Письма из казармы. Год второй

В 1991-92 г. мой сын С. служил в (тогда еще Советской) армии. Подавление индивидуального, обычное и в некотором смысле необходимое для армии, уводило интеллект в сторону, далеко от окружающей весьма убогой действительности. Мысли выплескивались в письма и в запечатанных конвертах уходили в привычный, но уже далекий, почти нереальный мир. Я переворошил переписку, выбрал то, что показалось интересным. Получилось так.
Ханов О.А.
Декабрь 1993.

С.: … Мне нравится смотреть на календарь. Раньше я смотрел на него с какой-то мыслью, что-то считал, о чем-то думал, вспоминал что-то. а теперь я смотрю на него просто потому, что мне нравится на него смотреть. Это стало привычкой, это расслабляет нервы.

Мысль бесформенная, мутноватая, вперемежку с обрывками воспоминаний, чувствами и грустью. Что-то глобальное и успокаивающее своими размерами. Состояние глубокой бессмысленной задумчивости, почти как при кислородном опьянении, только в слабой форме. Странно, но я люблю думать впустую, и иногда мне кажется, что я не умею думать иначе — обстоятельно, по существу. Когда я начинаю думать «логически», у меня возникает ощущение, что в мозгу что-то «закоротило на массу» и мне поэтому никак не найти ответ. Что-то такое, что заставляет топтаться на одном месте, начиная все сначала, зацикливаясь на этом. Иногда приходит прозрение, но оно возникает само, случайно. Оно не является следствием логических построений, ответом на точно сформулированные уравнения, имеющие решения. Это что угодно — интуиция, случай, подсказка, игра подсознания, внушение, воздействие небесных тел, потусторонний разум — но не логическое мышление. Я не умею думать логически. Если мои слова имеют смысл, то только потому что я каким-то образом сумел перетасовать их так, что получилось что-то, я и сам не понимаю — что.

О.: - Твои рассуждения напомнили мне наши вечерние «застольные беседы». Буду рад их продолжению, теперь уже в форме писем. С интересом и даже удивлением отмечаю, что процессы «брожения» в моей голове организованы иначе. Это именно «обстоятельное, по существу» медленное вызревание и затем долгое (до бесконечности) уточнение. Мне обязательно нужна осязаемая связь (желательно логическая связь) между отдельными темами, падающими в поле моего внимания. Мне трудно держать разговор, прыгающий с темы на тему. Мне нужна одна тема, которая пусть развивается, ветвится, пусть уходит далеко-далеко, и даже переходит на другие ветви, но того же дерева. Самая большая для меня проблема — это начало. Потому что оно алогично, оно ни с чем никак не связано, и должно возникнуть как озарение, как акт творения — из ничего.

Я приду лишь туда, куда приведет меня логика, иные пространства труднодоступны. И это при том, что логику я не люблю. Я отношусь к ней так, как она того требует — формально. Я ее уважаю, ей подчиняюсь, но — не люблю! Она слишком скучна предопределенностью, она бездуховна механистичностью, она авторитарна обязательностью. Она негуманна, ибо редко потворствует нашим желаниям.

С.: Не могу принять твои упреки в адрес логики, в отличие от тебя, я логику люблю. Но не она управляет моими мыслями, не она формирует мои представления. Я перетасовываю ассоциации там, где следовало бы искать логические причины. Логика включается после, когда уже найдено нечто безликое, неосязаемое — для его проявления, перевода в формы, доступные пониманию. Решая сложную задачу, я целиком отдаю ее подсознанию, и даже не пытаюсь вмешиваться. Это бессмысленно. Это вредно.

Видимо, также происходит и управление моими поступками. Во мне запрограммирован некий свод законов, которым я следую. Несколько канонов, заповедей, примеров общественной морали, — все, что было заложено воспитанием. Вернее, все то от воспитания, что проникло внутрь, достало до основы, вошло в подсознание и оттуда управляет мной. Я не хочу, я опасаюсь вмешаться в эту работу.

Поступки других я оцениваю по тому же внутреннему кодексу, по своему собственному пониманию добра и зла. Вместе с тем, я никогда бы не стал судьей. Не нам, грешным, судить. В одной песне Бутусова есть слова: «Они не были Боги, откуда им знать про добро и зло?». Как я могу быть уверен в том, что мое понимание совершенно? Если Бог есть воплощение добра, то я далеко, очень далеко отстою от Бога. Я не понимаю, как может сочетаться во мне все то, что я в себе ощущаю. Есть такая рождественская маска: одна половина — лицо доброго доктора, а другая — лицо дьявола. Может быть это моя маска?

Во мне нет отрицания Бога, и я мог бы быть близок к церкви. Но я не крещен, и креститься не буду. Потому что, по моему убеждению, это требует чего-то такого, что может оказаться мне не по силам, чего может во мне не быть. А если вера ничего не требует, то что же это тогда — вера?

О.: — Ты прикоснулся к теме, которая всегда мне была интересна. По этому поводу предлагаю небольшой трактат о природе человека.

За что аборигены съели Кука?» — вопрошает В.Высоцкий. И сам отвечает — да ни за что! По дикости своей, которая сродни наивности и простодушию. Кажется, и интонация, с которой автор исполняет свою песню, соответствует тому настроению, с которым аборигены съели Кука.

Каин убил Авеля не потому что был злодеем. Мешал чем-то ему брат, вот и убил его. Просто убил — все. Не понимая значения своего поступка. Господь обрек его на вечные скитания. Я не уверен, что наказание было заслуженным. Для Каина Закон не существовал, т. к. законы Моисея и, тем более десять заповедей появились много позже. Возможно, что и появились они только тогда, когда стало совершенно ясно, что человек по природе своей греховен, что законов внутренних, обретаемых при рождении в нем нет, и ему необходимы законы внешние, как и внешние побуждения к выполнению этих законов. Более того, появление законов не повлекло их безусловного выполнения, а внешние побуждения оказались не слишком действенны.

Пораженный греховностью человека, Бог перечеркивает все, уничтожает все живое, пытаясь начать все сначала, с праведника Ноя. Но даже тот тотальный геноцид человека не исправляет. Слишком глубоко в нем греховное. Наконец, Бог убивает самого себя в лице Иисуса. Человек же остается весьма равнодушным и к этому событию, спокойно заметив однажды: Бог умер.

Человечеству необходимо было пережить свои преступления, чтобы веками, тысячелетиями накопить нормы цивилизованного поведения, прибрести хотя бы какую-то привычку их выполнять, набрасывая уздечку на свою природу. Эта привычка не отменяет природу, она лишь сдерживает ее проявления. Но сплошь и рядом можно наблюдать, насколько хрупка эта привычка.

Велики претензии человеческого разума при его несовершенстве. Поклонение разуму опасно, опасна безграничная вера в него, когда человек пытается заменить собой Бога. Так было в коммунистической попытке разумного, «научного» устройства жизни. Бог был изгнан, человек сам стал судить о том, что есть грех, и что есть добродетель, и грех был объявлен вне закона.Хаосу свободы был противопоставлен порядок и регламентация всех сторон жизни. Была объявлена цель — воспитание нового человека — человека добродетельного, и не соответствующему эталону не было места в этом мире.

В своих целях коммунизм радикальнее Бога. Он отрицает грех как явление, как возможность. У Бога не так. При всей Его авторитарности, Он оставляет человеку свободу выбора. Его цель — добиться того, чтобы люди имели возможность впадать в грех, и сторонились бы его. Что стоило Всемогущему отменить грех! — он этого не сделал. Уже сам первородный грех — инцидент в Эдеме с Адамом и Евой был провокацией со стороны Бога. Это Бог, а не змей искушал свое творение, испытуя его, чтобы узнать: получилось ли? Иначе, зачем в центре сада оставлять дерево познания, такое доступное, такое привлекательное?

