Сверху, снизу и с боков
Лев Михайлович Хохлов.
Народная хохма

В самом начале семидесятых пришло время А.А. Григорьева. Им были недовольны в Главке за безынициативность и некомпетентность. Это особенно стало заметно на фоне молодых, энергичных и хватких руководителей: Б.П. Бутрина, В.В. Казанского, Б.В. Филиппова, Г.Д. Тимофеева, которые все чаще и чаще подсмеивались над Григорьевым и теряли к нему уважение. Помню характерный эпизод в Главке. Обсуждался вопрос, какой компании отдать предпочтение для покупки конструкторской документации, оборудования и технологии для освоения производства на наших заводах средств вычислительной техники. Кажется, конкурентами были фирмы «Оливетти» и шведская «Фацит». Мы перекуривали в предбаннике, Казанский, он был тогда и.о. Главного конструктора, Филиппов и я. И я сказал, что выбрать нужно не то, что лучше, а то, что дешевле, потому что любая компания дает огромный толчок для развития наших технологических возможностей и материалов. «Мощная мысль» — сказал Казанский и намеревался уже донести ее до Сергея Фроловича Храпченко, начальника Главка, я спросил, а как же Григорьев?  и тут Казанский ответил: «Обойдется».

Короче говоря, Григорьев ушел к большому неудовольствию Шарая, который нутром чувствовал, что с уходом Григорьева настанут и для него нелегкие дни. Так и случилось. К нам был назначен молодой, высокий, выдвиженец Обкома КПСС, кандидат наук Лев Михайлович  Хохлов. Предсказуемость ламинарного течения кончилась, возникло в одночасье по разным причинам течение турбулентное. Все закружилось и завихрилось. Новая реорганизация, новые назначения.

Главным инженером вместо опостылевшего Марьева был назначен к большой моей радости Борис Владимирович Филиппов, всего месяц проработавший в должности начальника отдела. На мой взгляд, этим назначением правильные и оправданные поступки Хохлова закончились. Он был крайне авторитарен, не считался ни с кем. Но то, что он не собирался плясать под дудку Шарая, большинством оценивалось положительно, в том числе и партийцами. Интриган Шарай уже всем надоел.

Против Хохлова он тоже возглавил фронду. Я тоже фрондировал, но сам по себе. Мне не нравилась техническая политика Хохлова, которую он насаждал. Под влиянием и Адольфа Бухштаба – начальника отдела ЭКВМ, и вновь принятых специалистов Л.М. Хохлов постепенно ориентировал ГСКТБ на полупроводниковое производство. Это, конечно, было актуально для Министерства, страдавшего от отсутствия собственного производства элементной базы. МЭП – министерство электронной промышленности – давал нам крохи и неликвиды. Все лучшее шло, разумеется, на оборону.

Хохлов и его команда решили сыграть ва-банк и вышли с предложением построить под эгидой ГСКТБ собственный завод БИС – больших интегральных схем (полупроводниковых схем с высокой степенью интеграции). Министерство и Совмин этот вопрос решили положительно и ГСКТБ стало строить рядом, на Левашовском проспекте, новый завод, который в будущем должен был обеспечить БИСами все часовые заводы отрасли.

С этого момента та часть ГСКТБ, то есть основная его часть, которая занималась вычислительной техникой, стала второстепенной. Целыми рабочими неделями квалифицированные специалисты, в том числе главные конструкторы проектов, люди в возрасте, работали чернорабочими то на складах, которые находились в Ольгино, таская и перетаскивая доски, кирпичи, стальной прокат, алюминиевые профили, тяжеленные бутыли с химикатами, краской и бог знает еще с чем, то на строящемся заводе, делая то же, что и на складах. А потом еще заливали полы гидроизоляцией и даже стеклили окна.

Количественный состав ГСКТБ все разрастался и дошел уже до 1200 человек. Мест не хватало. ГСКТБ стало арендовать у города пустовавшие из-за нехватки детей школьного возраста помещения школ. Долгое время некоторые отделы, наш в том числе, работали то в Ольгино, то в здании школы на углу улицы Ленина и Большого проспекта Петроградской стороны, было и еще много подобных точек.

ГСКТБ теряло себя не только по тематике и задачам, но и по единству территории, что для функционирования коллектива, как единого, слаженного механизма, тоже важно.

Однако Шарай противодействовал Хохлову вовсе не поэтому, а из-за власти и авторитета, которые он терял. Хохлов с ним не считался совсем, хотя и был член партии. Борьба между ними достигла апогея на партийном отчетно-перевыборном собрании. Состав парткома мог решить вопрос противостояния. Тогда считалось, что если глава организации не попадал в партком, его судьба решалась почти однозначно. Как всегда, люди Шарая уселись по краям каждого ряда актового зала, чтобы запомнить или записать тех, кто был «против» или «воздержался» шараевского проекта решения. В счетную комиссию для подсчета результатов тайного голосования также вошли сторонники Шарая. Казалось, что он одерживает победу. Но результаты были неожиданными. Хохлов прошел в партком с большим запасом голосов. Райком тоже поддержал в этот раз Хохлова. Но Шарай не сдавался. Он организовал письмо против Хохлова с подписями, как бы, основных технических руководителей. Таких подписей набралось 26. Их прозвали «26 Бакинских комиссаров». Вот тогда я и понял, что подписывать письмо против кого-либо, пусть даже вполне доказательно, мерзко и подло. Письмо в защиту кого-нибудь еще куда ни шло. Мне не нравились ни тот, ни другой. Перефразируя слова Евтушенко: «Шарай – говно и Хохлов – говно, Хохлов недавно, Шарай давно».

