вехи родимые, счастьем чреватые (часть 1)

                                                                                                «Описывай, не мудрствуя лукаво, все то,

                                                                                      чему свидетель в жизни будешь»  

                                                                                               (совет летописца Пимена из трагедии

                                                                                    А. С. Пушкина «Борис Годунов»)

Оглавление.

    Предисловие………………………………………………………………………………………….

1. «В лесу раздавался топор дровосека—«А что, у отца-то большая семья?»…. ………………………..

2. Черты южан Причерноморья я унаследовал от мамы……………………………………………………………

3. Любви все возрасты покорны—родных потери крайне скорбны…………………………………………..

4. Да здравствует вторая половина—моя жена, мать дочери и сына!………………………………………. …

5. «Нет повести печальнее на свете, чем повесть»… как в семье взрослеют дети………………………….

Предисловие.

Я раньше рассказывал, как мы оказались в Америке. Закончил рассказ «Приземление в Нью Йорке» словами: продолжение следует… И вот подошло время для продолжения, которое является началом истории семейного дерева. Современная наука позволяет купить всего за $100 картонную коробку с двумя пробирками и двумя пластмассовыми скребками. Скребком надо поскрести у себя за щекой. Пробирки с пробами клеток защечного эпителия надлежит упаковать и отослать по приложенному адресу в ближайший из десяти региональных центров ДНК-анализа. Через четыре-шесть недель вы под анонимным номером появитесь на специальном сайте Национального географического общества США, где не только увидите, от кого произошли, но и поймёте, как именно это получилось. Вы сможете проследить путешествие своих прямых предков по земному шару за последние 60 тыс. лет. Однако, я не созрел до такого шага. Я делал по старинке.
При составлении генеалогического дерева я опирался на рассказы родителей, которые, к моему огромному огорчению, рано покинули этот мир. Отец оставил автобиографические записки и анкеты, явившиеся для меня ценным источником. Я также кропотливо разбирал подписи на многочисленных семейных фотографиях и поздравительных открытках, которыми сначала папа, а затем я в течение многих лет обменивались со всеми родственниками. Я также вспоминал многочасовые увлекательные рассказы моей двоюродной сестры Ревекки Пильдеш, приезжавшей к нам в Ленинград в командировки от Николаевского Педагогического института, где она заведовала кафедрой русской литературы, или когда я приезжал к ней на отдых в Николаев и в Скадовск. Много времени я беседовал с двоюродным братом Аркадием Лапидусом, приезжавшим в Ленинград в командировки от николаевского Черноморского судостроительного завода, где он работал начальником огромного сдаточного цеха, а также во время нашего совместного отдыха при посещении мной Николаева, Ялты и Мисхора в 1967г. и в 1972г. Частично на мои вопросы ответил в переписке со мной другой двоюродный брат из Николаева, Аркадий Либкинд. Большую порцию сведений я получил в переписке с ещё одной двоюродной сестрой, Майей Портной, прожившей большую часть жизни в Харькове, а после поселившейся в Израиле, в Хайфе.

Но никто из близких не знал ответов на самые сложные вопросы, а именно, как исторически складывались судьбы наших предков, с какими трудностями им пришлось сталкиваться и как они их преодолевали в местах своего рождения. Этими вопросами в нашей семье никто ранее не занимался, во-первых, по причине занятости более насущными проблемами—как выживать в трудные годы гражданской войны и предвоенные годы репрессий, затем во время ужасов войны, в которой воевали почти все мужчины семьи, остальные женщины и мужчины невоеннообязанные работали на военных и оборонных предприятиях, в условиях, когда надо было приспосабливаться к возросшему антисемитизму военных лет; далее, следом за тем, надо было продержаться в послевоенные годы восстановления разрухи, потом в годы холодной войны и всемирной изоляции, и, наконец, последовавшими за ними голодными годами перестройки, а также хаосом и полной деградацией во всех сферах жизни в развалившемся Советском Союзе.

Во-вторых, из-за отсутствия каких-либо исторических документов, содержавших сведения о наших предках в силу традиционного для Российского государства пренебрежения к низшему сословию, к которому принадлежали мои предки.

И, наконец, в-третьих, просто не хватало свободного времени для экскурса в историческое прошлое предков семьи вследствие постоянной усталости на изнурительной работе в тяжёлых условиях. Часто ранний уход из жизни, как это случилось с моими родителями, определялся неквалифицированной врачебной помощью при полном отсутствии современных лекарств.

К сожалению, на эти вопросы я и сегодня не знаю достоверных ответов и, вероятно, никогда не узнаю. Основным источником информации об ушедших временах и по родословной в частности, для меня является интернет, восполняющий огромные пробелы в семейных биографиях моих предков.

Мои «графоманские» старания связаны с желанием положить начало жизнеописанию нашей семьи, чтобы мои ближайшие родственники и из следующих поколений имели отправную точку в изложении этой части семейной истории. А, заодно, я надеюсь, что мои записки, возможно, помогут кому-либо ещё экстраполировать историю отдельно взятой рядовой семьи на частные истории становления многих аналогичных семей, особенно еврейского происхождения, рождённых и живших в Советском Союзе и в его преемницах—России и Украине, и продолжаюших жить в Америке, Израиле, Германии и в других странах Европы.

Р.S. Вся история ведётся от моего лица, поскольку так мне было удобно связывать всех участников по степени родства и их отношению лично ко мне.

1. 1.     «В лесу раздавался топор дровосека— «А что, у отца-то большая семья?»

Метер Нухим, мой пращур (в чью честь был назван старший брат моего отца Якова,— Наум) в начале 1850-х гг. с семьёй переселились по указу царя Александра 1 из Виленской губернии в черту оседлости Московской губернии. Семья Нухима поселилась в деревне Медведево, в непосредственной близости с ж.д. станцией Бологое, которая являлась конечной станцией Рыбинско-Бологовский железной дороги, Тверской губернии. В 1851г. после постройки Николаевской ж.д. была открыта станция Бологое, вокруг которой вырос ж.д. посёлок с депо и мастерскими. С вводом железной дороги в эксплуатацию, сельцо Бологое превратилось в мощный железнодорожный узел, откуда поезда уходили в пяти направлениях – на Санкт-Петербург, Москву, Сонково, Великие Луки и Псков. Название посёлку дано по расположенному рядом озеру Бологое. В начале 1850-х гг. деревянный поселок обустраивался для рабочих и служащих железной дороги (к 1865 г. он уже состоял из двадцати казарм с населением 300 человек). Поселок разрастался вдоль железнодорожных путей, особенно в восточном направлении на более возвышенной и сухой местности. Наряду с деревянными, в нём возникали кирпичные постройки в стиле эклектики: в 1875г. больница, в 1880 г. баня для низшего разряда служащих железной дороги; в 1881 г. техническое училище. На окраинах молодого города Бологое образовывались поселения, в которых селились крестьянские семьи. Одним из таких поселений была ж.д. станция Медведево. Несколько десятин земли, которыми владел крестьянин, не приносили достаточно дохода, чтобы прокормить большую семью и платить налоги. Деревня Медведево находилась на расстоянии, приблизительно, двух верст от маленького городка Бологое, где имелись кожевенные заводы, портняжные мастерские и другие предприятия.