- Не получилось!

Так могло ли получиться у человека то, что не получилось у Бога! Человек остался самим собой, а тонкий культурный слой, прикрывающий как фиговый листок его природу обратился лицемерием. Добродетель потерпела очередное поражение.

Идеалы могут быть прекрасны, пока они остаются идеалами, пока они не пытаются стать нормой…

Впрочем, здесь надо остановиться. Релятивизм доставляет немало хлопот физике. В метафизике — и того больше.

О.: Написал письмо, но не отправил. Там — весьма отвлеченные рассуждения. Твои письма диктуют тему более актуальную — о твоих, мягко говоря, непростых отношениях с сослуживцами.

Тяжело и бессмысленно противостоять коллективу. Но, т.к. людей нормальных обычно больше, чем это кажется, они должны быть и в этом коллективе. К сожалению, коллектив способен подавить любые частные мнения, не соответствующие сложившемуся стереотипу, поэтому было бы полезно попытаться его изменить.

Вспоминаю слова из давней песни Макаревича: «Носите маски! Лишь только под маской ты можешь остаться собой.» Я воспринимаю это не как призыв, но как констатацию факта. Все мы все-таки в масках. И пусть это звучит вызывающе, но я нахожу это правильным. Когда негодяй носит маску приличного человека, зачем с него требовать «сбросить маску»? Пусть он как можно дольше имеет облик приличного человека. Это же лучше, чем если бы он всегда имел облик негодяя! Из приличных масок складывается приличное общество. Но как иногда хочется снять маску негодяя с человека нормального! Ведь если долго ходить в таком виде, то можно слишком вжиться в эту роль. Конечно, непросто это — подобрать такую маску, чтобы и самому носить не противно было, и чтобы люди косо не смотрели.

Ты писал однажды о выражении доброго доктора и гримасе дьявола на одном и том же лице. Если это маска, то мне уже трудно представить, что может быть скрыто под ней. Но как бы то ни было, и тот и другой образ в твоем нынешнем положении способен вызвать лишь отрицательные эмоции.

Я конечно не знаю всех подробностей, и может быть то, что я пишу, будет совершенно невпопад, но меня насторожила фраза «не могу общаться с людьми не моего клана». Это фразу можно толковать по-разному, но в одном из толкований ясно просматривается снобизм. И, коль скоро возможность такого толкования есть, я о ней упоминаю.

С.: Не согласен я с тем, что у негодяя должна быть маска приличного человека. Можно привязаться к нему, и только потом понять, что это негодяй. Разочарование будет горьким, возможны и последствия. Все-таки лучше знать заранее, кто есть кто, чтобы не оказаться вдруг обманутым или подставленным. Можно, конечно, смотреть сквозь маски, но тогда зачем они нужны? — Для того, чтобы успокоить слепую нравственность, оставаясь формально чистым в пределах установленных правил?

О снобизме. Я, вероятно недооценил значение слова «клан».

О.: Есть внутреннее представление о том, что ты есть и чем ты хотел бы быть, и как ты хотел бы, чтобы тебя воспринимали. Есть мнение о том, как тебя в действительности воспринимают. Есть также внешние представления о том, что ты есть и чем ты должен бы быть. Все эти оценки очень редко совпадают, а иногда различаются до противопоставления. Не трудно доказать, что они и не могут быть сведены к одному. И значит, понятно и оправдано стремление оградить одно от другого.

Еще несколько замечаний » по поводу».

Правила приличия, хорошие манеры часто не более чем маски, но они стандартизируют взаимоотношения в обществе, ослабляют их зависимость от индивидуальности. Они предотвращают многие конфликты, способствуют однозначным и одинаковым оценкам ситуаций. Конечно, это всего лишь общественные соглашения, к тому же, временные, однако должны быть веские причины к тому, чтобы ими пренебрегать.

Немногое можно сказать о человеке воспитанном при далеком знакомстве — только то, что он хорошо воспитан. О невоспитанном можно сказать значительно больше, т. к. сущность его не задернута ширмой воспитания. Но мы же не будем говорить о пользе невоспитанности и порочности воспитания. А имеющий глаза увидит.

Вместе с тем, если речь идет не об обществе в целом, а о его части, о коллективе, то все оказывается не таким уж однозначным. Особенно, если это коллектив небольшой, замкнутый. В нем могут установиться правила поведения (общественные соглашения) совершенно неприемлемые. В такой ситуации было бы лучше всего посредством повышения собственного статуса пытаться изменить правила или стать «вне закона». Это кажется небезнадежным для коллектива малого, однако требует большого искусства, т.к. оценочные критерии берутся из того же самого кодекса, который и требуется изменить. Иначе незаметно цели могут раствориться в средствах.

Другие возможные реакции малоэффективны. Можно пытаться совместить несовместимое, что, однако, требует еще большего искусства, иначе это будет более похоже на капитуляцию. Здесь надо иметь ввиду также, что полной гармонии, полного соответствия понятий собственных и коллективных не будет никогда. Поэтому определенные компромиссы не только возможны, но и необходимы, иначе оправданная твердость может обратиться бессмысленным упрямством.

С.: Хочется иногда посмотреть на себя как бы со стороны. Ведь какая разница, кто тебя оценивает — окружающие или ты сам? И в том и в другом случае будет определенная доля как истины, так и лжи, преувеличений, недоговорок. Можно любить себя, можно ненавидеть ,менять свое отношение к себе, но от себя никуда не уйдешь. Так что можно приравнять самооценку к оценке самого близкого друга, от которого у тебя нет ни одной тайны…

Мне вдруг подумалось, что существует несколько уровней самооценки…

… Кажется, я что-то писал уже об этом, и по-моему, это что-то было совсем другим. Впрочем, это неважно. Все эти мысли — не более чем оболочка вокруг одного целого ядра, и даже противореча друг другу, они все в равной степени отражают истину…

Но я отвлекся. Итак.

Я никогда не стремился быть первым, никогда не испытывал зависти к тем, кто оказался наверху. Может быть потому, что всегда — где подсознательно, где осознанно причислял себя к тем, кто может быть там. Причислял себя безапелляционно, часто беспричинно, иногда просто так, но иногда — имея к этому основания. Знаю, что это плохо, но это так. Не хочу я быть первым, только вторым. Быть ведущим — занятие неблагодарное. Надо постоянно «держать позицию», заботиться об авторитете, а это не для меня. И я не лицемерю. Статус в обществе — не более чем название, не всегда отражающее действительный талант или интеллект. Мне не нужен формальный статус, я даже всячески избегаю его. Мне более по душе быть в тени — не в полной безвестности конечно, а лидером неназванным, но признанным.

Как-то, разговаривая со школьной математичкой, я сказал, что люблю ходить с червонцем в кармане, ничего на него не покупать, но знать, что могу купить все. Она спросила: «Ты честолюбив?». Не помню, что я ответил, но вероятно, она права.

Герой одного рассказа спросил однажды опытную программистку, почему она выбрала эту работу. Она ответила — «Власть». Что-то такое испытываю и я. Я хочу иметь власть. Не для того, чтобы ею пользоваться, а так, на всякий случай, обращаясь к ней только в исключительных ситуациях. Это как ношение оружия.

Наверное я действительно честолюбив. Что ж, раз так, честолюбие надо удовлетворять, иначе оно как-нибудь тебя накажет. Я не считаю его слишком уж большим злом, чтобы избавляться от него всеми силами. Его придется учитывать. И в выборе формы деятельности тоже.

