой доске играл я. И волею судьбы про­тив меня сидел прошлогодний мой противник — Бондаренко! Только в прошлом году он числился в безразрядниках, а я имел V разряд, а нынче он уже имел второй, а я — третий. Я старался изо всех сил, и в конце концов мне удалось победить! Моя игра даже заслужила одобрение лично Бориса Сонкина, который для меня являлся большим авторитетом. Я, разумеется, был рад несказанно. На последней муж­ской доске Лёша Смирнов (IV разряд) сыграл вничью с второразрядником Афанасьевым, а вот на женской… На женской против нас сидела Леночка Баславская! Ну, разумеется, она в своём новом те­хникуме тоже играла в шахматы, и мы об этом хорошо знали, и пони­мали, что у нас шансов нет. Поэтому просто не выставили девушку, и Лена заработала «плюс». Итак, общий счёт был 3,5 : 2,5 в нашу пользу. Мы добились не только чисто спортивного успеха, но реабилитировали себя в своих собственных глазах и в глазах своих товарищей. А я лично одержал большую моральную победу.

Последний, пятый матч мы играли с меньшим подъёмом и сыграли вничью. Нашим противником был Монтажный техникум. У нас отличились Нилов, Смирнов и Росейкина, проиграли — Таскаев, Асташкин и я (Абрамову). Об общих итогах я уже писал. Наше место весьма по­чётно, а Первая могла быть и чемпионом. Кроме того, нас от Первой ведь отделяла всего половинка очка! Так что борьба шла ноздря в ноздрю, хотя междоусобный матч мы им проиграли.

Итоговые личные результаты выглядят так:

Запасные Филиппов, Ассон, Мясников, Немашкало не играли.

Мне надо было готовить себе замену. Я прямо сказал Шаварову, который стал вместо Левицкой вести шахматную секцию, что вижу своим преемником на посту председателя Бюро Семёна Соломонова. Шаваров, конечно, не возражал, и я при очередном посещении Кистенёва представил ему Соломонова. Т.е. я поступил так, как дол­жны были в своё время поступить со мной мои предшественники — спокойно обеспечил преемственность руководства. Без излишней скромности считаю это своей заслугой. Дальнейшее уже зависело не от меня.

Я не собирался так подробно описывать все шахматные события той поры, но, очевидно, они имели столь большое значение для ме­ня, что составляли очень существенную часть моей тогдашней жизни. После получения III разряда я получил право на вступление в члены Городского Шахматного клуба им. М.И.Чигорина, что вскоре — в ап­реле 62-го года и сделал. Это, конечно, уже не имеет непосред­ственного отношения к Техникуму, но ведь толчок-то к серьёзным занятиям шахматами я получил именно там!

Как раз в это время трое наших ведущих шахматистов: Валера Асташкин, Жора Нилов и Борис Шурупов — увлеклись новой тогда для нас восточной игрой – Го. Они начали ею капитально заниматься, стояли у истоков Ленинградской организации Го, добились серьёзных успехов. В прессе стали появляться сообщения о моих бывших одно­кашниках. Очень приятно где-нибудь в «Науке и жизни» встретить родные лица! Правда, лично я никого из них очень давно не встре­чал.

                                 *   *   *

В то же время ещё одним моим хобби была филателия. Я доволь­но много покупал и менял марок, и мне в этом способствовали мои Техникумовские друзья — Новосельский и Гандшу. Подбиралась очень приличная коллекция, но позже я в этом деле разочаровался, поскольку государство начало выпускать марки, блоки, листы и т.п., специально рассчитывая на ажиотажный спрос среди коллекционеров: маленькие тиражи, высокие номиналы, а некоторые вещи вообще были только в ограниченной продаже. Поэтому я свою коллекцию перестал пополнять и переключился на нумизматику, которая со временем, впро­чем, стала ещё хуже филателии: появились монеты из драгоценных металлов, которые, в общем-то, монетами можно назвать только с натя­жкой. Но тут хоть обычно хорошо известно, какие именно монеты выпускались, т.е. по крайней мере, знаешь, что искать. Тут у меня тоже успехи неплохие, хотя я для себя решил, что на монеты из драгметаллов и смотреть не буду.

