Борьба с флягой аммиака перед погружением

Подводная лодка  К-115, на которой я уже оперился, как командир первого дивизиона,  вышла из Авачинской бухты и шла, великим и могучим, от Трех братьев к точке погружения.  В это время в реакторном отсеке разворачивались несколько драматические события.

Анализ воды первого контура (теплоносителя) после ввода ГЭУ  показал немного пониженное значение водородного показателя.  Этот параметр говорит о состоянии кислотности или щелочности среды. Для нашей эксплуатации всегда необходимо было его иметь несколько большим в сторону щелочности от нейтрального состояния. С этой целью в первый контур добавляется раствор аммиака. По правилам водоподготовки необходимо добавлять по 20 литров полупроцентного раствора с последующим  отбором проб, ожиданием анализа, перевариванием полученной информации и как правило, с повторным добавлением всё того же количества, очередным вызовом проб-отборщиков и т.д.  Пока  щелочь не поднимется до нужных значений. Когда-то и я, с пиететом относился к этой процедуре. Но, после  набивания всяких шишек, за неготовность к вводу ГЭУ (анализы ждать относительно долго) – убедился, что борьба с кислотностью реакторной среды должна вестись более решительными средствами. А именно, добавлять аммиак, так добавлять. Лучшим средством является никакой не 0,5 % раствор, а как раз в сто раз больший по концентрации, т.е. 50-ти процентный.  Или еще большей концентрации.  Получают эту жидкость в полиэтиленовых 40-ка литровых  флягах в количествах от 10 до 20 литров. Затем на корабле добавляют бидистиллят  (воды высокой чистоты сразу после ионно-обменных фильтров второго контура). Добавляют на выпуклый военно-морской глаз для уменьшения имеемой концентрации. И всю эту смесь закачивают в первый контур. Поскольку давление в первом контуре даже на пониженных параметрах превышает 120-140 кг/см – используется для закачивания подпиточный насос Т-4А. Обладает очень низкой производительностью (т.е. очень мало качает жидкости в единицу времени), но зато с давлением на выходе в 250 кг. Полчаса работы и литров 20 аммиака – в контуре. Всё это время работают главный и вспомогательный насосы – перемешивают содержимое. Не знаю, кому как, но мне всегда удавалось с первого раза добиться хороших показателей воды первого контура.  Конечно, некая доля авантюризма имела место – гнать в контур щелочь вслепую. Но, исходя из прошлого опыта, после многократных закачек, того самого, полупроцентного раствора – сейчас, в принципе, получалось то же самое, только в одноразовом режиме за счет большей концентрации.

Не думаю, что на конструкционные материалы реактора это как-то влияло. Главным и определяющим здесь было – абсолютное соответствие того, что ты вводишь в контур, именно –  аммиака, а не случайной,  какой-то технической жидкости.  Поэтому, паспорт на эту флягу, с указанием в нем всех данных раствора, является определяющим документом. С давних пор, с момента начала моей  службы меня учили высочайшие по своей квалификации специалисты. И одним из важнейших требований моего первого командира дивизиона движения на ПЛА К-42 Спиглазова Анатолия Федоровича, было наличие паспорта на любую жидкость или газ вводимые в первый контур. Были обстоятельства, когда, еще я только-только стал комдивом-раз на К-115 и мы с Камчатки пришли на 26 дипл в Приморье для каких-то флотских обеспечений. Там потребовалось срочное участие нашей лодки в местных учениях. У нас на борту старшим был командир дивизии с Камчатки контр-адмирал Туманов В.Г., а 26-й дивизией командовал контр-адмирал Хватов Геннадий Александрович – будущий Командующий Тихоокеанским Флотом. Они договорились между собой, что наша 115-я выступит за 26-ю дипл. Как положено, перед вводом ГЭУ отдали пробы первого контура, которые показали значительное снижение водородного показателя. Требовалось вводить аммиак. Нет проблем – сказал Хватов. Получайте на складе. Дело было поздним вечером, когда все служащие уже разъехались. Но ключи нашлись, склад открыли. На стеллажах стоят фляги с бирками – аммиак. – Очень хорошо, говорю. – Берем вот эту с 20-ю литрами. – Давайте на неё паспорт и вперед. Далее мелкая суета и мне говорят, что никакого паспорта нет. Объясняю, что паспорт – это не наш серпастый и молоткастый, а обычная бумажка с перечисленными данными и печатью лаборатории. Перекопали всё, но никакой бумажки не нашли. К этому времени на складе уже были оба командира дивизии и всякие клерки. Подходили к этой фляге, открывали крышку, махали рукой в сторону своего носа и всячески меня убеждали, что более аммиачного запаха не бывает. И адмиралы говорили – ну чем не аммиак? И я, тоже, махал рукой на свой нос, кивал головой – да, аммиак и концентрация его процентов двадцать, но без паспорта вводить в контур не буду.  Даже по приказанию. Меня поддерживал командир БЧ-5 Грязев Владимир Илларионович. Я  им предложил начать ввод с имеемым параметром  по рН+. Да, ниже нормы, но – несмертельно. А за это время найдут ответственного хранителя с документами, там и введем.  Но тут Грязев В.И., наш командир БЧ-5 – человек по жизни очень добрый и мягкий – проявил железную принципиальность: – нет, пока контур не готов – разрешения на ввод не дам.