Не знаю, просто не знаю, куда мне податься со своим честолюбием. Прочитал в одной статье, что американская разведка располагает аппаратурой, способной за километр считывать информацию с дисплеев компьютерного зала и различать до 20 экранов! — Я просто плакал. Можно было бы обрабатывать информацию со спутников — весь мир у ног. Вернее — под ногами.

Вообще, есть у меня нездоровое — мне чем-то симпатична мафия. Не беззаконием, творимым ею, а беспомощностью закона исключить ее. Конечно, я что-то здесь преувеличиваю, но в целом все так. Хорошо ли это, или плохо — уже не мне судить.

С.: …За время своей службы я написал много писем. Я писал так, как пишется, часто записывая размышления. Может быть и противоречивые, но свои. Я пытался описывать чувства, не знаю, насколько успешно. Иногда бывает, что текст дается с трудом. Даже с большим трудом. И, в то же время, я понимаю, что читающий это проглотит одним залпом, не подозревая, с каким трудом это было написано, не обнаружив ничего странного. Впрочем, ничего странного и нет. Просто иногда я пытаюсь выразить то, подо что очень сложно подвести слова. Но когда это сделано, все выглядит очень естественно, само собой разумеющимся. Однако, я понимаю, что именно из-за этой естественности уже невозможно понять всего того, что я хотел выразить.

Раньше, я помню, писал всякую чушь. Сейчас я стараюсь не писать подобного, хотя без этого, к сожалению не обойтись. Я не хочу описывать факты. Факты стареют, и со временем становятся неинтересны. И, хотя мысли тоже стареют и меняются, но впоследствии мне самому будет интересно их читать.

Иногда мне кажется, что я не умею мыслить, что я умею только повторять, делать по образу и подобию, лишь немного привнося свое. Иногда это свое показаться оригинальным, непохожим на существующее. Меня же это не обманет — ведь я-то знаю, что лежит в основе.

О.: Пусть факты стареют, но именно потому, что они стареют и уходят в небытие, воспоминание о них бывает даже более эмоциональным, чем их непосредственное переживание. Мысль более долговечна, однажды появившись в голове, она живет там долго, и уже забытая, она все же когда-нибудь появится снова, хотя быть может в новом облике. Пренебрежение к фактам -пренебрежение к материи, а приоритет духа над материей — вопрос спорный. Для меня, по крайней мере (я их не склонен противопоставлять). Кроме того, даже если факты стареют, ты же пишешь в том времени и (прежде всего) для того времени, когда они еще живы, или почти еще живы. Короче, я подаю прошение о реабилитации фактов.

А вот утверждение «я не умею мыслить, я могу только повторять…» вполне согласуется с некоторыми моими представлениями. Скажу больше, человек вообще не умеет мыслить. Все, на что он способен это делать правильные логические умозаключения, и в этом он мало чем отличается от железного компьютера. Таково мое давнее «открытие» Когда-то я поделился этим наблюдением со своим товарищем. Он не без иронии заметил, что объектом моих наблюдений был я сам, и то, что верно для этого частного случая, вовсе необязательно обобщать.

Однако, свой вывод я сделал в результате чтения книг, опыта общения, а также и себя, бывало, уличал в «плагиате». Если б обладать неограниченной памятью, то вероятно для каждого высказывания можно было бы указать его источник. Этим, собственно, и занимаются литературоведы, снабжая творения классиков обширными комментариями и ссылками. Об этом знают или догадываются и многие авторы, которые не претендуют на оригинальное содержание, повторяя вечные истины, но претендуют лишь на оригинальную форму изложения.

Ярким примером, подтверждающим эти слова, могут служить произведения Жана Ануя, одно из которых мне довелось прочитать. Это была драма, буквально переписанная с древнегреческого автора. Были сохранены название, действующие лица, повторены все события со всеми подробностями. Я читал когда-то оригинал, а потом копию. Копия отличалась лишь тем, что была написана другими словами. Но я был поражен! В копии я обнаружил то, чего не заметил, а возможно и не мог заметить в оригинале.

Итак, я утверждаю, что человек не умеет мыслить, он способен лишь повторять то, что было сказано до него. Но как же возникает то, что потом повторяется? По этому поводу предлагаю гипотезу о «мутации мысли».

В процессе многократного повторения одной и той же мысли, в процессе изменения формы ее представления, в процессе ее восприятия разными людьми, т.е. в процессе общения, кто-то иногда осмысленно, но чаще — невольно » искажает ее первоначальное содержание, лишь немного привнося свое и все в целом может оказаться оригинальным, не похожим на то, из чего это получилось». (Беру твои слова для пущей убедительности).

Наконец, могу предложить еще один источник «пополнения фонда». Живой диалог, в котором мысль колеблется, перемещаясь от собеседника к собеседнику, при удачном стечении обстоятельств может вызвать «резонанс мысли», при котором происходит резкое усиление даже очень мелких, неразличимых в исходном материале вкраплений.

О-93.: Прошу извинить меня за вторжение. Представлюсь: я собираю и редактирую фрагменты, рассеянные по разным конвертам. Нет, нет, мои правки имеют исключительно формальный характер, я ни в коем случае не касаюсь смысла написанного, и только по необходимости изменяю слова. Впрочем, с О. я мог бы и не церемониться так. Ведь я же сам писал эти письма года полтора назад. Но я уже не чувствую полного согласия с этим персонажем, и лучше уж его оставить таким, какой он есть (был). Предполагаю, что и сын мой и мой собеседник С. теперь, по прошествии времени, тоже будет с удивлением рассматривать свои записи, которые я зачем-то извлекаю сейчас из-под быстро нарастающего слоя новых событий и впечатлений.

- Зачем?

- Может быть просто из-за болезненного нежелания расставаться с чем-либо — будь то вещи, впечатления, друзья, мысли, ситуации — не важно что. Или, если взять более широко, — из неприятия движения времени, из инстинктивного стремления его остановить и сохранить. Отсюда — трепетное отношение к прошедшему и настороженное — к предстоящему. Впрочем, об этом лучше поговорить потом — в том месте, где я писал (буду писать?) о времени. (Что-то я путаюсь во временах). Ну а пока, прежде чем удалиться, выскажу еще одно соображение по обсуждаемой здесь теме.

Накопление позитивного невозможно без отбраковки, и значит — оценки. А для этого необходимо обладать понятием о том, что имеет цену, и что не имеет. Здесь — это понятие о разумном, которое должно быть присуще человеку и участвует в кристаллизации новой идеи, создает для этого необходимую среду. Поэтому способность понимать сказанное может оказаться сравнимой по значимости, или даже быть более важной, чем способность высказывать новое. (Парадоксальное следствие: книгу создает не столько писатель, сколько читатель — от него более зависит ее содержание).

Однако, и этому качеству может быть дано объяснение тривиальное. Опору для понимания можно обрести в том океане разумного, в который погружен человек — в Природе. Такая версия не слишком лестна для человека. Она чрезвычайно «материалистична» и очень определенно подразумевает вторичность его разума. Источник его лежит вне его.

Но даже отраженный свет дает нам ощущение причастности к тому безбрежному, что вообще говоря, нам недоступно. Потому что разум наш — это едва ли осколки огромного зеркала, которые дают хотя и мозаичную, но все-таки четкую и достоверную картину мира. Это скорее грязные, замызганные окна вагонов пригородного поезда, которые еще способны давать смутное отображение, когда снаружи мрак, но эта способность мгновенно теряется, когда поезд попадает в полосы света фонарей несущихся мимо станций.