                                 *   *   *

25-го января закончилась последняя сессия, я сдал всё на пя­тёрки. Где-то в то же время у нас состоялось распределение на ра­боту. У меня случилось так, что я немного опаздывал на это мероприятие, но не боялся, потому что, во-первых, там ещё вначале должны были рассказывать вообще о всех принимающих нас предприятиях и, во-вторых, как предполагаемый отличник я имел право выбора. Но оказалось всё совсем не так.

За те десять или пятнадцать минут, на которые я опоздал, всё уже практически было кончено. Выбора никакого ни у кого не было, и никакой предварительной информации о предприятиях никто не давал. Просто прочитали номера «почтовых ящиков» и кого в какой на­правляют. По своему желанию попал, по-моему, только Адам Гликман, т.к. он хотел поехать на Север, на флотское предприятие. Правда, там не предоставляли жилплощади, но зато оклад был 80 рублей (мо­жет, ещё и «северные»). Впрочем, через много лет после описываемого Адам говорил, что на Север его просто заставили поехать (начальство в лице Е.И Шуваловой). Ещё не совсем понятно было с НИИ-400 (и п/я тоже 400)_, потому что про него сказали «уже распределено» — туда попали Береславский, Коломенцев, Борис Смирнов. У меня сохранилась бумага, написанная рукой Фимы Гандшу, с номерами предприятий и количеством мест на них и частично — с фамилиями распределённых туда ребят. Вот эти сведения.

1)     Управление Агрегато- и приборостроения ЛСНХ (п/я 499, или завод им. Кулакова) — 3 места;

у меня в той бумажке значится, что туда распределились Меклер, Прокофьев и Бунеев. Однако Меклер начинал свою работу после Те­хникума на заводе «Россия» — значит, или Фима неточно записал, или, что скорее всего, там после что-то менялось. Вообще, как будет видно из дальнейшего, далеко не все из нас начали работать после окончания Техникума там, где вроде бы их фамилии значатся в этой бумаге — в основном по причинам, появившимся и обнаружившимся позже распреде­ления. Но в целом эта бумага даёт хорошее общее представление о си­стеме распределения специалистов по нашей специальности.

2)     Управление Радиотехнической промышленности ЛСНХ (п/я 731, он же 206-й завод) — 3 места и тот же завод «сам по себе» — ещё 3, итого 6 мест: Беликов, Ремизов, Таранов, Хотемлянский, Щеголев и вроде бы Бельский, хотя последний свою трудовую деятельность на­чинал в НИИ-49 и утверждает, что именно туда и был распределён.

3)     п/я 380 (ГОИ, или Гос. Оптический институт) Госкомитета по Оборонной технике — 2 места: Гандшу, Домбровский.

4)     п/я 426 (ЦНИИ им. А.Н.Крылова, Госкомитет по Судостроению) — 5 мест: Никитин, Селиванов, Синицына, Таскаев, Тихомиров. Эти товарищи там уже были «забиты» по результатам предыдущей практики.

5)     п/я 400 (НИИ-400) — трое. Я уже писал, это: Береславский, Коломенцев, Б.Смирнов.

6)     п/я 760 (будущий «Алмаз») — 1 место — Б.Новосельский.

7)     п/я 901 — 1 место — Филиппов.

8)     п/я 675 — 1 место — Дулатов.

9)     п/я 599 — 2 места — С.Смирнов, Русов.

Наконец, на Северный флот распределились двое: Блинов и Гликман.

Таким образом, мы с Фимой попали в ГОИ. Распределения в желанный НИИ-3 не было вообще, а на 206-й завод мы не рвались, поэтому следовало это спокойно проглотить. Это не было для меня худшим вари­антом, да и не так уж далеко от дома: рядом с Университетом. Направление лежало у меня в кармане, и я до получения диплома мог о нём забыть.

Особых претензий по результатам распределения у ребят не было: все, кто хотел, оставались в Ленинграде, те двое, что сами изъявили желание поехать на Север (кроме Гликмана???), получили распределение туда. Недо­волен был Новосельский: тот «почтовый ящик», куда его направили, находился на Охте, а он сам жил в конце Московского района, т.е. ему приходилось бы ездить через весь город. А у Бориса под боком был ЦНИИ им. Крылова, где были вакансии и кто-то из ребят с удовольствием бы с ним поменялся. Но не тут-то было. Ни в какую ему так и не удалось поменять распределение. Сам Борис утверждает, что это из-за антисемитизма каких-то начальников.. Не знаю, может, он и прав. Тогда для ме­ня такие вещи звучали просто дико, но теперь, поразмыслив, я подумал, что и мы с Фимой, возможно, попали в ГОИ под ту же мясорубку: Фима еврей, а меня уж с ним за компанию, поскольку отказываться от одного было неприлично. Впрочем, это только предположения. Подроб­нее эта наша эпопея изложена в 10-й главе.

