Моё восхождение на “Аюрведу”

Оглавление

1. Мед. кооператив
2. Авиамеханик Геннадий
3. ЦБЭЛИС 1994
4. Пропедевтика
5. Пульмонолог
6. Бутейко

Аюрведа – система медицины (индийская).
“Аюрведа” – придуманное мною, Автором, название массы, целой горы, необычных, нетрадиционных медицинских историй, событий, которые произошли со мной в те годы.

1. Мед. кооператив

                                                                                         Закаляйся, если хочешь быть здоров!
                                                                                           (Василий Лебедев-Кумач).

Махонькина

Тёплый майский день клонился к вечеру. Рабочий день тоже был на исходе. Лаборатория опустела; пятница.
Резко зазвонил телефон. Моя жена, Нина: «Выходи, идём к особенному, необычному врачу. Встречаемся у входа в поликлинику». Не мешкая, я спустился вниз, у меня был карманный служебный пропуск, поэтому я прошёл через малую проходную у грузовых ворот и оказался через дорогу точь в точь перед входом в нашу ведомственную спецполиклинику ЛИИ. Подождал немного у ступенек. Нина вышла, и мы направились в сторону клуба “Стрела”. «А что это мы не туда?» – спросил я, не выражая никакого сомнения, только для проформы. – «Туда-туда, сейчас увидишь».
ЛИИ – Лётно-исследовательский институт. Город Жуковский.
По дорожке мимо клуба  дошли  до общежития корпус № 8.  Знакомая входная дверь.  Тут  я  начал  несколько беспокоиться.   Две ступеньки,  общий коридор,  и сразу напротив  та самая  комната № 12,  где когда-то, до замужества, жила Нина.  В коридоре ни души.

Чудеса! На двери самодельная картонка с надписью: Мед. кооператив “ЭДИТ”. Лишь позже я узнал, что под таким названием при поликлинике ЛИИ два врача: Махонькина Лилия Борисовна и Мухина Светлана Олеговна – образовали медицинский кооператив с направлением “Электропунктурная Диагностика и Терапия по методу Фолля, гомеопатия и здоровый образ жизни”.

Вошли. Чисто, пусто, и очень бело. Но тепло и уют остались. – Видимо, размер комнаты правильный. Справа у стены два медицинских письменных стола, левый дальний угол занавешен, и всякие нужные мелочи на правильных местах.
За столом сидела Лилия Борисовна Махонькина в белом халате. Обернувшись и поздоровавшись, пригласила Нину сесть за свой стол, напротив себя. Я присел на стул поодаль.
Нина получила в правую руку некий блестящий металлический цилиндр, соединённый проводком с прибором на столе. Левую руку Нина положила на чёрную пластину, лежащую возле прибора. И Лилия Борисовна принялась измерять штырьком, также соединённым с прибором, некие электростатические потенциалы, как я понял, на Нининых пальчиках. Всё это происходило в серьёзном, почтительном молчании, безо всякого объяснения сути и смысла происходящего. Отдалённо мне это напоминало виденный мною в детстве загадочный процесс женского маникюра. Нет, ну конечно совсем не то. Длилось это минут десять-пятнадцать. Освоившись, Лилия Борисовна стала расспрашивать нас о жизни, о семье, о сыне Дмитрии.
Потом настала моя очередь. Лилия Борисовна изучала потенциалы по контуру ногтей, наблюдала показания на приборе, что-то записывала.

В конце приёма мы с Ниной получили рецепты на гомеопатические лекарства и приглашение прийти сюда через неделю. Похоже, мы были одними из первых пациентов этого медицинского заведения.
Я нашёл в Москве гомеопатическую аптеку на улице Кирова и закупил все рекомендованные лекарства; помню только, были красивые, экзотические названия.
В финансовые, так сказать, отношения с врачом Махонькиной я не вникал; этим ведала Нина; мне она ничего не говорила, а я не спрашивал.

В один из следующих дней приёма Лилия Борисовна пожаловалась нам на проблему. Естественное название “Эдит” её медицинского кооператива городские органы отказывались регистрировать, так как уже несколько бытовых кооперативов оказания услуг населению и разные салоны раньше подсуетились и зарегистрировались под этим “красивым” названием. Приходилось теперь придумывать другое наименование.

Узнав от нас (видимо, и не только от нас) об отъезде и условиях жизни нашего сына Дмитрия в США, Лилия Борисовна безоговорочным тоном предсказала нам, что в скором времени мы переедем к сыну в Америку; он женится, дети пойдут, он там обоснуется; естественно, вы сначала съездите посмотреть, а потом – навсегда. «Нет, ни за что. Здесь работа, квартира, и он вернётся». – «Эх, друзья мои. Уж я-то знаю про вас всё, и через мужа, и от других. Про Ваши, Нина Сергеевна, сложные обстоятельства работы в 14-м отделении, и про Ваши, Евгений Константинович, неприятности с диссертацией и про Звёздный городок; если хотите, знаю всё и про Даревского, извините. В ЛИИ всё про всех известно. Да и мне самой жить осталось недолго…». Неприятный осадок в душе остался у меня от этих пророчеств.

Светлана Олеговна

В другой раз приём вели вместе Лилия Борисовна и Светлана Олеговна Мухина. Выбрав момент, Светлана Олеговна пригласила меня в занавешенный угол кабинета, где, как оказалось, находилась медицинская кровать; приказала мне лечь и показала упражнения массажа области пупка. Считаю до сих пор их полезными.
Затем она повела меня в другое помещение, по коридору напротив наискосок. Почти пустое помещение, только большой шкаф и кресло посредине комнаты. Там она поставила мне пиявок, с кратким объяснением, что они пускают в кровь полезные вещества. Через неделю у меня опять были пиявки. Я откровенно сказал, что они мне не нравятся, и их отменили.

Отметив мой здравый ум и определённый интеллект, Светлана Олеговна спросила, не хотел бы я осваивать вместе с ней Аюрведу. Эверест? – непроизвольно вырвался у меня глупый вопрос. Ну зачем Вы так? – укоризненно заметила она. (Да, интеллектом я не страдал).
Я, конечно, где-то что-то читал про эту индийскую систему медицины. Но во мне сработала система защитных оборонительных комплексов, и я продолжил дурачиться: Йога? Ведические науки? Ведьмоведение? Увольте. – Ну ладно. Извините, я ошиблась.
Больше эта тема не поднималась.

Вскоре каким-то образом бразды правления в данном медицинском кооперативе перешли к Мухиной Светлане Олеговне.
Буквально через месяц Светлана Олеговна пригласила нас с Ниной в свой медицинский корпус, образованный ею на месте пустовавшего детского сада на улице Амет-хана Султана. Там у Мухиной был свой врачебный кабинет, где она принимала пациентов. Она проповедовала тогда только набиравшее популярность направление – здоровый образ жизни (ЗОЖ).
Она организовала группу желающих, которые на просторной светлой веранде выполняли оздоровительные упражнения. Мне понравилось, меня даже охватила лёгкая эйфория; я находился в первом ряду и очень старательно отрабатывал все указания наставницы. Переусердствовал; Светлана Олеговна поставила меня перед строем рядом с собой, демонстрировать образцовое исполнение движений. Помню, особенно мне пришёлся по нраву бег трусцой на месте, с развинченными потряхиваниями всех конечностей, всех суставов.
Всё когда-то кончается, всё когда-то проходит. Незаметно прошло и это.

