Озеро Большое Алло

Выше всех в Фанских горах расположено озеро Большое Алло. К нему ведет перевал Двойной. Высокий, труднодоступный, ведущий к вершинам Сахарная голова, Москва и пик Александра Блока. Спуск с него по крутому, даже летом нетающему леднику. Горе тому, кто вздумает спускаться с него на «пятой точке», ибо путь ведет в ущелье Зиндон, что переводится с таджикского «тюрьма». Да не простая тюрьма, а яма, куда еду и питье спускали узнику на веревке. Вот и каньон Зиндон – узкое ущелье, зажатое высокими отвесными скалами. Может быть, об этом пел Визбор: «Путь к леднику, что стенами из камня зажат». А в конце пути открывается фантастический вид на озеро. Не очень большое, но очень глубокое и холодное. Словно огромный каменный корабль вплывает в него скала, и снег на ее вершине похож на белый парус. По каменным полочкам осторожно перебираемся на другой берег. На стоянке занимаемся обычными делами: дрова, костер, обед, отдых. Но куда бы я ни пошла, всюду за мной следовал, явно пытаясь поговорить наедине, самый красивый мужчина группы. Не только красивый, но и всячески интересный: инженер из Мытищ, играет на гитаре, знаком с Визбором. Это был мой дебют в роли инструктора. А накануне, когда я шла еще стажером, мой наставник говорил: «Самое опасное в походе – влюбиться в какого-нибудь туриста или просто выделить кого-то своим вниманием. Пострадает дисциплина, нарушится товарищество, а на сложном маршруте это беда». Я купила себе кепочку с большим темно-прозрачным козырьком, сквозь который я разглядывала всех, не выдавая своих пристрастий. Говорила мало, больше слушала (а послушать было что), держала дистанцию. Только вечером у костра пела песни, смеялась до слез, читала стихи, рассказывала легенды, делилась восторгом от увиденного днем. Но всячески избегала любых проявлений внимания. А этот, как назло, преследовал меня: «Мне нужно тебе кое-что сказать», «Нам надо поговорить». — Так и говори при всех. — При всех не могу, тема больно деликатная. — Тогда поговорим после похода. — Что ты, я не доживу. Однажды он застал меня в палатке одну, я разбиралась в аптечке. — Ну, наконец-то, только ты можешь спасти меня. У тебя все для этого есть. Я замерла, не в силах больше отказываться от удовольствия услышать признание. И услышала: — Мне очень неловко, стыдно даже, но я больше не выдержу. Ты видишь, я истаял весь, еле хожу и ночами не сплю, каждый час просыпаюсь. У меня диарея. И выскочил из палатки. Я задумалась, лихорадочно перебирая в памяти все знакомые мне языки. Я ведь филолог, и признание в любви мне известно на десятке языков. Но такого слова не вспомнила. Тут в палатку буквально ввалилась разгневанная дама, которая очень ему симпатизировала, и прошипела: — Что он тебе сказал? — Он сказал, что у него диарея. — Бедняжка! И что ты ему посоветовала? — Подождать конца похода. — Дура! Диарея – это же понос!

В начало

Далее