Моя жизнь в послевоенном Ленинграде, так же как и жизнь боль­шинства сверстников, проходила, главным образом, в четырёх местах: дома, во дворе дома, в школе и летнем пионерском лагере. В каждом из этих мест существовал свой мир, не похожий на другие, но везде встречались необычные люди — взрослые и юные — привлекавшие всеобщее внима­ние. О них говорили, ими восхищались или их ругали, но равнодушных не было. Поэтому я и запомнил их, несмотря на пролетевшие с той поры десятки лет. Некоторые из этих необычных людей стали известными в своём городе, стране и даже во многих странах мира.

«Надо писать о них» — решил я и принялся за дело. Первый рассказ был посвящён моему родственнику — выдающемуся физику-атомщику Ю.Б. Харитону. Я послал очерк в «Вечерний Петербург». Вскоре позвони­ла журналистка и похвалила «материал». Прошло несколько дней, и я уви­дел свой очерк опубликованным. Потом я написал о жильцах нашего дома послевоенного десятилетия. И этот очерк опубликовали в «Вечернем Пе­тербурге». Я написал ещё один очерк — о коллеге Ю.Б. Харитона, малоиз­вестном талантливом конструкторе Н.Л. Духове, который всю жизнь ра­ботал под завесой секретности, а после смерти его позабыли рассекре­тить. Вскоре я с удовольствием прочитал в газете и этот очерк. Я почувствовал, что занимаюсь достойным делом. Правда, я рассчитывал на некоторый гонорар, но ничего не получил. Следующим был рассказ о послевоенной ленинградской школе №203 им. А. С. Грибоедова, о буду­щих знаменитостях, которые в ней учились, а потом их вынудили поки­нуть страну. Но на этот раз мне даже не ответили. Я подумал, что редак­ция не хочет публиковать материал об эмигрантах. Тогда я собрал свои заметки и послал их известному писателю Игорю Ефимову, живущему в США. Когда-то мы с ним учились в параллельных классах 203-й школы. Я был уверен, что он не помнит меня, поскольку мы с ним никогда не обща­лись. Я даже не очень надеялся на ответ…

Но однажды раздался телефонный звонок и глуховатый голос произ­нёс: «Это Игорь Ефимов». Я немного растерялся и спросил: «Вы откуда говорите?». Игорь ответил, что из Америки. Он также сообщил, что по­слал мне письмо и свою книгу афоризмов. Сказал, что я должен писать не короткие заметки, а книгу о школе.

Его звонок меня сильно воодушевил, и я с нетерпением стал ждать письмо и бандероль. Но прошёл месяц, потом ещё половина. Ни письма, ни книги. Обычная ситуация для Петербурга. Письма и посылки из-за ру­бежа пропадали довольно часто. Я написал об этом Игорю Ефимову. Тог­да он снова послал мне письмо, но теперь уже на адрес редакции журнала «Звезда».

И вот мне домой позвонил известный петербургский историк и лите­ратор, директор и редактор журнала «Звезда» Яков Аркадьевич Гордин (как раз незадолго до этого я приобрёл его книгу «Дуэли и дуэлянты») и пригласил меня в редакцию за письмом. После работы я примчался на Моховую улицу, дом № 20, вызвал Гордина с редакционного совещания и попросил письмо. Добродушный с виду Яков Аркадьевич долго смотрел на меня с удивлением, затем хлопнул себя по голове и виновато произ­нёс, что письмо от Игоря Ефимова он в редакционной запарке отправил мне почтой. Я расстроился, поскольку боялся, что письмо снова пропа­дёт. Провожая меня до дверей, Гордин непрерывно извинялся. Я хотел предложить ему дуэль, тем более что благодаря его книге узнал дуэльные правила, но в первый день знакомства шутить не решился.

У Иосифа Бродского, одного из учеников школы на Кирочной, есть стихи «На 22 декабря 1970 года Якову Гордину от Иосифа Бродского». Заканчи­ваются они такими словами:
День этот нами изберётся
днём Добродушья, Благородства —
Днём Качеств Гордина — Ура!

