Часть 2. Про историю с карабином

Каждую подводную лодку постоянно охраняет вооруженный вахтенный. Он так и называется по своим обязанностям в составе корабельной вахты.  Но, всегда и на всех подводных лодках  его называют просто – верхний вахтенный. Потому  как, по отношению ко всей прочей вахте,  он действительно находится наверху – на пирсе или на легком корпусе у рубки. И даже, во время нахождения этого вахтенного внизу – обращение всё то же – верхний.  Задача его – бдительно охранять ПЛ от возможных диверсантов, которых мы никогда не видели (даже на учениях ПДСС), а главное – не допускать всяких случайных проверяющих, без ведома дежурного по кораблю (уж этих, было достаточно). Также, посматривать за швартовными концами, осадкой ПЛ, кабелем электропитания и прочими обычными делами при стоянке у пирса, да и за самим плавпирсом, поскольку по чистой случайности, при нас, ни один из них не затонул, хотя все предпосылки для этого имелись. Вооружен этот боец, где как – у кого-то, автоматом Калашникова, а у нас на К-115 всегда карабином СКС.

В последний день 1983 года, т.е. 31 декабря, утро начиналось, как обычно – построением всей могучей 4-й флотилии  на плацу.  Плац – место всяческих объявлений высшего командования, в лице вице-адмирала Храмцова В.М., всевозможных экзекуций, на виду у всех, невзирая на чины и ранги, а также, обязательных прохождений торжественным маршем с пением экипажных маршевых песен. Почему-то, наиболее распространенной, была песня из » Ивана Васильевича…» – про Марусю, которая слёзы льет…

Экипажи ПЛА выстроились в каре по определенной иерархии – на правом фланге 21-й полк (это в просторечии, а так – 21 дипл – это была дивизия РПКСН), за ними экипажи 26-й дипл, в которую тогда входили лодки первого поколения и резервный 120-й экипаж – один, на всё наше ветеранское железо. А железо более чем заслуженное. Так, моя подводная лодка К-115 первой из атомных – перешла с Северного флота на ТОФ подо льдами Северного полюса, где всплывала, и экипаж встречался с  полярниками дрейфующей полярной станции СП-16, с которой  многие отправили домой письма в конвертах, с редчайшим теперь  раритетом – почтовым штемпелем этой станции. Другая подводная лодка К-133 нашей дивизии – прошла совместно с К-116 пр. 675 (раскладушка) с севера на ТОФ вокруг света без всплытия. Огибая мыс Горн в декабре 2003 года на парусном фрегате «Надежда» – я представил,  как подводники шли здесь проливом Дрейка и, вряд ли, большинство из них знало, где они в данный момент находятся.

Конечно, сам я не мог участвовать в этом переходе, т.к. только собирался в то время  поступать в Высшее Военно-Морское Инженерное Училище им.Ф.Э. Дзержинского. Но,  впоследствии, много времени,  ещё молодым лейтенантом был прикомандирован на гвардию (К-133 – старпомом на которой был Э. Ломов, впоследствии ставший командиром стратегической ПЛ  К-171 и получивший звание Героя Советского Союза за переход на ней с Севера на Камчатку южным путем, т.е. проливом Дрейка). На этой лодке, к тому же, довелось замещать, первого управленца – из своих все были командирами отсеков, за исключением  КГДУ-2 (командир группы дистанционного управления), но тот, отвечал только за водоподготовку и в дела КГДУ-1, который был командиром пульта ГЭУ – не вмешивался. По боевым тревогам я шёл менять вахтенного управленца на левом борту, и самые интересные эпизоды деятельности приходились на это время. Ввод-вывод ГЭУ, подъем мощности реактора, развитие хода, реверсы на отработке боевых упражнений – по боевым тревогам всем этим занимаются на пульте ГЭУ первый и второй КГДУ. Поэтому, благодаря К-133, я получил большую практику управления ГЭУ, что мне исключительно пригодилось в дальнейшей службе. Поскольку, я на ней был так долго, то на построениях экипажа местные командиры меня периодически прихватывали за отсутствие на кителе гвардейского значка и очень удивлялись, что я прикомандированный.