С.: Теперь о вещах более грубых, чем были прежде. Вчера рухнул миф о моих боевых качествах. Если раньше я думал, что cпособен драться, то уже сегодня я знаю, что представляю собой пустое место, умеющее махать руками и ногами только по воздуху. Я не мог писать школьных сочинений, но где-то в глубине чувствовал, что умею писать складно. С «драками» происходило точно также — я думал что могу, стоит только подойти к этому серьезно. Вчера я понял, что ошибался. Я не буду перечислять, чего я не умею, скажу только, что я не умею ничего. Зато я понял, что надо учиться, и понял как это надо делать. Просто надо работать в контакт, не жалея ни себя, ни противника, даже если это твой друг. Иначе ничего не получится.

Человеку мало что надо — надо чтобы его не били. Тот, кто смог не поддаться страху — стал героем. Недаром самый эффективный способ обучения — розги. Только не желая быть битым можно научиться драться, можно научиться вообще чему-либо. Какой раз я прихожу к выводу, что жестокость — основа всего! Особенно обучения. Это факт, от которого все отводят глаза, говоря о человечности поступков. Я не знаю, что такое фашизм, но думаю что он более объективен, чем все остальное. Человечество заблуждается или лицемерит, утверждая что это не так. Только страх поражения в войне делал науку, заставляя изобретать все более совершенные орудия убийства. Исключая войну, мы исключаем часть науки. Исключая розги, мы исключаем обучение. Боже упаси, я ничего не провозглашаю. Я просто пытаюсь и не могу найти способ избежать это. И все прочнее во мне устанавливается понятие о «лезвии бритвы», по которому надо пройти, чтобы обрести свое «credo», которым можно будет руководствоваться, принимая решения. Но это предполагает сосуществование двух противоположных сторон целого, отнекиваться от которых бессмысленно 

<В единстве и борьбе противоположностей> рождается истина. Но возможно, что это вовсе не основа мироздания, а просто суть нашего, человеческого восприятия. Восприятия посредством черно-белой логики, которая беспринципно делит мир, его части на истину и ложь. Играя этими понятиями, мы пытаемся постичь Вселенную, не понимая при этом, что логика — всего лишь ключ к осознанию собственного разума, прямое порождение оного. Вселенная намного сложнее и понимать ее надо другой структурой сознания, освободившейся от человеческих комплексов. Дальтоник никогда не узнает, что такое краски, не научившись различать длину световой волны…

О.: Перед дракой обычно происходит «выяснение отношений» — словесная перебранка, часто совершенно бессмысленная. Так же яростно рычат и роют землю звери, прежде чем когтями и зубами вцепиться друг в друга. Это — знакомство с противником, определение возможных границ его сопротивления. Это еще не разведка боем, это проверка «твердости духа», и часто исход поединка становится узнаваем уже здесь, на этой фазе. И вот, один из хищников резко прыгает в сторону и несется в джунгли…

Сила духа, твердость характера не менее важны для победы, чем сила мышц и ловкость движений. Но это более чем что-либо другое дается от рождения и едва ли это можно поправить тренировками. Вероятно, можно попытаться переиграть судьбу, но кажется, для этого надо слишком много сломать в себе, а результат может оказаться неожидаемый.

Когда я читал это письмо, у меня было ощущение, что ты пишешь его в продолжение того, что я писал два месяца назад, и не отправил. Это кажется странным — получить ответ на не отправленное письмо. Я не отправил его отчасти потому, что логика неумолима, и она ведет туда, куда не следовало бы заходить, и уж во всяком случае, мне не хотелось бы вести туда тебя — там слишком холодно и мрачно. Но видимо много путей ведет в эту зону, и раз уж ты туда попал, побродим там еще немного. И не забудем вернуться!

Да, согласен, логика беспринципна, мораль трансцендентна и логике не следует. Не случайно она всегда была областью исключительно религиозной деятельности. И часто, поступать в соответствии с требованиями морали — это поступать вопреки логике. Следование морали далеко не всегда способствует успеху, выживанию в трудных обстоятельствах и т. д. И в то же время, как гордится человек существованием такого понятия, и как клянется он в своей глубокой приверженности этой идее! Почему совершающий подлость редко воспринимает это как доблесть, а чаще — как вину, пытаясь убедить — если бы только других! — себя, что он не виновен, что таковы были обстоятельства, что он не знал, не заметил, была случайность, ошибка, недоразумение… А какая сила заставляет поступать вопреки логике, инстинктам, вопреки собственным интересам? Неужели только страх? — страх перед Богом, страх перед людьми, перед болью? Если так, то прав был классик: жалость унижает человека! Он, вероятно имел ввиду того, кого жалеют. Я же говорю о том, кто жалеет. Беспощадность оказывается честью и достоинством: «милость к павшим есть слабость».

И тогда надо признать, что эволюция человека в сторону гуманизма, т.е. «очеловечивания» не состоялась, и следует либо вовсе отказаться от дальнейших попыток, пересмотреть ориентиры, либо искать другие пути, призвать других проводников…

Но очень не хотелось бы избавляться от иллюзий. Хочется верить, что прививка человеку от его болезней уже сделана и хотя бы какой-то иммунитет мы все же имеем. А черно-белую логику дополняет нечто третье, от чего наше восприятие способно различать цвет и полутона.

Хочется в это верить, несмотря на многие примеры, утверждающие обратное. Несмотря на то, что жизнь, равнодушная к тому, что мы называем неправедным, втягивает нас в свой круговорот. И даже если так, то пусть мы будем лицемеры, но будем пытаться уходить от этого, осуждая безоговорочно. Пусть даже зло неизбежное или оправданное ранит нашу душу, тревожит нашу совесть. Так будет лучше, чем если бы оно было принято как должное. Грешить и каяться, и вновь грешить — вот наш удел.

C.: Начал читать книгу Библейские пророчества и предсказания Пишет махровый атеист, но не в этом дело. Дело в том, что он приводит тексты из Библии, из Ветхого завета, и они оказываются противоречащими друг другу. В некоторых местах действительно просматривается рука редактора. Как!!! Как это может называться «Священным писанием», если факты искажены, приписаны людьми, не имеющими к этому никакого отношения, отредактированы как это было угодно идеологам того времени и неоднократно?

Ну хорошо, примем, что Библия — произведение не историческое, а скорее художественное, что в ней вполне могут быть выдуманные персонажи, знамения, пророчества, и что писалась она на протяжении столетий разными людьми. Но зачем же противоречить друг другу в пределах одного произведения? Или этого никто не заметил кроме атеистов, и потому не исправили? Все-таки не верится, что служители церкви, люди серьезные и никак не глупые, пудрят мозги себе и другим всякой ахинеей. Не может этого быть!

К тому же, хочешь этого или нет, а придется признать, что культура наша нынешняя теснейшим образом связана с христианством. А оно построено именно на этой книжечке — Библии. И себя я отношу тоже скорее к христианам, чем к атеистам. И я убежден, что нет стопроцентных атеистов кроме, пожалуй, коммунистов — фанатов. В общем, я хочу прочитать Библию, увидеть своими глазами что это такое. У нас ее кажется нет. Если это не очень дорого, купите ее пожалуйста.

О.: Очень вероятно, что прочитав Библию, ты будешь разочарован. Если это философия, то отчего же так слаба аргументация? Точнее, ее почти нет. Есть изложение фактов, достоверность которых вызывает сомнения. Если это история, — то может быть она и представляет большой интерес, но — для специалистов. Несомненны художественные достоинства отдельных книг, но некоторые — откровенно скучны. В общем, человеку далекому от религии (себя я отношу к этой категории), надо быть готовым к тому, что это чтение не из легких. Из того, что можно было бы сказать по этому поводу, скажу следующее.