Ещё у И. Бродского есть шутливые строчки с упоминанием Гордина:

А эти лучшие умы:

Иосиф Бродский, Яков Гордин —
на что любой из них пригоден?
Спасибо, не берут взаймы.
(«Ничем, Певец, твой юбилей…»)

На следующий день я обнаружил в своём почтовом ящике бандероль с книгой Игоря Ефимова «Светляки», проделавшей очень долгое путеше­ствие из США. Раскрыв книгу, я увидел дарственную надпись: «Игорю Архангельскому на память о нашей 203-й школе. Да поможет Вам Мнемозина описать её учителей, учеников и всё, что творилось вокруг».

Через день пришло и письмо Игоря Ефимова, отправленное Я.А. Гор­диным. Вот оно.

_______________
21 августа 1999
«… Как из детства голоса»
Булат Окуджава

Здравствуйте, Игорь Архангельский!

Ваше письмо и отрывки воспоминаний о 203-й школе оставили очень тёплый след в сердце и пустили круги воспоминаний, докатившиеся до самых дальних и полузабытых впечатлений.

Представьте себе, я Ваше имя помню, хотя вряд ли узнал бы при встре­че. Во всяком случае, оно было связано с мальчиком, который был всегда окружён ребятами выше него ростом, но он оставался при этом таким решительным, спортивно-уверенным, что сразу чувствовалось: это место среди высоких он заслужил.

Сама затея – написать воспоминания о людях, которые прошли че­рез Ваше детство и юность, задели какие-то струны в душе, — вызывает у меня самое горячее сочувствие. Я вообще — мемуаропоклонник. Мне ка­жется, что способность помнить своё прошлое — самая главная и самая драгоценная черта духовной жизни народа. (В моих философских книгах я обозначил это термином «выбор ведения».) Как помнят своё прошлое англичане, американцы, немцы! А евреи! Вся Библия — это запечатлённая в слове память, мужественно хранящая и высокое, и ужасное, и постыдное, и непостижимое. И это именно то, что у русского народа было практически ампутировано под властью большевиков. Поэтому хотел бы всеми силами укрепить и ободрить Вас на этом пути. Теперь уже можно оглянуться на то, что принято именовать «судьбой поколения», и ясно различить, что было главным в судьбе нашего: это было поколение, которое выросло под властью коммунизма и потом полностью отвергло и свергло его.

Буду рад поделиться с Вами практическим опытом, накопленным за 40 лет литературной деятельности. Вот первые соображения.

1. ОБЪЁМ. Сразу призываю Вас отказаться от жанра беглых заметок. Никакой журнал, никакое издательство, ни в России, ни на Западе, не сможет ими заинтересоваться. 203-я школа? Ну и что? Почему не 199-я, не 193-я, не 202-я? Возьмите с самого начала прицел на книгу. Большой объём как бы говорит за себя: не стал бы человек зря взваливать на себя такую ношу, наверное, тут что-то есть. Кроме того, поднимаемый матери­ал часто начинает жить своей жизнью, подсказывает ходы, структуру, внут­ренние связи. И чтобы книга была не просто увлекательной, но также имела вес в глазах историка, могла быть для него полезным инструмен­том, в ней обязательно должен быть в конце постраничный указатель имён (то, чего российские издатели до сих пор пытаются избегать).

2. ОТБОР. Очень хорошо, что Вы не упорствуете в предложенном в начале принципе отбора персонажей: написать о заметных людях. Нет, в такой книге обязательно должно быть место и нашему бесценному Влади­миру Иозефовичу, и физруку Косте, и директору Жоре, и завучу Вагону Яковлевичу, и латинисту Садье Александровичу (этот, вообще, так сильно на меня повлиял своими Ливиями, Светониями и Тацитами, что я на первом курсе Политехнического читал только античную литературу). Все они вош­ли в ВАШУ судьбу, это ВАША картина мира, ВАШЕ видение, и оно должно быть критерием отбора. Вы нашли очень достойный и спокойный тон по­вествования, он хорошо вплетает в рассказ фигуры самого разного масшта­ба и яркости, и это придаёт всему то ощущение естественности и художе­ственной оправданности, которое делает ненужной подпорку «пишу о зна­менитых». Ибо, по чести говоря, пишешь в конечном итоге всегда о себе.