Метер Гилель Нухимович, мой прадед, (один из сыновей пращура) родился в 1850х годах в посёлке Медведево. Живя всю жизнь в Медведево, он учился, работал, женился и растил детей. В еврейской среде ребенок в восемь лет считался уже работоспособным, и его посылали на работу в город. Он обучался у портного или сапожника или даже поступал на завод. Немногие имели возможность посылать своих детей в школу. Девочки не учились совсем. В приходской школе училось меньше чем десять учеников. Их обучал деревенский священник, который был очень мало сведущ в делах воспитания. Таким образом, пройдя четырехгодичный курс, ученики не умели ни читать, ни писать. Но этот недостаток вполне вознаграждался уменьем петь псалмы, которые они знали наизусть. Мальчики ходили в еврейскую школу, начиная с шестилетнего возраста.

(Далее изложение ведётся по моим воспоминаниям со слов моего отца Якова).

У Гилеля Нухимовича Метера в семье росло несколько детей. Сам он был рослым, сильным, закалённым в преодолении невзгод мужчиной, добывающим средства к существованию многодетной семьи тяжёлым физическим трудом в железнодорожных мастерских на станции Медведево. Несмотря на жизненные трудности, Гилель трудился до глубокой старости и умер в возрасте 65-ти лет. Среди его детей были сын Иосель (мой дедушка) и дочь Кохава, сестра дедушки Иоселя, в переводе с еврейского её имя означает «звезда».

Метер Иосель-Хаим Гилелиевич (мой дед по линии отца) родился в 1874 г. в посёлке станции Медведево. Иосель-Хаим, как и его отец, был парнем крепкого сложения. Иосель “окончил” своё образование, когда ему было десять лет. С 10-ти до 15-ти лет Иосель работал на станции Медведево в качестве разнорабочего, поочерёдно освоил также несколько ремёсел. Когда ему исполнилось 15 лет, в 1889г, отец Гилель отправил сына и дочь на заработки в Москву. Отец снарядил их лошадью с водовозкой, снабдил деньгами на дорогу, и молодые люди доехали до

Москвы, проехав 354км. В Москве мой дед Иосель-Хаим нашёл сразу работу водовозом. Он развозил бочки, наполненные водой из водокачки, разносил воду заказчикам, поднимая вёдра по лестницам на все этажи домов московских купцов. В 1891г году генерал-губернатор, великий князь Сергей Александрович, начал кампанию по “очищению” Москвы от евреев-ремесленников, отставных солдат и членов их семей. Из Москвы было выселено около 20 тысяч евреев. Мой дед Иосель-Хаим, которому в 1895г. уже был 21 год, переехал из Москвы на жительство в город Николаев.

Утверждение Николаеву статуса города произошло в 1790г., заменив наименование Верфи на Ингуле городом Николаевом, происшедшее по воле князя Г.А.Потемкина. В первой половине XIX века наступил период расцвета парусного судостроения и бурного развития города. Главный командир Черноморского флота и военный губернатор Николаева адмирал А.С.Грейг (1816-1833гг.) много сделал для украшения города: основал бульвар, озеленил улицы и пустыри, построил много красивых зданий, развел сады и т.п. Спасский холм, наиболее высокое место на Николаевском полуострове, было избрано вице-адмиралом А.С.Грейгом для постройки первой на юге России астрономической обсерватории. Морская астрономическая обсерватория вступила в строй в 1827 г. Изящное здание было построено по проекту архитектора Ф,И.Вунша инженером-гидротехником Б.В.Фан-дер-Флисом. При постройке обсерватории на вершине Спасского холма был срыт высокий скифский курган, где были найдены некоторые археологические материалы, хранящиеся и поныне в музее. Обсерваторией на протяжении 50 лет заведовал К.Х.Кнорре. Впоследствии здесь работали астроном И.Е.Картацци и другие. Во времена А.С.Грейга сюда для производства астрономических и геофизических наблюдений приезжали академики В.Я.Струве, А.Я.Купфер и Э.Х.Ленц. Здание обсерватории сохранилось: сейчас это отделение главной обсерватории АН Украины.

В то время на юго-востоке города, вдоль берега, стояло несколько десятков ветряных мельниц, там же был построен ряд заводов: кирпичный, черепичный, пивоваренный. Весь этот участок в народе назывался «левада». В Николаеве дедушка работал грузчиком на пивоваренном заводе. Женился дед Иосель в 1899г., когда ему исполнилось 25 лет, на николаевской красавице Рейзе (Розе) Абрамовне Оситянской, которой в тот момент был 21 год. У них родилось четверо сыновей и дочь: Наум (р.1901г), Яков (р.1903г), Дина (р.1905г), Александр (р.1908г) и Илья(р.1911г) (см. Фото). Дед Иосель-Хаим, несмотря на трудное существование и тяжёлый физический труд, определил учиться первых двух сыновей, Наума (в 1907г), и  Якова (в 1909г), в Николаевскую еврейскую школу-хедер. Сам дед Иосель-Хаим Гилелиевич не имел достаточного времени и образования, чтобы уделять должное внимание воспитанию детей. Жила семья очень бедно, работал один дедушка, на его иждивении было пятеро малолетних детей и жена, ведшая домашнюю работу и воспитание детей. Бабушка Роза, получившая отличное по тем временам образование в Златопольской женской гимназии, выучила всех детей грамоте, письму и хорошим манерам, привила добрые душевные качества, самостоятельность, честность и порядочность.

В голодный 1918г в г.Николаеве от тяжёлого труда и постоянного недоедания дед Иосель подорвал здоровье и умер в возрасте 44г., оставив вдову с пятью неустроенными детьми. В то время старшему сыну Науму было 17, Якову—15, Дине—13, Шуре—10, а младшему Илье—7 лет.

Метер Кохава Гилелиевна,сестра моего дедушки Иоселя, продолжала проживать в Москве, где вышла замуж за Марциновского  Григория. У них родилось несколько сыновей и дечерей (двоюродных братьев и сестер моего папы). Одна из их дочерей  Марциновская Зинаида Григорьевна проживала в Москве в коммунальной квартире, недалеко от станции метро Сокольники вблизи парка Сокольники вплоть до 1955г.  Мой отец,  Яков Меттер, находясь в Москве в командировках, навещал её и останавливался у неё. Я её навещал вместе с папой, а после его смерти и сам останавливался у Зинаиды Григорьевны несколько раз в 1960-70х гг, будучи в командировках. Мне запомнился печальный факт, что, когда умер папа, на его похороны из всех родственников приехали только мой дядя Илья из Северодвинска и двоюродная тётя Зина из Москвы. Запомнилось, как во время пребывания у неё в гостях она угощала нас кофе со сливками «по-варшавски». Позднее она поменяла комнату в коммунальной квартире в Сокольниках на другой район Москвы, съехавшись с родственницей. Нового её адреса я не смог узнать в то время, а сама она его не сообщила.