Спустя годы слышал разговоры, что Светлана Олеговна занималась йогой, летала в небе по ночам и определяла прошлую жизнь. Считал это всё досужими домыслами. Более достоверно, что она руководила медицинским центром в городе Жуковском. Но точно мне неизвестно.

Только здоровье

Я продолжал бегать по утрам. Упорно и настойчиво, в любую погоду, в жару и холод, в дождь и снег. На соседней школьной спортплощадке были скудные спортивные снаряды – турничок и параллельные брусья подниматься на руках. Дома тоже была перекладина в дверном проёме. 18 раз подтянуться и ещё переворот.
Нина уходила на работу пораньше, чтобы вернуться домой пораньше. Мне можно было попозже. Поэтому тёплый душ, завтрак, и быстрым шагом по лесной дорожке, сдерживаясь чтобы не побежать. Как говорится, «летящей походкой».

С Ниной регулярно ездили в бассейн.
Но всё-таки я иногда простывал. Особенно холодно и ветрено было на платформе Ухтомской, когда ездил в ОКБ Камова. Поговаривали, что так называемые “мартовские дети”, то есть люди, рождённые в марте, наиболее подвержены простудным заболеваниям. В эти сказки я не верил, свои недомогания считал чистыми случайностями, не стоящими внимания. Полагал, что жизнь вечна, здоровье бесконечно, всё само заживёт, как на собаке. Главное, не жрать много. Не пить, не курить. И вообще.

Жизнь продолжалась. От сына шли редкие письма, с оказией. Прислал чудесную свою фотографию в ковбойской шляпе на фоне цветистого луга. Мы поставили её за стекло книжной полки и каждое утро здоровались, каждый вечер желали ему спокойной ночи.
На работе коллектив хороший, дружный. Но с зарплатой туго. Мысль, а как тем, у кого оклад поменьше?!
Мама одна, грустит. Заезжать к ней не каждый день получается. Это надо ехать через весь город на набитом людьми 34-м автобусе, со всеми остановками, чуть не час. Покупаю ей чего-нибудь, деньги даю, помогаю по хозяйству, рассказываю о делах на работе, вместе обсуждаем события. Да ещё она сама приезжает к нам, из того же Колонца, привозит что-то вкусненькое или полезное.

2. Авиамеханик Геннадий

Непростая в то время была обстановка.

Ельцинский госпереворот

1993 год. Россия подошла к самому порогу гражданской войны, постояла и отступила назад.
В Москве развернулась жестокая, кровавая борьба за власть.

14 февраля на съезде Коммунистической партии Российской Федерации (КПРФ) лидером партии избран Геннадий Зюганов.
С 10 по 13 марта 1993 года прошёл VIII (внеочередной) Съезд народных депутатов Российской Федерации.
12 марта на чрезвычайной сессии Верховного Совета России депутаты отклонили поправки к конституции, предложенные президентом Ельциным, а также проголосовали за ограничение полномочий президента.
20 марта президент Ельцин выступил с телевизионным обращением к народу, в котором объявил о приостановке действия Конституции и введении «особого порядка управления», однако, как выяснилось лишь через несколько дней, реально подписан был совсем другой указ. (Ложный, провокационный ход).
23 марта Конституционный Суд Российской Федерации, не имея подписанного указа президента, признал действия президента, связанные с телеобращением, неконституционными, и усмотрел наличие оснований для отрешения президента от должности.
С 26 по 29 марта 1993 года прошёл IX (внеочередной) Съезд народных депутатов Российской Федерации.
28 марта Съезд народных депутатов провёл голосование по вопросу отрешения президента Ельцина от должности. За импичмент Ельцину проголосовали 617 депутатов при необходимых 689 голосах. (Встречаются различные данные результатов голосования, например, 618 при 699).
25 апреля состоялся Всероссийский референдум о доверии президенту Ельцину, а также по другим вопросам.
19 августа президент Ельцин сделал на пресс-конференции заявление о том, что деятельность Верховного Совета угрожает безопасности России.
21 сентября Ельцин зачитал по телевидению свой указ № 1400 с требованием роспуска Съезда народных депутатов и Верховного Совета России. Началась блокада Белого дома в Москве – места заседаний Съезда народных депутатов и Верховного Совета России; здание было окружено войсками, отключены телефонная связь, системы водо- и электроснабжения.
22 сентября Верховный Совет принял постановление о прекращении полномочий президента Ельцина. Временно исполняющим обязанности президента был назначен вице-президент Александр Руцкой. Борис Ельцин отказался уступить власть.
С 23 сентября по 4 октября 1993 года прошёл X (чрезвычайный) Съезд народных депутатов Российской Федерации, который утвердил постановления Верховного Совета о прекращении президентских полномочий Ельцина и переходе их к вице-президенту Руцкому, а действия Ельцина квалифицировал как попытку «государственного переворота».
3 октября введено чрезвычайное положение в Москве.
4 октября был произведён расстрел Белого дома правительственными танками. Ельцин обратился к гражданам России с оценкой событий в Москве как «заранее спланированного фашистско-коммунистического мятежа». Были арестованы Руцкой, Хасбулатов и большинство депутатов, находившихся в Белом доме.
Фактически Съезд и Верховный Совет были разогнаны войсками с применением оружия и бронетехники.
26 октября в Москве было принято правительственное решение об отпуске цен на хлеб; в результате цены выросли почти в три раза: до 190-200 рублей за батон белого и 220-240 рублей за буханку чёрного хлеба.
12 декабря 1993 года состоялось всенародное голосование по проекту Конституции Российской Федерации, одновременно с выборами депутатов Государственной Думы и Совета Федерации – палат Федерального Собрания – российского парламента.
23 февраля 1994 года Государственная Дума приняла постановление об амнистии участников октябрьских событий 1993 года (хотя суд так и не состоялся). Участники событий согласились на амнистию, хотя и не признали себя виновными. Все следственные действия по событиям сентября-октября были прекращены.

ТВ

Дома в 10 часов утра понедельника 4 октября 1993 года вместе с женой Ниной мы наблюдали по телевизору отвратительную, позорную сцену расстрела Белого дома из танков. Задержались специально, на работу пошли попозже. Следили, как не спеша перемещались танки по набережной, прицеливались, стреляли, занимали другую позицию, вновь и вновь творили своё гнусное дело.
Репортаж в прямом эфире, по-хозяйски расположившись на балконе гостиницы “Украина”, прямо напротив Белого дома, вела американская телевизионная компания CNN, и ей угодливо предоставили экранное время российские телевизионные каналы.

Теперь, по прошествии лет, это сочетание стран, участников и событий с названием гостиницы представляется как некий символ, “чёрная метка” нам всем из ада. Но тогда никто ничего не заметил, не придал этому никакого значения.