3. «СОАВТОРСТВО». Похоже, память у Вас замечательная и Вы с го­раздо большим вниманием относились уже в детстве к людям, проходив­шим через Вашу жизнь, чем это свойственно молодости. (Я, например, был так оглушён своей юностью и мелькавшими кругом косичками, что порой превращался просто в беспамятного балбеса). И всё же уверен, что очень многое растворилось, ушло, но могло бы быть возвращено к жизни путём разговоров и переписки с другими выпускниками. Для примера, могу привести несколько имён, которых не нашёл в присланной рукописи (возможно, правда, они ждут своей очереди):

В 1948 году в нашем классе один год учился Борис Парамонов — ныне известный философ и эссеист, часто выступающий на Радио Сво­бода.

Вместе со мной кончал школу Леонид Эйдлин — впоследствии из­вестный режиссёр, работавший в московских театрах и в кино (был по­мощником у Кончаловского).

Классом младше нас учился Яков Виньковецкий — впоследствии известный геолог, философ, диссидент, художник (умер в Америке, сейчас его вдова устраивает в России его выставки, выпускает альбомы).

Наконец, до седьмого класса в нашей школе учился Иосиф Бродский, который оставил школу, кажется, как раз в 1954-м. (Мы с ним часто вспоми­нали Вагона-Батона Яковлевича и других учителей; о его школьных годах можно найти в книге Соломона Волкова «Разговоры с Бродским»; отсюда же строчки про кинотеатр «Спартак» в «Двадцати сонетах Марии Стюарт»; да и все стихи из «Школьной антологии» — это про нашу школу).

Если эта идея придётся по душе, я могу сообщить адреса тех выпуск­ников, которые у меня есть (с двумя встретился этим летом в Израиле, один живёт в США, мы дружим со второго класса).

В заключение хочу сказать, что отрывок, посвящённый Игорю Ефи­мову, был для меня полной и — не скрою — лестной неожиданностью. Я не мог себе представить, что кто-то в России так хорошо знает написан­ные мною книги, помнит и ценит их. (Видимо, тут всё же сказалось то, что Ваша мама — библиотекарь). Какой же это критик считает, что «Ефи­мов мог бы стать писателем номер 1, если бы не уехал»? Рад был бы с ним познакомиться, но заранее могу сказать: если бы не уехал, то ни одной из написанных за последние 20 лет книг написать бы не смог.

Желаю Вам успеха, сил и ограждения от нынешних российских бед, конца которым всё не видно.

 Игорь Маркович Ефимов»
_______________
Я написал Игорю Ефимову письмо с просьбой прислать адреса его одноклассников, а также задал множество вопросов.

Вскоре пришло ответное письмо, в котором Игорь Ефимов сообщил адреса своих одноклассников — Леонида Слуцкера и Константина Бра­вого, живущих в США и Израиле. Кроме того, в письме был адрес жены покойного Якова Виньковецкого — писательницы Дианы Виньковецкой.

Получив адрес Кости Бравого, я очень обрадовался. Хотя Костя учил­ся не в нашем классе, одно время мы с ним были дружны. Я бывал у него в доме на улице Петра Лаврова (ныне Фурштатской), где его семье при­надлежали две сумрачные, обставленные старинной мебелью комнаты в коммунальной квартире. О Косте в моей душе сохранилось воспомина­ние как о хорошем, добром товарище, умном и начитанном.

Лёню Слуцкера я тоже хорошо запомнил — высокий симпатичный парень с густой шевелюрой, спокойный, сдержанный. Он был одним из лучших учеников. Окончил школу с серебряной медалью. За шесть лет до этого школу окончил с золотой медалью его брат Александр. Через много лет моя дочь Виктория училась в школе в одном классе с сыном Алексан­дра Слуцкера — Ильёй. Как говорится, мир тесен.

На вопросы Игорь Ефимов не ответил. В письме он по этому поводу написал: «На собственные воспоминания, право же, пока не раскачаться. Вот уж доеду как-нибудь до России — наговорю Вам на магнитофон». Позже, когда я узнал о той немыслимой нагрузке, которую несёт Игорь Ефимов, я устыдился своих вопросов.