Конечно, я передергиваю. Хохлов был несравненно выше и достойнее Шарая. Он был нагл, высокомерен и самодурен, но он же был и целеустремленным трудоголиком и шел к цели, не считаясь ни с чем и ни с кем, но специально он никого не уничтожал. Да, большинство из «подписантов» того злополучного письма рано или поздно ушли из ГСКТБ. Но ушли они как-то тихо и незаметно, без громких скандалов.

Деликатностью Хохлов не страдал. Как-то вскоре после своего воцарения он пришел к нам в отдел и стал пальцем проверять, есть ли пыль на кульманах. Пыль, конечно, была. Но Хохлов ее показывал всем, невзирая на владельца этого злосчастного кульмана. Я чуть не сгорел со стыда и возмущения и не только от пыли, но главное, от хохловского хамства.

Однако неприятие мной Л.М. Хохлова началось с издания им ряда приказов, регламентирующих, подобно стандартам, работу ГСКТБ. В этих приказах очень многое было непродуманным, скороспелым, да и просто техническим нонсенсом. И все же он был живым многоплановым человеком, и с ним было интересно. С Хохловым ГСКТБ вошло в фазу перманентной реорганиазации. Отделы размножались методом деления, упразднялись, возникали, появлялось много освобожденных начальников, которых тут же переводили на должности главных конструкторов проектов, поэтому в зарплате люди не теряли, а иногда даже приобретали. Так что рабочей силы для складов и стройки было хоть отбавляй.

Вскоре главным конструктором проекта с окладом в 220 рублей стал и я. Получив солидную прибавку и снова в размере 30 рублей и заняв сразу две должности: начальника сектора и ГКП, я тоже влился в самую высокооплачиваемую группу носильщиков и подметальщиков. Но я еще в нашем отделе был сравнительно молодой и воспринимал это, скорее, не как унижение, а как развлечение, а были ведь и Фельдман, и Матусевич, и Володько, которым это было физически не под силу. Хохлов же был неумолим и шел к цели напролом. Нам всем казалось, что строительство завода было для Хохлова лишь стартовой площадкой для следующего взлета в карьере. Метил он, вероятно, в заместители министра, во всяком случае, его отношения с С.Ф. Храпченко, начальником нашего Союзсчетмаша, явно испортились.

Храпченко этот завод был совершенно не нужен. Он понимал, что строит его для чужого дяди, для другого главка. Назревал большой скандал. И, в конце концов, мотивируя тем, что необходимо укрепить научно-технические кадры ПО ЛЭМЗ и службы СЧПУ – систем числового программного обеспечения металлорежущих станков, ГСКТБ в 1980 году было разделено на две части по 600 человек в каждой. ГСКТБ осталось при заводе БИС, а всех, кто занимался разработкой вычислительной техники во главе с Б.П. Бутриным, то есть те, кто и создавал ГСКТБ, перевели на ПО ЛЭМЗ и был создан ВНИКИ СЧПУ. А мы-то думали, что НИИ будет на базе ГСКТБ и даже придумали шутливое название – НИИБИС. Может именно этого и испугались.

На самом деле никакого усиления направления СЧПУ не произошло. Во-первых, нас никто там не ждал. Во-вторых, у нас не было специалистов в этой области, требовавшей совсем других, специфических знаний и в электронике, и в программировании, и в знании мира  металлорежущих станков с программным управлением. Нельзя быть специалистом во всем. Некоторые наши программисты и системотехники решили было вникнуть в проблему, но это было неумным шапкозакидательством, и ничего путного из этого не получилось.

Направлению вычислительной техники был нанесен и еще один удар -  мы лишились Опытного производства, а без этого все наши разработки повисали в воздухе. Долевое участие совместно с ГСКТБ в нашем (бывшем нашем) Опытном заводе осталось на бумаге. Мы там скоро стали чужими. Чужими мы остались и для ПО ЛЭМЗ, несмотря на то, что руководство завода и института относилось к нам хорошо.

И все-таки Лев Михайлович Хохлов был из породы победителей. Он был, по выражению Л. Гумилева, человеком пассионарным. Эти люди создают коллективы и ведут их за собой, ибо пассионарность заразительна. Она работает, как электричество, индуцирующее ток в соседнем проводнике.

Завод, красивое здание на углу Левашовского проспекта и Ладейнопольской улицы, был построен, начал работать и выпускать микроэлектронные схемы для нужд Минприбора, главным образом для часовых заводов министерства. ГСКТБ стало этот завод обслуживать технологически и разрабатывать новые чипы. Образовался «Электронприбор».

В цехах нового завода было много японского оборудования. Удивительное дело. Япония – маленькая страна, теснящаяся на островах, не имеющая собственных полезных ископаемых и ресурсов, сумела создать замечательную промышленность от автомобилестроения до передовой электроники. Страна, которая завалила мир высокотехнологичными товарами от телевизоров до принтеров и электронных вычислительных машин, продает не достояние своих детей и внуков, а труд, который возобновляется вновь.

Далее

В начало