Понятие о Боге возникло быть может вместе с пробуждением сознания. Во всяком случае, оно предшествовало религии, Библии, христианству, церкви, и в этом ряду Библию можно рассматривать как подробное и (вероятно) адекватное оформление понятия о Боге, выполненное человеком. В частности, Новый завет был составлен первохристианами из большого исходного материала. Несколько книг вошли в канон, остальные (апокрифы) были отвергнуты. Т. е. содержание Священного писания действительно всегда определялось людьми. У каждой книги, вошедшей в канон действительно есть конкретный автор, индивидуальность которого, его собственное видение событий не могли не отразиться в тексте. В принципе, этого не отрицает и церковь. Она лишь уточняет, что исходный материал был предоставлен непосредственно Богом в форме откровений, и что только церкви принадлежит исключительное право, данное Богом, утверждать (канонизировать) какие-либо суждения по религиозным темам.

Библия несомненно содержит в себе некий смысл и будет, вероятно, еще долго влиять на дела человеческие. Но она является таковой только в контексте истории, но не сама по себе. Не будь религии, принявшей Библию, она осталась бы только явлением литературным. Породив христианскую цивилизацию, Библия принимает уже совершенно иное значение — быть может даже именно то, которое придает ей церковь. Библия — это опора для мысли, направляющая ее в определенную сторону, побуждающая ее находить то, что пребывает далеко за пределами осязаемого. Библия освящена усилиями поколений ее служителей и толкователей, посвятивших нас в ее таинства.

Конечно, можно предположить, что Библию постоянно приспособляют ко все изменяющейся системе воззрений, и что первоначально в ней не было ничего из того, что сейчас из нее можно извлечь. Но может быть верно обратное — сама Библия порождает все эти системы воззрений, инициирует их изменения, и изначально в ней уже было все, но в еще не проявленном виде. И наша культура, наша цивилизация — это двухтысячелетнее развертывание идей, штрихами, символами обозначенных в Библии.

По этой причине авторитет Библии неотделим от авторитета Церкви, которая регулирует влияния, идущие как от церковной, так и от светской культуры. Библия, взятая сама по себе, в отрыве от церкви, традиции, и культуры воспринимается так, как она могла восприниматься первоначально — как литература с туманным смыслом, легко ранимая и незащищенная от нападок очень агрессивных критиков — атеистов.

Заканчивая тему, приведу слова священника Флоренского о противоречиях: «Существование множества разногласящих схем и теорий, одинаково добросовестных есть лучшее доказательство трещин мироздания. Самый разум раздроблен и расколот… Чем ближе к Богу, тем отчетливее противоречия».

От себя добавлю, что логика, которая только и может обнаружить противоречия, не всесильна. Если логика не способна разрешить противоречия — не надо ее насиловать. Ее следует оставить в покое и обратиться к другим инструментам познания.

С.: Надо сказать, я немного разочарован в Библии. Не зная прежде, что и как в ней написано, я ожидал от нее большего.

Как я понял, Ветхий завет — просто не что иное , как отражение идеологической борьбы. И писалась она не на века, а для того времени, в котором жили авторы, и приводились аллегории, понятные только тем людям в том времени. И было множество подделок и приписок. Меня поражает своей мелочностью требование иудейского Бога Яхве поклоняться только лишь ему одному, и жестокие расправы его над людьми другой веры. И этому посвящена основная часть Ветхого завета.

От апокалипсиса я тоже ждал большего. Оказалось, что это всего лишь пик теодиции, богооправдания, с чудовищно фантастическими, сказочными картинами. Однако, чем дальше я читал по поводу теодиции, тем более приемлемой она мне казалась. Кончилась она личной ответственностью перед Богом и посмертным воздаянием. А потом и всеобщим воздаянием, апокалипсисом, «концом света».

Вероятно, я тоже законченный атеист, хотя я не отрицаю существование Бога. Но это не Яхве, не Будда, не Магомет (или кто там еще?), и наверное это не Иисус. Это нечто другое, находящееся по ту сторону бесконечности. Он властен, но действует по законам физики, возможно им же и придуманной. И я не уверен, что он вездесущ. Я думаю, что даже он не может окинуть одним взглядом Вселенную, и уж какое ему дело до отдельного маленького человека?

Но вот зачем он все это придумал? Может с помощью нас ответить на вопрос «зачем кто-то создал его»?

О.: Я не успел отправить письмо, и тем временем пришло еще одно письмо от тебя. Я прочитал о разочаровании, которое ты получил от знакомства (не прямого даже знакомства) с Библией. Ты писал это в те же дни, когда я писал о возможности такого разочарования. Все правильно, все предсказуемо. Отмечу только одно. Мы, неверующие, не способны понять до конца и принять то, что написано Там. Верующий воспринимает это не так. Для него каждое слово Писания наполнено смыслом, нам недоступным. Мы воспринимаем разумом, и разум сопротивляется, встречаясь с непонятым. Верующий понимает сердцем — это другой тип восприятия.

Иногда я замечал, как обычные слова, знакомые, и быть может даже заученные наизусть (стихи, например) неожиданно преображаются, приобретая глубокий, невидимый ранее смысл, когда внутреннее состояние вдруг совпадет с состоянием того, кто когда-то писал эти строки.

С.: Иногда мне снятся очень странные сны. Они мне кажутся слишком реалистичными. В них часто имеются мысли, которые не приходили мне в голову наяву. Поэтому каждый такой сон — это событие, маленькое открытие, и впечатление от него остается надолго. Возможно, что я склонен к мистике, и иногда пытаюсь дать толкование своим снам, но это происходит как правило «задним числом», когда события, предвосхищаемые сном, уже свершились. Сегодня хочу дать описание и толкование одного такого сна, который случился за полгода до армии.

…Я сижу за компьютером и просматриваю содержание кассеты с новыми играми, которые еще ни разу не видел. Там много игр, но все они «детские». И вот, под самый конец, после загрузки очередного блока на экране появляется надпись: «Игра в жизнь. Для того чтобы играть вам надо пройти тест. Вы согласны (Y/N)? Меня это заинтересовало (как и сидящих рядом друзей), и я нажал «Y». И тут я ощутил, что оказался в другой реальности, синтезированной компьютером. Передо мной был тоннель, как в метро, длинный и темный, лишь изредка, в некоторых местах подсвеченный тусклыми лампами, светящимися каким-то серым нежизненным светом. Я понял, что должен пойти туда. И понял, что друзья должны остаться и ждать меня у входа. Я немного опешил, но было уже поздно — надо было играть. Мы пожали руки, так, на дорогу, и я пошел в тоннель. Я держался рукой за низкую маленькую тележку на одном рельсе, и шел все дальше и дальше. Я оглянулся, и увидел друзей, машущих мне вслед руками на том конце тоннеля, и это меня обнадежило — они рядом, совсем близко, и если что-нибудь произойдет, я смогу вернуться к ним, наплевав на всю эту игру, на все это чертово испытание и прочее.

Я уходил все дальше, все меньше проглядывалось дневного света снаружи, я окунался в мертвенный неприятный полумрак, и все сильнее во мне росло чувство страха. Даже не страха, а ужаса. Я держался за тележку, которая увлекала меня дальше и дальше — от начала, где осталось все, друзья, дом, родители, и быть может, до самого конца, до ада или до чего-нибудь подобного. И страх нарастал.

Тоннель кончился высоким круглым залом со сводчатым потолком. Зал был наполнен тем же мертвым серым светом, который лился как-то отовсюду и не отбрасывал теней. Жутко было входить туда, но я вошел.