Адмиралы поскрипели зубами, да так и махнули на нас рукой. Ввод ГЭУ не состоялся.  Как ни странно, впоследствии, достаточно много лет спустя, косвенные отзвуки этого инцидента,  вдруг, стали предшественниками Чернобыльской катастрофы.

На ПЛА К-431, находящейся в длительном плавании в Индийском океане и зашедшей на наш пункт технического обеспечения на о. Сокотра, что перед входом в Красное море  – также потребовалось введение аммиака для повышения всё  того же показателя.  Эта лодка ранее, когда-то, также замыкалась на эту дивизию в Приморском крае и хотя, позднее была передана в Сахалинскую флотилию – видимо, легкое отношение к необходимым документам на технические жидкости, так и осталось.  Вот точно так, помахали рукой от фляги с запахом аммиака и, недолго думая, бухнули его в контур. А это оказался один из сильнейших  растворителей. По всем внешним признакам напоминающий аммиак. Активная зона реактора была выведена из строя.  Я к этому времени уже работал в Техническом управлении ТОФ  и наблюдал за работой группы обеспечения ее перехода через Индийский океан. Дневник этого перехода (по-флотски – ЖУС – журнал учета событий) читается похлеще  иного приключенческого романа.  Лодку тащили на буксире. ГЭУ вводить нельзя, поэтому единственным источником энергии были дизель-генератор и АБ.  Экипаж сокращен до минимума – только обеспечение работы дизеля и буксировки. Проходила эта буксировка в основном в условиях сильной зыби и постоянных штормов.  Дизеля требовали постоянного контроля. Досталось народу весьма жестко.

Рано или поздно ее притащили, выполнили неслабый ремонт  и поставили под перегрузку активной зоны. Представителем флотилии был заместитель по СЭУ (спецэнергноустановкам) 29 дипл Витя Целуйко, с которым мы несколько лет назад вместе были на курсах по обеспечению ядерной безопасности. От Тихоокеанского флота нас было трое. Юра Анискин – командир БЧ-5 со стратега, назначаемый в отдел эксплуатации АПЛ ТУ ТОФ,  Витя – зам по СЭУ дивизии и я – командир БЧ-5 К-115, но, в обойме на должность зам. по СЭУ своей дивизии. Учились мы несколько месяцев вместе с группой северян, у которых старшим был зам. нач. ТУ СФ капитан 1 ранга Давидов. Совершенно была замечательная компания. Северян было человек десять. Когда у них, наконец-то, закончилась канистра литров на 20, они посчитали свое обучение законченным и убыли на свой флот. А мы остались и втроем посещали каждый день лекции, совершенно выдающихся специалистов, сидя в гигантских аудиториях, перед такими же досками,  которые заполнялись этими ребятами немыслимыми формулами с необычайной быстротой. Выручал нас всегда Юра Анискин. На обязательный вопрос к нам – есть ли вопросы? – мы с Витей уставлялись на Юру и тот поднимал руку и задавал, что-нибудь умное. В результате, еще какая-нибудь пятиметровая доска покрывалась, совершенно рогатыми формулами, с резюме лектора – теперь-то, наверное, понятно? На что, мы с Витей усердно кивали головами, а Анискину показывали кулак – молчи! – обедать уже пора!  Ученые, которые читали нам лекции, на вид были совершенно непохожими на ученых, какого же было наше изумление когда, в каком-то административном коридоре, мы увидели знакомые лица на портретах с перечнями их званий и наград – челюсти надо было подвязывать полотенцем, иначе бы отвалились. Вряд ли, и по сей день, их фамилии можно называть, но имена академиков Сагдеева,  Хлопкина и самого  А.П. Александрова  – общеизвестны.

Учили нас, конечно, хорошо, но всё-таки, кто-то недосмотрел при перегрузке зоны – то ли наш друг Витя, то ли штатные физики. При подъеме крышки реактора для контрольного осмотра посадочного места, не соблюли технологию подрыва крышки. Компенсирующая решетка сместилась – тепловой взрыв – Чернобыль в миниатюре. От Вити при дезактивационных работах нашли только кусочек обшлага рукава с шевронами. И еще десять человек с ним.

