Я немного забежал вперед и сейчас хочу вернуться в конец шестидесятых – начало семидесятых годов.

Рождение Левушки, как ни странно, было событием только для нас с Ларисой, ну и, конечно, для бабушек, мир как-то этого не заметил. Гораздо заметнее прошло рождение на экранах телевизоров крокодила Гены и то, что английский Винни Пух заговорил голосом Евгения Леонова. Борю было от телевизора в эти моменты не оторвать.

На работе горячо обсуждались события на острове Даманском, чешские хрустальные люстры, немецкие сервизы и, конечно, фильм «Бриллиантовая рука». Все еще больше влюбились в А. Миронова, в А. Папанова и в  клоуна почти в любой роли, Ю. Никулина.

Главным потрясением была, конечно, высадка на луне американских космонавтов. Может быть, поэтому мы так жадно читали нового для нас Хэмингуэя. С огромным трудом я достал двухтомник с его романами и читал взахлеб и «Прощай, оружие», и «Фиесту», и «Снега Килиманджаро». Он поражал своей мужественностью и сжатостью. Примерно в то же время мне довелось прочесть обоих Маннов, Томаса и Генриха. Эпопею Генриха Манна о Генрихе IV я считаю лучшим историческим романом, а его роман «Верноподданный» мне больше сказал о гитлеровской Германии, чем все остальные прочтенные книги, даже романы Л. Фейхтвангера.

А в 1971 году была официально разрешена еврейская эмиграция, но все, кто уехал, автоматически становились изменниками Родины, а уехало около 15 тысяч семей. Довели, б…

Как видите, и без Хохлова жизнь била ключом. С его приходом и развитием направления микроэлектроники у нас пополз слух о реорганизации ГСКТБ в НИИ. Люди потянулись, особенно начальники, сдавать экзамены кандидатского минимума — на всякий случай.  Не устоял и я.

В это время от ВНИИЭП – Всесоюзного научно-исследовательского института электронной промышленности – имевшего свою заочную аспирантуру были организованы группы по изучению философии и иностранного языка с последующей приемкой экзаменов кандидатского минимума. Было это организовано, конечно, за деньги, которые собирал с нас перед каждой лекцией наш староста, заместитель начальника отдела отображения информации Марк Моисеевич Маневич. Занятия по философии проходили на заводе «Арсенал», в одном из его корпусов, построенного, как и весь огромный завод, в конце девятнадцатого века из красного кирпича. Лекции читал доцент из НИИЭПа, маленького роста хорошо пожилой человек с сократовской головой, которая одна была видна над столом, как голова профессора Доуэля из белявского романа.

Он говорил громким, хорошо поставленным голосом, не давая нам заснуть, чего после тяжелого рабочего дня очень хотелось. А читал он очень живо, честно отрабатывая деньги. Иногда он любил проверить эрудицию слушателей, задавая «каверзные» вопросы. Так, например, кто написал «Исповедь» и «Об уме». Когда же после гробового молчания я назвал не только Руссо и Гельвеция, но и Л. Толстого, он был несколько озадачен, так как не ожидал от «технарей» никакого ответа, а лекции среди них он читал всю жизнь.

После цикла занятий Марк спрашивал каждого из нас, какую оценку он рассчитывает получить и уговаривал соглашаться на «4». Меня он не уговорил. Когда я исправил то, как доцент произносил фамилию Пикассó с ударением на последнем слоге и объяснил что Пикáссо был испанцем, а не французом, то «пятерка» мне была обеспечена практически автоматически. Занятия продолжались месяцев восемь, это были большой труд, напряжение и время, которое я отнимал у семьи. Тем более что отдача, похоже, могла оказаться и оказалась нулевой.