Через пару дней мы с Ниной съездили в Москву к своему доброму знакомому, который имел возможность установления телефонной связи с сыном Димой. Он показал нам свои фотографии разбитого, обгоревшего Белого дома, и похвастался, что у него был продуман план действий для любого поворота событий.
По телефону Дима сообщил, что он тоже видел ту незабываемую картину расстрела.

Новогоднее

Декабрь 1993 года. Почти весь месяц стояла тёплая погода. Наконец, выпал снег, и получилась снежная каша с гололёдом внизу. Постоянно сыпала изморось, а то и дождь хлестал. В двадцатых числах снегу хорошо подвалило, но температура держалась постоянно около нуля. И вдруг в конце декабря резко похолодало.

27 декабря 1993 года, понедельник. Ничего не хотелось делать, весь месяц неважное самочувствие, непонятно отчего. Пробежки по утрам отменил, зарядка тоже не шла. Давило в груди; в горле слышно было пели какие-то дудочки разноголосные. Непонятно, что бы это значило? Горячий чай или кофе немного подействует, потом всё снова.
Нина, приготовив мне завтрак, убежала на работу. Наскоро поел, побросал бумаги, распечатки в “дипломат”, тоже отправился на работу.
Перебрался через высокий снежный вал по краю леса вдоль улицы Амет-хана Султана. Пошёл не спеша по зимнему лесу. До проходной ходьбы-то минут пять-семь, но что-то ноги отказали, стали подкашиваться. И вдруг сильнейший удушливый кашель, аж присел на месте. Встал, придержался за сосну, дыхание частое, грудь разрывается, боль не отпускает. С трудом вернулся домой.

Помню, приехала скорая, сделали укол в вену, скомандовали: «Одевайтесь». Две симпатичные девушки повели под руки: «В больницу». – «Может, не надо?» – «Надо, надо».
Городская больница – двухэтажный инфекционный корпус – была переполнена. Меня положили на кровать у стены тёмного коридора, на втором этаже. Поставили капельницу. Состояние совсем никуда, голова раскалывалась, руки, ноги не мои, глаза не открывались. В рот ничего не брал. Как справлялся по нужде, непонятно. С утра до вечера мимо меня сновала масса народу, туда-сюда.
Так прошло несколько дней и ночей.
Под самый праздник Новый год заметил, что поток посетителей иссяк, но началась беготня медперсонала с позвякивавшими сумками, полными бутылок шампанского и водки, как я сумел предположить.

Мучения

В глаза ударил яркий свет. Всё белым-бело. Это меня перевели в больничную палату, на 8 человек. Причём заняты были только две кровати, рядом со мной и в дальнем углу у окна. Нянечка, полная женщина с отёчными ногами, сама, похоже, не очень здоровая, протирала пол, разбирала постели. Бурчала: «Больные называется, отдых им здесь, на праздник выписались, потом опять все явятся». Я понял, что наступил Новый год.
Слышался родной голос Нины: «Зав отделением, скажите, где лечащий врач, где дежурный врач? Вот это что, тряпка?! Это грязь! А это бельё называется?» В ответ: «Я сама скоро отсюда уволюсь, найду другое место, где хоть как-то платят».

Нина принесла поесть, и жизнь сразу стала получше. Небо в окне, птички летают. Но чувствую, как лёгкие, бронхи, все внутренности страшно, неумолимо заполняются вязкой мокротой, надвигается нечто грозное, мучительное.
Всё ясно, заключение вынесено: бронхиальная астма тяжёлого течения с приступами удушья, с частыми обострениями и выраженными нарушениями функции внешнего дыхания.

И действительно, каждую ночь задыхался, надрывно кашлял. Сосед, дряхлый старик, высунется из-под одеяла, прохрипит: «Иди в коридор, там кашляй». Не возразишь.
В коридоре ни души. Тусклый свет ночников. Напротив, по другой стороне коридора, небольшой салон, отделённый от коридора стенкой из зелёной листвы. Странно, мелькнула мысль: такое ограждение называется решётка-трельяж; не шпалера, шпалера чаще в саду или на плантации. А помещение, видимо, когда-то было телевизионной комнатой, от которой остались только диван и два кресла. Да ещё декоративные, изящные деревца в горшках по углам. Хорошо, что не фикусы и не пальмы; не люблю.
Восхищаться бы красотой, но не до того. Хорошо хоть не холодно. Удушливый кашель разрывает грудь, впору на стенку лезть. Ходишь, бродишь туда-сюда. До утра. И когда уж совсем невмочь, падаешь на кровать свою в забытьи.

Днём врачей тоже не было. Иногда медсестра ставила мне капельницу.
И так все десять дней новогодних праздников-каникул.

После праздничка

Новогодние праздники заканчивались. Как и ожидалось, начали подтягиваться пациенты. Пришла врач, посмотрела, послушала меня. Наметили план лечения.
Вдруг. Я уже говорил неоднократно про это вечное “вдруг”. Наметилась какая-то суета, беготня. Входили, выходили люди; в соседних палатах – то же самое слышно было.
Во главе свиты важно появился в белом халате с бородкой, подержал рукой за спинку выбранной кровати: «Сюда!»; удалились. Мгновенно прибежали нянечки, медсёстры, сменили постельное бельё, положили новое одеяло, взбили подушку. Потом возникли нездешние стройные девушки, поставили вазу с цветами на тумбочку, за ними – мужчины с полными сумками, и рядом с цветами нарисовались фрукты и лакомства, что-то было аккуратно уложено внутрь тумбочки. Мы, обитатели палаты, созерцали всё это действо, изумлённо раскрыв рты.
Наконец, прибыла процессия с медицинской каталкой, на которой возлежал парень, интересный, русский, в фирменном спортивном костюме. Его переложили на кровать, вокруг него скучился народ, слышались характерные звуки и присловья типа: будь здоров, чтоб всё было тип-топ и нормалёк.
Но это было только начало. Не давая человеку опомниться, собрали консилиум врачей; что-то решали вполголоса. Поставили капельницу и всё что нужно. Наконец, дали человеку отдохнуть, поспать.
В последующие дни вокруг него продолжали кружиться всякие нимфы и наяды в накинутых белых халатиках, кормили чуть не с ложки; только слышно было заботливое: «Это можно. А это нельзя».

При ближайшем же приходе Нины я с вопросительным видом кивнул ей головой в сторону нашего знаменитого пациента. Нет, неизвестен и не знаком. И вообще вызывает отрицательные эмоции. – У меня тоже. Ну и ладно.
Вот он уже стал сидеть, ходить. Курильщиков быстро отвадил: Не курю.

Его история

И неожиданно, выделив меня из всех других, этот странный парень подсел к моей кровати и – не за один раз, а с перерывами на обед и сон – поведал мне свою трогательную историю. Которой хватило бы, скажем, на хорошую короткометражку.
Звали его Геннадий. Фамилии своей не назвал, да я бы её здесь и не стал приводить. Работал авиамехаником в составе базировавшегося на территории ЛИИ подразделения корпорации “МиГ”. Из нескольких вопросов ко мне я понял, что космической тематикой, да и вообще любой другой, кроме самолётной, он совершенно не интересовался, и все эти вещи, впрочем, как и остальные люди, были крайне далеки от него. Как говорится, я и только я.

