Полковник наш рождён был хватом:
Слуга царю, отец солдатам…
М.Ю. Лермонтов

За время нашей 5-летней учебы в академии у нас сменились три начальника курса и несколько курсовых офицеров. О первом начальнике подполковнике Андрианове Г.М. уже немного рассказано выше. Ему досталась самая трудная работа – превратить полторы сотни вчерашних школьников, неглупых, но своевольных, хулиганистых, непокорных в хорошо управляемую и профессионально подготовленную курсантскую роту.

Конфликты и непонимание возникали на каждом шагу. Почему нужна короткая стрижка? Чтобы при преодолении водной преграды волосы не лезли в глаза. Как носить пилотку? На расстоянии двух пальцев над бровью. И так далее.

Cтаршиий лейтинант И.П. Таторов и подполковник Г.М. Андрианов

Полковник Н.А. Корбут

На третьем курсе Андрианов­а на посту начальника сменил пол­ковник Корбут Николай Алексеевич, участник Великой Отечественной войны, преподававший до этого на кафедре орга­низации связи. В боевой характеристике началь­ника связи 4-й гвардейс­кой кавалерийской диви­зии гвардии-подполков­ника Корбута Н.А. гово­рилось: «Тов. Корбут – волевой командир, имеет хорошую теоретическую подготовку, полученную в Военной Электротех­нической академии им. Буденного.

Находясь с начала Отечественной войны все время в Действующей Армии, проявляет мужество и инициативу в налаживании связи с частями при любых условиях. За проявленное мужество и отвагу в боях с немецкими захватчиками тов. Корбут награжден орденами: «Александра Невского», «Отечественной войны II степени» и «Красной Звезды». Таких людей в академии и среди командования, и среди профессорско-преподавательского состава в то время было очень много.

Николай Алексеевич был прекрасным человеком, спокойным, доброжелательным, очень хорошо относившимся к нам. Но мы были очень молоды и не понимали, что в те времена за происшествия на курсе попадало не только и не столько нам, сколько нашим командирам и, в первую очередь, начальнику курса. Больно писать об этом, но мне кажется, что полковник Корбут был снят с должности и уволен из армии из-за нас.

Дело в том, что уже на 1 курсе стало известно, что слушателями-курсантами мы будем не один, а три года (срок тогдашней срочной службы). А в 1957-ом году этот срок был продлен до 5 лет, но в качестве компенсации в звании лейтенантов мы должны будем служить один год вместо трех. Старший на год курсантский курс все-таки должен был получить офицерское звание по окончании 3 курса, но этого не произошло. Тогда они составили коллективное письмо на имя Председателя Президиума Верховного совета СССР К.Е. Ворошилова и отправили его прямо в Москву, через голову непосредственных начальников, что в армии считается недопустимым. Не знаю, помогло ли письмо, но к концу 1956 года, когда они учились уже на 4 курсе, им присвоили звание техник-лейтенантов.

Естественно, мы были в курсе дела и к концу учебы на 3 курсе предприняли аналогичные действия. Как вспоминает Толя Черкасов, письмо Ворошилову подготовили покойный Вадик Курочкин и Аркаша Поляков, а его попросили переписать это письмо, так как у него был почти каллиграфический почерк. Письмо по глупости было опущено в почтовый ящик в городке, и через несколько дней оно уже лежало на столе начальника академии, а затем – и у начальника курса. Толю вычислили мгновенно, так как его часто использовали писарем все наши начальники курсов, и его почерк был хорошо им известен. Три дня из Толи пытались вытянуть фамилии авторов «коллективки», но он молчал как партизан. Тогда начальник курса предложил ему написал рапорт об отчислении из академии.

Когда Толя рассказал об этом авторам письма, они решили признаться. Но так как среди авторов был Вадик Курочкин, чей дядя занимал высокий пост в руководстве войск связи, дело было спущено на тормозах, а все участники получили по 10 дней гауптвахты. Толе это наказание было заменено 10 нарядами вне очереди. Для ленинградца это было хуже всякой гауптвахты, так как наряд вне очереди отрабатывался только в выходные. И он долго не видел адмиралтейской иглы!