Я стал обходить зал по часовой стрелке. В него входило несколько маленьких комнат с высокими потолками, наполненных какими-то предметами. Я входил в них, рассматривал эти предметы, и меня просто душил ужас от их вида. И вот, я вошел в последнюю комнату, в которой находился хирургический стол с каким-то полиэтиленовым мешком сверху. Я знал, что должен подойти и взять его, но еле сдерживал себя от того, чтобы не рвануть обратно в тоннель, в котором еще не погас огонек дневного света вдали.

Переборов себя, ватными от страха ногами я подошел, взял мешок, и стал смотреть, что у него находится внутри. Там были хирургические предметы — вата, пинцет, трубка капельницы, что-то еще. От их вида я чуть не потерял сознание. От сковавшего меня ужаса я почувствовал, как сужаются сосуды головного мозга…

И вдруг страх пропал. Пропал начисто, как будто его и не было. Я с облегчением швырнул мешок в сторону и спокойно вышел из тоннеля. Меня радостно встречали друзья, спрашивая, что там, внутри. Я ничего не сказал им, сказал только, что если они хотят играть, то действительно надо пройти через тоннель, и там они поймут почему. И мне стало легко на душе, я понял, что выдержал испытание для того, чтобы играть в » Жизнь». Я опять оказался перед компьютером… Дальше я играю в эту игру, но она оказывается менее эмоциональной, чем тест к ней.

Итак, мое толкование.

Раньше я играл в «детские» игры, был ребенком, но потом пришло время стать взрослым — играть в «жизнь». Я не был подготовлен к этому, и мне предлагают испытание, в котором я узнаю армию. Сначала — дорога, пугающая, в неизвестность. Дома остались родители, друзья, они машут мне вслед и ждут моего возвращения. Я иду один по проложенному законом пути, как в «пещеру страха», мне плохо и хочется обратно. А потом я опускаюсь в самое пекло, в эту самую армию, с ее омерзительными вещами. И прохожу ее всю, от начала и до конца, посмотрев и испытав все, ничего не пропустив. И в конце — перелом. Стол и хирургические инструменты нельзя понимать буквально. Это символы перелома. Мгновенного как хирургическое вмешательство перелома к лучшему. В тот момент, когда уже нет сил терпеть, я понимаю, что все пошло на пользу, закалило меня, подготовило к жизни. И мне уже не страшно. Потом будет демобилизация, будет сама жизнь.

О.: Сон твой вызвал у меня другие ассоциации, другое толкование. Он вызвал тяжелые воспоминания о далеком эпизоде из твоей жизни.

Я вспоминаю лето 1976 года. Ты в больнице, в тяжелом состоянии. Врачи на наш вопрос «будешь ли ты жить?» отвечают уклончиво-отрицательно: «мы делаем все, что в наших силах». Нам разрешают дежурить круглосуточно. Твое состояние ухудшается с каждым днем. Болезнь прогрессирует, поражая все новые органы. Не помогают операции, которые вслед за болезнью вскрывают вновь возникающие очаги заражения. Так продолжалось три недели.

Однажды, возвращаясь из сна, когда еще только начало пробуждаться сознание и накатываться тяжелая реальность, я вдруг отчетливо, ясно понял, что тебе не суждено жить. Парадоксально, но мне стало легче. Я испытал некое, незнакомое мне ранее, несомненно религиозное чувство. Оно было иррациональным, но была в нем и какая-то логика. Примерно такая. Я подумал, что если ты будешь жить, то едва ли ты будешь помнить о том, что случилось с тобой в возрасте 3,5 года, и едва ли это сильно отразится на тебе. Это будут лишь смутные воспоминания, не вызывающие сильных эмоций. Значит, то, что сейчас происходит, не имеет большого значения для тебя в будущем. Если же у тебя нет будущего, то тогда тем более, все происходящее имеет значение для тебя только сейчас. Но сейчас ты слишком мал, и не очень понимаешь, что с тобой происходит. Круг замкнулся, и значит, все ускользает, зацепиться не за что. Лишено смысла все — и жизнь, и смерть, и может быть реально только то, что происходит сегодня, здесь, сейчас — наша общая боль, страдание и сострадание. И все что мы можем, все что мы должны — это пытаться облегчить эти страдания. И ничего больше…

С таким настроением я шел в больницу. В тот день появились первые признаки твоего выздоровления …

Но вернемся из реальности, давно ушедшей. Твой сон обращен не в будущее, он обращен в прошлое. Это воспоминание о том, что случилось с тобой 16 лет назад. Тогда, еще ничего не понимая, ты подошел к краю пропасти , заглянул в бездну. Ты должен был упасть в нее, но что-то воспрепятствовало этому, и ты вернулся. Потом была игра с названием «Жизнь», в которой были новые испытания.

Я что-то читал об ощущениях переживших клиническую смерть. Не помню подробностей, но в них всегда присутствовал образ тоннеля и мертвенного света. Медики даже объясняют эти ощущения реальными физическими процессами, происходящими в организме. Вероятно и ты испытал похожие ощущения когда-то, и они, живущие в памяти, проявились в этом кошмарном сне. Отсюда — ужас, сопровождавший каждый твой шаг. Во сне, как и в реальности, осталась неизвестной причина, так резко изменившая твое состояние.

С.: Вероятно, ты прав. Помню, однажды мне снился сон, где я куда-то улетаю на космическом корабле. Кратковременное, но сильное ускорение, земля уходит из-под ног и почти сразу же прибой облаков… Года через три, улетая в командировку, я понял, что эти ощущения точь-в-точь повторяют ощущения взлета самолета. Когда-то в детстве один раз я летел на самолете, но ничего не помню, кроме одной картинки, где есть самолет, и я рядом на чьих-то руках. Оказалось, подсознание сохранило больше воспоминаний. Возможно, что и в случае с моей болезнью было что-то похожее — ощущения того, 1976-го года сохранились где-то в глубинах моего мозга.

… Не так давно смотрел фильм «Сканеры-2″ об уникальных способностях людей читать и внушать свои мысли, переносить свой разум в компьютерные сети и т.п. Естественно, фантастика. Но я не сомневаюсь, что нечто подобное может быть повторено некоторыми реально существующими людьми, которых мы называем экстрасенсами. Я убежден, что такими способностями обладают если не все, то подавляющее большинство всех живущих. И если это так, то и я не должен быть исключением. Только этот дар спит. Как разбудить его?

Я вдруг подумал, что главное это не то, что будить, а то — как это сделать, найти способ. Тогда задача сведется к чему-то одному, пусть большому, но единственному, неразбросанному. И это будет ближе к выяснению причины, а не к стремлению достижения следствий. Как???

Быть может, какие-нибудь тибетские монахи или служители церкви скажут, что для этого необходимо изменить себя. И может быть до таких пределов, что получив это знание, отпадет всякое желание его использовать. И к этому знанию надо идти долго, целенаправленно изменяя себя, свои мысли. Его нельзя найти случайно, «на дороге», решая замысловатые уравнения или изучая экзотические поля. Возможно, что все человечество чудовищно зациклено причину из-за убогости системы знаний, способа восприятия, строения психики. И все это кажется важным для достижения каких-то мелких целей, решения ничтожных на самом деле задач. Истинное же Знание стоит где-то много выше всей этой суеты, изолировано от нее, недосягаемо для науки. А экстрасенсы — они просто нарываются на следствия. Это обычные люди, как и миллионы других людей. Просто им в руки попала тень чего-то очень большого, и они как и все не понимают, что это такое, но пытаются этим пользоваться. Мы же называем их исключительными.

