В сакральной географии каждого приличного старого города есть нехоро­шее место, связанное с нечистой силой.

Толстовский дом — это город в городе и у него тоже есть место, где по преда­ниям и рассказам старожилов скапливается негативная энергия, куда стекают душевные болезни всего дома, как в Риме в «Клоаку Максиму» стекают нечистоты и мерзости всего города.

О такой нехорошей квартире Михаил Булгаков в «Мастере и Маргарите» писал: «Надо сказать, что квартира эта — № 50 — давно уже пользовалась если не плохой, то, во всяком случае, странной репутацией».

Нехорошая «булгаковская» квартира имела № 50, семь комнат и была расположена на пятом этаже шестиэтажного дома. По иронии нечистой силы нехорошая «толстовская» квартира имеет ? 60, восемь комнат и расположена на шестом этаже, как ни странно, тоже шестиэтажного дома. Наверное, чтобы в доме завелась нехорошая квартира, надо, чтобы он имел именно шесть этажей. С момента постройки дома в ней, как и писал Булгаков «началось чёрт знает что». С тем или иным жителем окаянной квартиры обязательно происходили непонят­ные для окружающих метаморфозы: он становился агрессивным, заносчивым, завистливым и злобным. Если говорить кратко, то превращался в «городского сумасшедшего». Его люмпенские претензии на аристократизм вызывали брезгли­вое отношение окружающих и нежелание общаться. Его «шариковские» расска­зы о «хорошем образовании» вызывали недоумение и желание как можно мень­ше соприкасаться с подобным «образованцем». Как правило, все «образование» очередного «Шарикова» на протяжении нелегкой жизни дома проявлялось в мно­гочисленных доносах. Мало того, к тридцатым годам XX века «начались в квартире необъяснимые происшествия: из этой квартиры люди начали бесследно исче­зать» (М.Булгаков), а из Домовой книги 1929-1930 годов, хранящейся в Городс­ком архиве на Варфоломеевской улице, вся нехорошая квартира вместе со всеми её жильцами бесследно исчезла. Эти данные не стёрты и не вырваны из книги вместе со страницами (все страницы на месте). Они просто необъяснимым обра­зом исчезли!

В суровые годы великого террора, 1 октября 1937 года из квартиры исчез житель — консультант Ленинградского музея и внештатный консультант штаба РККА по дальневосточным вопросам. Он никогда больше не вернулся. Как стало известно гораздо позже — его расстреляли через месяц после исчезновения из нехорошей квартиры. Как нетрудно догадаться — из-за доноса. Арестованы были и бесследно пропали двое сыновей консультанта. Арестован и пропал зять про­фессора.

Во время войны и блокады в нехорошей квартире жители умирали гораздо раньше, чем в других квартирах, или опять же бесследно исчезали.

После войны в нехорошей квартире произошло несчастье — была случайно облита кипятком четырёхлетняя девочка. Врачи не сумели её спасти и девочка умерла.

Через некоторое время одна из жительниц сошла с ума. Её несколько раз лечили в психиатрической больнице, и вроде бы ей становилось лучше, но по возвращению в нехорошую квартиру через некоторое время опять наступало ухудшение. После очередного приступа сумасшествия она выпрыгнула из окна своей квартиры на шестом этаже и разбилась насмерть. Об этом долго с ужасом вспоминали жители Толстовского дома.

Исчезновения людей из этой квартиры происходили многократно, аж до нашего времени.

Проклятия оболганных в доносах соседей, все ухудшали и ухудшали ауру нехорошей квартиры.

К началу XXI века в нехорошей квартире жил очередной «городской сумас­шедший»! Эту роль добровольно принял на себя некий господин Ш., терроризи­руя наветами жителей, а также многочисленные муниципальные службы и госу­дарственные органы. Даже его фамилия жильцам Толстовского дома казалась производной от английского слова «чёрт». В большой коммунальной квартире он проживал вместе с соседом, как Стёпа Лиходеев и Михаил Берлиоз из «Мас­тера и Маргариты», произвольно поделив её на две части. Другие жители или оказались в сумасшедшем доме, или как обычно для этой квартиры бесследно исчезли.

Смыслом своей жизни «городской сумасшедший» вместе со своей сожи­тельницей, подозрительно напоминающей булгаковскую Аннушку Чуму, совершенно искренне считали открытое доносительство, стукачество и кляузниче­ство, гордясь незавидными ролями пасквилянтов. Так и жил «городской сумас­шедший», окружённый всеобщей ненавистью и презрением соседей из других квартир.