Для тех ребят, которым в 62-м году исполнялось 19 лет, распре­деление имело чисто формальное значение: им предстояла военная слу­жба. Для тех, кто поступит в институт — тоже. Так что из 26 молодых техников не так уж и много сразу придут на работу.

Но вообще, конечно, я никак не ожидал, что сам акт распределения окажется таким скомканным и заранее предрешённым. Предварительной информации был вообще ноль, о самом распределении нас известили так нечётко, что я именно по этой причине и опоздал, а кое-кто вообще, кажется, не явился и им потом сказали, что они распре­делены на 206-й завод. Такое важное событие в жизни могло пройти и более торжественно, и более чётко. Как всегда, в выгоде остались товарищи, которые заранее постарались обеспечить себе обходные пу­ти — в ЦНИИ им. Крылова, в НИИ-400. Как-то вот они сумели получить оттуда на себя персональные запросы, вместе с гарантиями распреде­ления. Ну да это я только так, чтобы побрюзжать немножко. Я, разу­меется, ни на кого не в обиде, а у меня с распределением сработал нормальный «случайный выбор».

                                 *   *   *

После каникул с 9 февраля началась на 206-м заводе преддипломная практика, которая вначале формально называлась производст­венной, но фактически была преддипломной. Поначалу получилось, что вроде бы мы тут никому на этой практике не нужны. Соответственно и отношение к ней с нашей стороны было весьма прохладное. Но по­том всё-таки наше начальство осознало, что так дальше нельзя, про­вели с нами собрание, и мы приняли взаимные обязательства: нас обе­спечат работой в соответствии с темами будущих дипломов, а мы бу­дем дисциплинированны и перестанем прогуливать. Я-то вообще не про­гуливал, но многие ребята «расслабились» и частенько прогуливали практику. Ведь среди студентов всегда ходят легенды о сладком вре­мени преддипломной практики, когда можно ничего не делать и никуда не ходить. Должен сказать, что я тоже очень хотел такой жизни, но всё как-то не получалось. Даже когда производственная практика официально закончилась и сменилась преддипломной, существенных об­легчений мне это не принесло. Почти каждый день приходилось ездить на завод.

Темой моего дипломного проекта была «Система резервирования в многоканальном усилителе». Я попал на 206-м заводе в лабораторию надёжности (№7), тематика которой тогда была, что называется, на переднем крае технического прогресса. Возглавлял лабораторию Па­вел Григорьевич Прокофьев, отставной (запасный?) офицер-моряк лет 45 — 50. Остальные были молодые ребята, инженеры. Нештатным заместителем у Прокофьева был Виктор Алексеевич Берсенёв, который стал моим руководителем. Он очень много времени уделял занятиям со мной. В общем-то надёжность техники тогда была для меня по­нятием из области «тёмная бутылка» — в наших Техникумовских курсах этого ещё не успели ввести, поэтому все понятия надёжности я постигал под руководством Берсенёва, Ещё помню из лабораторных инженеров Сашу Зайцева, Колю Коренькова, Валю Зотова, Ди­му Сапожникова. Со мной в той же лаборатории писал диплом Меклер. Я постепенно, как это обычно у меня бывает, «влез» в свою работу, и она стала мне казаться самой лучшей. Впрочем, это естественно, Берсенёв дал мне все необходимые материалы, а я помогал им делать макет этого устройства. Так что я к моменту защиты очень хорошо знал и теоретическую, и практическую стороны своей работы. Кроме того, у меня были приложены фотографии макета. Правда, всё это потребовало почти каждодневного пребывания на заводе, и особой «свободы» я не ощутил, хотя, конечно, это уже было совсем не то, что во время обычной учёбы. Довольно часто приходилось ездить и в Техникум. Во-первых, иногда возникали, что называется, органи­зационные вопросы по диплому. Во-вторых, надо было ездить на кон­сультации и согласования к Горохову (по экономике и организации производства), к Набокову (по технике безопасности и охране тру­да), к чертёжникам — по графической части. В-третьих, достаточно много времени требовала шахматная работа — об этом я уже расска­зывал. Ну и, наконец, 20-го числа каждого месяца нас ждала касса. Конечно, не всех, но многих. Наша стипендия на четвёртом курсе составляла 39 рублей — вполне приличную по тем временам сумму. А я со второго семестра наконец-то стал получать повышенную, т.к. сессия у меня была сдана на пятёрки. Физкультуру я в сентябре исправил (после турпохода и участия ещё в одном спортивном празд­нике на «Красной Заре») на пятёрку, но поскольку это было не сра­зу в июне, то в 7-м семестре стипендия была обычной. И ваш покор­ный слуга в восьмом семестре получал ежемесячно по 48 рублей 75 копеек. В то время, например, чертёжники получали по 40 — 45 ру­блей, да ещё с работающих удерживали налоги. Так что у меня сти­пендия была царская.