Называл себя «хозяином» самолёта МиГ. Какого именно, точно не вспомню. В конце концов, это здесь и не важно. Из новостей слышал, читал про МиГ-21, МиГ-25, а отличить даже по виду не смогу. Главное, называл свой самолёт Геннадий так нежно, поэтично: «птичкой». Сдавал лётчику машину в полёт и принимал. Ухаживал за машиной, как за верным боевым конём. Ездил с машиной, куда прикажут, на разные авиасалоны, аэрошоу, показательные выступления по всему миру.

Рассказывал: где-то в Сингапуре поставили его самолёт на ночь на дальнюю стоянку. Приказали охранять. Вышел, справил малую нужду на колесо; глядь, на соседней стоянке – американский самолёт; дружная компания как раз выходила из него и шумно рассаживалась по местам в присланный за ними автомобиль; так эти гады, садясь, насмехались, делали «русскому» разные неприличные жесты.

Получилось так,  что со временем  его  перевели  на другой,  новый самолёт  той же марки.   Поехал лично на завод-изготовитель; там залез внутрь машины, осмотрел, убедился в наличии каждого устройства; забираясь в самые дальние углы, проверил все кабели на вид и на соответствие кабельной схеме; оценил визуально и наощупь важнейшие механические узлы и связи. Не забыл и про внешний облик, навесное оборудование. В общем, составил для себя полную картину самолёта.

Преодолев все препоны, сумел доставить самолёт в ЛИИ! И тут случился развал Советского Союза. Денег не стало, запасы топлива-керосина иссякли, лётчики ушли на другую работу, самолёт, не сделавший ни одного полёта в ЛИИ, заперли в ангаре, сам механик оказался не у дел.

И теперь мы подходим к кульминации истории.
Совсем недавно, где-то в середине декабря сидели все технари у ангара, “забивали козла” (домино). Вошёл мужик, распальцованный, с золотой цепью на шее. Предложил работу: перегрузить товар из фуры в грузовой самолёт, здесь недалеко, всё готово. Каждому по сто баксов. Сошлись на двухстах. Погрузка пошла, всё бегом. Разваливавшиеся картонные коробки с бутылками, фруктами приходилось тут же на ходу укреплять, заклеивать лентой, бутылки на руках носить. Потребовали увеличить оплату до трёхсот – не против. Сделали дело, рассчитались. Потные, мокрые до нитки, пошли греться, сушиться в местную каптёрку. Включили все обогреватели, не помогло.
Так и пришёл домой. Квартира в Жуковском. На валютную выручку накупил спиртного. Сел в комнате в кресло один, обложился бутылками, включил телевизор, да и не вставая провёл так все дни и ночи, там и спал. Начавшийся кашель, боли заглушал коньяком, виски. Заглядывавших в дверь увещевателей забрасывал бутылками, только осколки стекла летели кругом. Кровавые сгустки, «куски лёгкого», схаркивал в тазик на полу.
Наконец вернувшиеся из отпусков друзья связали его по рукам по ногам и на скорой привезли в больницу, сюда.
Врачи определили: обширное поражение лёгких, местами некроз. Нужна срочная операция.

Вот такая история. За всё время нашей с ним беседы, вполголоса, ни один из соседей по палате не проявил, даже внешне, никакого к нам интереса.
Я сам, не прервав рассказа ни охом ни вздохом, по окончании повествования счёл нужным сказать ему доброе слово: Ты здоровый, толковый мужик. Твоя история произвела на меня сильное впечатление. Молодой, справишься. Бросай пить. Жена, дети есть? Нет? Женись, заведи детей. Потребуй у начальства трудоустройства. Всё у тебя будет хорошо.

Меня подлечили, выписали. Геннадия готовили к серьёзной операции. Уходя, я пожелал ему удачи. Больше о нём я не слышал.

3. ЦБЭЛИС 1994

ЦБЭЛИС – Центральная больница экспертизы лётно-испытательного состава. В городе Жуковском.

Приступы

Вернулся я домой после лечения в городской больнице ослабленным, измученным, сгорбленным стариком с потухшим взором и шаркающей походкой – и страшно голодным. Нина принялась приводить меня в порядок и откармливать. Надо сказать, довольно умело и качественно.

В понедельник я явился на работу. Еле дошёл, неоднократно останавливаясь отдохнуть по пути. И Рудольф сразу меня “обрадовал”: по причине холода и простуды на Ухтомскую мне ездить не надо, наш стенд с моей компьютерной программой работает вполне нормально. Более того, задачу прицеливания местные специалисты перенесли на свой большой стенд, и наш стенд им скоро вообще будет не нужен. А наше руководство предприятия, воспользовавшись моментом, всю эту нашу «партизанскую» самодеятельность с ОКБ Камова в спешном порядке, так сказать, и приостановило.
Ну что ж. Официально никаких договоров, контрактов, планов совместных работ у нас с ОКБ Камова, действительно, не существовало, оформленных результатов проведённой работы не появилось. Работали мы с ними за свою зарплату. Спасибо от генерального Михеева получили. Что ещё надо?

Мы в своём отделе принялись с ещё большим рвением заниматься инициативной, в задел, работой по созданию настольных обучающих комплексов, наглядных учебных пособий и электронных комплектов эксплуатационной документации для лётчиков, моряков, персонала атомных электростанций.

Самочувствие моё оставляло желать лучшего.
И не желая того, на двадцать шестом году нашей совместной жизни, я причинил своей Нине очень большое огорчение, поставив её в неловкое положение.
Получилось так, что когда я попал в горбольницу, Нина пошла к главврачу поликлиники ЛИИ, спросила, почему не уберегли здоровье ответственного работника СОКБ-НИИАО и чего стоит хвалёная диспансеризация руководящего состава. На что главврач в ответ показал ей мою медицинскую карточку, где мои любимые – такие коварные – участковые врачи всё записывали: отпросился с больничного на работу, просил закрыть досрочно больничный в связи со срочностью работ и так далее. Сказать нечего. И тогда праведный гнев был обращён на меня: кем ты меня выставил, и где теперь эти твои срочные работы, кому нужны теперь все те твои «подвиги», и где теперь твоё драгоценное здоровье? Уж на что я смирный, так совсем присмирел, отмалчивался. Но Нина на этом не успокоилась, и досталось всем моим ближайшим «бездушным» друзьям-коллегам по работе, и всем моим «безответственным» начальникам. А мне в дальнейшей жизни обо всём этом то и дело, бывало, припоминалось.
СОКБ – Специализированное опытно-конструкторское бюро.
НИИАО – Научно-исследовательский институт авиационного оборудования.