Я написал письма Диане Виньковецкой, Косте Бравому и Лёне Слуцкеру. Первой откликнулась Диана Виньковецкая.

Как-то вечером 28 марта 2000 года, в начале двенадцатого, зазвонил телефон. Моя жена Лидия сняла трубку, выслушала, что ей сказали и, не­доумённо подняв брови, передала трубку мне. «Диана Виньковецкая из Бостона» — услышал я. Диана говорила быстро, чётко, в доброжелатель­ном тоне. Чувствовалось, что она полна неиссякаемой энергии.

Диана рассказала о своей литературной и организационной работе и в рамках короткого телефонного разговора успела расспросить и меня. Она сказала также, что на 2 июня у неё заказан билет в Санкт-Петербург и она привезёт для меня свои книги.

Я положил трубку в приподнятом настроении, и это состояние не покидало меня в тот вечер.

Через три дня, 31 марта, позвонил Леонид Слуцкер из Дугласвилла, США. Он поддержал идею написать книгу о 203-й школе. Обещал свою помощь и сообщил, что прилетает 10 апреля в Петербург, и тогда мы встретимся.

И вот Леонид Слуцкер приехал в Санкт-Петербург, позвонил, и мы встретились 19 апреля в 19 часов на трамвайной остановке вблизи моего дома. Издали узнали друг друга, хотя от Лёниной шевелюры ничего не осталось, а мои волосы побелели (правда, перед встречей мы, на всякий случай, описали друг другу свою одежду и отличительные признаки).

Дома я познакомил Лёню со своей семьёй. Он всем очень понравил­ся — и детям, и взрослым. За бутылкой коньяка мы душевно поговорили. Поскольку я несколько опередил Лёню в потреблении напитка, наша бе­седа перешла в мой монолог. Но Лёня был снисходителен. Я давно не встречал таких внимательных и чутких собеседников и поэтому никак не мог выговориться. Всё же я успел расспросить Лёню о его жизни и о школь­ных товарищах. Вот что я узнал.

После блестящего окончания учёбы в школе Леонид подал заявление на радиотехнический факультет Ленинградского политехнического инсти­тута. Его как медалиста должны были принять без экзаменов. Но не при­няли. Он вынужден был пойти на энергомашиносгроительный факуль­тет. На этот же факультет поступил Игорь Ефимов. Только учились они в разных группах. В одной готовили специалистов по паровым турбинам, а в другой — по газовым. После окончания института Леонид работал в конструкторском бюро знаменитого Металлического завода, который вна­чале носил имя Сталина, а потом XXII съезда КПСС, на котором решено было убрать Сталина из Мавзолея. В 1965 году Леонид резко изменил направленность своей деятельности — стал заниматься полимерами. В 1973 году защитил диссертацию. Работал в институте химических воло­кон на Пороховых. А в 1978 году покинул страну. В то время уехать из Советского Союза было нелегко. В частности, Лёне пришлось выдержать длительную волокиту, связанную с его допуском к секретным работам, хотя он не хранил никаких тайн, а допуск ему был нужен только для посещения Физико-технического института имени А. Ф. Иоффе.

После отъезда из Союза Леонид 8 месяцев жил в Австрии. Здесь он пережил очень трудное время — тяжело болела его дочь. Из Австрии он попал в Чикаго, где пробыл также 8 месяцев, затем 11 лет работал в шин­ной компании в штате Ахайо, потом в нефтяной компании в Атланте (штат Джорджиа) — 8 лет, и, наконец, открыл собственное дело в том же штате.

По-прежнему занимается полимерами. По делам своей фирмы нередко бывает в Санкт-Петербурге. Жена его — Жанна Долгополова — профес­сор русской литературы. С ней он познакомился в США, благодаря Игорю Ефимову.

Лёня рассказывал не только о своей жизни. Он говорил об Игоре Ефи­мове, о его таланте писателя и организатора. Вспоминал школу. Показал школьные фотографии. Я ностальгически смотрел на юные лица, и тёплая волна накатилась на меня из почти полувекового прошлого.

