Есть опера «Иван Грозный», есть спектакль, есть фильм, есть книга, есть еще много чего, связанное с его именем.

Когда я окончил кораблестроительный факультет Дзержинки, то совсем не представлял, чем мне конкретно придется заниматься на флоте. Нет, конечно, я знал, что первичная офицерская должность на флоте для корабелов – это командир трюмной группы на надводных кораблях или КИП ОКС на атомных ПЛ. Это расшифровывалось так: командир группы контрольно-измерительных приборов общекорабельных систем. На трезвую голову это вообще никак не понять. Но меня это минуло. Была такая единственная в ВМФ должность для меня, как командир группы судоподъема на спасательно-подъемном судне «Карпаты». Почему единственная? Да, потому что такой корабль был единственным в Советском ВМФ, и я думаю, что даже и в мире. Почему попал на «Карпаты», теперь только можно гадать. Моя дипломная работа – «Спасательный подводный снаряд». Председателем Приемной комиссии на корфаке был начальник Главного управления кораблестроения вице-адмирал Рудаков, который сам участвовал на «Карпатах» в подъеме ПЛ С-80. Я защищал свой диплом в его присутствии. Не думаю, что отец здесь принял какое-то участие. На «Карпатах» было больше опасностей, и любой родитель, понимающий в этом, вряд ли стал бы рекомендовать такое назначение. Помню, как отец, провожая меня на Северный флот, напутствовал: «Не лезь, куда не следует!»

Как я исполнял свои обязанности на этом корабле, уже написано. Кому интересно – читайте.

Я всю жизнь хотел учиться во «Фрунзе», стать штурманом, как мой отец. Но зрение подвело и пришлось идти в Дзержинку, на корфак. Окончил, даже с отличием. Шел на золотую медаль, но в какой-то момент потерял бдительность и АГА! Может быть потом напишу об этом отдельно.

Короче, когда я так крепко сжился со своим кораблем и освоил свою специальность так, что знал, как, где и мог управлять уже из каюты, пришел на меня приказ о переводе в Питер, в Первый ЦНИИ ВМФ.

Потом уже в Питере еще долго снилось, как я с закрытыми глазами ночью хожу по палубе с носа в корму или наоборот по любому борту и не запинаюсь за всякие там наваренные на палубе устройства, а их на судоподъемном судне было через каждый метр, потому что ноги сами обходят опасные места.

Когда первое представление на меня поступило в Москву и попало на глаза Горшкову, он написал на нем: «Отказать по молодости». Мне тогда было 25 лет. Потом Сергей Георгиевич ушел в отпуск и на вахту заступил его заместитель Николай Иванович Смирнов. Второе представление попало к нему, и он дал добро.

Мой командир мне сразу объявил о переводе, но сказал, что отпустит только тогда, когда я подготовлю себе замену. Сменщик уже прибыл, но его еще надо было ввести в курс дела. Я вспомнил себя по прибытии на корабль и обнаружил, что сам себя вводил в курс дела.

Мой предшественник Юра Еловего тогда был командирован в Бангладеш для работы в экспедиции особого назначения по судоподъему в порту Читтагонг. Но делать было нечего, надо было исполнять. Только через месяц я убыл к новому месту службы в город Ленинград, в Первый ЦНИИ ВМФ.

Но перед этим была отвальная, которую назначили в каюте механика. У него была самая большая после кэпа каюта. Она располагалась в самом начале офицерского коридора по левому борту. Это была тренировка перед официальной отвальной, на которой уже приглашался весь офицерский состав.

В этот раз командира на борту не было. Замполита, хоть он и был своим парнем, приглашать не стали. Старпома, зная, что он может создать некоторые трудности, тоже не пригласили. Механик, доктор, штурман и я. Ни в алкоголе, ни в закусе проблем не было. Но чуть позже мы ощутили, что неправильно поступили со старпомом.

А он как-то сразу почувствовал, что что-то не то происходит во вверенной ему воинской части 30990. По нюху он определил место сбора и постучал. Мы притаились и сначала не стали открывать. Время за полночь. Он начал стучать по-настоящему. Личный состав уже отошел ко сну. Вызвал дежурного по кораблю. Им оказался командир ЭТГ Коля Папулов, который был предупрежден и являлся подчиненным командира БЧ-5 Лебедева Олега Андреевича, у которого в каюте мы и притаились.

Старпом: «Я знаю, что вы здесь! Отрывайте! Или с дежурным по кораблю будем взламывать дверь!» Пришлось открыть. Старпом с порога: «Наливай»! Взял все в свои руки и дело пошло веселее. И тут, кто-то вспомнил про оперу «Иван Грозный». Петь уже было нельзя, отбой. Как говорится: «Хочешь петь – пей»! Но голосом тихо можно.