Тем временем приступы астмы, особенно ночью, у меня учащались. Вызывали скорую на дом; медики приезжали беспрекословно, делали внутривенно магнезию. Немедленно открывался влажный кашель с выделением, извините за подробности, мокроты зеленоватого цвета да ещё с включениями в виде мелких палочек-зёрнышек тёмного цвета; мне поясняли, что это слепки с бронхов, застарелая мокрота.
Постепенно становилось легче; доктор и сестричка, по-человечески тепло и участливо побеседовав, удалялись.
День-другой, и всё повторялось.

Полагаю, в эти дни Нина совместно с лучшими своими подругами: Светой Калинкиной и Людмилой Плисак – повстречались и поговорили с нашими прекрасными друзьями – врачами ЦБЭЛИС – Валентиной Емельяновой и Марьяном Яромой. С ними мы постоянно и часто встречались на вечеринках, днях рождения в кругу нашего большого, дружного коллектива: Жулёвы, Берестовы, Дедеши, Никоновы и все-все. Теперь был другой повод: Что делать с Никоновым? Видимо, вопрос решился.
И вот 5 апреля 1994 года, во вторник, почти сразу после моего дня рождения, я отправился на лечение – в ЦБЭЛИС.

Марьян Степанович уже ждал меня в своём кабинете. Было обоюдное желание пообщаться один на один, что редко удавалось раньше:
– О, бель ами! Помню ту Вашу книжку Мопассана.
– Да вот же она, в ящике стола. Перечитываю. Теперь взялся за английский, но не идёт, французский мешает. Как Дима, пишет, звонит?
– Пишет. Всё хорошо.
– А Вовка не слушается. Впрочем, нам уже надобно идти к Валентине Васильевне, она у нас зав отделением (чуть заметная гримаса), ждёт нас. Обговорить план лечения.
Я никогда не думал, не догадывался, что у них какая-то своя субординация. Ну да ладно.
Напоминание:
“Милый друг” Мопассана (“Bel Ami” Guy de Maupassant).
Помнится, эту книжку я видел у Марьяна Степановича на базе отдыха в Дивноморском аж в 1981 году! До сих пор почитывает.

В кабинете у Валентины Васильевны ахи-охи продолжились. Проскочила фраза: «Теперь вот мы понадобились…» (Скрытая обида? Не поймёшь). Всё обсудили. Немедленно приступаем к лечению. Обещали друг другу сделать всё зависящее.

Высший класс

Марьян Степанович повёл меня в отделение. Лучший номер люкс. На одного. Санузел, душ. Рядом в коридоре пост дежурной медсестры.
Выписали лекарства. «Будем наблюдаться».
Рекомендовано откашливать мокроту в баночку, для анализа. Дверь оставлять на ночь приоткрытой, чтобы медсестра слышала.
Каждое утро Марьян Степанович обязательно спрашивал у медсестры: кашлял?, хорошо.
Горячий душ для облегчения дыхания, чтоб мокрота отходила.

Уж скоро и обед. Столовая небольшая, уютная. Столики на четверых. Мой столик в центре. За столом, кроме меня, сидели двое лётчиков, в летах, ждали результатов комиссии, хмурые и молчаливые: здравствуйте, приятного аппетита и более ничего; одно место за столом было пока не занято.
Кормили отлично. Полагалось делать заказ меню на завтра.

Спустя много лет, я подумал, что те двое мрачных товарищей за столом могли и не быть лётчиками. Ведь вот и я – какой я лётчик?! Не исключено, что имелся в наличии “маленький гешефт” больничной администрации. Или не маленький.
И опять же. ЦБЭЛИС я уже посещал – в 1990 году; правда, на другом этаже. И видел солидный документ платежа за моё лечение. А в описываемом 1994 году мне, тяжело больному, было абсолютно ни до чего. То есть, как оформлялись финансовые дела моего пребывания в больнице, мне было неизвестно.
Впрочем, какая разница.

Мне прописали массаж. Пошёл туда знакомиться. Огромный пустой зал, массажный стол посредине. Массажистка опытная: «Я для Вас Алла. Вижу, новичок в наших делах. Сразу предупреждаю, никаких вознаграждений и подарков, дорожу своим местом и репутацией. Вот карточка посещений, указаны даты и время». Похоже, она в одном лице была и врач-физиотерапевт, и исполнитель.
Массаж понравился.

В общем, всё это было как настоящий лечебный санаторий, насколько я его представлял себе.

Через несколько дней моего пребывания за нашим столом появился не кто-нибудь, а сам Анатолий Квочур, заслуженный лётчик-испытатель. С постоянным недовольным бурчанием: «Безобразие, посадили меня сюда на две недели. Мне что, делать нечего. Служба не ждёт. Чтоб – за три дня – провести все испытания, и снова за работу».
К каждому завтраку, регулярно, молоденький капитан приносил ему кипу документов; Квочур быстро просматривал их, что-то сразу подписывал и возвращал, что-то оставлял себе. Из своей папки отдавал подчинённому: «Я тут материал переделал, доведи его до ума сам и отправь, а автору сего пригрози моим указанием о неполном служебном соответствии, хех».

В скором времени нашего Квочура уж и след простыл. Место это так потом и пустовало.

Бронхоскопия

Марьян Степанович серьёзно занялся моим лечением. И пришёл к выводу: необходимо проводить эндоскопию лёгких и бронхов, на медицинском языке – бронхоскопию. Как он мне объяснил, это метод мониторинга и лечения слизистой оболочки бронхов при помощи специального гибкого зонда – бронхоскопа, вводимого внутрь лёгких через носовую полость. Делать будет профессионал высшего класса, врач пульмонолог и эндоскопист Гаврилов Кирилл Андреевич. (Фамилия, имя здесь мной изменены).

Просмотрев мою медицинскую карточку и выслушав мои пояснения, мой прославленный и знаменитейший врач пришёл в неистовый гнев и ярость: «Вы что там обалдели?! Зачем они повели тебя на гормонах? Как ты согласился? А, ну ясно, налили тебе неизвестно чего в капельницу. Идиоты. В результате посадили надпочечники на ноль, просто загубили их. Ладно, будем лечить».

Объяснил мне, как глотать носом зонд с проводочком. Попробовали. – Ужасно. Но получилось.
Он двигал зонд внутри,  наблюдал,  потом заливал в зонд лекарство  и  по нажатию спускового крючка  брызгал что-то там внутри.  Я всё терпел.  Лишь бы только выздороветь.
Он вошёл во вкус. На следующий день позвонил Марьяну: «Зайди». Зашёл. «Вон смотри, внизу слева. Да?» – «Да». – «Нажимаю курок. Нету?» – «Нету».
Он чистил мне лёгкие. А ночью всё снова накапливалось, душил жуткий кашель.
И так каждый день.

Весь день брожу не нахожу себе места, ни о чём не думаю. Только бесконечно длинный переход в соседний корпус. Притащусь, сижу, слышу невнятное бормотание: «О-о, чё-то сегодня побольше. Чё ел, ничего? Ладно, тогда начнём по новой».
Это чоканье засело у меня в голове.