Леонид высказывал своё мнение о происходящем в России. Чувство­валось, что ему небезразлична наша жизнь и переживает он за Россию не меньше, а может быть и больше, чем люди, живущие в ней. Разговор наш касался разных тем. В частности, Леонид сказал о том, что после войны Советский Союз вывозил из Германии станки, а США — специалистов. Эти слова как бы продолжили мои раздумья о значимости человеческой жизни в разных странах. Вот что определяет жизнь нашей страны и США! У них на первом месте люди, у нас — станки. Вывезенные в Штаты спе­циалисты начали создавать самые современные станки и другую технику, способствуя развитию и процветанию страны. А доставленные в Совет­ский Союз станки оказались морально устаревшими, они заполонили со­ветские предприятия и затормозили развитие многих отраслей индуст­рии на долгие годы (надо сказать, что из побеждённой Германии кроме старых станков вывозили и учёных-физиков, занимавшихся созданием атомной бомбы). Человек в моей стране во все времена ничего не значил (исключение составляли физики-атомщики). Поэтому уничтожались луч­шие умы, а в конце двадцатого века их просто изгоняли из страны, или делали всё для того, чтобы они сами уехали. Уехал и Леонид — умный и интеллигентный человек, прекрасный специалист. Каких людей теряла наша страна в течение многих лет из-за идиотизма властей! А много ли осталось в России таких умниц, как, например, Лёня? Хочется верить, что да. Но в повседневной жизни я их, к сожалению, почти не встречаю.

С Дианой Виньковецкой я встретился 6 июня. Она подарила мне свои книги: «Ваш о. Александр. Переписка с отцом Александром Менем», «Аме­рика, Россия и я», «Илюшины разговоры», «По ту сторону воспитания» и альбом репродукций с абстрактных картин Якова Виньковецкого. 8 июня она выступала перед художниками в мраморном зале этнографического музея, а 13 июня в Доме кино состоялся показ фильма о Якове Виньковец- ком «Окна в пространство света» режиссёра Евгения Поротова. Фильм произвёл сильное впечатление.

И в музее, и в Доме кино Диана Виньковецкая раздавала свои книги и каждому что-нибудь писала на память. Книг было множество, и все были раздарены. В этнографическом музее какой-то художник спросил, имеют ли её книги коммерческий успех. Но о какой коммерции может идти речь, если она свои книги не продаёт, а дарит…

Шло время. Я урывками работал над книгой, поскольку большая часть времени уходила на зарабатывание денег для относительно сносного суще­ствования. Однажды, 4 сентября 2001 года, в служебном кабинете раздался телефонный звонок, и неуловимо знакомый голос спросил меня и предста­вился: «Ваш тезка, Игорь Ефимов». Я, ошарашенный, спросил, откуда он звонит. Игорь сказал, что из Питера. «Завтра, в 6 часов в редакции журнала «Звезда» состоится обсуждение моего романа «Суд да дело», опубликован­ного в 7, 8 и 9-м номерах журнала. Приглашаю вас». Я задал идиотский вопрос: «В 6 часов вечера?» (как будто совещания устраивают в 6 часов утра).

На следующий день я пришел в редакцию, увидел в коридоре Игоря Ефимова и подошел к нему. Он посмотрел на меня и с некоторой тоской произнес: «Не узнаю!». Я представился. Игорь подарил мне три номера журнала со своим романом и сделал по моей просьбе дарственную над­пись: «Дорогой Игорь Архангельский! Желаю Вам успеха в роли летописца наших школьных времён и прочих делах быстротекущей жизни». Он сказал, что обычно подписывает книги, но не журналы. Через минуты разговора мне показалось, что он не покидал страну и мы часто встречались в про­шедшие годы, хотя последний раз я видел его 23 июня 1954 года.