В канун наступившего дня, по поводу окончания  передачи лодки резервному экипажу,  у нас уже была мощная вечеринка с принятием неслабого, благодаря здоровью, количества алкоголя, опять-таки, на известном подводном сленге – т.н. шила. По причине известных последствий – желание у меня было одно – скорее бы закончилось это долбозвонство, вернуться в каюту в казарму в горизонтальное положение до обеда и восстановить тем самым, подточенные силы. Благо предпраздничный день был т.н. парко-хозяйственным, т.е. большая приборка по казармам и перед  ними.  Дел на лодке, привязанной к причалу  и сданной другому экипажу – никаких.  Должность моя – командир БЧ-5 (электромеханической боевой части) ПЛА К-115 – никак не задействована в мероприятиях,  не имеющих отношения к  кораблю.  Где-то впереди,  маячил отпуск и всё с ним связанное.

Поэтому, стоял я спокойно за спинами штурмана с минёром (Юра Колмаков и Володя Передеро), не ожидая никаких подвохов и представляя, как шмякнусь на койку в своей казарменной каюте. Но, вдруг, краем глаза уловил какое-то, направленное в сторону нашего экипажа, движение. Командир дивизии, контр-адмирал Белоусов Алексей Арсентьевич (много с ним связано в подводной службе – я помню его еще капитан-лейтенантом в должности старшего помощника ПЛА К-115, на которую я был прикомандирован во время её ремонта в б. Чажма в 1972 году) и целая свита штабных – флагманские специалисты,  инженеры человеческих душ (начпо и всякие его клерки) – и вся эта компания явно движется в сторону нашего экипажа. Есть! Остановились прямо напротив нашего старпома (А кто же был?) – и комдив, усиленно кого-то высматривает в нашем строю. На всякий случай, затаился, чтобы меня не очень было видно, но …увы.  Товарищ Абрамов!

Вот это думаю, да! С чего бы это, вдруг? И стараясь выдыхать, куда-то в шинель, отвечаю – Я! По уставу.  Белоусов, подвинул в сторону моё хлипкое прикрытие, подошел ближе и спросил – вы занимаетесь подводным спортом? Я – ???!!! И, выдыхая всё также в шинель, отвечаю – ну да, ныряю летом с маской. Комдив – у вас снаряжение есть для подводной работы? – Ну да, говорю, в казарме, в каюте.  И при этом, стараюсь произносить все свои эти смутные речи, постоянно вдыхая воздух, т.к. Белоусов всё ближе и ближе, и вообще, вокруг нас создался эдакий круг из его свиты с участием наших помощников. Так вот, говорит Белоусов, не обращая внимания на мои противогаишные усилия, – берите всех, кого надо, своё оборудование и вперед,  на причал к своей лодке. Ночью верхний вахтенный,  уже резервного экипажа, уронил за борт карабин и тот, естественно утоп. А сегодня день предпраздничных докладов, что всё оружие на месте и т.п.  Достать!!! Любыми средствами!! Иначе, Нового года никому не будет!

– Понял! Разрешите идти!

Беру человек пять матросов и иду в нашу казарму. Там у меня под койкой, о которой я мечтал в строю,  лежит моё личное легководолазное снаряжение – акваланг АВМ-5,  сухой гидрокостюм СВУ, ласты, пояс с грузами. Это всё – я храню помимо штатного, имеющегося на борту ПЛ. Доставалось оно путём постоянной дружбы с мичманами – инструкторами на УТС (учебно-тренировочная станция по легководолазной подготовке) и всякими ухищрениями при обновлении штатных комплектов. Использовал по назначению не часто, но в нужное время. Так, приходилось осматривать ВРГ (винто-рулевую группу), в  т.ч. и подо льдом, хотя и при стоянке у стенки. И в море осматривал корпус, когда, что-то щёлкнуло в топливной цистерне. И  нырял на Камчатке, в  бухте Сельдевой,  во время стоянки на судоремонтном заводе, за ускользнувшей за борт с корпуса, свежепокрашенной крышкой от холодной провизионки. Крышка сложной формы и утрата ее привела команду снабжения в лице помощника командира, повара и интенданта в шок.