Дипломный проект я закончил хоть и не досрочно, но вовремя. Подписал у всех консультантов. Получил отзыв руководителя и ре­цензию (у инженера той же лаборатории). Оба они мне, конечно, запланировали пятёрки. Небольшая неувязка вышла с чертежом общего вида — я сгоряча перепутал проекции, но успел выйти из положе­ния и перечертил этот лист.

                                 *   *   *

Самое время уже было подумать о дальнейшей учёбе. Ребята 44-го года рождения (т.е. и я в том числе) имели до призыва в армию ещё год — тогда призывали в 19 лет. Терять этот год, ко­нечно, смысла не было. Почти все наши собирались дальше учиться и я, конечно, тоже. В марте я сходил на День открытых дверей в ЛЭТИ и собирался поступать туда. В те годы занятия на вечерних от­делениях начинались с 1 октября, а приёмные экзамены — с 25 авгус­та. Я достал программы экзаменов и начал готовиться. Для большей уверенности мы с Борисом Новосельским купили абонементы на циклы лекций в Центральном лектории на Литейном для поступающих в вузы. Ходили туда по вечерам несколько раз в неделю, слушали лекции по физике (Марьяновский) и математике (Блох). Это помогло освежить в памяти пройденное, понять примерно, на каком уровне предстоит сда­вать экзамены. Так что покой нам только снился — приходилось ведь заниматься и дома, и не только физикой и математикой. Был ещё экзамен по русскому и литературе — сочинение, но я для себя решил, что буду писать на «свободную» тему. За свою грамотность я не вол­новался, а уж содержание какое-нибудь да напишу.

Для поступления в институт нужна была ещё медицинская справ­ка формы 286. Идти в поликлинику и обходить там десять врачей бы­ло бы уж совсем тоскливо и муторно, и несколько человек, в том чи­сле и я, договорились пойти на нашу обычную весеннюю техникумовскую медкомиссию и попросить заполнить нам эти справки. К тому вре­мени, когда мы это сообразили, комиссия у нас в Техникуме уже за­кончила работу, но мы разузнали, что они перешли по соседству — на Моховую, 6, в Промышленно-Экономический техникум. Ирония судьбы: мы, которым в том году уже исполнялось 18 лет, не подлежали осмо­тру подростковой комиссией. Вроде бы должны были быть довольны этим обстоятельством, а вот пришлось добровольно идти и подвергать­ся всем этим малоприятным процедурам. Но зато конечный итог — фо­рма 286 — был получен «малой кровью».

                                 *   *   *

Пока мне приходилось ездить чуть ли не каждый день на завод во время подготовки диплома, я был свидетелем очень достопримеча­тельных событий. Как раз в 1962 году возводилась новая башня Ле­нинградского телецентра. По своей высоте она уступала только Ос­танкинской, тогда ещё не достроенной. Башня монтировалась целыми огромными этажами-секциями, которые собирались на земле и поднима­лись к месту установки вертолётом. Иногда бывало так: едешь на 46-м автобусе по Кировскому проспекту на завод, видишь — стоит, скажем, ферма второго этажа. А вечером возвращаешься домой — уже поставлен третий этаж! Потом, через несколько дней — следующий. А один раз мне посчастливилось увидеть, как готовая секция опускалась с вертолёта на место установки. Зрелище было великолепное, незабываемое.