Я.А. Гордин, которому Игорь представил меня как будущего автора интересной книги об истории 203-й школы, любезно пригласил меня в зал заседаний. В этом зале вдоль стен стояли кресла, а в центре — длин­ный стол, уставленный напитками и закусками. Для впервые пришедших сюда Гордин пояснил, что это традиция редакции — обсуждать новые произведения с накрытым столом. Как показывает опыт, обсуждение про­ходит живее. Кто-то из присутствующих заметил, что разве можно долго обсуждать, когда перед тобой роскошный стол. Да никто не позволит. И действительно, обсуждение было недолгим, но интересным. Первым вы­ступил заведующий отделом прозы писатель М.М. Панин. Он сказал, что, читая рукопись, не сделал ни одной правки. Настолько роман соверше­нен. Пересказать роман невозможно. Это то же самое, что пересказать Библию. Роман великолепен. Предыдущие произведения Ефимова очень умные, а в этом романе соединились ум и артистизм. Потом ещё несколько человек говорили о романе и об его авторе. После всех выступил Игорь Ефимов. Он рассказал об интересе молодых американцев к русской лите­ратуре. Хотя встречаются и казусы. Так, в одной из студенческих работ князь Андрей Болконский стал принцем, сыном царя. Игорь сказал, что отсутствие денег в русской литературе имеет и положительную сторону. Остались таланты, люди, преданные литературе. В противном случае их смели бы любители больших денег.

После обсуждения перешли к столу. Игорь сел рядом с симпатичной молодой женщиной по имени Рита. У меня тоже были приятные сосед­ки — две очень интеллигентные дамы, брюнетка и блондинка, которые не оставляли мою тарелку пустой. За столом Игорь рассказал случай, как однажды в гостях он достал из кармана толстую пачку бумаги и заявил, что прочитает свою любовную переписку за прошедший год. Понятно, что лица у гостей при этом вытянулись.

«Письмо первое. Дорогой Игорек, положи белье в сушилку. Марина.

Письмо второе. Дорогой Игорек, вынь белье из сушилки. Марина.

Переписка окончена. Так пусть же тосты за этим столом будут такими же короткими, как наша переписка».

А директор Гордин с огромной алюминиевой кастрюлей обходил стол и накладывал всем усыпанную зеленью аппетитную картошку, которую он вырастил на своем псковском участке. Было такое впечатление, что отец огром­ного семейства ухаживает за любимыми детьми. В этой атмосфере я чувство­вал себя легко и непринужденно, но все же я здесь был посторонним и, на­верное, мне не следовало долго задерживаться. Я подошел к Игорю Ефимову, оживленно беседовавшему с Ритой, и поблагодарил его за приглашение. Мы немного поговорили, Игорь любезно согласился прочитать мою рукопись, и мы попрощались. Я шел с Моховой к станции метро по улицам своего дет­ства. Прошел мимо Летнего сада. Пролез через дыру в ограде Михайловского сада и по аллее вышел к храму Спаса-на-крови. На душе было удивительно хорошо от встречи с Игорем Ефимовым и прошедшего вечера…

8 сентября Игорь уехал в Москву, откуда собирался вылететь в Нью- Йорк. А 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке произошло страшное собы­тие, потрясшее весь мир. Террористы захватили пассажирские самолеты и протаранили ими два небоскреба Всемирного торгового центра. В ре­зультате погибли тысячи ни в чем неповинных людей, в том числе и мно­го бывших граждан России. Одновременно захваченный террористами пассажирский самолет «Боинг-757» врезался в здание Пентагона в Ва­шингтоне. И здесь погибли люди… «И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нём всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним…» (Откро­вение Святого Иоанна Богослова, 6:7).

Прошло ещё некоторое время. Я понял, что работать над книгой мож­но бесконечно. Постоянно появляется новая информация, и всё время хо­чется что-то улучшать и дополнять. Я начал думать о том, что пора оста­новиться, но напоследок позвонил бывшей учительнице младших клас­сов 203-й школы Нине Михайловне Агафоновой, которая пришла работать в школу, когда я учился в 10-м классе. Я задал ей ряд вопросов, она любез­но ответила. К сожалению, её сообщения были очень грустными. Я уз­нал, что никого из моих любимых учителей не осталось в живых. После разговора с Ниной Михайловной я принял окончательное решение закон­чить книгу. Я распечатал текст и послал его в США Игорю Ефимову. Очень скоро пришел ответ.
_______________
26 января, 2003