Когда в кромешной мути достиг дна, которое открылось в видимости около метра, то насмотрелся на нём всякой жути из множества срезанных уголков, торчащих как пики, тросов, кабелей и,  чего там только не было! Но достал.  При всём при этом, я бы не сказал, что во время этих спусков сильно нарушались правила водолазных спусков (ПВС-75). Основные требования соблюдались вполне четко. На лодке в отсеках-убежищах находятся три комплекта такого же водолазного снаряжения, но использовать их можно только в случаях реальной необходимости в  море. Так что,  необходимость иметь под рукой, всегда готовое и проверенное водолазное снаряжение при стоянках в базе, вовсе не было прихотью, хотя и не афишировалось.

Первым делом, взял у подшкипера белую простыню из одноразового комплекта. Сопровождавший меня народ не понял, зачем это, но вопросов никто не задал. Взяли все атрибуты для спуска под воду, и пошли  на техническую территорию – место, где базируются наши атомовозы.  Обезоруженный вахтенный так и продолжал стоять на носовой надстройке у рубки, обернутый  гигантским тулупом. Матрос из нашего экипажа по фамилии Деревянко. Отличался редкостным сочетанием притягивать к себе всякие неудачи и проблемы. Расспросил, где он стоял, при каких условиях с плеча соскользнул карабин, обо что ударился на палубе и в каком месте улетел за борт. Понятно, что в этом овчинном царстве на плечах, почувствовать  через его толщину  перемещение ружейного ремня, соскальзывающего карабина – практически не реально.

На борту оказался командир дивизиона живучести резервного экипажа – молодой офицер, имя которого, к сожалению, вылетело из головы. С его помощью из недр лодки достали моток крепкой веревки из боцманских запасов. Привязал к ней балластину весом около 20 кг, затем, как флаг – ту самую простыню. И всё это дело погрузил в воду между пирсом и бортом, пока груз не коснулся грунта. Другой конец этой веревки закрепил на пирсе точно в месте падения оружия.

Вторым корпусом к нашей лодке стояла гвардейская К-133. Вахтенный народ с нее, с любопытством и сопереживанием, наблюдал за нашими приготовлениями. Во втором отсеке в своей бывшей каюте, которую командир БЧ-5 делит с комдивом-3 (т.е. командиром дивизиона живучести) облачился в водолазное белье. Это большой свитер из верблюжьей шерсти и такие же объемные рейтузы. Всё это надевается прямо поверх обычной одежды, что я и проделал. Следующим шагом было надевание гидрокомбинезона. Этот элемент снаряжения остался наверху на пирсе с остальным имуществом. Поскольку любой спуск под воду в наших условиях требует обязательного присутствия страхующего водолаза – к этому же начал готовиться и мой помощник. Но, в это время, в каюте объявился командир БЧ-5 резервного экипажа капитан 2 ранга Елисеев Александр Афанасьевич – мой старинный друг – и с ходу заявил, что обеспечивающим водолазом будет он сам.