Занятия по немецкому языку с той же целью я почти не посещал, потому что язык знал вполне прилично. Совсем недавно, в предыдущем году, я закончил двухгодичные курсы немецкого языка для специалистов, командируемых в зарубежные страны при Ленинградском университете. Помню, что перед тем, как направить меня на эти курсы, меня утверждало партбюро. И смех, и грех, честное слово. Может это было и правильно, потому что курсы оплачивала организация. В похвалу себе скажу, что из всей группы (человек 15) до экзаменов добрался я один. Преподаватели были исключительно хорошие, и я уже в Америке очень жалел, что выбрал немецкий, а  не английский, все равно ни в какую ГДР я не поехал.

В связи с этими курсами позволю себе отвлечься, чтобы рассказать о забавном эпизоде. Звонит мне Б.В. Филиппов и говорит: «Львович, давай срочно в приемную, Берлин на проводе, а Александров в отгуле». (Александров был у нас официальным переводчиком с немецкого). Я отвечаю: «Борис Владимирович, да я не в той кондиции, чтобы с Берлином по телефону говорить. Может это и не Берлúн, а Бéрлин» — пытаюсь все перевести в шутку. Бéрлин был начальником отдела кооперации. Но Филиппов был неумолим, главный инженер, как-никак. «Давай быстрей, нужно просто с листа прочитать». Ну, думаю, с листа-то я прочитаю. Прихожу в приемную, трубку снята, а на столе лежит лист с русским текстом. Когда я разговаривал, набежала целая приемная хихикающих бездельников. После этого разговора Филиппов мрачно сказал, что они деньги выбрасывают на ветер.

Вернемся к минимуму. Экзамен по немецкому я тоже сдал на «пятерку», между прочим, хоть я почти не ходил на занятия, а деньги заплатил сполна. Тему мне во ВНИИЭПе никто и не собирался предлагать, ученый секретарь, очень ученый, сказал, что я им не по профилю. Пришлось вспомнить, что в моем Политехническом институте работают мои давнишние приятели и однокашники. Миша Шатерин, то бишь Михаил Андреевич был уже доктором технических наук, заведующим кафедрой технологии машиностроения, а Лева Голубев был заместителем декана моего механико-машиностроительного факультета. Оба меня очень хорошо встретили, тем более, что совсем недавно, на юбилейном банкете в «Астории» мы все хорошо набрались, и они уже тогда, в 1967 году, звали меня к себе в институт. И что я так прилип к этому ГСКТБ, сколько я упустил в своей жизни возможностей, страшно подумать.

Миша Шатерин мне пообещал, что с утверждением темы, руководителем и защитой проблем не будет, тем более, что предложенная мной тема «Вопросы по исследованию процесса изготовления цифровых литерных барабанов для печатающих устройств методом химического травления в условиях крупносерийного производства на Курском заводе «Счетмаш»», попадала точно в тематику кафедры. Директор Курского завода Артем Александрович Бабурин обещал мне всяческую поддержку и помощь. Он очень хорошо ко мне относился, несмотря на часто происходившие между нами деловые стычки, что было естественным при внедрении новых машин. Артем Александрович (Боже мой, ведь я пишу о многих уже умерших людях, поминальник какой-то получается) уважал мою инженерную квалификацию и  принципиальность. Импонировало ему и то, что я на равных разговаривал с его заводскими технологами, когда они пытались доказать мне, что конструкция ряда деталей нетехнологична.

В общем, все складывалось удачно, и я уже был уверен, что смогу поднять этот груз, но не состоялось главное условие темы – крупносерийное производство. Внедрение кончилось изготовлением первой промышленной партии. А без этого не было никакого экономического эффекта. Так и остался я со своим кандидатским минимумом.

Была, правда, еще одна, но невнятная попытка сделать работу через Полиграфический институт и Г.И. Сиприю я об этом еще расскажу. Но помню, у кого-то я прочел умные слова: «нужно понять, что ты сделал сам и что с тобой случилось». И теперь, когда я разматываю ленту своей жизни, я вижу, что в ней было много случайностей, таких, которых я бы хотел, чтобы не было.

Далее

В начало