А в основе всего – командир первого дивизиона не озаботился наличием паспорта на техническую жидкость, которую он собирался ввести в контур. Вот такое, вдруг, отступление, но, поучительное. Не сразу, я стал таким умным, но, как упоминал, мои учителя были мудрыми. И был много лет назад эпизод, который научил меня, навсегда. Речь о нем еще впереди.

Итак, заранее запасшись флягой с концентрированным раствором аммиака, мы еще перед выходом в море  закачали в контур  необходимое количество,  отдали пробы и убедились, что всё с нашими анализами в порядке. Обычно, флягу с остатками сдавали обратно на склад. Но в этот раз боевая тревога по приготовлению к бою и походу прозвучала раньше, чем мы  успели от этого запаса  избавиться. Всё бы ничего,  да  крышка фляги, почему-то  не закрывала герметично горловину.  Аммиачным  духом пропитался весь реакторный отсек. Досталось и четвертому и шестому, потому как, народу необходимо было перемещаться туда-сюда.  Вылетали  с визгом и слезящимися глазами, ничего не понимая, почему  свирепствует такой духан. Зато от насморка излечились все проходящие. Но, так или иначе, а с флягой надо было что-то делать. Оставить ее в отсеке – обречь себя  в подводном положении на более чем странное существование. Обычно вахты в реакторном отсеке не несутся – вахтенный спецтрюмный в четвертом. Т.е. отсек можно бы и загерметизировать, но опять-таки, надо ходить через него. Предложил старшине команды спецтрюмных вынести флягу наверх, пока идем в надводном положении и спрятать ее в надводном гальюне в ограждении рубки. Да-да, на 627А-проекте было и такое место. По назначению никогда не использовалось, а обычно боцман хранил там всякий свой скарб, не боящийся погружения на глубину. Дело еще  было и в том, что флягу выбрасывать нельзя. Полиэтиленовые 40-литровые фляги  выдавались строго по замене и лишиться её – означало обречь себя на последующие муки с выклянчиванием  и  расплатой неслабым количеством шила.

Поэтому решили её плотно не закрывать – пусть аммиак вымоется забортной водичкой, а флягу после сдадим.

Двое спецтрюмных в моем сопровождении потащили  этот концентрат мочи дракона  в центральный. По мере нашего перемещения всякий народ начинал тут же чихать и кашлять, не понимая, откуда  несутся такие жуткие флюиды. Фляга-то внешне выглядела совершенно безобидно. Чистенькая такая. Через люки боевой рубки удалось ее вытащить без особых проблем, хотя было это непросто.  70% -ный раствор плескался и искал малейшую возможность пролиться  на носильщиков и вниз в центральный на вахтенного механика.  Частично и капнуло. Снизу возмущенные вопли, но главное было сделано – фляга по-быстрому, от верхнего рубочного люка передана вниз  в ограждение рубки.   Находящиеся на мосту – командир  корабля, командир дивизии и вахтенный офицер ничего не заметили. Погода была прекрасная. Море спокойное, солнце греет, ветерок обдувает. Вид с мостика на носовую надстройку, обтекаемую водой – обалденный.  Нет ничего приятней, чем стоять на мостике с видами на камчатские дикие берега, затягиваясь сигареткой и согреваясь в кожаной канадке. Редкое подводницкое счастье.

Но любому счастью бывает непредвиденный конец, какого  аксакалы торпедного удара,  на мосту,  не могли и представить.  Пристроив  флягу в гальюне, я вдруг  подумал,  что её опрессует забортным давлением, а затем и раздавит. И сдавать будет нечего. А посему, мы решили  содержимое вылить  за борт и оставить флягу без крышки. Более опрометчивого поступка, совершить невозможно. Кое-как, отдраили рубочную дверь, что для входа с надстройки. Подтащили наше богатство, отвинтили крышку, наклонили флягу и, заливаясь слезами и соплями от ударившего в нос отрезвителя, начали лить содержимое  прямо на надстройку. В надежде, что аммиак стечет за борт.  Но повёл он себя совсем по-другому. Попав на разогретое солнцем железо, из бесцветной жидкости, вдруг вырос этакий желтый старик Хоттабыч.  Втянулся в шпигаты легкого корпуса и вдруг произрос прямо возле нас в основании рубки. И медленно начал подниматься к мостику. Тут до меня дошло, что вентилируется,  как и положено,  аккумуляторная батарея. Воздух вдувным вентилятором засасывается через верхний  рубочный  люк.  И сейчас, наш Хоттабыч,  попутно, обняв всех сибаритствующих на мосту, спустится в центральный…

Продолжать рассказ дальше нет смысла.

Столько рёва и визга, от своих командиров, я не слышал всю последующую многолетнюю службу.

Флягу пришлось выбросить за борт.

Далее

Назад

В начало