Вначале я не понял этого самоотверженного порыва, но когда в мою сторону последовал убойный выхлоп из смеси корабельного шила и, не иначе,  как ракетного топлива, всё стало понятно. Тем более из центрального поста доложили, что на пирс прибыл командир дивизии. Афанасьич моментально влез в обычный ГКП  (гидрокомбинезон подводника), натянул на голову шлем и стал дышать в дыру загубника, к которому подключается ИДА-59. Когда он поворачивался в мою сторону и, что-то там, бубнил в свою эту дырку, я старался быть, как-то сбоку. Чтобы его выдох пролетал мимо. С трудом  выбравшись в своем могучем шерстяном одеянии на пирс, начал очередное облачение в  свой гидрокостюм. Он выглядит поэлегантнее, чем наш привычный ГКП,  но надевать его тоже не так просто, особенно, когда на тебе уже два пуда теплой одежды. Несмотря на мороз, употел по полной программе. Но, рано или поздно, натянул на голову эластичный шлем с большим масочным стеклом из желтого светофильтра,  меня зашнуровали и тут я обратил внимание, что на пирсе и обеих лодках, какое-то энергичное шевеление. Оказывается,  Алексей Арсентьевич,  приказал гвардии играть экстренное приготовление и отходить на внешний рейд. Суета, отдача швартовов, всякие команды и т.п. К-133 взревела дизелями и  медленно стала пятиться от пирса. Нашей К-115, комдив велел протянуться вдоль пирса на полкорпуса назад.  Хотел влезть с советом к адмиралу – не делать этого, т.к. поток от винтов может отбросить этот карабин  от места его падения, уже обозначенного шкентелем с привязанной простыней. Но понял, что вряд ли подействуют мои доводы, а вот мой собственный выхлоп при этом  демарше, может навести на нежелательные вопросы.

Так или иначе, лодки отползли от своих мест. Каким-то боком, из недр моей К-115 вывалился мой обеспечивающий, в своем яркооранжевом снаряжении и скромненько так, пристроился возле убранного на пирс трапа. В этот момент на пирс влетел еще один уазик и из него показался начальник ЭМС 4-й флотилии капитан 1 ранга Надточий Олег Данилович. Мы с ним пересекались по службе ещё в Большом Камне, где он, также был флагманским механиком местного соединения и всё – в том же звании. Физически крупный, большой любитель входящего в моду тенниса. Здесь, в бухте Павловского, мы с ним периодически встречались на местном пляже в бухте Открытой, куда в обеденный перерыв перемещалась вся флотилия позагорать и поплескаться в волнах. Недаром та бухта имела такое название. Весьма часто, при идеальной погоде, здесь на берег накатывали приличные волны, видимо отзвуки непогоды. Мы тогда понятия не имели, что такое серфинг, а вполне можно было на этих волнах этим делом заниматься. Про серфинг-то мы не знали, но у меня был свой виндсерфер, купленный в спортивном магазине за совершенно неслабые деньги (мотоцикл ИЖ-Юпитер, там же, стоил дешевле). После множества падений и т.п. я его освоил довольно прилично. И как только, Олег Данилович усматривал меня на этой парусной доске, тут же требовал уступить её ему. Но, так ни разу и не устоял, несмотря на мои добросовестные попытки обучить его.

Появившись на пирсе, Надточий О.Д. заявил, чтобы мы прекратили водолазную самодеятельность, т.к. сюда уже направляется водолазный катер со штатными водолазами флотилии.  Несколько раздосадованный этим обстоятельством (только что проверил свой акваланг и надел тяжелые водолазные боты) – отошел к приятелю, по-моему,  уже заснувшему в своем одеянии, и также задремал в ожидании.

Ошвартовался  ВРД с водолазами. На палубе у них куча аквалангов. Водолазы – обычные матросы срочной службы. Пока один из них готовился к спуску, я ему объяснил, куда упал карабин и зачем в это место идёт веревка с привязанной к ней простыней. Снаряжение у них такое же. Водолаз с кормы катера погрузился в воду, обжался и исчез. По выдыхаемым им пузырям воздуха мы следили за его перемещением. Почему-то, он стал удаляться от пирса на довольно приличное расстояние. Вначале пузыри показали, что он идет в указанном мной направлении, но, не дойдя несколько метров до места, он отвернул и бороздил, где-то метрах в 15-20-ти от пирса. Минут через 20 водолаз всплыл и сказал, что видимость нулевая, всякая муть и взвесь не дают ничего видеть.

