Когда началась блокада, мне было уже пять лет, а брату Борису – три с половиной года. С нами была и наша мама…

Сейчас мне шестьдесят восемь лет, и я до сих нор не могу забыть то время. Казалось бы, почему?

Хватило ведь того, что всякие сирены, будь то скорая помощь, или пожарная машина, или тревога, заставляли постоянно вздрагивать…

Достаточно и того, что гудение самолётов и свист падающих бомб били по детским нервам. Немного, но кое-что я всё-таки помню: детская память, обострённая голодом и холодом, надолго сохранила воспоминания о тяжёлых днях сурового блокадного времени…

Маме сейчас восемьдесят семь лет, но для нее блокада – самая впечатляющая часть жизни, хотя и самая короткая…

С интересом относятся к её воспоминаниям внуки и правнуки. Из литературы о 900-х Ленинградских днях блокады, что попадала мне в руки, я знаю про героизм жителей, про отвагу воинов, защищавших город, про подвиги рабочих на предприятиях, про колоссальную нагрузку, выпавшую на долю советских организаций, руководивших обороной. Знаю я и то, что к сентябрю 1941-го года в городе оставалось более миллиона иждивенцев: женщин, стариков, больных, детей, в число которых входили и мы трое. Эти люди создавали дополнительные трудности осаждённому городу. В чём же был героизм этого миллиона жителей? Сколько же из них выжило? Да и как, собственно, выжили мы трое? Лучше всего, пожалуй, пока ещё не поздно, поподробнее расспросить об этом нашу маму: «Мама, как же нам – тебе с нами, удалось выжить? Может быть, у тебя были запасы продуктов и дров?» И мама рассказала, что никаких запасов не было и в помине, так как война началась внезапно…

Она устроилась на работу в Свердловский промкомбинат, который с первых же дней войны стал выпускать гранаты-лимонки и обмундирование для Советской Армии. Мама работала начальником отдела кадров и по совместительству – начальником спецотдела, а по статусу этих должностей была и начальником штаба МПВО предприятия. Ей по всем этим занимаемым должностям полагались две рабочие продуктовые карточки! И конечно, это здорово поддерживало нас. А маме приходилось нелегко, ибо она находилась на казарменном положении, а мы оставались одни под присмотром Зинаиды Филипповны Стукаловой – нашей доброй соседки. У той у самой было двое детей: Идочка и Алик, нашего же возраста…

Маме часто приходилось пешком добираться с работы с 13 линии В. О. на улицу Рентгена, чтобы нас проведать… Отец наш находился в действующей армии на фронте…

Безусловной необходимостью того времени являлось исключительно бережное отношение к хлебy – основному продукту питания, каждой его крошечке: именно каждой крошке. Хлеб делили на несколько частей и каждую часть съедали в строго определённое время…

«Мама, может, знакомые или родные помогали нам с продуктами и дровами? Или было несколько посылок от отца с фронта?» И мама отвечала: никаких родных у нас в городе в то время не было, а знакомые были, но они ничем помочь нам не могли, потому что сами находились в тяжёлом положении. От отца с фронта была одна-единственная посылочка с краснофлотцем Сашей – одна красноармейская буханка чёрного хлеба».

А вот что ещё помогало выживать, так это обмен нажитых вещей на продукты, когда приходилось расставаться со всем, что представляло хоть какую-то ценность и даже с кабинетным роялем…

Частые воздушные налёты, обстрелы дальнобойной вражеской артиллерии, постоянное бегание в бомбоубежище, многочасовые очереди по отовариванию продуктовых карточек – вот будни ленинградской блокады. И конечно, неуёмная радость – весточка с фронта, от отца – значит, жив, бьётся с фашистами: от этого дышать и нам становилось намного легче!

Перед самой войной родители хотели сделать ремонт и разделить большую комнату на две; купили столярный клей, олифу, обои. Так вот, война распорядилась иначе: почти все эти стройматериалы были нами благополучно съедены…

Мама кормила нас регулярно и иногда даже по три раза в день, умудряясь находить для этого продукты: по чуть-чуть хлеба и по несколько ложек затирухи из капустных листьев или дуранды, заправленных тем самым столярным клеем или олифой – вкуснятина необыкновенная. В обязательном порядке подавался пустой кипяток, еле подслащенный сахарином и немножко хлеба…

Мама не разрешала спать днём (можно было и не проснуться) и сама старалась укладывать нас только на ночь… Уходя на работу, давала нам задания: собирать всякий хлам для печки-буржуйки, прибираться в комнате или ещё что-то… Заставляла нас ходить в детский садик, пока он ещё работал, и в детскую консультацию за молочной смесью, пока давали и пока мы могли двигаться…

Никогда не замечал, чтобы мама плакала или охала при нас – она мужественно переносила все тяготы и лишения военной поры. Статная, красивая, молодая (двадцать четыре года), энергичная женщина, помню, вызывала восхищение у всех, с кем общалась, своей исключительной жизнерадостностью и добротой.

Война научила её многому, дала ей колоссальный жизненный опыт, позволивший ей в конечном итоге одной вырастить двух детей, мальчиков – дать им высшее образование, дождаться внуков и правнуков.

Далее

В начало