Таким образом, целей своих мы не добились, а командиров очень подвели, и, в первую очередь, начальника курса. От всех нас низко кланяюсь светлой памяти Николая Алексеевича и прошу у него прощения…

Последним начальником нашего курса был полковник Щуров Евгений Никитович. Это был немного суетливый человек, склонный к формализму в отношениях с нами. Его любимым приглашением к разговору было: «Пойдем, пошепчемся». Но в целом он был не вредным и не злопамятным человеком. Запомнился смешной случай, связанный с ним. В клубе академии в субботу проходил вечер отдыха, на который Юра Калинин пришел с чемоданчиком, где под учебниками была спрятана бутылка портвейна для поднятия нашего тонуса. Евгений Никитович почуял неладное и обнаружил злосчастную бутылку: Юра был отправлен на «губу» (гауптвахту), а портвейн – в сейф начальника курса. Щуров обещал, что вино отдаст нам в день окончания академии. Он выполнил своё обещание, и в день церемонии выпуска мы дружно выпили ставший марочным портвейн (то ли 33, то ли 777).

От начальника курса зависело очень многое, но наша повседневная жизнь находилась под очень жестким контролем курсовых офицеров: в течение всего рабочего дня на курсе находился, по крайней мере, один из них. Отношения с ними складывались по-разному.

Можно прямо сказать, что не очень хорошие отношения у нас были со старшим лейтенантом Таторовым Иосифом Петровичем. Это был придирчивый, мелочный человек, формалист и законник, любивший едко поострить на наш счет. За особенности фигуры, а так же за интонацию его команд он получил прозвище «гусь». Мы так привыкли к этому прозвищу, что однажды Артур Ланнэ, встретив Таторова, отдал ему честь и сказал: «Привет, гусь!» Тот был так ошарашен, что никак на это не среагировал.

Таторову принадлежат такие перлы: «Э-э-э, товарищ курсант, постригитесь сзади наголо, а спереди – как сзади», «Сапоги – не коньки», «Люди военные, а ведете себя как гражданские» и многие другие. О нем написал эпиграмму Игорь Гвоздев (авторство можно определить по аналогии с Бизе-Щедрин: Пушкин-Гвоздев):

Люблю тебя, Петра творенье,
Твой неказистый внешний вид,
Твоё гусиное шипенье
И лоб твой, твердый как гранит,

Твоих речей язык чугунный,
Твоих бессмысленных очей
Тяжёлый взгляд полубезумный.
Когда я в комнате твоей

Стою, не чувствуя пощады,
Мне явно грезятся наряды,
И долго будет не видна
Адмиралтейская игла.

На погрузке бревен

Не лучше были наши отношения с офицерами Пуголовкиным (по кличке, естественно, «Пугало»), Мироновым (со странной кличкой, данной ему старшекурсниками – «Пиня Шлам»), Часовитиным, Сергиенко. Но надо признать, что этим людям было трудно, они находились в постоянном контакте с нами, обеспечивали решение всевозможных задач с нашим курсом. А таких задач, не связанных непосредственно с учебой, было множество: то мы грузили бревна на Выборгской набережной, то разгружали уголь для академической котельной (на её месте теперь находится отличный спортзал), то сажали деревья в лагере, то по тревоге направлялись в районы города, подвергшиеся наводнению.

На хозяйственных работах

Самые хорошие отношения сложились у нас с последним курсовым офицером – капитаном Ковалёвым Львом Михайловчем («Лёвой»). Это был спокойный и выдержанный человек с большим опытом работы с людьми, который хорошо нас понимал и умел помочь словом и делом так, чтобы и «волки были сыты, и овцы целы». Мы его любили и дорожили хорошими отношениями с ним. После 1959 года Ковалев еще долго работал в учебном отделе, и те из нас, кто работал или учился в адъюнктуре академии, поддерживали с ним добрые дружеские отношения. К сожалению, наш дорогой Лёва довольно рано умер.

Закончу эту главу словами Димы Череваня: «Первому комплекту наших командиров – спасибо за строгость и требовательность, второму – за внимание, доброту и доверие».

Далее

В начало