У тети Лии мы прожили месяца три или четыре. Тем временем мама готовила к нашему переезду квартиру, которую ей дали, как учителю –  сразу после приезда она стала работать учителем математики в пятых – седьмых классах в школе, где директором был Павел Васильевич Кищук. Квартира эта была под аркой дома на углу улицы Глинки и проспекта Римского-Корсакова (бывшей Екатерингофский): когда-то в этом доме его хозяин камер-юнкер императорского двора Никита Всеволодович Всеволожский основал литературное общество «Зеленая лампа» и его членами были Пушкин, Дельвиг, Ф.Н. Глинка, Гнедич, Трубецкой и многие другие молодые литераторы и гвардейские офицеры, некоторые из которых стали членами тайных обществ. Хозяин дома был другом А.С. Пушкина, который посвятил Всеволожскому стихотворение «Прости, счастливый сын пиров».

Ничего этого мы тогда, конечно, не знали. Мемориальная доска появилась на этом доме уже много позже описываемых событий. Не знали мы и того, что в доме напротив нашего жила прославленная семья Бенуа. Сейчас на нем тоже установлена мемориальная доска, тогда и ее не было. Что ж, как в поговорке: «Лучше поздно, чем никогда».

А тогда в нашем доме стояла воинская часть, и бесхозная квартира на первом этаже под аркой, видимо, использовалась солдатами, да и просто прохожими людьми, как нужник, уж очень удобно была расположена, всего-то две ступеньки вверх. Откуда у людей такая страсть гадить в покинутых местах и домах? Наверно, приятно оставить свой след, сделать что-то запретное. Может быть, в этом подсознательно выражается презрение человека ко всякому неустройству. Во всяком случае, когда мама увидела в первый раз это помещение, она, как рассказывала, пришла в ужас.

Полы во всем помещении – это около пятидесяти квадратных метров, сплошь были покрыты дерьмом, как в пристанционных туалетах. Но с чем не справится человек. Маме помогали и сестры, и мы, и друзья. И вот мы въезжаем в нашу собственную квартиру, хоть и на первом этаже, но, между прочим, отдельную. Отдельные квартиры тогда были очень редки. Жилищный кризис в Ленинграде из-за большого числа разрушенных домов и в связи с возвращением людей из эвакуации и из армии был очень острым. Так это нам еще очень повезло. Правда, папа пытался отсудить нашу площадь на Декабристов сначала в районном суде, потом в городском, и я ходил с ним по этим судам и видел, как он волновался, нервничал, принимая все очень близко к сердцу. Но был закон, по которому люди, переехавшие из разрушенных войной домов, имели право на площадь, тем более, что ответчик был тоже инвалид, хромой человек, ходивший с палкой. Фамилия его была Донской. Почему уж мы так стремились вновь оказаться на Декабристов, в коммунальной квартире, не очень понимаю.

В школьном доме отдельную квартиру получили не только мы, но и другие мамины коллеги по РОНО. Это были Кищук Павел Васильевич с женой и двумя сыновьями, Киврин – тоже с двумя сыновьями, Егоров Петр Иванович с женой Натальей Николаевной. Все эти люди получили гораздо лучшие квартиры, но они были директора школ, а Егоров преподавал в университете, мама же тогда была просто учителем. Ее заслуги во время войны и эвакуации никто во внимание не принял. Со всеми названными людьми мама была в очень хороших отношениях. Петр Иванович Егоров, тот самый, который был директором интерната в селе Плотниково, кандидат наук, историк, тишайший и интеллигентнейший человек, когда он здоровался даже с детьми, то всегда приподнимал шляпу. Его жена, Наталья Николаевна, высокая, костлявая, с длинным носом, похожая на бабу Ягу, не выпускала изо рта папиросы и была  полной противоположностью своему мужу. Она была криклива, язвительна, насмешлива, но умна. Она часто приходила к маме поболтать и посоветоваться по разным поводам, а то и сообщить последние сплетни, тогда мама ее быстро выпроваживала под благовидным предлогом.

Особенно дружна была мама и все мы с Кищуками. Павел Васильевич Кищук был давнишним маминым приятелем, еще с довоенных лет. Сразу после войны мама работала в 118-й школе на Садовой улице, напротив райсовета (в доме, где до войны была мамина школа номер 251), директором и преподавателем истории этой 118 школы был Павел Васильевич. Это был веселый, энергичный с не сгибавшейся ногой человек, внешне немного похожий на артиста Самойлова, особенно в фильме «В шесть часов вечера после войны», где герой прихрамывал после ранения. Павел Васильевич часто заходил к нам и подолгу беседовал с отцом. Заметив мое увлечение чтением, он стал давать мне книги. В основном это были исторические романы; две из этих книг помню до сих пор: это был роман о римском императоре Адриане и «Последние дни Помпеи». Павел Васильевич непременно спрашивал меня, понравилась ли мне книга, почему, многое объяснял, высказывал свое мнение. Тогда он был одним из очень немногих взрослых людей, с которыми я, двенадцатилетний мальчишка, общался почти на равных, без обычного трепета перед взрослыми. Мне было это чрезвычайно интересно и лестно.

В хороших отношениях была мама и с нашим дворником, дядей Сашей Демидовым, жившем в нашем дворе. Каждый праздник раздавался звонок в дверь. Это дядя Саша приходил с поздравлением. Мама давала ему на «маленькую». Дядя Саша никогда «не просыхал», но делал свое дворницкое дело добросовестно, двор и улица были в порядке, ворота на ночь и калитка в них всегда запирались на замок. После двенадцати ночи попасть домой можно было, позвонив дяде Саше. Часто ему звонили всякие полупьяные забулдыги, поэтому на звонок жильцов дядя Саша выходил не сразу, с неохотой и с матюгами. Но меня и Юру он впускал без скандалов. Все сантехнические проблемы тоже решались дядей Сашей, но за ту же «маленькую».

- Борисовна, кран надо проверить, может капает.
- Да нет, дядя Саша, все хорошо.
- Тьфу, ети его мать.

А что Фонтанка? Течь ей до встречи с Невой осталось совсем недолго. Незаметно мы дошли до легендарного места:

«Там, где Крюков канал и Фонтанка река
Словно брат и сестра обнимаются,
Там студенты живут, они горькую пьют
И еще кое-чем занимаются».

Песню эту я пел уже в институте и могу подтвердить на основе опыта правдивость каждого слова, жил я, правда, в другом месте, а вот остальное – точно. Здесь почти на углу этих двух рек стоит здание, где была 240 женская школа, в которой завучем долгие годы была мама, и где я часто бывал. Перехожу Садовую и открывается до боли знакомый с детства вид на Крюков канал с колокольней Никольского собора и влюбленной парой вдалеке, все, как на иллюстрации М. Добужинского к «Белым ночам» Достоевского.

Еще квартал и мы – у Египетского моста. Когда мы жили у тети Лии, его не было, и мы добегали по 13-й Красноармейской до Лермонтовского проспекта, чтобы посмотреть салют, оттуда он уже был хорошо виден. Это было здорово, первый увиденный мной салют и красота, и возбужденные радостные лица людей, освещенных отблесками распускавшихся в небе необыкновенных цветов. А мы считали залпы, спорили, будет еще  один или нет. Хотелось продолжения сказки.

Далее

В начало