Раз уж мы находимся на Измайловском проспекте, то пройдем еще немного, лишь одну трамвайную остановку, до 12-й Красноармейской. На этой улице в доме номер «тринадцать» нашу семью приютила тетя Лия с дядей Фимой, когда мы вернулись из эвакуации, и мы прожили несколько незабываемых месяцев счастливо и дружно.

Наша довоенная площадь на улице Декабристов была занята. В ней стали жить люди, переселенные из разрушенного бомбой дома.

Тетя Лия и дядя Фима с Гориком и Нелей в начале 50-х

Тетя Лия, младшая мамина сестра, тоже была директором интерната в Омской области, но вернулись они немного раньше нас. Тетя Лия занимала две смежные комнаты, общей площадью метров сорок, в большой коммунальной квартире на третьем этаже. Ее муж, дядя Фима, всю блокаду работал на оборонном предприятии, тушил зажигательные бомбы и имел бронь, и в их комнаты никого не вселили.

До сих пор не понимаю, как нашим двум семьям удалось разместиться. С тетей Лией жила бабушка Сара, ее и мамина мать, которая была с тетей Лией в эвакуации. Был там с ней и дедушка Боря, но он, к несчастью, не вернулся. У него случилось заражение крови, гангрена ноги, и он скончался.

Помню, что мне спальное место оборудовалось на ночь из стульев между большим обеденным столом, за которым вечером собирались наши семьи, и кроватью бабушки. Горик спал на раскладушке, мама с папой и Юра – в спальне на одной не очень широкой кровати, там же спали тетя Лия с дядей Фимой. Их дочь Неля еще умещалась в детской кроватке. На диване, почему-то часто спала баба Вера, мать дяди Фимы. Теснотища была страшная, что особенно ощущалось, когда натыкаясь друг на друга мы искали в потемках ночные горшки. Ходить ночью в туалет по длинному, заставленному дровами и всяким домашним скарбом коридору было немыслимо и небезопасно. Вполне можно было расшибить лоб о подвешенные на стенах велосипеды, тазы, ванночки, скинуть их с грохотом на пол.

Жильцов было много, но особое право на ночное хождение в уборную было признано за властной старухой Шлык, похожую на актрису Веру Пашенную. Она и ее дочери жили с уборной рядом, им и карты в руки. Наши комнаты были в другом конце коридора, рядом с дверью парадного входа, который был закрыт и заколочен, и все жильцы пользовались черным ходом из кухни, который выходил во двор. Сразу после войны многие парадные были забиты, и все пользовались черными лестницами. Возможно, это была мера предосторожности от воров и бандитов, которых было в то время  предостаточно. А дворы имели чугунные ворота с калитками и закрывались на ночь. Но это только мое предположение, Такая мелочь никого не заботила. Жили все в то время дружно с соседями тоже. Никакого не было антисемитизма. Тетю Лию все жильцы очень уважали, да ее трудно было не уважать: она тоже была завучем и вела математику, рассудительная, спокойная, неконфликтная. Таким же был и дядя Фима. Мы, дети, побаивались только старуху Шлык и звали ее «Шлык – гнилой клык».

Я до сих пор вспоминаю эту атмосферу любви и внимательности друг к другу, пока жили в тети Лииной семье. С Гориком, учившимся в седьмом классе, мы проводили все свободное время вместе и сохранили дружбу до самых последних дней. Именно в те послевоенные дни я очень полюбил и тетю Лию, и дядю Фиму. Он был страшный фантазер и заводила, очень любил шутки. Он то накрывался одеялом, чтобы сфотографировать нас из своего вечного, не стареющего «фотокора», то устраивал шуточные представления, надевая какие-то передники, косынки и пел еврейские песни на идиш, что особенно радовало моего папу. Может быть добрейший дядя Фима, главным образом, для него это и устраивал. «Гиб а кук» — смеялась довольная мужем тетя Лия, «Ша, хватит уже, хаче» — реагировала она на очередную смешную выходку мужа, когда он надевал какой-то немыслимый сарафан.

В углу тети Лииной гостиной стояла большая очень красивая изразцовая печь. Когда появилось паровое отопление, печь из-за красоты не убрали, и она стала использоваться совершенно иначе. Пришло время, когда все стали консервировать фрукты, ягоды, компоты и закатывать банки металлическими крышками. Тетя Лия и дядя Фима делали это в огромных количествах. Хранили эти банки в печке. Тетя Лия проделывала цирковые трюки, чтобы дотянуться до верхнего ряда банок и открыть их гостям. Я как-то пошутил, что уже проще доставать их с крыши. Хохот был невероятный, особенно смеялся дядя Фима и сам очень любивший пошутить.

Далее

В начало