Однажды, был вообще кошмар. Он копался у меня в лёгких, и вдруг погас свет; темень; писк приборов плавно перешёл на бас – и всё смолкло. Доктор рванулся к телефону: «Ты так-перетак опять выключил без предупреждения! У меня больной на ниточке висит еле жив. Включи немедленно, потом разберёмся». Всё включилось. Доктор медленно вынул приборчик из моих внутренностей и отпустил прийти в себя, до завтра.

Марьян видел, что я хожу уже подыхаю, и не без скандала прекратил эту пытку.
«Будем подбирать лекарства».

Знак качества

Моё состояние не улучшалось.
И когда трудно, начинается разброд и шатание.
Марьян начал тайком, исподволь жаловаться мне, что зав отделением Емельянова ничем ему не помогает, что она «незаконно» занимает свой пост, что у него почти готова диссертация, а ему не дают ходу, и всё потому, что он из Черновцов, с Украины.
Подумалось: мне только этого ещё не хватало, разбираться сейчас, кто где и кто откуда.

Однажды Марьян Степанович произнёс, как бы размышляя вслух:
«Где-то слышал, то ли читал, такое интересное. Лёжа на кровати, опускать голову и часть туловища через край кровати вниз, как бы в поисках тапочек. При этом ты сдавливаешь грудную клетку, у тебя сжимается область лёгких, задерживается дыхание, и состояние организма улучшается. Чтобы лучше разобраться в происходящих при этом процессах, мне надо будет как следует покопаться в медицинской литературе».
Явно описывал внешние проявления, без физиологии и медицины. Похоже, слышал он нечто относящееся к методу Константина Бутейко. Но, это всё тогда так и осталось втуне.

Нет, ну в конце концов, наши с Марьяном воля, напор и натиск всё-таки привели к благотворному результату. Чему-то я научился. Одно слово – лечиться – чего стоит. Я к медицине относился – сам не знаю как. Как писал Пушкин, мы ленивы и нелюбопытны. Знаю только “болит живот” и “болит в груди”. Где что, если нужно точнее, не знаю, и знать не хочу.
А тут Емельянова и Ярома вызывают меня в кабинет и с таинственным видом подготавливают меня. Одна говорит, я всю жизнь принимаю каждый день такие-то таблетки, другой – а я такие-то. И вот теперь Вам, меня по имени-отчеству, теперь надлежит принимать каждый день таблетки, которые мы Вам выписываем. – Как?! Мне?! У меня где-то похолодело, а где-то стало горячо. Ой, какая трагедия: каждый день на всю жизнь лекарство.
Кое-как смирился.

При выписке меня из больницы Марьян был рад как ребёнок. Нине он кричал: «Принимайте. Гарантия 100%. Даю знак качества».

Знак качества не продержался и месяца.
На майские праздники у меня опять началось обострение, вызывали на дом скорую. Никуда, в том числе, и на дачу я не ездил.
Лето было жаркое, мне было получше.
Осенью опять всё началось по новой. Скорая отвезла меня в больницу, всё в тот же двухэтажный корпус. Только теперь у меня была шикарная палата на двоих.

Врачи определяли: лёгкие у меня занимают всё пространство грудной клетки, однозначно бронхиальная астма.
Как-то зав отделением городской больницы вызвал меня к себе в кабинет и сказал: «Попробуем решить ваши проблемы на высшем уровне». И позвонил своему знакомому, в Москву, прямо при мне: «Слушай, тут у меня интересный экземпляр. Астма. Для показа студентам». И так далее.
Закончив разговор, он приказал мне: «Так. В понедельник. Вот адрес. С утречка пораньше, чтобы успеть до обеда».

На работе я рассказал всё своему начальнику Рудольфу Панкратову, и он вызвался отвезти меня на своей машине.

4. Пропедевтика

3 октября 1994 года, в понедельник, мы ехали в Первый Московский медицинский институт, в отделение пропедевтики (новое слово!), в приёмное отделение. Тёплый осенний денёк, по небу ветерок гонит тучи и облака. До института доехали быстро, там начали спрашивать; показывали нам всё не туда, запутались, заблудились. Вылезли из машины у похожего корпуса, кто-то заорал: бегом, туда за угол, скорей, а то они сейчас закрываются. У меня сильная одышка, воздуха не хватает, хочется присесть или прилечь; Рудольф хватает все мои вещички и тащит меня за собой: давай, давай, быстрее. Успели, спасибо ему.
Меня оформили всё как полагается, положили на лечение.
Палата большая, светлая, на восемь человек.

Обход 

Познакомился с врачами. Каждое утро медицинский обход, причём во главе группы была доктор, изумительно похожая на артистку Людмилу Касаткину в возрасте; мне казалось, она знала об этом сходстве и чуточку подчёркивала его.
Назначили мне лекарства, капельницы, дали баночку размером с майонезную, в которую следовало откашливать мокроту; за сутки баночка наполнялась почти до краёв. На каждом обходе содержавшуюся в баночке жидкость внимательно осматривали, уносили с собой, а взамен ставили на тумбочку пустую чистую.
Отмечали, что в начале лечения мокрота имела зеленоватый оттенок, а с каждым днём становилась всё более прозрачной, мутновато-серой.

После обхода медсестра с нянечкой приносили мне капельницу, умело вводили иглу в вену, открывали наверху крантик, и всё: «А теперь поспать». Вечером новая капельница. И так целый месяц.
Из всей палаты больше никому не ставили капельниц, у них были свои болезни и своё лечение. За всё время пребывания там ни с одним я не познакомился, не перебросился ни с кем даже парой слов.

Сходил проверил столовую, еда не понравилась.
И тогда, нежданно-негаданно словно ангел с небес, появилась красавица Валечка, студентка второго курса этого медицинского института, соседка с нашего двора по улице Осипенко города Жуковского, и стала каждое утро доставлять мне домашнюю еду, приготовленную моей Ниной. Валя вбегала в нашу палату, в своём белом нарядном халате, перед началом своих занятий, оставляла у меня на тумбочке всякой снеди на завтрак, обед и ужин, а то и записку от Нины, забирала “возвратную тару” и исчезала до следующего дня.
По выходным иногда приезжала Нина. Это уже был настоящий, радостный праздник.

Действо

Через неделю пребывания в клинике попросили моего согласия, чтобы ко мне приходили осмотреть и послушать студенты-медики.
И действительно, началось.
Судя по доносившемуся шуму, студенты под руководством преподавателя собирались в коридоре перед дверью нашей палаты. Входили небольшой группой, человек по восемь, с тетрадками в руках, все в белых халатах. Толпились около моей кровати, сначала опрашивали меня о моём здоровье. Я отвечал спокойно, сдержанно, диктовал, чтобы успели записать: возраст 56 лет, когда и как заболел – год назад, недолеченные бронхиты, как лечился – перечислял. Затем я с готовностью снимал пижаму, и они, каждый со своим стетоскопом, слушали мои лёгкие, в то время как я уже привычным, отработанным способом «дышал – не дышал». Более ничего. Они молча уходили, входила следующая партия студентов. Так сеанса три-четыре. До следующего дня. Иногда слышались не относившиеся к делу разговорчики какой-нибудь студентки с преподавателем: «Спросите меня ещё раз, пожалуйста». Или, было, один студент другому: «Вот здесь послушай. Бронхила атрофирована». (Насколько я помню). Тогда я подумал: «Какой неэтичный студентик».
Подходили послушать и моих соседей по палате.
Недели через две это мероприятие закончилось. Очевидно, соответствующий раздел учебной программы был пройден и студенты продолжили дальше курс обучения по другим органам.

