Первое впечатление детства, точно привязанное ко времеии, относится к декабрю 1934 года. Мне пять лет. Закончился рабочий день, на улице стемнело. Мое внимание привлек странный отсвет в окнах! Посмотрел на улицу и увидел зрелище: по проспекту Газа (Старо-Петергофскому) текла сплошная молчаливая людская река с факелами в руках. Пришел папа с работы и сказал, что сегодня в Смольном убили Кирова, Убили фашисты. Такова была первая версия.

Позднее я часто слышал это слово – «фашисты» которое сопровождалось другим словом «война». Фашисты не скрывали своих захватнических намерений. Итальянские фашисты вели войну в Абиссинии (Эфиопии), немецкие – в разных странах Европы (Чехия, Польша, Бельгия, Франция и аншлюс Австрии). Испанский фашист Франко поднял вооруженный мятеж против республиканского правительства и победил, благодаря помощи немцев. Вообще, обстановка в тридцатые годы была такой, что люди в любой момент ожидали начала большой войны.

Что такое война? Я представлял ее по художественным фильмам и, прежде всего, по фильму «Чапаев» лихие всадники с шашками наголо, тачанки и прочее. Всё это привлекало своей романтичностью. Но вот я увидел настоящую современную войну в кинохронике. Фашистские «юнкерсы» бомбили Мадрид… Падают бомбы, по улице бегут куда-то люди, в основном женщины и дети. Вот бомба попала в многоэтажный дом. Он на глазах осел, как будто был из песка, и превратился в груду битого кирпича. Это было страшно.

Война была неизбежна, но когда? Заключение пакта о ненападении с Германией было неожиданным. Этот договор отодвигал начало войны на два-три года. Вce немного успокоились. Вот тут-то война и началась.

Май 1941-го года. Мне только что исполнилось пятнадцать лет. Наконец-то закончен учебный год. Нагрузка в музыкальной школе при консерватории повышенная. Устал, но теперь можно отдохнуть, как всегда, в деревне, в сорока километрах за городом Луга, где не было ни радио, ни телефона, ни электричества. Лето стояло удивительно жаркое. Урожай обещал быть таким, каким бывает раз в двадцать-тридцать лет.

В воскресенье почти все взрослые ушли в соседнюю деревню на какой-то престольный праздник. Мы, дети, получили полную свободу и резвились, как могли. Но вот под вечер мы услышали вдалеке какие-то странные звуки. Они медленно приближались. Долго не могли понять, что это такое. Наконец-то поняли, что это общий женский плач, скорее вой. Это возвращались люди с праздника. Они узнали, что началась война с Германией. Вот так для меня и началась война.

Первые дни были бурными. Прошла мобилизация. Колхозный скот и трактора угнали в тыл. Оставшиеся женщины и дачники, в том числе и дети, на полях. Всё затихло. Как идет война, где фронт – мы не знали. Моя мама поехала в Ленинград узнать обстановку и решить, что делать дальше. В городе выяснилось, что не так все тихо и хорошо. Музыкальная школа эвакуировалась, но собрали только тех учеников, кто отдыхал в городе или пригороде.

На семейном совете решили, что в деревне безопаснее, а если будет второй эшелон эвакуации школы, то отец даст телеграмму. Мама вернулась в деревню, а там всё та же тишина. Из района шли указания: работать, работать и все. Спустя месяц пришла телеграмма: «выезжайте немедленно». Нас это не особенно напугало. Ведь все ясно – школа эвакуируется: второй эшелон. Поезда уже шли только до Луги. Оставалось идти на автобус до шоссе, а это двадцать километров. Пошли… И чем ближе к шоссе, тем больше появлялось признаки войны: в небе летали самолеты, в панике эвакуировались сельсоветы и так далее.

На шоссе в деревне Заполье узнали, что автобусы уже не ходят. Решили отдохнуть от жары в тени и возвращаться обратно. Вдруг мимо нас пронеслась трофейная машина. С этой машины упала аварийная цепь. Машина проскочила по инерции метров пятьдесят и остановилась. Я быстро бросился к ней, попросил взять нас с собой до Луги, и наши солдаты согласились.