Один раз, когда ехал на завод, обратил внимание на толпу, скопившуюся около серого дома по правую сторону Кировского, напротив Дворца культуры Промкооперации (ныне им. Ленсовета). Внизу были пожарные и милиция, а по карнизу на крыше ходил какой-то человек. Автобус задержался, и мы успели узнать, в чём там бы­ло дело. Оказывается, какой-то сумасшедший грозился броситься с крыши вниз. Кто-то там наверху пытался его отговорить, а внизу хотели поймать в брезент, если он всё-таки прыгнет.

Я поехал на завод, а когда ехал домой, то всё уже было кон­чено: тот мужик всё-таки бросился вниз, причём вроде бы специально так рассчитал, чтобы пролететь мимо брезента. Конечно, раз­бился. На асфальте уже следов никаких не было, только на улице ещё не окончилось обсуждение этого дела. На следующий день об этом случае даже было написано в какой-то из ленинградских газет.

Вот какие неизгладимые впечатления у меня остались от того времени, когда я готовился к защите дипломного проекта.

                                 *   *   *

За время учёбы на четвёртом курсе мы несколько раз ходили в театры на оперы — в основном в Кировский. По сохранившимся би­летам могу восстановить даже даты посещений, хотя и, может быть, не всех. Частично это были культпоходы по нашей собственной инициативе, частично просто мы с Борисом Новосельским брали билеты и вдвоём шли. Так, 27 сентября 1961 г. (среда) мы слушали «Фаус­та», 29 октября (воскресенье) — «Кармен», в январе 62-го года были на «Риголетто» (10-го, в среду), 18-го — на «Флории Тоске» (так она тогда называлась). Мне очень нравились и сами оперы, и процесс посещения театра. А поскольку мы ходили только в хорошие театры (кроме Кировского, были ещё в Малом оперном) и на классические постановки, то это прекрасно подействовало на дальнейшее формирование моих вкусов. Я очень признателен Новосельскому за то, что он меня «вытаскивал» на такие мероприятия.

Других культпоходов припомнить не могу, но это не значит, что их не было. Кроме спектаклей, посещали мы ещё и Эрмитаж, и Русский музей. Кстати, как раз после одного из таких посещений Борис где-то посеял свою зачётку, и пришлось ему оформлять дуб­ликат. Случилось это, правда, ещё в самом конце третьего курса — 7 июля 1961 года, после нашего с ним похода в Эрмитаж на выста­вку Херлуфа Бидструпа.

                                  *   *   *

Защищались мы два дня — 21 и 23 июня 1962 года. Я попал на 23-е, и почти в самый конец. Это вполне соответствовало моим обыкновениям. Всё было очень торжественно. В Государственной экзаменационной комиссии, кроме некоторых Техникумовских руко­водителей и преподавателей, были представители предприятий нашей отрасли. Председателем ГЭК был главный инженер НИИ-3 Евгений Ильич Аладышкин. Мне незадолго до того родители купили новый кос­тюм, чешский, коричневый. В нём я и защищался. Выглядел я, как и почти все мы, солидно.

Моя защита прошла очень хорошо. Всю свою работу я знал прекрасно и досконально, на множество заданных вопросов ответил, по-моему, исчерпывающе. Моя работа вызвала неподдельный интерес чле­нов ГЭК своей достаточно злободневной тематикой, поэтому и было задано много вопросов. Защитился я на отлично, а потом мне ещё рассказала Ираида Казимировна Колесникова, что наш Техникумовский председатель предметной комиссии, Ефим Ильич Зиземский, назвал мой диплом лучшим в нашем выпуске. Конечно, я был очень польщён и горд этим.

В оба дня, пока мы защищались, разумеется, приходили в Техни­кум все те из нас, кто только мог. Это и давало моральную поддержку защищающимся, и позволяло ориентироваться в обстановке. На защитах можно было свободно присутствовать, мы этим пользовались. Удалиться посторонних из зала заседаний попросили только при защите секретных дипломов — кажется, их было два: у Щёголева и ещё один, не помню, у кого. Все ребята защищались очень хорошо, боль­шинство получили пятёрки. Трудности были только, пожалуй, у Вале­ры Блинова. Не знаю, в чём уж там было дело, только он незадолго до защиты, имея практически законченную работу, вдруг решил, что не будет защищаться. Вроде как ему это не нужно. Мол, всё равно в армию идти, и техником он работать не собирается, и т.д. Большого труда стоило и Колесниковой, и руководителю диплома с завода, и нам — его товарищам — убедить Валеру, что независимо от его даль­нейших  планов диплом техника в кармане ему не помешает, и в конце концов Валерка закончил свой диплом и защитился.