Оситянский Абрам (мой прадедушка, отец бабушки Рейзы, матери моего папы) жил в местечке Златополь Чигиринского уезда Киевской губернии в 1840-х годах. Территория Златополя начала заселяться с 1659 года. До 1787 года городок Златополь (прежнее его название— Гуляйполе, Златополе) находился на границе с Херсонской губернией и принадлежал польским князьям Любомирским. Ксаверий Любомирский стимулировал развитие Златополя, проводил здесь ярмарки, кредитовал еврейских торговцев. В 1792 году, в результате второго раздела Польши, городок стал собственностью князя Потёмкина. Долгое время Златополь был еврейским и польским городком Чигиринского уезда Киевской губернии. Когда князь Потёмкин умер, поселение унаследовал его племянник — генерал-майор Николай Высоцкий. В конце 18 века Златополь стал еврейским местечком. В 1800 году здесь даже поселился хасидский цадик Нахман из Брацлава (это его могила в Умани притягивает ежегодно десятки тысяч еврейских паломников). Но в 1802 году от чахотки умерла жена цадика. Он похоронил ее на Златопольском еврейском кладбище и отправился проповедывать иудаизм в другие места. Последней его остановкой была Умань — после 1768 года место еврейской крови. Генерал-майор Н.Высоцкий в 1809 году, на месте деревянной Успенской церкви построил каменную Николаевскую, которая стала усыпальницей для генерала. Этот памятник архитектуры сохранился до нашего времени. Николаевская церковь была возведена в стиле эклектики, хотя в целом архитектурные формы храма продолжали традиции украинской культовой архитектуры. С 1833 года владельцами городка Златополь вместе с 12 окружающими селами были внуки Высоцкого,— графья Адриан и Петр Лопухины.  Они активно занимались культурно-просветительской деятельностью. В городе были отстроены паровая мельница, маслобойня, церковь, гимназия. По переписи 1897 года в Златополе проживало 11400 человек (из них 6373 были евреями). В собственности Лопухиных Златополь находился до 1917 года. По инициативе и на средства представителей этого магнатского рода в городке было создано уездное дворянское училище, преобразованное впоследствии в женскую прогимназию.

Метер (р.Оситянская) Рейза Абрамовна (моя бабушка по линии отца). Родилась в 1878г. в местечке Златополь Чигиринского  уезда Киевской губернии. Прадедушка Абрам отдал дочь Рейзу, когда ей исполнилось 8 лет, на обучение в женскую гимназию. С 8-ми лет она обучалась в бывшем уездном дворянском училище, которое в 1868 году преобразовали в четырехклассную женскую прогимназию. В 1891г. в Златополе была отстроена новая Златопольская гимназия, куда была переведена моя бабушка на обучение в старших классах. С 13-ти лет бабушка Роза продолжила обучение в новой Златопольской гимназии. Здание гимназии, которое сохранилось до наших дней, было возведено в 1885-1891 гг. на средства уроженца Златополя Лазаря Бродского, киевского «сахарного короля», владельца четверти производства сахара в империи. Еврейский меценат Л.Бродский совместно с крупным землевладельцем Митрофаном Цветковым финансировали строительство гимназии. Здание выполнено архитекторами Чекмарёвым и Архиповым в эклектическом стиле с элементами архитектуры периода ренессанс. Здание представляло архитектурную ценность, как пример эстетического исполнения сооружений учебных заведений конца XIX столетия. В свое время это был настоящий дворец — ныне здание пустует и постепенно разрушается, хотя все равно имеет роскошный вид. Башня, шпили и фантастическое насыщение внешним декором никого не оставляют равнодушными.

Закончив обучение в женской гимназии со знанием еврейского (идиш) и русского языков, Рейза переехала с 1895г. на жительство в г. Николаев. Там она познакомилась с Иоселем Метером и вышла за него замуж в 1899г. Родила пятерых детей (смотри ранее). Адреса её проживания в Николаеве я не помнил. Полагаю, что жили они в районе Слободка. Трое её сыновей –Наум, Александр и Илья женились на русских девушках. (Сказалось влияние, оказанное бабушкой на сыновей, при обучении детей русскому языку). Яков и Дина нашли супругов в еврейской среде. Все её дети говорили на двух языках идиш и русский. В 1941г. бабушка Роза, вместе с семьями её сыновей Якова, Наума и женой Ильи Меттер (моей тётей Юлей), эвакуировались в Пос. Сосновка, Вятско- Полянского района, Кировской области. Бабушка Роза и тётя Юля проживали вместе с нашей семьёй в соседней квартире на ул.Подгорная, вблизи завода, на котором работали её сыновья Наум и Яков.

Бабушка отличалась спокойным, уравновешенным характером, была необычайно доброй и заботливой. Умерла бабушка Роза 23 января 1942г. в возрасте 64-х лет. Похоронена на русско-татарском кладбище в пос.Сосновка Вятско- Полянского района, Кировской области.

1. 2.     Черты южан Причерноморья я унаследовал от мамы

Бейлин Абрам, мой прадед по линии маминого отца Хацкеля Бейлина,  родился в колонии Ефингар, Николаевского уезда, Херсонской губернии приблизительно в 1845г.