Я бродил по коридору. Видел лестницы, ведущие на верхний и нижний этажи, по которым люди снуют туда-сюда. У меня совершенно не было сил ни подняться хоть на одну ступеньку, ни спуститься.

Стоя возле поста медсестры и ожидая выдачи таблеток как чуда выздоровления, я с завистью смотрел на молодую красивую девушку, радостно щебетавшую: «У меня ремиссия, у меня ремиссия». Хоть кому-то на этом белом свете хорошо. А у меня, выходит, обострение.

Королева

Я подходил к телевизионной комнате на своём этаже и издалека посматривал фильм или новости. Сидеть там не хотелось. Тянуло полежать на своей кровати.
Но оказалось, именно в это время, с 17-го по 20 октября 1994 года, с понедельника по четверг, английская королева Елизавета II посетила с визитом город Москву.
Ну что, я посмотрел, как на каком-то приёме за обеденным столом королева говорящим взглядом смотрела сверху вниз на сидевшего рядом Ельцина, а тот ей показывал, дескать, садись, чё ты стесняешься.
И потом как схватывались друг с другом пациенты-телезрители, видите ли, кто-то не то сказал. Так чуть не в драку, кто за алкаша, кто против. Первых, конечно, было явно в меньшинстве, двое или трое. И я сделал вывод, что “сторонники” лечатся в другой больнице.

50

За месяц лечения, как обычно, наступило некоторое улучшение. Стали говорить о выписке. Я предположил для себя, что на мне проводили медицинский эксперимент:  50 капельниц по две в день – что получится?
Выписали. Ходил на работу от улицы Осипенко через лес-треугольник до улицы Туполева (бывшая Речная). Отдыхал через каждые десять шагов. Помещение наше было в корпусе на втором этаже, невысоко. Обратно с работы шёл таким же путём. Обязательно нужно было посидеть на скамейке во дворе около пятиэтажки, где жили Виноградовы и Никулины. Стеснялся, вдруг увидят в окно: чего это он сидит.

А ещё мне показалось, что после 50 капельниц в вену за один месяц мои милые, мои умные сосудики стали боязливо, глубоко прятаться от страшных шприцов. Только серьёзным процедурным медсёстрам теперь удаётся найти, добраться до желаемой точки на моём локтевом сгибе. Я это тотчас отмечаю. А чуть только не самый опытный исполнитель, так сразу в панике начинает искать вены да хоть на моих пальцах.
И это не считая того, что от постоянного надрывного кашля у меня появилась бедренная грыжа. Что с ней делать, не вырезать же.

5. Пульмонолог

При выписке из клиники пропедевтики меня прикрепили к самому лучшему пульмонологу города – Марине Евгеньевне Зайцевой, врачу городской поликлиники. Принимал таблетки целестона. Врач выписывала бесплатный рецепт. Но в аптеке на улице Пушкина угол Чкалова повесили объявление: Бесплатных лекарств нет. Что-то в этом роде.

Я приходил на приём к врачу, и мы с ней вместе удивлялись, почему у меня появились чёрные пятна на руках, на ногах, на теле, наконец, на лице у правого виска. Непонятно. Через несколько лет предположил: кровоизлияния мелких сосудов под кожей; так или нет, не знаю.

Как-то раз в время приёма Марина Евгеньевна, так, на всякий случай, сообщила мне, что в Америке лекарства от астмы лучше, написала названия и рекомендовала попросить сына прислать мне. Я почти не удивился её осведомлённости, рецептик положил в карман, но ходу ему не дал, знал, что сын сам пока ещё не  вполне  там  устроен.

6. Бутейко

                                                                                         Иногда помощь приходит оттуда, откуда её не ждёшь.
                                                                                           (Фольклор).

Встречи

Как-то моя сотрудница Нелли И. рассказала мне, что у них дома некоторое время проживал легендарный доктор Константин Бутейко. Он излечил от бронхиальной астмы её маленького сына. Примерно так он говорил мальчику: «Ты мышка, а рядом ходит огромный страшный кот, который хочет съесть тебя; не дыши, а то он услышит, терпи». Примерно такими задержками дыхания и ещё чем-то вылечил ребёнка. Интересно.

А затем совсем судьбоносный случай. Шёл я, помню точно, от угла улиц Амет-хана и Гарнаева в сторону своего дома, а навстречу мне – мой добрый приятель Лёня Зимин. Привет-привет. Они семьёй тоже переехали из старого дома на улице Дугина куда-то сюда в новый дом на улице Чкалова. Мы на ты. И он мне: «Я слышал, у тебя эта самая астма. Я тебя научу. Не на улице же. Пойдём ко мне».
Лёня был лично знаком с Константином Бутейко. Который придумал волшебный метод, называемый методом Бутейко: не только влиять на мокроту задержками дыхания, но и удалять мокроту из лёгких, прочищать бронхи. Чтобы прочищать, нужно почувствовать, что где-то там скапливается, скопилась мокрота, и тогда движением носоглотки сделать что-то вроде шмыганья носом, но совсем другое, внутреннее, громкое, с почти неприличным звуком, похожим на хрюканье, только в горле; а именно, втянуть себе в горло мокроту и проглотить её; она не вредная, а может, даже и полезная.

Так мне толково всё Леонид Зимин рассказал, объяснил, показал.
Лёня сам сильно болел бронхиальной астмой, но научился «прочищаться», и теперь он у себя на строительстве дачи ворочает лопатой, размешивая бетон в железной ванне.
Спасибо тебе, дорогой Лёня Зимин, теперь я другой, почти совершенно здоровый человек.

Говорили, что врачу Константину Бутейко медицинские власти не разрешали лечебную практику, и он “шёл в народ”, лично применяя свой метод.  Даже жил в квартире у подопечных, если пускали к себе.
Конкретно, в городе Жуковском я знал двоих людей, близко знавших доктора Бутейко.