К этому времени я уже обосновался на корме этого ВРД, не раздеваясь, и наблюдал за происходящим.  Командир дивизии вместе с начальником ЭМС сидели в одном из уазиков. Какой-то мичман с этого бота развел руками, как бы говоря – против природы не попрешь. Видимости нет, надо ждать, когда улучшится. Белоусов А.А. только раздосадовано махнул рукой. Тогда я ему знаками показал, что хочу попробовать спуститься под воду. Возражений не последовало. Беру свой акваланг, надеваю, привинчиваю загубник к маске. Переключаюсь на аппарат, и… воздух не поступает. Не понял. Я ведь, только что, делал рабочую проверку. Давление в баллонах, как и положено, было под 200 кг. Лёгочный автомат работал без замечаний. Проверяю открытие вентилей – открыты! Но воздух не поступает. По манометру вижу, что давления в баллонах практически нет и быстро переключаюсь на дыхание в атмосферу. Отдышался. И говорю своему помощнику – молодому комдиву три с резервного экипажа, который помогал мне надевать акваланг – ничего не понимаю, что случилось – почему нет воздуха в баллонах. Тот пожимает плечами – никто ничего,  как бы, не трогал.

Сбрасываю с плеч эти баллоны и спрашиваю у водолазов ВРД – есть ли у них  заряженный акваланг. Они выбирают из нескольких – такой же АВМ-5, но, снабженный  шлангом для принудительной подачи воздуха с борта катера. Шланг сейчас не нужен. Он смотан в бухту и привязан к баллонам. Вид, довольно-таки громоздкий всего этого, но другого ничего нет и выбирать не приходится. Делаю рабочую проверку – давление в норме. Надеваю на плечи и иду к трапу на корме катера. Занятие не для слабых – на ногах пудовые водолазные боты, т.к. я решил, что по грунту будет легче перемещаться в них. На поясе водолазные груза на ремне, вокруг талии, если её можно найти под этой массой одежды и резины. Сверх всего этого обвязан веревкой, другой конец которой, должны петлей обнести вокруг той, что идет в воду от пирса к привязанной к ней баластине. Это для осуществления кругового поиска в условиях нулевой видимости.

Почему штатные водолазы не прислушались к этому моему совету – непонятно. Наверное, по принципу: чего этот не наш – нам указывает – мы сами с усами. Вот и не нашли ничего. Сейчас они снисходительно с катера на меня посматривают – дескать, взялся не за свое дело. И действительно, погрузившись в воду по грудь, понимаю, что реально утонуть у меня нет никакой надежды. Вот те раз! Запас плавучести из-за массы одежды, просто непомерен. Пытаюсь тщательно обжаться, что означает – вытеснить воздух из гидрокомбинезона. Приседаю на последней ступеньке трапа несколько раз. Воздух с бульканьем и свиристением выходит через края шлема и специальные клапаны в районе плеч. Но эффект незначительный.

Поднимаюсь обратно на катер. Водолазы откровенно хохочут, но мне не до их шуток. Говорю своему обеспечивающему, чтобы он принёс пудовую гирю, что лежит возле рубки.  Пока ее несут, надеваю вместо водолазных бот обыкновенные ласты, потому как, уже понимаю, что доплыть в этих рыцарских бахилах со свинцовыми подошвами до моей веревки будет нереально. Зацепил гирю за пояс с грузами и шагнул в воду. Дело гораздо лучше. По крайней мере,  погрузился по горло. Плавучесть, несмотря на гирю, всё равно положительная, но уже не такая сильная. Работая ластами, доплыл до веревки. Без особых рассусоливаний  ухватился за нее  и головой вниз начал погружаться, помогая себе и ластами и руками. Груз, к которому привязан этот кончик, держит хорошо и, перебирая руками,  довольно быстро достиг глубины около 10-ти метров. То, что это такая глубина, дала знать резкая боль в ушах. Приостановился,  продулся (т.е. сделал резкий выдох в зажатый нос и несколько глотательных движений). Уши продулись и дальнейший спуск проходил без проблем.