Историческая справка о колонии Ефингар. В 1775 году, когда разрабатывались проекты по привлечению новых поселенцев в южные губернии России, светлейший князь Г.А. Потёмкин-Таврический настоял на водворении туда “хоть жидов”. Он представил целую программу привлечения иудеев в Новороссию, чтобы как можно скорее развернуть торговлю на отвоеванных землях: в течение семи лет не взимать с них налогов, обеспечить защиту от мародеров. Иудеям разрешалось открывать синагоги, сооружать кладбища и т.д. В целях увеличения народонаселения края поощрялся ввоз в Новороссию женщин из еврейских общин Польши: за каждую такую потенциальную невесту светлейший платил 5 рублей. Вскоре Екатеринослав и Херсон стали частично еврейскими городами. Император Павел I в 1799 году командировал  поэта и царедворца Гавриила Державина в Белоруссию для расследования жалоб на владельца г.Шклов графа С.Г. Зорича, угнетавшего как иудеев, так и крестьян, а также для исследования причин случившегося там голода и изыскания мер к «обузданию корыстных промыслов евреев». Виновником всех зол Державин, однако, объявил евреев, по его словам, “неопрятных, ленивых, праздных и злых”. Мысль о создании еврейских земледельческих колоний была внушена Державину общественным деятелем Нотаном Ноткиным, которого он знал лично и с проектом которого познакомился во время пребывания в Белоруссии. Державин пригласил Ноткина в 1802 году принять участие в работе Комитета для создания Положения о евреях. Выработанное этим Комитетом “Положение. О устройстве евреев” (1804) законодательно утвердило особый класс евреев-земледельцев, причем предоставило им всевозможные льготы: право приобретать, продавать и арендовать землю, не платить двойные налоги; их даже обеспечивали необходимой ссудой и т.д. В 1806 г. инициаторы переселения евреев Чериковского уезда Могилевской губернии Белоруссии Нохим Финкельштейн и Израиль Ленпорт обратились к могилевскому губернатору с просьбой о переселении 36 семей (198 человек) в Новороссийский край. Для решения этого вопроса Финкельштейн посетил Санкт-Петербург, где изложил свою просьбу министру внутренних дел В.П. Кочубею. Министр письменно удовлетворил просьбу чериковских евреев стать земледельцами. Получив одобрение, Финкельштейн вместе с другим представителем чериковских евреев Либерманом направился в Херсонскую губернию, где они выбрали участок в 6,6 тысяч десятин для строительства колонии на левом берегу реки Ингул, и уехали назад за своими доверителями, их семьями и пожитками. В 1807 г. Финкельштейн, названный первым евреем-колонистом, привел 43 семьи, измученные долгой и тяжелой дорогой, на место, где они основали первую в Херсонской губернии еврейскую земледельческую колонию. Евреи дали своей колонии название Ефингар, что в переводе с иврита означает «красивая река». (ныне село Плющевка Баштанского района Николаевской области). В 1845 г. в Ефингаре было 99 дворов (60 каменных и 39 земляных собственных дома), два еврейских молитвенных дома, магазин и баня, числилось 111 семейств, неоседлых семейств было 15. В 1859 г. в Ефингаре было 106 дворов, в которых проживало 453 человек мужского и 425 женского пола, и три молитвенных дома. С момента образования колонии все мальчики ходили в хедер, где изучали основы еврейской грамоты и религии.
Как это водилось в иудейских семьях, шести лет Абрашу Бейлина отдали в хедер, где он овладел чтением на древнееврейском языке, штудировал Пятикнижие Моисеево, постигал премудрости Талмуда. На обучение тратилось 500 рублей в год, деньги распределялись на 10 меламедов, каждый из которых учил от 6 до 12 детей. Меламед был человеком образованным, читал ученикам древнюю литературу, возбуждая их воображение: “сколько дивных образов вставало пред детьми и сколько сладких слез пролили их глаза над повестью любви Амнона и Тамары, над сказанием о мученической кончине Иегуды Галеви, над героической эпопеей Бар-Кохбы, сказочного богатыря, ездившего верхом на африканском льве, сопутствуемого яркой незакатной звездой — эмблемой победы и славы”. Практически все население было религиозно.  Большинство евреев в колонии причисляло себя к любавичским хасидам, также как и в других колониях, основанных при участии Миттелер Ребе. Они были простые люди, которые работали на земле и жили в двух тысячах километрах от Ребе. Поведение, которое делало их любавичскими, состояло в том, что они молились согласно правилам Аризала, узлы их тфилим были повязаны согласно хабатской традиции, и они жертвовали деньги любавичскому эмиссару, который прибывал для сборов пожертвований один раз в год.

Найдин (Найден) Арон, мой прадед, отец бабушки Любы по маминой линии (Либе-Рейзы Ароновны Найдиной), родился в колонии Ефингар в 1830х годах. По данным 8-й ревизии (1835 г.) в колонии числилось 755 человек. Уже в 1838 г. Ефингар удостаивается упоминания в книге представителя Гаскалы (еврейского просвещения) Иосифа Перла «Испытующий праведника». Автор рассматривает земледельческий труд как универсальное средство решения всех экономических и социальных проблем восточноевропейского еврейства. Для подтверждения он описал колонию Ефингар: «Колония на берегу реки Ингул стала домом для пятидесяти семей, которые старательно обрабатывают свою землю. С утра воскресенья до кануна Святой субботы в пятницу они работают на своих участках земли. Их жены и дети помогают им во время сбора урожая … Каждый хозяин имеет пять или шесть голов крупного рогатого скота, два вола, две лошади, овец и большое количество домашней птицы». В середине XIX века для примера хозяйствования в колонию поселили немецких колонистов. Из образцовых немецких колонистов стали назначать смотрителей колоний. Отношения евреев и смотрителей из немцев, особенно в первое время, были конфликтные. Так, 5 октября 1859 г. смотритель колонии немец Утц (Utz) встретил в поле четырех ефингарских евреев: Вульфа Тумана, Акоськина, Барандорфа и Найдена (очень вероятно, что это мой прадед Арон). Утц заметил евреям, что их лошади бродят по посевам и вредят им. В ответ евреи стали обвинять Утца, что он обижает евреев, сажает их под арест, штрафует и наказывает работами. Разгорелась ссора. Евреи избили начальника. Их схватили и посадили «под строгий караул». Разбирательство затянулось. В конце-концов, по приказанию министра государственных имуществ М.Н. Муравьева, в подчинении которого находились еврейские колонии, обвиняемых отдали в солдаты.

Бейлин Хацкель Абрамович (мой дед по линии матери, мамин отец), родился в 1870г в колонии Ефингар Николаевского уезда, в семье религиозного крестьянина-земледельца Абрама Бейлина. Повторяющиеся с 1881 г. погромы побуждали колонистов, как вообще евреев Российской империи, к эмиграции. В 1891-1892 гг. в Ефингаре узнали, что барон Морис де Гирш занялся созданием еврейских сельскохозяйственных поселений в Южной Америке и оказывает помощь еврейским иммигрантам. В апреле 1893 г. сорок семей из еврейских колоний Херсонской губернии погрузились на судно и отправились из Одессы в Аргентину. В их числе было пять семей из Ефингара, которые изъявили желание эмигрировать. Семейное предание гласит, что Хацкель Бейлин был в их числе. Ему было 23 года. Он не был ещё женат. Возможно, он уехал и затем вернулся из Аргентины с намерением жениться на Любе (Либе-Рейзы Ароновны Найдиной) и уехать семьёй окончательно в Америку. Об этом говорили мои родители. Рассказывали, что он не смог собрать деньги на дальную дорогу. Точные сведения не сохранились. В 1896 г. в Ефингаре было 2 еврейских молитвенных дома, школа, метеорологическая станция, баня, постоялый двор, 20 лавок, 2 корчмы и винный погреб. В колонии находилась квартира сельского начальника. Один раз в неделю, по пятницам, работал базар. Быстро росла численность населения. По переписи 1897 г. в Ефингаре проживало 2038 (93,8%) евреев из общего числа 2226 жителей (в 1877 г. — 1392). В 1898 г. в колонии было 267 семейств-земледельцев (1 666 наличных душ), у которых имелось 2700 десятин надельной земли, 527 лошадей и 331 корова. По количеству надельной земли на двор Ефингар занимал одно из последних мест среди херсонских еврейских колоний. Земледельцы колонии сеяли пшеницу (46,1%), ячмень (41,5%), рожь, овес, просо и картофель.  В 1898г мой дед Хацкель женился на Любе (Либе-Рейзе Ароновне Найдиной, моей бабушке). В колонии Ефингар у них родились все шестеро детей: Соня(1897), Берта(1899), Абрам(1900), Арон(1902), Эсфирь(1906) и Циля(1909). Когда началась 1-ая Мировая Война, моему дедушке Хацкелю Бейлину было 44 года и его призвали в армию. Война значительно ухудшила положение колонистов. Значительная часть мужчин Ефингара была мобилизована в армию. Из-за недостатка рабочих рук сократились посевные площади, уменьшилось поголовье скота, пришла в упадок местная промышленность, уменьшилось население колонии. В период Гражданской войны 1918-1920гг. власть переходила из рук в руки с сопутствующими еврейскими погромами. Кроме многочисленных банд, враждебно вели себя жители соседних сел. С ними справлялась ефингарская самооборона. Очень быстро колония стала главной базой нового партизанского отряда братьев Тур. Помощь братьям Тур оказывали местные большевики Гебель, Шмулевич, Литман, Тышковский. 27 декабря 1919 г. партизаны отправились в Полтавку. Однако в это время подоспевшие деникинцы окружили Полтавку. 26 января 1920 г. части Красной Армии взяли Полтавку, в Ефингаре установилась Советская власть.