Под Лугой около селения Городец над нашими головами завязался воздушный бой: около десятка наших истребителей И-16 и немецких «мессершмидтов» выстроились в круг. Вдруг из этой огненной карусели вывалился немецкий самолет. Он, пикируя, быстро терял высоту. Мы были уверены, что «мессер» подбит, но он над самой деревней вышел из пикирования и ушел, то есть сбежал. Конца боя мы не видели.

Лугу бомбили. Никак не могли купить билеты на поезд, так как воздушные налеты следовали один за другим почти непрерывно, а людей из очереди разгоняли, заставляя укрываться в «щелях». Наконец начальник станций понял, что идет война и надо спасать людей. Он разрешил посадку без билетов. Выехали во время воздушного налета. При движении поезда вдоль состава барражировал истребитель.

В Ленинград приехали часов в пять утра на Варшавский вокзал. Транспорт еще не работал. Решили идти пешком без вещей, благо это недалеко – до кинотеатра «Москва». После недавней стрельбы и бомбежки в городе меня поразила тишина, порядок и, конечно, воздушные аэростаты заграждения в небе. На душе стало спокойно. Привычный облик любимого города успокоил, вселил уверенность, что всё будет хорошо.

Через двое суток после нашего отъезда деревню, где мы отдыхали, заняли немцы, но это я узнал уже после войны.

Вот так для меня началась война, а слово «блокада» тогда я еще не знал. Всё еще было впереди.

Обстановка в городе до 8 сентября оставалась спокойной (до крайней мере мне так казалось).

Иногда объявлялись воздушные тревоги, но люди всерьез их не воспринимали, то есть ни один самолет немцев над городом не появлялся. Только после войны я узнал, какой ценой достигалось это спокойствие: наши истребители перехватывали бомбардировщики противника на подступах к городу и заставляли поворачивать обратно.

В городе ввели затемнение: окна все зашторены, на улицах все лампочки синие. Все это было нам знакомо со времен Финской войны.

Никаких изменений в магазинах я не замечал: в витринах лежали конфеты, плитки шоколада и прочее. В кинотеатрах шли фильмы, в том числе новые: «Маскарад», комедия «Антон Иванович сердится». На время тревоги зал приходилось покидать.

Постепенно город стал приобретать фронтовой вид. В узловых точках города появились бетонные доты (некоторые из них и сейчас сохранились, например, у входа на Красненькое кладбище). Многим окна на первых этажах заложили кирпичом. В этой кладке оставили амбразуры для пулеметов. Одно: такое окно оставалось замурованным до конца 60-х годов (на Среднем проспекте В.О., между 9-ой и 10-ой линиями). На улицах появились противотанковые «ежи» (сваренные крест-накрест двутавровые металлические балки) и «надолбы» (железобетонные пирамиды). У Калинкина моста от пожарной части до набережной канала Грибоедова построил кирпичную стену. В случае уличных боев каждая водная преграда (река, канал) должна была стать рубежом обороны.

Многие гражданские люди направлялись в Ленинградскую область на строительство оборонительных сооружений. Многие добровольно ушли на фронт. Мой двоюродный брат окончил спецкурсы (ему еще не исполнилось восемнадцати лет) и был заброшен в составе диверсионной группы на оккупированную территорию Ленинградской области.

В начале сентября фронт приблизился вплотную к городу.

Восьмого сентября днем немцы бомбили город. Бомбы рвались далеко от нашего дома. Появился огромный черный столб дыма около перекрестка Обводного канала и Международного (Московского) проспекта. Это горели Бадаевские склады продовольствия. Вечер прошел спокойно. Лег спать часов в десять, а около двенадцати меня разбудили родители. Первые секунды не мог ничего понять. Стоял неимоверный грохот, он был кругом. Бомбили наш Ленинский район: порт, завод Марти. Испугался ли я? В обычном смысле нет. Скорее, это был шок: острое ощущение холода (но сентябрь был очень теплым) и зубы стучали – нервная дрожь. Весь налет простояли на парадной лестнице. В городе появились первые разрушенные дома. Нa проспекте Маклина и проспекте Декабристов бомба попала в знаменитый дом-сказку, оформленный по рисункам Врубеля. Половину дома отрезало, как ножом, и она лежала в развалинах, а на уровне четвертого-пятого этажа на уцелевшей стене, за что-то зацепившись, висела детская кроватка.