Нет, я человек своего мира, своего уровня. И каким бы убогим он ни был, у меня нет желания ломать себя, ломать свое сознание. Пусть что-то останется непостижимым, но свою жизнь я посвящу технике, технологии. И всю жизнь буду завидовать экстрасенсам…

О.: В порядке продолжения темы, приведу один эпизод из книги Г.Гессе «Игра в биссер«.

Был превосходный учитель, и был очень способный ученик. Они часто встречались, беседовали, обсуждая вопросы самые разные, далеко уходя от предметов обучения.

Прошло время. Ученик стал взрослым, а Учитель старым. Ученик всегда помнил своего учителя. Темы их давних бесед послужили началом его новых идей и во многом это было причиной его успеха. Однажды благодарный ученик приехал навестить своего учителя. Он говорил ему о своем новом видении вопросов, которые они когда-то обсуждали, о своем глубоком проникновении в суть вещей. Учитель молчал, на лице его можно было уловить выражение снисходительного внимания человека, который знает все. В ответ он произнес одну только фразу: Ты слишком много говоришь

Опечаленный ученик мог принять эти слова как старческую отрешенность, предвещающую полную утрату связи с внешним миром. Однако, по некоторым признакам можно было заключить, что то было обретение иного знания, которое не нуждается ни в каком оформлении, которое замкнуто само на себя и недосягаемо для других…

Видимо следует различать две формы разума — разум активный, преобразующий и разум пассивный, созерцающий. Последний, принадлежащий прежде всего культуре восточной, обращен внутрь. Ему безразличен внешний мир. Безразличен настолько, что он может игнорировать его, нарушать его законы, даже законы физики. Например, при левитации — независимо от реальности этого явления.

Цивилизация западная (христианская) культивирует разум преобразующий. Этот разум обращен вовне. Он агрессивен, он требует для своего проявления некой материи. Он обнаруживает стремление к безудержной экспансии, к слиянию с материей, доходящему до пантеизма. Его адепты заполонили мир техникой, технологией, продуктами технологий. Это они прорываются в космос, намечая новые все более дальние рубежи.

Но можно ли уверенно ответить на вопрос, какой тип цивилизации, какой тип разума более соответствует предназначению «человека разумного»? Может быть Бог христианский — это всего лишь этап (причем необязательный этап) на пути постижения Бога буддийского? Или верно обратное — христианство охватывает все, что могут дать иные вероучения? Его видимая активность — не более чем эпизод, или одна из ипостасей?

Или Будда и Христос сосуществуют, не соприкасаясь и не взаимодействуя, и только человек имеет контакт с ними двумя. В этом случае идея всеобщего братства приобретает космический, сверхкосмический смысл. А человек, не сознавая этого, пытается сам определить или даже утвердить свое место в этом многомерном мире.

* * *

C.: Нашел в тумбочке неизвестно откуда взявшуюся книжку научно-фантастических рассказов… Вообще, хороший добротный рассказ встретить трудно. У научной фантастики чаще всего отсутствует как раз то самое, из-за чего ее так назвали — наука. Мне, пожалуй, понравился бы раздел Н.Ф. «Фэнтези», в котором есть совершенно невероятные события, и нет даже малейших попыток их объяснить. Но все-таки остается легкое разочарование, Все, даже самое невероятное требует какого-то логического обрамления. Хотя это меньше похоже на жизнь, у которой начало логически обосновано, а конец всегда не закончен.

… Вчера у меня возникла небольшая мысль, «научная», так сказать. Я вдруг подумал, что время в нашем восприятии — вещь вторичная. Потому что в принципе, его можно замедлить как угодно. Это время-то! Т.е. время — это тоже скорость, которая может быть медленной или быстрой. Свет движется со «скоростью» времени. Поэтому и нельзя развить скорость большую чем скорость света, т.к. это максимальная скорость изменения (или старения ) самого пространства.

… Еще раз о времени. Я не понимаю, как можно время трактовать как четвертое измерение. Математически оно может быть и похоже, но физически оно слишком уж отличается от пространства. Неужели для воображаемых двумерных человечков на плоскости временем будет объем? Мне кажется, время и для них останется самим собой.

О.: Давно уже не смотрел я в сторону физики, но ты зовешь меня туда, и я готов совершить небольшую прогулку в эту экзотическую область. Недостаток специальных знаний, а также отсутствие серьезных намерений не позволяют мне обосновать или хотя бы проверить непротиворечивость суждений, зато позволяют легко переходить границы науки. Такой жанр я определил бы как «околонаучные фантазии». То, что я буду тут писать я уже излагал когда-то устно, так что нового здесь нет. Но посмотрим, как это выглядит на бумаге. Иногда достаточно записать мысль, чтобы она перестала существовать. Но случается и обратное.

Сегодня — трактат о времени.

Прежде всего, я хочу возразить на твое утверждение о том, что есть только формальные и нет никаких иных оснований говорить о времени как о четвертом измерении. В качестве примера предлагаю простую модель — кинофильм. Действие происходит на плоскости. На экране — проекция киноленты, в каждом кадре которой запечатлено мгновение из жизни двухмерного мира.

Разрежем киноленту на отдельные кадры, соберем их в стопочку. Получится параллелепипед, т.е. трехмерная фигура, где третье измерение — время. Здесь, конечно, оно еще не вполне полноценное, т.к. дискретность его равна 1/50 (или сколько там?) секунды. Но это — из-за несовершенства кинопроектора. Надо увеличить скорость движения ленты, и все будет нормально. Так что время может претендовать на свое измерение.

Разумеется, эта характеристика не исчерпывает понятие «время». Для того, чтобы «кино» состоялось, необходимы еще: а)-кинопроектор и б)-некто, кто смотрел бы и воспринимал бы этот фильм. Вообще говоря, кинопроектор не очень обязателен — можно просматривать кадры и пытаться предположить, что там происходит. А вот без зрителя, кажется не обойтись. Без него то, что происходит на экране лишено какого либо смысла.

Обратим внимание также на то, что кадры идут последовательно, один за другим. Это, видимо, связано с особенностью восприятия, точнее — с ограниченной скоростью восприятия человеком информации. Так, маленькие картинки и простые предметы можно воспринимать мгновенно, «параллельно». Большую картину, сложные объекты надо просматривать последовательно, по частям. Можно предположить, что некий сверхразум мог бы воспринимать все кадры одновременно. Он видел бы начало действия и уже знал бы его конец. Однако, восприятие связано с обработкой информации, а в известных нам способах обработки информации задействованы конечные физические процессы. Т.е., оставаясь в рамках физики, следует признать, что мгновенное восприятие невозможно — только последовательно, по частям, именно так, как мы и воспринимаем: кадр за кадром, мгновение за мгновением. В принципе, можно даже вычислить физический предел скорости восприятия информации и определить, далеко ли восприятию человека до этого предела? Не равны ли они?

Заканчивая мысль, я наконец назову то, к чему ведет логика этого рассуждения. Не сводится ли движение времени к процессу субъективного восприятия мира человеком? А Бог потому вне времени, что оно Ему не нужно — Его восприятие абсолютно. Бог потому вне физики, что она его отторгает, будучи несовместимой с его восприятием.

Но здесь кончается физика, начинается теология.

Возвращаюсь к кино. У меня появилась вдруг (эта — вдруг) шальная мысль: а нужен ли зритель? Так ли уж он необходим? Может быть есть внутренний смысл, логика, порядок и взаимосвязь в самом движении световых пятен на экране? Ведь эти пятна и их движения — это же символы другого мира, к которому они относятся также как алгебраические значки, записанные на бумаге соотносятся с самой что ни на есть материальной физикой. Но разве нет внутреннего смысла в цепочке алгебраических знаков?… — Я не могу ответить на эти вопросы. Копать надо глубже, много глубже. Однако, кино, которое крутят в пустой темной комнате — это либо ритуал, либо сюжет из театра абсурда. Возможно ли, что это и есть отражение реальности?

