Самым все-таки значительным мостом моего доинститутского времени был Измайловский. Он соединял проспект Майорова с Измайловским проспектом. На углу проспекта Майорова и набережной Фонтанки стоит семиэтажный дом, на пятом этаже которого жила семья тети Фиры, то есть Ида и Алик, а в 1946 году вернулся из армии из Германии дядя Фоя. Мы с Гориком часто там бывали. У них с Идой, как у ровесников, были общие интересы, свои секреты, которыми они со мной совсем не всегда делились. Окна просторной комнаты выходили на расположеное напротив общежитие ЛИИЖТа. Любимым нашим с Гориком занятием было, высунувшись из окна почти по пояс, наблюдать за всем, что происходило в общежитии, общежитие-то было женским. Ида притворно кричала, что мы бессовестные, а потом выпытывала у нас, что же мы видели, за это она нам иногда давала бинокль дяди Фои.

Почти напротив Идиного дома, на другом берегу реки в доме на первом этаже жила семья тети Сони Брод, сестры дяди Фимы, с дочерью Эльдой – ровесницей Горика и Иды, и сыном Вовой. Мы у них тоже часто бывали. Тетя Соня была очень доброй и общительной, а материально они жили особенно тяжело.

Измайловский проспект, упиравшийся в Варшавский вокзал, получил свое название от лейб-гвардии Измайловского полка. От него направо и налево отходили улицы, где были расквартированы роты этого полка. Улицы так и назывались: Первая рота, вторая рота и так далее до двенадцатой. Слева были нечетные номера, справа – четные. Потом эти «роты» превратились в Красноармейские улицы под теми же номерами. На некоторых улицах и сейчас армейские казармы.

После четвертого курса перед госэкзаменом и присвоением офицерского звания нас опять сделали на месяц солдатами. С тоской мы глядели сквозь зарешеченные окна на совсем иной мир и людей в штатском, как на инопланетян, вмиг превратившись в людей-невидимок.

И вот снова муштра, изучение матчасти, погрузочно-разгрузочные работы, бесчисленные наряды по чистке туалетов, мытье полов в казарме, чистка картошки тупыми ножами, ни свет, ни заря подъем и зарядка, кросс в пудовых сапожищах, трехразовая каша с соленой рыбой или салом, постоянное желание спать. Тогда по радио настойчиво и надоедливо звучала бодрая и фальшивая песня «Едем мы друзья в дальние края, станем новоселами и ты, и я» — о целинниках. Как бы в отместку я сочинил на этот же мотив слова из солдатско-студенческой жизни:

Жил я, как хотел,
спал, гулял и ел,
Так что на гражданке очень много было дел.

Вдруг до сентября
Взяли в лагеря,
Стали мы солдатами и ты, и я.

Жизнь бьет ключом:
«Смирно», «на плечо»
С треском оторвал сержант мой подворотничок,

«Шире шаг», «вперед»,
А портянка трет,
Каша в солидоле в горло не идет.

Получил наряд,
А ефрейтор рад,
Пусть же поцелует он мой похудевший зад,

Много не кричи,
Тряпку намочи,
Шваброй посильнее, главное, стучи.

Старшина достал
И с утра орал,
Кто-то из студентов в сапоги ему нассал,

Пусть запомнит наш,
Доблестный мехмаш,
Мы же будем помнить девяносто каш.

Ребятам песня понравилась, они распевали ее в курилках, и, что удивительно, ефрейторы и старшины не обиделись и пели вместе с нами. После этой песни меня очень зауважал Вова Балабан, о котором уже шла речь в рассказе об институте. Понравилась эта песня и моим сыновьям, когда они подросли, и я им напел некоторые куплеты.

Здесь же, на Первой Красноармейской улице находился еще до открытия Зимнего стадиона спортивный клуб Ленинградского военного округа, где на первом этаже проходили интереснейшие волейбольные и баскетбольные соревнования Мы с Гориком в школьные годы были завсегдатаями этих соревнований и узнавали в лицо многих знаменитых на всю страну спортсменов: Реву, Эйхгорна, Ульянова, Михеева. Волейбол был моим любимым видом спорта еще в школе, и я даже выступал за класс.

Почти напротив Первой Красноармейской улицы, на улице имени Москвиной, в конце 1949 года была построена и открыта первая в стране торговая ярмарка. Сразу за Троицким собором были понастроены различные, красочно украшенные под Русь, павильоны с товарами ширпотреба и разной снедью. Здесь было людно и весело. Были открыты неизвестные раньше аттракционы, например, гонка мотоциклов по вертикальной стенке, которая к тому же раздвигалась, образуя широкий разрыв на пути мотоциклистов. Это было здорово и захватывало у зрителей дух.

В центре ярмарки на небольшой площади был установлен высокий деревянный столб, гораздо выше телеграфного. Этот столб смазывали чем-то, а на его верхушке висели сапоги. Но я что-то ни разу не видел, чтобы кто-нибудь до них добирался, хотя попытки смельчаков наблюдал на раз. Особенно мы с Гориком любили пострелять в тире из пневматических ружей. Десять пулек – двадцать копеек, вполне доступно. Стреляли мы по мишеням в виде пузатых капиталистов – империалистов, в тощего почему-то дядю Сэма, с особым удовольствием стреляли по «клике Тито – Ранковича», в одночасье из лучших друзей превратившихся в заклятых врагов.

Организация ярмарки послужила одним из поводов для фальсификации так называемого «Ленинградского дела», когда были уничтожены Кузнецов, Попков, Родионов и многие другие руководители Ленинграда. Основной же причиной, как всегда была яростная борьба за власть и боязнь Маленкова и Берии новых сталинских выдвиженцев: ставшего секретарем ЦК Кузнецова, которого Сталин предполагал сделать своим заместителем, и Вознесенского – потенциального и возможного Председателя Совета Министров СССР – выходцев из Ленинграда.

Далее

В начало