Разбит был и небольшой двухэтажный домик на проспекте Огородникова. Незадолго до этого мама сдала в ремонтную мастерскую, находившуюся в этом доме, примус. К нашему удивлению мы его получили, и он служил нам несколько лет и после войны.

Воздушные налеты стали регулярными, с чисто немецкой пунктуальностью: каждый день в семнадцать часов и с перерывом вечером и ночью. Самый сильный налет был 19 сентября. Казалось, небо обрушилось, а бомбы рвались повсюду. Наш старинный дом с почти метровыми стенами сотрясался от основания до крыши, на которой в то время дежурили, как обычно, мои родители (надо обезвреживать зажигательные бомбы).

Ту ночь я провел в бомбоубежище. Как ни странно это выглядит сейчас, но в бомбоубежище мы – ребята – со временем стали ходить не только для защиты от бомб, но и для обмена книгами. Читал много. Эта отвлекало от окружающего ужаса и в какой-то степени подавляло чувство голода, на время, конечно.

Одна из обмененных книг меня потрясла. Ничего подобного ранее я не читал. Имя автора в то время мне ни о чем не говорило – Ги де Мопассан.

Противник применял и меры психологического воздействия. К стабилизаторам фугасных бомб прикреплялись сирены, издававшие дикий вой. Впечатление было такое, что бомба падает прямо на тебя. Наша соседка, заслышав такой вой, каждый раз приседала и прикрывала голову противогазной сумкой. Скорее всего, она понимала бесполезность таких действий, но ничего с собой поделать не могла.

Как-то немцы сбросили на город листовки, где говорилось, что в следующую ночь будут бомбить Кировский и Ленинский районы. Мама решила отправить меня к родственникам на Фонтанку. Они жили в доме рядом с банком, где было хорошее бомбоубежище. Мама дала мне рюкзак с парой белья и простилась как перед смертью. Но уехать я не смог – все трамваи были переполнены. Люди сидели даже на крыше. Вернулся домой. Решили умирать вместе. А наступившая ночь в нашем районе бала одной из спокойных, в банк же на Фонтанке попала фугасная бомба.

Разрушения в нашем микрорайоне (около кинотеатра «Москва) увеличивались. Бомба попала и пробила насквозь мост через Обводный канал на проспекте Газа, горел «Красный треугольник», упала тяжелая фугасная бомба на углу проспектов Огородникова и Лермонтовского, но, к счастью, не взорвалась. Её пытались обезвредить, но по мере откапывания она проваливалась все глубже. В начале 60-ых годов на этом месте началось строительство гостиницы «Советская», Вот тогда ту бомбу и достали.

Как-то вечером налет затянулся часов до двенадцати ночи. После отбоя все жители квартиры собрались на кухне около теплой плиты. Вдруг тишину разорвал оглушительный взрыв. Где-то в облаках затерялся бомбардировщик, ПВО его не заметили. Утром узнали – разрушен дом на проспекте Газа через три дома от нашего.

А вот объявилась еще одна напасть. Было это в октябре или начале ноября. Сидел днем на кухне и вдруг услышал сильный приближающийся свист и затем взрыв. Так начался артиллерийский обстрел нашего района.

Помимо бомбардировок и артобстрелов города, все больше надвигалась другая проблема – голод. Норма выдачи хлеба постоянно уменьшалась, во второй половине ноября выдавали по иждивенческой карточке всего сто двадцать пять грамм хлеба, да и не хлеб это был, а какая-то смесь из различных наполнителей и суррогатов с небольшой добавкой муки. Домашние запасы продовольствия кончились. Начался настоящий голод.

Кроме того, в декабре перестал работать городской транспорт, в жилые дома перестали подавать электрический ток, водопровод и канализация тоже перестали работать. Жизнь потеряла все привычные формы, она стала невыносимой, но люди все же продолжали не только жить, но и работать. Сейчас все это не укладывается в голове.

На всю жизнь остался страх голода. Что помогло выжить? Дисциплина. Это заслуга моих родителей. В нашей семье питались строго равномерно. Никогда не ели всухомятку.

В начале мая 1942-го года мы эвакуировались с Кировским заводом, на котором работал мой отец.

Далее

В начало