Видимость – зеленое с  песчинками марево. Не более полуметра. Т.е. вижу только свои руки на веревке. И гирю, что болтается почти у носа.  Неожиданно появляется дно. Оцениваю видимость в 3-4 метра. Грунт – песок, балластина хорошо видна, метров с трех. Держусь за свою веревку и начинаю осматриваться по сторонам. Слева, метрах в 3-х, вижу бетонный массив, за который крепится плавпирс. Рядом с ним лежит этот злосчастный карабин. Приклад у него слегка всплыл. Стволом он упирается в грунт. За время спуска меня обжало весьма прилично. Воздух выжался из гидрокостюма полностью, и  моя плавучесть приобрела явно отрицательный оттенок. Отпустил веревку, подплыл к карабину, схватил его. Метра на три отплыл от бетонного якоря и, не мешкая, начал всплывать, помогая себе ластами.  Показалась поверхность.  Первым делом поднял вверх руку с карабином, а затем уже всплыл сам. Мой помощник завопил на весь пирс – Нашёл! Нашёл!!!  Подплыл к трапу катера, передал ему оружие и поднялся сам. Сквозь запотевшее стекло маски увидел, как оба уазика лихо развернулись и укатили с моими отцами-командирами. На меня с разинутыми ртами смотрели флотильские водолазы.

Матросы  перенесли наше оборудование с ВРД  на пирс и катер отчалил. Что-то там, водолазы обсуждали, размахивали руками – видно не могли понять, как они так опростоволосились. На берегу уже стоял Александр Афанасьевич, всё в том же гидрокомбинезоне, но уже со снятым шлемом. Улыбался своим добрейшим лицом – все неприятности позади, а победителей не судят. И говорит мне – знаешь, что сказал командир дивизии начальнику ЭМС?  Вот – настоящий профессионал! Тот покивал головой, показал кулак своим водолазам и они укатили. –   Ну, а теперь – за стол, в родную каюту!

Что мы и сделали. За нашим застольем говорю, что никак не пойму, что же случилось с моим аквалангом. Почему он оказался разряженным? Ведь только что проверял? Что за барабашка пробежал? На это мой помощник по спуску, командир дивизиона живучести этого резервного экипажа отвечает – Барабашка – это я. Когда вы на меня дыхнули через свою маску, то во избежание, как бы чего не вышло, я втихаря стравил воздух из баллонов.

Мы с Афанасьичем только руками развели.

Позже в казарменном коридоре растянул веревку, по которой загонял себя под воду. Длина ее погруженного в воду участка составила 18 метров!

Ничем этот мой предновогодний подвиг отмечен не был, но не исключаю, что в скором времени, когда мне одновременно поступило  два предложения по службе – стать заместителем начальника ЭМС дивизии по спецэнергоустановкам или пойти в Техническое управление флота – командир дивизии пошел навстречу моему выбору, помня этот  эпизод с  новогодним  нырянием.

Далее

Назад

В начало

Автор: Абрамов Николай Александрович | слов 3183

комментариев 2

  1. Фараонов Сергей Валентинович
    24/07/2015 11:37:36

    Всё это я наблюдал с корпуса нашей «К-115», где нас. всех молодых передали резервному экипажу.

  2. Отвечает Абрамов Николай Александрович
    25/07/2015 07:23:25

    Спасибо за комментарии Сергей Валентинович! А то, иногда, мои заметки подвергают сомнению: — а, было ли всё так, на самом деле. Тем ценнее вот такие подтверждения, как Ваше.
    С наступающим Днём ВМФ! Здоровья и успехов Вам и Вашей семье.
    С уважением
    Абрамов Н.А.


Добавить комментарий