Но здесь кончается физика, начинается кабалистика.

Рассмотрим еще раз параллелепипед, где третье измерение — время. Итак, течение времени двумерного мира можно представить в виде секущей плоскости, перпендикулярной оси времени Z и перемещающейся вдоль этой оси. На этой плоскости и разыгрываются события нашего кино. Еще несколько вопросов без ответа. Что будет, если секущая плоскость не перпендикулярна оси времени Z, а расположена немного под углом? Тогда разные части двумерного мира будут иметь разное время. Некоторые будут отставать во времени, другие — опережать его, причем это рассогласование тем больше, чем дальше друг от друга отстоят сопоставляемые области. При этом, перемещение в пространстве не будет ли связано с перемещением во времени?…

Но здесь кончается физика, начинается фантастика.

Возвращаясь еще раз к параллелепипеду, поставим вопрос: существует ли он вечно и статично, а «движение времени» возникает только тогда, когда включается «проектор».

Или его вообще нет, это условность, абстракция? Нет ничего, есть только миг, разделяющий прошлое и будущее? Или все вообще не так?

Возникает ли мир из небытия в процессе движения времени? Подобно шелковичному червю, оставляя после себя ниточку событий, не имея впереди ничего кроме свободного пространства возможностей. Будущего нет, оно не определено, возникает спонтанно, непредсказуемо. Прошлое, случившись однажды, существует вечно, статично и мертво, как застывшая музыка. Его не исправишь, но в него можно вернуться, с ностальгией встречая знакомые лица и события.

Или напротив, есть только будущее, еще не случившееся, а время как саранча пожирает его, оставляя позади пустоту. Будущее предопределено, его остается только пережить. Прошлого нет и потому случившееся не имеет ни малейшего смысла и может быть забыто. Навсегда. В него незачем возвращаться и что-то искать, вспоминая — там нет ничего. Прошлое сгорело, оставив следы, царапины, рубцы на настоящем, да многочисленные предметы, которые удалось вынести из пожара, в котором сгорело прошлое. Стереть эти следы, выбросить этот хлам — и не останется ничего, только память. Но она туманна, расплывчата… «Темное прошлое, светлое будущее…» Что-то знакомое, очень знакомое…

Каждый человек имеет свое определенное интуитивное представление о времени. И его поступки часто несут на себе печать такого представления. Но здесь кончается физика, начинается психология.

* * *
О.: Приближается лето. Летом будет меньше времени, больше хлопот. Зимой, когда дни короткие, а вечера длинные я чаще всего пишу на даче. Здесь прекрасные условия для этого. Пустынно и тихо. Две свечи освещают чистый еще лист бумаги, а вокруг — километры холода, снега и мрака. Когда видимый мир сужается до расстояния вытянутой руки, мысль легко переходит границы видимого пространства и хаотически блуждает в темноте. Там она находит иногда такие уголки, куда трудно было бы попасть, двигаясь при свете и по прямой. Но дни становится длиннее, и призраки уходят, растворяясь при свете дня. Пока они еще здесь, и я еще слышу их глухое невнятное бормотание…

В продолжение предыдущих тем — очень коротко очень смутные догадки о взаимосвязи свободы и законов, ограничивающих свободу, разума, порождающего законы и добродетели, требующей соблюдения законов. Об аморальности развития (прогресса в том числе), законы нарушающего. О противоположности разумного и свободного. Собственно, я уже все сказал. Раскрашу только немного это.

Хаос чист, безгрешен отсутствием какого-либо порядка, каких-либо законов, полной свободой, когда любое движение возможно и законно. Но также чиста и полная упорядоченность, как чиста и красива завершенность, где законы соблюдаются безусловно, где нет места никаким, даже самым малым отклонениям — они могут только нарушить всеобщую гармонию. Этот мир может быть уложен в некую формулу, а потому: воспроизводим, предопределен, несвободен, не способен к развитию, претендует на вечность. Это прекрасный, но мертвый, застывший мир, лишенный движения.

Таковы две безупречные крайности, а между ними — переход от одного к другому, каждый шаг которого несет на себе печать греха.

Развитие начинается с нарушения закона. Закон консервативен, он всегда охраняет то, что есть. И чем грубее попран закон, тем сильнее импульс для развития, тем дальше отстоит новое от старого.

Велика ответственность и потенциальная виновность того, кто впервые прикоснулся к Хаосу, оставив первые следы порядка, т.е. подобия разума на девственно чистых пространствах свободы, ничем необузданной, неразумной. Царство свободы оказалось запятнанным разумом, и далее была борьба между свободой, стремящейся к восстановлению хаоса и разумом, стремящимся уничтожить остатки свободы. Борьба продолжается, исход ее еще не ясен. И мы, рядовые этой войны, так мучительно любим свободу, но сражаемся с ней под знаменем Разума.

О-93: Логика этого рассуждения ведет несколько к другому конечному пункту.

Очевидно, что состояние «абсолютной гармонии» стабильно, а хаос — изменчив, подвижен. Он заключает в себе неисчислимые возможности, среди которых есть и та, что уже осуществилась, и то самое абсолютное равновесие. Рано или поздно эта конечная возможность будет реализована, и не в результате действия каких-то внешних сил, а из внутреннего брожения, из собственной «внутренней потребности».

Напротив, состояние абсолютного равновесия может сохраняться сколь угодно долго, его можно нарушить только извне. В нем самом нет, не должно быть причин для этого. (Если они есть, то это еще не то состояние, которое здесь имеется ввиду). Может быть это очень хрупкое состояние, и достаточно разрушить только одну связь, чтобы вызвать обвальный процесс и прийти к полному распаду, но только кто-то внешний способен к этому. И может быть не Создателю должны мы быть обязаны тем, что живем в этом мире — таком, каков он есть, а Разрушителю? Его мы должны чтить, ему поклоняться?

Не пресловутая «тепловая смерть» ожидает Вселенную — скорее она родилась из такого состояния. Ее ожидает смерть в совершенстве, в прекрасной абсолютной гармонии всех ее частей.

Так говорит Логика, и я могу лишь равнодушно ли, эмоционально ли, но отстраненно внимать ее Слову.

Аминь.

С.: Время уходит. И вот уже скоро закончатся эти, казавшиеся бесконечными два года моей службы. Я ни о чем не жалею, и мне ничуть не обидно, что я попал в армию. Значит, я не мог не попасть сюда. Может этому и послужила цепочка случайностей, но наверное иначе быть не могло. Цепочка могла быть длиннее или короче, а результат — только тот же.

Я не хочу верить в судьбу, но придется признать, что что-то фатальное все-таки есть. Или есть некий оптимальный ход событий, отклонение от которого требует больших затрат энергии. Но даже большие отклонения гаснут со временем, и их влияние сойдет на нет. Поэтому я пассивен. Я стараюсь не тратить силы на приобретение от жизни того максимального, что она может дать. Рано или поздно я все равно получу свое — может быть немного меньше и немного позднее. Это как в метро. Если не бежать по ступенькам эскалатора, не прыгать в закрывающиеся двери, не торопиться на переходах и т.д., то я доберусь до цели всего на пять минут раньше. Стоят ли эти пять минут таких затрат энергии?

Глупо торопиться, ужасно глупо. Но я почему-то торопился, и почему-то только в метро…

Архангельск — Ленинград — Санкт-Петербург
Ноябрь 1991г. — июнь 1992г., декабрь 1993г.

В начало

Автор: Ханов Олег Алексеевич | слов 9316


Добавить комментарий