Воспоминание-вспышка

Солнечное весеннее утро. Звонок в дверь. Мы с Ниной выскочили встречать неизвестно кого и увидели на пороге чуть запыхавшуюся красавицу в модном спортивном костюме.
– Ой, Алка! Заходи, – вскрикнула Нина. Кивнула мне: «Это Алла Блынская, моя однокурсница. Сто лет не виделись».
Блынская Альбина Александровна, окончила Физфак МГУ в 1959 году, проживала в Жуковском, где именно, мы не знали.
– Нет, нет, заходить не буду. (Бывают такие люди). Это я бегом поднялась по лестнице. (Какая молодец!) Просто я узнала, что Женя дышит по методу Бутейко, и хотела бы проконсультироваться.
– Ну тогда вы поговорите, а у меня каша подгорает, – и Нина убежала на кухню.
– Слушай, Женя. Я тут делала зарядку в вашем прекрасном лесу, дышала по Стрельниковой. И подумала, дай к тебе забегу, узнаю, как дышать по Бутейко.
Я, конечно, был не против, хотя видел Аллу в первый раз в жизни. Объяснил:
– Дыхательная гимнастика Стрельниковой – это, в основном, для здоровых людей, артистов, спортсменов. (Не вдаваясь в подробности). А методика Бутейко – это для людей почти что при смерти. Не дышать, не кашлять, вычищать мокроту из лёгких. Требуется изучение с методистами. Могу дать брошюру…
– А-а, понятно, – прервала. – Ничего не надо, всё ясно, спасибо. Хотела тебя пригласить на солнечной поляне позаниматься. Но всё поняла. Я побежала.
Больше мы не виделись.

О нём

Решил почитать, немного разобраться.
Константин Бутейко (1923-2003) – серьёзный врач и учёный, недооценённый на Родине, гонимый официальной медициной, врач жёсткий, как сама жизнь, и лозунги у него такого типа: «Дышите глубже – умрёте быстрее».
Его метод лечения астмы применим для серьёзной стадии болезни, когда грозит астматический статус (status asthmaticus) – необычный по тяжести разрушительный приступ, при котором накапливается в бронхах огромное количество мокроты, не хватает воздуха, больной задыхается, дышит всё глубже и глубже, мокрота пузырится и расширяется, возникает удушье и возможна смерть. Подобные случаи известны.

Важнейшая рекомендация доктора Бутейко больному астмой, довольно парадоксальная на первый взгляд: если не хватает воздуха и хочется вздохнуть поглубже, то, по Бутейко, не дыши, сделай над собой усилие, и через некоторое время состояние улучшается, наступает облегчение.
Законы физиологии объясняют пагубное, ядовитое действие глубокого дыхания и обосновывают разработанный доктором Бутейко метод волевой ликвидации глубокого дыхания (ВЛГД). Фактически удалось открыть основной закон смерти: чем глубже дыхание, тем сильнее болезнь и ближе смерть.

На мой взгляд, есть три уровня методических рекомендаций разной сложности.
1) Первый уровень рекомендаций выдают прекрасные врачи, но в некотором смысле дилетанты в данном вопросе; это можно назвать механистическим подходом, это своего рода дыхательная гимнастика, принудительное сокращение времени вдоха, на мысленном временном графике дыхания “вдох-выдох”.
Вообще, это помогает, когда “человеку плохо”, не можешь продохнуть; тогда начинаешь управлять дыханием ритмично, через силу: вдох не более 2 секунд – затем медленный выдох – снова вдох не более 2 сек. – медленный выдох; через некоторое время “отпускает”.
Не следует путать дыхательную гимнастику, которую можно делать почти постоянно в течение дня, и оценку “контрольной паузы” – тест, который проводится раз-два в течение дня: сколько времени не можешь дышать после выдоха; если 5-10 сек. – это, считает “жестокий” Бутейко, на грани смерти (жуть!).
Таблицу Бутейко “контрольная максимальная пауза – состояние организма” я видел в тонкой брошюре, ныне она широко известна.

2) Второй уровень рекомендаций: поверхностное дыхание. Рекомендуется дышать ламинарно, над поверхностью мокроты, не пузырить её, согревать носоглотку, бронхи, насыщать организм живительной углекислотой, питаться ею, убирать из организма яд – кислород.
Бутейко повторял: «Не зря говорят, перед смертью не надышишься; если человек часто дышит – близко смерть».
Его идея: глубокое дыхание, как и кислородные подушки – это настоящая отрава, сжигание, разрушение организма. Нежелательны также расширения бронхов, например, с помощью ингаляторов; нужно, наоборот, сжимать бронхи, выдавливать мокроту. Больному иногда делают внутривенные инъекции магнезии, капельницы, даже бронхоскопию с механической очисткой бронхов – всё это, считает Бутейко, плохая помощь, “медвежья услуга”.

3) Третий уровень рекомендаций – очищение бронхов путём дыхательной гимнастики, согревания, направленного движения воздуха в бронхах, чтобы вызвать перемещение мокроты вовне; при этом следует находить правильные положения тела, головы, поворачиваться, прислушиваться к звукам внутри; если слышишь подсвистывание – ещё уменьшай интенсивность дыхания; желательно, чтобы мокрота выходила через нос, но если это трудно, не получается, не хочется – делай резкое движение в горле, при этом происходит неприличный звук типа хрюканья, и глотательным движением мокрота переводится в желудок, глотается. Это делается многократно, часто почти непроизвольно, пока чувствуется в этом необходимость.
Кашель в этом и в любом случае недопустим; нужно перебороть себя, вплоть до конвульсий и сотрясания всего тела.
Был классический вопрос к Бутейко: Как правильно кашлять? – и классический по жёсткости ответ: Никак.
Здесь, видимо, подразумевается: если уж невтерпёж, то кашляни один-два раза как угодно, но нужно понимать, что этот кашель нарушает всю твою стройную систему дыхательных упражнений, это как катастрофа организма, срыв, за который нужно внутренне морально себя казнить; утешение лишь в том, что через рот при этом вышло какое-то количество мокроты. А если выдержал, не кашлянул, это твоя моральная победа – мокрота сама перетекла куда-то в нужное место.
Примечание: Видимо, всё это возможно при сильном здоровом сердце.

Допустимы также рассуждения о применении лекарств при методе Бутейко, о застое крови в теле, о массаже, физических упражнениях и других физиотерапевтических процедурах.

Повторю: это всё рекомендации доктора Бутейко.
Прямо, без обиняков замечу, что сам я, простой инженер, ни в коем случае не допускаю, даже в мыслях, давать кому бы то ни было советов по лечению болезней. Упаси Бог! Но если кто-либо почерпнёт для себя что-то полезное из изложенных выше моих воспоминаний и размышлений, я буду только рад.

Вот такие были те два года моей жизни.

А впереди меня ждали ещё новые приключения.
Автомобильная авария всей семьёй втроём. Падение из окна второго этажа на даче и перелом позвоночника; длительный авиационный перелёт в другую страну в медицинском корсете. Астматическая ремиссия и возможность утренних пробежек, отжиманий, подтягиваний.
И внуки, ой!
Но это всё составит тему отдельных моих рассказов.

Приложение

Интервью с Константином Павловичем Бутейко
Это был 1982 год.
Опубликовано в книге “Метод Бутейко. Опыт внедрения в медицинскую практику”, Москва, издательство “Патриот” 1990 г.
ИНТЕРВЬЮ С КОНСТАНТИНОМ ПАВЛОВИЧЕМ БУТЕЙКО (subscribe.ru)

https://subscribe.ru/group/nemnogo-teorii-i-mnogo-prakticheskogo-opyita-po-uluchsheniyu-zdorovya-formyi-tela-i-tsveta-kozhi-litsa/15447761/