Рядом располагался Дом Радио или радиокомитет – место, нанесшее существенный удар по моей юношеской восторженности и наивности. Учился я тогда в восьмом классе и должен был, как почти все комсомольцы, заниматься общественной работой. Был надуман и придуман институт шефства: старший класс шефствовал над младшим, это выливалось, главным образом, в подзатыльники.  Меня назначили от шефского класса вожатым над третьим классом, в котором учился мой младший брат Юра, очень плохо управляемый. Его учительница, Рива Львовна, маленькая, черненькая и горбатенькая, строгая и большая умница, на Юру часто жаловалась маме и мне тоже. Рива Львовна слыла лучшим учителем младших классов в районе, и ее мнение было очень весомым в школе. После долгих раздумий и разговоров мы с ней разработали какой-то грандиозный план шефской работы. Перед младшим братом ударить лицом в грязь было нельзя, и я взялся всерьез за дело, часто забывая о своей собственной успеваемости. Экскурсии, пионерские сборы, походы в кино, цирк, на детскую железную дорогу, турниры в классе по шашкам, кстати, эти турниры выявили классного чемпиона, плохо учившегося Протопопова. Я читал им книги, а потом просил их продолжать и многое другое. Короче говоря, класс стал неузнаваем, ребята очень сильно прибавили в учебе, в том числе и Юра.

С чьей-то легкой руки в школу зачастили корреспонденты, а меня назвали лучшим вожатым города, и однажды меня пригласили прийти в Радиокомитет. Софья Львовна и Рива Львовна сочинили для меня речь, которую я потом произносил перед директором Вишневским Владимиром Николаевичем, секретарем комитета ВЛКСМ Арсеньевым, мой голос и пафос одобрили, как будто это я сам все сочинил. В Радиокомитете  меня встретила уже знакомая журналистка и повела почему-то не к микрофону, а в обыкновенную комнату со столами и стульями. Листок с моей речью был отложен в сторону. Начались вопросы, иногда неожиданные. Я что-то лепетал в ответ, наверно, привирал самую малость. Так, например, я наврал, что третьеклассник Протопопов, первый шашист класса, пишет стихи. Зачем? Понятия не имею. Журналистка уцепилась за это и просила меня эти стихи принести. Я потом долго канючил и просил Алика Городницкого что-то от имени Протопопова написать. Кажется, он что-то придумал, но уж больно хорошо. Никакие стихи я в Радиокомитет не принес. В студию, откуда вещают на весь город и даже на всю страну, я так и не попал. Но недели через две и вся школа, и моя семья услышали все-таки передачу о нашей школе. Говорил женский голос о шефской работе, обо мне, но, боже мой, все было переврано до неузнаваемости. Мне было стыдно идти в школу, стыдно было смотреть в глаза ребятам и учителям, это были совершенно не мои слова. Хорошо еще, что о Протопопове не было сказано ни слова. Так я узнал, как готовятся радиопередачи и понял им истинную цену. Но дирекция и преподаватели были довольны: школа прозвучала.

Из-за Радиокомитета я несколько отклонился от Фонтанки. Возвращаюсь и иду дальше. И вот передо мной мост, знаменитый своими конями, поэтапно укрощенными не Богом, но Человеком, прекрасным юношей. Я всегда радуюсь и горжусь, когда их вижу, тому, что родился и прожил большую часть жизни в этом дивном городе, с этими дивными конями, которые «лепил и отливал барон Петр Клодтъ».

Направо, сразу за аптекой, что на углу Невского, внизу находится Книжная лавка писателей – один из моих самых любимых книжных магазинов. Каким завистливым взглядом я провожал людей, входивших в «святая святых» — писательский отдел, но и для нас, обычных людей нет-нет, да и попадались здесь редкие книги.

Далее

В начало