Умер дедушка Хацкель Абрамович Бейлин в колонии Ефингар в июле 1922г в возрасте 52 года, пережив лишь на один месяц свою жену Любу.

Бейлина (р.Найдина) Либе-Рейза Ароновна(моя бабушка по маминой линии), родилась в колонии Ефингар в 1871г. По сравнению с соседними селами колония отличалась чистотой, уютом и порядком. Первоначально колонисты занимались только хлебопашеством. На надельной земле Ефингара лучше росли рожь и пшеница. Женщины сверх полевой работы плели лён, посконь (волокна конопли) и шерсть, ткали холсты, сукна для себя и на продажу. В последующем сфера деятельности ефингарцев постоянно расширялась и охватывала животноводство, птицеводство, огородничество, виноградарство, местную промышленность и торговлю. Изготавливаемые колонистами масло и сыр были очень хорошего качества. Даже христиане покупали эти продукты, несмотря на их высокую стоимость. В результате Гражданской войны и разразившегося в 1921-1922 гг. голода колония и ее хозяйство были разрушены. Многие из жителей погибли от рук погромщиков, умерли от голода и эпидемий. Бабушка Люба умерла в колонии Ефингар на 51 году жизни в июне 1922г.

1. 3.     Любви все возрасты покорны—родных потери крайне скорбны

Метер Яков Иосифович,  мой отец, родился 25 марта (7 апреля) в г.Николаеве. Его отец, Иосель-Хаим, определил учиться первых двух сыновей, Наума (в 1907г), и  Якова (в 1909г), в Николаевскую еврейскую школу-хедер, где Яков проучился 4 года. Жила семья очень бедно, работал один дедушка, на его иждивении было пятеро малолетних детей и жена, ведшая домашнюю работу и воспитание детей. Бабушка Роза, получившая отличное по тем временам образование в Златопольской женской гимназии, выучила всех детей грамоте, письму и хорошим манерам, привила добрые душевные качества, самостоятельность, честность и порядочность. Яков начал работать с 10-ти лет слесарем в электрической мастерской Голенгофа с апреля 1913г. по март 1914г. Затем он работал слесарем в Механической мастерской Гольштейна с марта 1914г. по декабрь 1915г. В январе 1916г Яков перешёл на работу слесарем на завод «Перун», где проработал по февраль 1919г. вплоть до закрытия завода. Мой папа похоронил моего деда, Метера Иоселя, в 1918г., взяв на себя попечение над овдовевшей бабушкой Розой. Начиная с февраля 1919г. по июль 1920г. мой отец 1,5 года не работал. В тот период ему помогал материально старший брат Наум. С июля 1920г. по апрель 1929г. папа работал слесарем на заводе 198 Наркомата Судостроительной промышленности (им. Андре Марти). В свободное от работы время он активно занимался спортом. Будучи по семейной традиции крепким, высоким, выносливым парнем ростом около 190 см, папа играл центральным защитником и вратарём в футбольной команде завода. Вместе с ним играли его друзья Владимир Селезнёв и Наум Бородянский, с которыми он также развлекался в Слободке, рабочем районе Николаева. Евреи в Николаеве редко подвергались открытой дискриминации, они не часто сталкивались с проблемами в общественной сфере из-за своего еврейского происхождения. В доме царила атмосфера воинствующего атеизма, но, несмотря на это, Яков и его брат Наум выросли, осознавая свое происхождение. Отец придерживался по факту марксистских взглядов, однако откровенно возмущался попыткой усомниться в его преданности родному государству. Яков никогда не скрывал своего происхождения и часто говорил о еврейских корнях во время публичных разговоров с друзьями. «Я не религиозен, но я еврей. У меня сложные отношения с иудаизмом. Но кто может похвастаться простыми отношениями со своей религией?» — говорил он. Он часто тренировался для поддержания  физической формы, чтобы постоять за себя в случае необходимости защититься от нападения хулиганов-антисемитов. Папа постоянно «играл» с 32-кг. гирей, подбрасывая её над собой и ловя на загривок. Другим увлечением было отталкивание подброшенной гири грудью вперёд. Со стороны это выглядело как рискованное цирковое представление. Отец также легко удерживал в равновесии гирю любой рукой за рукоятку, обращённую книзу. Демонстрируя свои физические способности, папа мог завязывать узлы руками без каких-либо инструментов на металлических прутьях, например, кочерге толщиной с палец. Иногда у него и его друзей были серьёзные стычки с хулиганами из Слободки. В таких случаях он хватал каждой рукой двух из них за шкирки, как правило, самых агрессивных из банды, и на виду у остальных с силой сталкивал их лбами, отчего они падали без чувств на землю. Остальные разбегались от греха подальше. Жизнь молодого рабочего человека продолжалась всё более интересно, но однажды Якову сильно не повезло—во время работы на сверлильном станке 4 декабря 1925, ему в глаз попал осколок металла, повлекший за собой потерю зрения в одном глазу.

Жизнь превратилась в непрерывные хлопоты, связанные с попыткой вылечить глаз. На протяжении многих лет отец не терял надежду на излечение, обращался ко всем тогдашним светилам России в области офтальмологии в Киеве, Ленинграде и Москве, включая знаменитого Филатова, которые многократно его оперировали. Но все попытки не приносили облегчения, т.е. были безрезультатными в части восстановления зрения. Чтобы как-то скрасить свою жизнь, ставшую напряжённой и «плоской» из-за потери зрения в  одном глазу, папа стал играть в шашки сначала в кругу друзей, а затем вышел на городской уровень. Он неоднократно выигрывал чемпионат Николаева по шашкам, сохранив на долгие годы это увлечение и показывая в подтверждение его успехов выигранный им приз в соревновании за первенство города—подарочный шахматный набор с красивой доской и оригинальными по дизайну фигурами. Наблюдая его игру, я тоже увлёкся игрой в шашки и шахматы, но никаким чемпионом не стал. Этот подарок сопровождал нас всю жизнь, вплоть до отъезда в Америку, и служил нам по жизни своеобразным талисманом. Вскоре папа решил  жениться на маме, на Эсфири Бейлиной. У мамы было несколько подружек, настоящих еврейских красавиц, с которыми она постоянно встречалась с друзьями Якова. После длительных посиделок и платонической любви, папа сделал маме официальное предложение выйти за него замуж, на что мама ответила согласием. Это знаменательное событие произошло  7-го Апреля 1927г.