Дорогой Игорь!
Получил рукопись Ваших воспоминаний о 203-й школе и тут же про­чел её — не отрываясь и с большим удовольствием. Конечно, сыграла свою роль и стариковская готовность ко всякому умилению по поводу сво­его детства. Но всё же, думаю, достоинства книги сделают её увлекатель­ной и для выпускников других школ. О достоинствах я пишу отдельно в письме Гордину — прилагаю его, чтобы здесь сразу перейти только к за­мечаниям (их совсем не много) и пожеланиям (надеюсь, какие-то из них совпадут и с Вашими планами доведения книги до окончательного вида)…

(Далее следуют замечания и пожелания, которые практически пол­ностью учтены.)
И заключение письма.

…У нас тут зародилась смутная идея устроить в 2004 году встречу бывших студентов Политехнического института, поступивших туда 50 лет назад. Может быть, подверстать к этому и встречу выпускников 203-й школы? И нацелить выпуск Вашей книги к этой дате?

Всего доброго, Гордину пишу отдельно,
И.М. Ефимов
_______________

А вот письмо Игоря Ефимова Якову Гордину.
_______________
3 февраля, 2003

Дорогой Яша!
Неделю назад я получил рукопись книги Игоря Архангельского о 203-й школе, той самой, что рядом со «Спартаком», той самой, где учились Брод­ский, Корчной, Клячкин, Парамонов, Ефимов, а до них — многие другие занятные и заметные персонажи. Прочел книгу с огромным интересом и с весьма тёплым чувством. «Как из детства голоса…» — поёт Окуджава. И он прав — стариковское умиление на собственную юность неизбежно. Но мне кажется, что в этой книге есть множество достоинств, которые сдела­ют её увлекательной и для выпускников других школ, районов, городов.

Главное: у автора есть органическое чувство-переживание истории, вернее, того мистического процесса, которым повседневное трансформи­руется в историческое. Все детали и аспекты жизни в послевоенном Ленинграде — не только школьной — он воссоздаёт с таким вниманием и красочностью, что в будущем никакой социальный историк, занимающийся этим периодом, не сможет обойти его книгу. Также и предыстория, от самого основания «Анненшуле» в 18-м веке, исследована им с невероят­ной скрупулёзностью. Стиль рассказа исполнен спокойного достоинства и сочувственного интереса к описываемым людям. Думается, книгу эту с благодарностью будут вырывать друг у друга учителя — в ней они, может быть, впервые получат подтверждение того, что их труд не пропадает даром, что они остаются в памяти учеников, оставляют след в их жизни.

Мне бы очень хотелось, чтобы вы с Андреем* отнеслись к книге с вниманием.

У нас всё катится обычным порядком, с детьми дружим, с авторами не ссоримся. Мой новгородский роман надеюсь завершить где-то в мае. Продвинулся ли мой мемуар о дне с Бродским к печати? Дай знать при случае.

Обнимаю, поклоны семье, Игорь.
_____________
В перечне замечаний и пожеланий Игорь Ефимов упомянул о необхо­димости визита в сегодняшнюю школу. Я и сам собирался навестить род­ную школу, но его письмо ускорило моё посещение. И вот я с волнением вхожу в директорский кабинет, куда в ожидании справедливого возмез­дия с трепетом вступал больше 50 лет тому назад. Но перед собой вижу не грозную Антонину Максимовну Щипкову, а обаятельную молодую жен­щину — Татьяну Ефимовну Иванову. Вместе со мной в кабинете присут­ствует Александр Гаврилович Филиппов, председатель попечительского совета, много сил отдающий школе. О современной 203-й школе можно написать отдельную книгу. Но это уже сделает другой автор. Отметим лишь, что в школе специальные занятия ведут преподаватели Театральной ака­демии. Поэтому выпускники школы хорошо знают, что представляет со­бой театральное искусство…

А.Ю. Арьев — соредактор (вместе с Я.А. Гординым) журнала «Звезда». — Примеч. автора.

Далее >>
В начало