Большое несчастье случилось у Валеры Беликова: незадолго до защиты у него скоропостижно умерла мама. Он остался практически один, формально — на попечении тётки. Мы об этом долго не знали, Колесникова рассказала нам это уже почти перед самой защитой. Ва­лерка сумел-таки собраться, нашёл в себе силы, закончил проект и успешно защитился.

Непосредственно после защиты многие выходящие из зала ребята сразу отправлялись за Литейный, где на ул. Чайковского в то время была забегаловка-автомат. Я в ней лично ни разу не был, но расска­зывали, что там можно было выпить вина. Вот только не помню: на 20 копеек наливали что-то около 88 грамм, или надо было купить жетон для автомата копеек за 25 на 100 грамм. Некоторые из ранее защити­вшихся сходили туда по нескольку раз — со «свежеиспечёнными» за компанию.

В общем, защита прошла хорошо и оставила у нас очень ра­достные и приятные воспоминания. Впереди было вручение дипломов, поступление на работу и на учёбу в ВУЗы.

На втором дне защиты присутствовали также и все защитившиеся позавчера.

Мы тут же всей группой отправились на заранее запланированное мероприятие: пошли на Невский 108, в кафе-мороженое недалеко от кинотеатра «Колизей», которое несколько ступенек вниз и в котором несколько залов. С нами была Ираида Казимировна Колесникова — чудесная женщина, наш любимый «воспитатель». Из Техникума мы, условившись о встрече в этой мороженице, двигались несколькими группами. Кто-то поехал на транспорте, а кто-то еще куда-то должен был зайти; некоторые шли пешком, Я то­же в небольшой компании шёл по Литейному, наслаждаясь ощущением свободы и полноты предстоящей жизни. Со мной вместе были Новосе­льский, Синицына и ещё несколько ребят.

Погода в тот день была, как это часто случается в Ленингра­де, переменчивая. После яркого солнца вдруг полил сильный дождь. Чтобы не промокнуть, мы спрятались в какой-то подъезд на Литей­ном. Но пока я бежал до этого подъезда, случилась неприятность: на меня… — извините, из песни слова не выкинешь — «наделал» го­лубь! Причём часть его «продукта» попала на плечо моего нового пиджака от нового же костюма, купленного в предвидении защиты ди­плома, а остальное — прямо мне на голову. Ребята закричали, что это хорошая примета, но отмываться-то всё равно было нужно. Пид­жак кое-как отчистили, а с башкой я поступил очень просто: около того подъезда, где мы остановились, была испорченная водосточная труба, и из неё на приличной высоте хлестала вода. Этим-то я и воспользовался: подставил голову прямо под струю и стал мыться. Со стороны, наверное, зрелище было интересное, но нас это не во­лновало. Своей цели я достиг, а происшествие внесло ещё большее оживление в наши ряды. Когда дождь стал потише, мы двинулись даль­ше и вскоре добрались до Невского, а там и до намеченной мороже­ницы. Помещение там было огромное, все спокойно разместились за несколькими сдвинутыми столиками. Финансовую часть взял на себя Новосельский — он собрал с нас деньги (кроме женщин) и рассчиты­вался. Наша группа была в полном составе, все 26 человек. В истории группы это был единственный сбор в полном комплекте. С тех пор мы встречаемся регулярно (об этом собираюсь ещё написать), но стопроцентной явки ни на одном из наших традиционных сборов не было. А тот сбор в кафе на Невском, 108 мы считаем нашим Первым Традиционным — все с этим согласились.

Мы ели мороженое и «хлестали шампанское». Немного посидели и стали расходиться. Новосельскому и Лёше Селиванову досталось проводить до дома единственную и неповторимую девушку Ната­шу Синицыну: шампанское несколько подействовало ей на ноги. Жила она тогда на Литейном, совсем недалеко от Невского и от Техникума.

Далее
В начало