В 1929г. все братья сменили фамилию, добавив букву «т» и став Меттерами. Видимо, они надеялись таким хитрым способом преодолеть границы «меры длины» и пробраться в  преуспевающий клан наследников австрийских герцогов Меттернихов. С апреля 1929 по декабрь 1930г. отец работал техником-калькулятором на том же заводе 198 им. Андре Марти. В декабре 1930г. отца командировали с отрывом от производства на обучение в Николаевский Кораблестроительный Институт студентом 5-го курса для выполнения дипломной работы. После защиты диплома НКИ в 1931г., дирекция института предложила ему продолжить учёбу в аспирантуре, что он и сделал, обучаясь в аспирантуре до октября 1932г, одновременно работая контрольным мастером Отдела Технического Контроля на заводе 198. В тот же период, в 1930г. папа созрел для вступления в ряды членов ВКПб, оформив свои юношеские политические убеждения получением партбилета. С раннего возраста еврейский мальчик из бедной семьи не мог себе представить, что когда-либо осуществится его мечта получить высшее образование, диплом об окончании института и далее работать дипломированным инженером на любом престижном предприятии страны, продвигаясь по службе в соответствии со своими профессиональными и организаторскими способностями. Всё это стало возможным благодаря завоеваниям советской власти, боровшейся под лозунгом Французской революции «Свобода, Равенство и Братство», и провозглашавшей марксистский призыв «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Согласно этим догмам, впервые за многовековую историю России евреям реально предоставлялись равные права с другими нациями в вопросах учёбы, места проживания и занятости в различных отраслях науки, медицины, oбразования и производства. Так он искренне думал в то время, свято верил в эти идеалы и отстаивал их всю свою жизнь вопреки откровенно лживой, а чаще жестокой и двуличной несправедливой реальности. С ноября по декабрь 1932г. папа лечил глаз в клинике Ленинграда, работая на заводе ЛенСудомех. Затем он вернулся в Николаев, где работал старшим инженером Мобилизационно-планового отдела завода 198 с января по апрель 1933г. После недолгой работы в Николаеве, в апреле 1933г. папа был временно командирован в Москву на должность Заведующего ПРБ цеха завода №33. Пребывание в Москве он использовал для лечения в клинике Филатова в связи с осложнением болезни глаза. Лечение продолжалось до августа 1933г. Подлечив правый глаз, папа  вернулся в Николаев, где с сентября 1933г. по сентябрь 1937г. работал начальником энергоцеха на заводе 200 судостроительной промышленности, после чего был переведён в инвалиды из-за полной потери зрения в глазу.

В эти годы родители часто отдыхали в Ставропольском крае—в городах- курортах Минеральные Воды, Пятигорск, Железноводск, Ессентуки, Кисловодск, где, наслаждаясь красотами окружающей природы, целебной родниковой водой, горячими источниками, лечебной грязью, и дружелюбием отдыхавших вместе с ними отпускников, проводили счастливое время горячей любви. В 1935г. году они отдыхали в Железноводске, Кисловодске, предаваясь красотам пейзажа и наслаждаясь оздоровительными процедурами водолечебных источников. Думаю, что я находился в то время уже в утробе матери, и частично тоже испытывал многие прелести тех мест.

Наряду с отдыхом на курортах Кавказа, родители часто встречались с близкими родственниками по выходным дням, поддерживая добрые, дружеские отношения с братьями и сёстрами и их семьями.  Одна из таких встреч запечатлена на фотографии, сделанной в 1935г, ещё до моего рождения. На фотографии слева направо изображены: семья старшей маминой сестры Берты—Ефим Райхель, Ревекка, Берта и Николай (сидит); семья младшей маминой сестры Цили—Абрам Лапидус, Циля, Аркадий и Софочка; и крайние справа—мама с папой.

В июне 1936г. у родителей родился сын Эрнест, то бишь я. Моё имя было предложено на семейном совете. Меня хотели назвать в честь известных в то время людей: коммуниста Эрнста Тельмана и американского писателя Эрнеста Хемингуея. В результате, несмотря на звучное имя, ни коммунистом, ни писателем я не стал. Зато стал «русским американцем» и, надеюсь, оправдал значение своего имени в переводе с немецкого—«серьёзный». Семья в это время проживала в Николаеве по адресу ул. Советская, д. 3, 2ой этаж, кв. 5. В январе 1938г. Николаевский горком партии назначил отца зампредседателя областной плановой комиссии, в которой он работал до апреля 1938г. вплоть до завершения работы комиссии. На фото слева я на коленях у папы. Мама рядом с папой. Затем папа был назначен директором литейно-механического завода «Незаможник».  Отработав директором завода до ноября 1938г, отец по состоянию здоровья был освобождён от этой должности и переведён с декабря 1938г. по август 1941г. инженером-технологом и старшим конструктором  на завод  198 им. Анри Марти.

Непосредственно перед началом войны, в конце июля 1941г. отец перенёс операцию по удалению острого гнойного аппендицита, перешедшего в тяжёлую форму перитонита вследствие нарушения стерильности в ходе операции и    попадания в брюшную полостьотходов желудка, желчи, мочи, крови… Чтобы избежать летального исхода, врачи сделали ещё одну полостную операцию, вскрыв живот и расчистив все внутренности. Разрезанная рана не заживала, постоянно кровоточила, из-за чего требовалось носить бандаж с марлевыми прокладками, не снимая его с живота и ежедневно меняя прокладки, напитавшиеся кровью и гноем. В таком тяжёлом послеоперационном состоянии отец 2 августа 1941 вместе с семьёй и  другими работниками завода им. Анри Марти эвакуировался вовремя. Николаев был оккупирован немецкими войсками 17 августа 1941г. Эвакуация  происходила в связи с передислокацией завода в тыл страны и продолжалась 2,5 месяца по октябрь: сначала ехали поездом до Астрахани, затем плыли пароходом по Волге до Горького, затем параходом по рекам Кама и Вятка в пос. Сосновка, Вятско-Полянского района, Кировской области, куда было переправлено оборудование завода им. Анре Марти на судостроительный завод 640. По прибытии в Сосновку, продолжая находиться в нездоровом состоянии с незаживающей дырой в животе размером с детскую ладонь, отец начал работать начальником сборочного участка сдаточного цеха Сосновского Судостроительного завода 640. Работники завода начали изготавливать для фронта торпедные катера, минные тральщики и сторожевые корабли. Вскоре, заслужив своими профессиональными качествами и воспитательными способностями доверие руководства на подготовку рабочей смены для военного завода, папа был назначен заведующим Профессионально-Технического Училища для подготовки рабочих разных специальностей из мальчишек и девчонок, закончивших семилетнюю школу. Через год отец был избран коллективом рабочих и служащих председателем профсоюза завода, проявив необходимую твёрдость в отстаивании прав трудящихся против волюнтаризма и беспредела администрации. В этой должности он проработал несколько лет, в течение которых его ежегодно переизбирали вплоть до марта 1944г. 28 марта 1944г. город Николаев был освобождён от немецкой оккупации. Завод в Сосновке должен был вернуться из эвакуации. Отец, занимая долгое время должность председателя завкома профсоюза и часто по работе не находя общего языка с директором завода, решил не возвращаться в Николаев на завод под руководством того заносчивого и упёртого директора. В марте 1944г. он обратился в Наркомат энергоснабжения Совнаркома СССР с просьбой об устройстве на работу. По распоряжению Наркомата, Яков был переведён в Киев на должность и.о. Главного инженера Электро-Механического Завода «Киевэнергомонтаж», который осуществлял работы по ремонту и восстановлению электростанций, в первую очередь, разрушенной ДнепроГЭС. История взрыва плотины следующая.