А что мы хуже творческого коллектива?! Все артисты! Распределили роли. Роль Ивана Грозного, естественно, досталась старпому. Его и так звали Иваном Карповичем. Роль сына Ивана досталась механику. Он сначала отказывался, пришлось уговаривать. Никак не хотел быть сыном Иваном, да еще помирать раньше времени. Но уговорили, пообещав, что умрет понарошку. Но потом оказалось, что не все так просто, как мы себе представляли.

Нам со штурманом и доктором достались второстепенные роли. Пошли тосты за партию, за царя и Отечество. Все очень профессионально исполняли свои роли. Но тут, как и в опере, наконец, дело дошло до убиения. Кульминация, когда Иван Грозный убивает своего сына Ивана со словами: «Умри, пес смердящий!», в которой вдруг все перевернулось, и сын Иван, то бишь механик, не стал дожидаться своего убиения и, в отступлении от сценария, сам по-настоящему яростно врезал кулаком Ивану Грозному, то бишь старпому, прямо в лоб! Старпом ойкнул, ноги у него подкосились, и он рухнул на палубу и больше активных признаков жизни не подавал, но дышал. Под руководством доктора, а он был Малютой Скуратовым, провели реанимационные мероприятия. Ничего не помогало: ни похлопывание, ни обдувание вентилятором, ни обрызгание водой.

После некоторого обдумывания сложившейся ситуации было принято мудрое решение отнести старпома в его каюту, а там, как Бог даст. Для этого надо было вынести его из каюты механика, пронести по офицерскому коридору, поднять по трапу на палубу выше, тихо пронести мимо каюты зама, а зам был на корабле, занести в старпомовскую каюту и уложить на койку да так, чтобы он еще и не упал на палубу.

Но это план, а план не всегда выполняется. Бывают сбои. Так как все были уже в хорошем состоянии духа, то для надежности решили выполнить эту операцию в несколько этапов.

Так как старпом лежал ногами к выходу, то вынесли его ногами вперед, потом перевернули и понесли головой вперед. Самым сложным оказался подъем по трапу. Мало того, что надо было несколько раз менять направление движения, так еще почти вертикально поднимать тело по трапу! А это 80 кг! Хоть нас и было достаточно, чтобы каждому досталось по одной руке или ноге старпома, страхующих не оказалось. До трапа донесли без приключений, положили Ивана Грозного на палубу и передохнули.

Старпом спокойно лежал на палубе и нам показалось, что он даже улыбается. Сняли обувь, чтобы не грохотать по трапу. Взяв его за конечности, мы тихо-тихо на цыпочках начали медленное восхождение по трапу. Я был сзади. Трап позволял разойтись бочком двоим, но третий был лишним. Несли фактически на плечах. Основная нагрузка была на тех, кто был ниже. И все шло хорошо, но на средине трапа я оступился, что явилось причиной обрушения всей нашей конструкции. С ужасным грохотом мы все скатились вниз по трапу и наступила тишина. Через какое-то время несколько придя в себя, обнаружили, что увечий никто не получил, а старпом лежит сверху нас, спит и продолжает улыбаться. Вот, молодец, подумали мы. Значит будет жить. И у нас ни царапины.

Выслушав все, какие можно было высказать шёпотом матюки, мы снова собрали все свои силы в кулак и повторили попытку. На этот раз все удалось. Донесли, уложили, накрыли, подложили подушку, чтобы не упал. Доктор проверил состояние. Глубокий крепкий сон. Тихо прикрыли дверь и ретировались.

У замполита тоже был крепкий сон. До подъема еще оставалось два часа.

Утром ко мне в каюту зашёл замполит. Я жил на палубу ниже. Был уже за штатом и мог себе позволить. Он мне объявил, что половина офицеров сегодня не вышла на подъем флага и он не может понять, почему?

И рассказывает, что первым он зашёл в каюту к старпому и обнаружил его спящим на полу, причем старпом улыбался во сне. Все-таки упал, дошло до меня. Не подумайте, со старпомом ничего не случилось. Он был крепким мужиком. К обеду оклемался.

Вот, какое счастье, что командир был на сходе. Каюта механика оказалась закрытой, механик в этот раз не открыл. Потом зам зашёл к доктору и штурману. Они его почему-то послали к Шуйскому и пояснили, что это я! Я ему все объяснил, почему и как, он понял. Вопросов больше не задавал. Нас не заложил, но контроль усилил. И мы это сразу почувствовали.

К обеду подтянулись остальные. Обед прошел молча.

Потом, конечно, была официальная отвальная в ресторации, куда пришли все, кто смог. Но она почему-то так не запомнилась.