В первые дни войны, 18 августа 1941 года Советское командование, не могшее остановить отступление советских войск на Украине, поспешно распорядилось без предупреждения населения взорвать ДнепроГЭС, стремясь исключить таким образом захват врагом главного стратегического объекта в городе Запорожье. Образованная от взрыва гигантская пробоина в плотине породила страшную в разрушительной мощности днепровскую волну, затопившую город, в результате чего погибло несколько десятков тысяч невинных, неоповещённых советских солдат, местных жителей-запорожцев и беженцев из соседних регионов. После освобождения из оккупации г. Запорожье предстояла очень серьёзная по масштабу работа по восстановлению разрушенной ДнепроГЭС. В Киеве отец проработал полгода по июль 1944г., разрабатывая план полной реконструкции плотины, но, не добившись согласия на внедрение своего плана восстановления ДнепроГЭС,  был обратно откомандирован в распоряжение Минсудпрома. Начальник Управления МСП, 5 июля 1944г. направил директору судостроительного завода 141, т.Невинному, направление на трудоустройство Якова на работу в г. Таганрог. С августа 1944г. отец работал начальником механо-сборочного цеха на заводе им. Молотова (п.я.141). Будучи и на новом месте избранным в председатели профкома завода, он уже «по традиции» серьёзно конфликтовал с администрацией завода по защите прав рабочих, за что систематически наказывался директором материально, по партийной линии морально, и вынужден был уволиться, договорившись о переводе в Министерство строительства предприятий машиностроения. В августе 1951г. МСПМ направило Якова на работу в Ленинград.

Вначале он работал в пос. Рыбацкое, в пригороде Ленинграда, начальником Отдела подготовки производства на заводе Металлоконструкций, а затем до декабря 1953г. начальником цеха емкостей. Семья проживала в 2-х комнатной квартире в пос. Рыбацкое, ул. Красноармейская, д. 125, кв. 2. Когда цех емкостей был упразднён, Яков перешёл работать в должности  начальника производства в части профилактических и планово-ремонтных работ на Невский Машиностроительный завод. В этой должности он в рамках своих обязанностей внедрил в производство большое число рационализаторских предложений, в которых он был автором, принёсших заводу значительную прибыль в части продления срока использования промышленного и ремонтного оборудования. В 1953г я закончил школу и поступил в ЛЭТИ. На 4-м курсе я женился на Гале Кордо, а в 1957г у нас родилась Марина. Мы вшестером продолжали жить в квартирке из  2-х смежных комнат с большими неудобствами.

Прожив шесть лет в Рыбацком, наша семья в 1957г получила, наконец, комнату в Октябрьском районе Ленинграда в коммунальной квартире в старом доме возле пл. Сенная, на ул. Демидова (Гривцова), д. 22, кв.22, где мы проживали до 1961г.

26 мая 1961г. мама, в течение многих лет продолжительно болевшая гипертонией в тяжёлой форме, умерла от инфаркта. Это печальное событие стало толчком для наших хлопот о предоставлении нашей семье двухкомнатной квартиры.

Мы с отцом обращались в Октябрьский Райком КПСС города Ленинграда за помощью, в результате нам выделили квартиру в Московском районе, на ул. Орджоникидзе, д. 17, кв. 54. , куда мы переехали вчетвером: папа, моя жена Галя, дочь Марина и я.  Яков проработал на НМЗ до октября 1962г. Всё время после ухода из жизни мамы, папа не находил себе места, часто горько плакал, ежедневно после работаы ехал на кладбище «пообщаться» с мамой. Это стало для него ритуалом. Поздно вечером он приходил уставший и потерянный домой, варил себе купленные пельмени, выпивал стопку водки, тяжело вздыхал, безутешно плакал и ложился спать, а назавтра всё повторялось. Умер папа 9 Октября  1962г., в ДО Сестрорецка, пережив маму всего на 16 месяцев. Похоронен на Еврейском кладбище Ленинграда.

На фото после защиты дипломных проектов, окончание ЛЭТИ в 1959г. изображены слева направо: я, Ося и Ривекка Пильдеш, Мариночка, мама, папа, Галя.

Меттер (Бейлина) Эсфирь Харитоновна(Эстер Хацкелевна), моя мама,  родилась 16 августа 1906г. в колонии Ефингар, Николаевской губернии в семье крестьянина-земледельца. Имела 2х братьев—Абрама и Арона, и 3х сестёр, которых звали Сура (Софья), Берта и Циля. Будуший муж Берты,—Ефим Райхель служил во время 1-ой Мировой Войны в Венгерской армии портным. После службы в армии он поселился в Одессе, открыл пошивочную мастерскую. Берта и Ефим поженились в 1916г. и переехали в Николаев из Одессы уже после революции.

Николаев был спокойней, чем Одесса. Мама Эсфирь приезжала в Одессу, есть сведения на фотографии от 5 февраля 1918г, что она проживала в Одессе по адресу Успенская д.117. На этом фото также изображены тётя Соня, тётя Берта. Начиная с 1919г, Эсфирь с 13-ти лет вместе с восьмилетней Цилей жили и воспитывались у сестры Берты в Николаеве, которая жила с мужем Ефимом Райхелем на ул.Большая

морская, д.1, в полуподвальном помещении, где у дяди Ефима была пошивочная мастерская. Чтобы оправдатьпроживание и пропитание двух младших сестер, Эсфирь помогала старшей сестре Берте по хозяйству и швейному делу, которым занимался дядя Ефим. Так прошло почти 7 лет. Мама превратилась в красивую 20-летнюю девушку, познакомилась с ровестницами. У мамы было несколько подружек, настоящих еврейских красавиц, встречавшихся с юношами и  постоянно друживших с друзьями Якова Меттера. Этими подружками были Рива и Аня. После длительных посиделок и платонической любви, папа сделал маме официальное предложение выйти за него замуж, на что мама ответила согласием. В то время ей исполнился 21год и она вышла замуж за Якова Меттера в 1927г.

На этой фотографии сёстры сняты в феврале 1918г, что подтверждает их одежда, находясь в гостях у Берты и её мужа Ефима Райхель в Одессе. Мама стоит в центре.

Одновременно обе маминых подружки вышли замуж за папиных друзей: Рива вышла замуж за Володю Селезнёва, а Аня вышла замуж за Наума Бородянского.

Мои родители получили квартиру на ул. Советская, д. 3. Первые девять лет замужества родители часто отдыхали в Ставропольском крае —в городах-курортах Минеральные Воды, Пятигорск, Железноводск, Ессентуки, Кисловодск, где, наслаждаясь красотами окружающей природы, целебной родниковой водой, горячими источниками, лечебной грязью, и дружелюбием отдыхавших вместе с ними отпускников, проводили счастливое время горячей любви.

Мама вела домашнее хозяйство, закупала продукты на базаре, готовила вкусные блюда, настаивала виноградное вино в двух больших 40-литровых бутылях—в одной из зелёного винограда, в другой—из синего. Часто принимали гостей, друзей и родных. Мама со вкусом обставляла квартиру красивыми вещами, картинами, я помню красивый яркий цветной абажур, большой персидский ковёр, наверное, 3х4м², закрывавший всю стену, за которым она долго «охотилась» в мебельном магазине, расположенном в нашем доме на первом этаже, и который потом нас очень выручал во время эвакуации и в дальнейшей жизни во всех местах, куда мы переезжали на новое место жительства. Свободное время родители, если не встречали гостей, любили проводить в николаевском яхтклубе, где купались, катались на лодках и яхтах, играли в волейбол и просто загорали на пляже. В 1935г. году они отдыхали в Железноводске, Кисловодске, предаваясь красотам пейзажа и наслаждаясь водными и оздоровительными процедурами на основе минеральных источников. Думаю, что я находился в то время уже в утробе матери, и по факту тоже испытывал многие прелести тех мест. В 1936г. у родителей родился сын Эрнест (Ваш покорный слуга). Мама растила и воспитывала меня, продолжая работать швеёй в мастерской дяди Ефима Райхеля, помогая шить форменную одежду для моряков николаевского морского гарнизона. Она шила матроски, бескозырки, робы, рукавицы для рыбаков торгового флота.  Когда я стал постарше, года в три-четыре, мама работала дома модисткoй, при удобном случае также брала заказы у знакомых на шитьё модной летней  женской одежды. Кроме того, мама любила вышивать кружева на салфетках, которые расстилала для украшения кроватей, стен, ковров,  на столах, на книжных этажерках, на тумбочках для цветов, на подоконниках. Также вышивала летнюю одежду «крестиком»—косынки, кофточки, полотенца, шарфики, шапочки, перчатки, или гладью орнаменты и цветы на тонком батисте или шёлке, лёгком материале разноцветными никтами «мулинэ».

Мама всё свободное время уделяла моему воспитанию. Мы много времени проводили  в яхтклубе, в парке, где я катался на трёхколёсном велосипеде, вечером, перед сном мама рассказывала мне детские считалки, частушки на сон грядущий, сказки Пушкина, сказки Афанасьева, других детских писателей и поэтов. Часто она включала патефон и играла детские песни и арии из оперетт. Из музыкальных инструментов я играл на барабане и бубне с колокольчиками. Я также осваивал игру на детской дудочке типа флейты или рожка и на гармошке. Однако, дома у нас не было серьёзных инструментов типа скрипки или пианино.

Папа любил петь украинские и еврейские песни на идиш. У него был очень приятный баритон. Часто, когда приходили гости, все садились за стол поужинать с домашним вином и после застолья пели хором народные песни. Папа был в кругу друзей непревзойдённым рассказчиком анекдотов, которых он знал несметное количество. Он также был незаменимым лекарем для всех близких, умело и быстро накладывал повязки из бинтов, очищал и стерилизовал различные порезы и повреждения на коже, вправлял вывихи суставов и авторитетно рекомендовал нужные лекарства при характерных болезнях. По сути он выполнял роль «скорой помощи» для всех, кто к нему обращался за медицинской помощью.

Несколько раз мы с мамой и её старшей сестрой Бертой и её дочкой Ривеккой выезжали в гости к родственникам— мамиым сестрам, жившим в то время в деревне Борки, Харьковской области. На фото мы запечатлены в 1939г.

Тогда я впервые познакомился с особенностями деревенской жизни, с различиями деревенской спокойной жизни от шумной городской. Живя в Николаеве, однажды, играя босиком во дворе дома дяди Ефима, в то время, как мама работала у него в мастерской, я напоролся на разбитую бутылку и сильно поранил ногу. Кусок стекла впился в пятку. Мама увезла меня в больницу, где под общим наркозом провели операцию по удалению осколков стекла. Это случилось непосредственно перед немецкой оккупацией, в июле 1941г

2 августа 1941 наша семья была эвакуирована из Николаева в Сосновку. Всю долгую дорогу, длившуюся более двух месяцев, мама ухаживала за больными папой и мной. Мы оба ещё не окрепли после перенесённых операций. Поэтому физическую нагрузку по перетаскиванию тяжёлых баулов с нашими вещами выполняла одна мама. К особо тяжёлым вещам относились персидский ковёр и швейная машина «Зингер», непременная спутница во всех трудных жизненных ситуациях. Маме также приходилось по нескольку раз на день менять марлевые повязки под папиным бандажем и стирать их для следующих процедур. Во время начальной ступени эвакуации наш поезд часто, круглосуточно бомбили немецкие самолёты «Юнкерс». Поезд на момент бомбёжки резко тормозил и останавливался, все пассажиры разбегались врассыпную в близлежащие лощины или кустарники. Мы же по причине малоподвижности вынуждены были оставаться в вагоне. В одну из таких бомбёжек я свалился при резком торможении с верхней полки и сильно ударился головой. Это событие наложило отпечаток на всю мою жизнь. Уже находясь в Сосновке, я заболел острым менингитом. Заболевание протекало очень тяжело. У меня была высокая температура около 2-х месяцев—до 40 гр.Ц. Меня длительное время мучили галлюцинации, я часто терял сознание, заговаривался, при этом кусал себе до крови губы и язык. Вместе с нами в посёлок Сосновка, Вятско- Полянского района, Кировской области, эвакуировались бабушка Роза, семья старшего папиного брата Наума Меттера и жена Ильи Меттера, моя тётя Юля. Бабушка Роза и тётя Юля проживали вместе с нашей семьёй в соседней квартире на улице Подгорной, д.3, вблизи завода, на котором работали Наум и Яков. В тяжёлые для меня моменты болезни менингитом, у мамы уже не хватало сил непрерывно ухаживать за мной, она изнемогала от долгих бессонных ночей и не знала, как облегчить мучившее меня состояние. Выручала меня тётя Юля, которая в этих случаях отправляла маму к себе в комнату, чтобы она могла подремать немного, а сама обнимала меня, гладила по голове, засовывала мне в рот кончики своих пальцев на растерзание, что я, естественно, делал, кусая их очень сильно.

На фотографии изображены тётя Юля слева, мама справа и в центре я в возрасте 6-ти лет в матроске, сшитой мамой в эвакуации. Всю свою энергию мама расходовала на моё воспитание, на шитьё одежды и на добывание еды в те голодные годы войны. С этой целью она шила одежду по заказам знакомых и незнакомых женщин, а в качестве расчёта за труд получала разные продукты.  Так, иногда местные татарки приносили парное молоко и свежие куринные яйца. Кроме того, мама продавала вещи из скромного своего гардероба, прихваченного из Николаева. Я вспоминаю, как однажды вместе с мамой и ещё с несколькими женщинами мы ездили в соседнюю деревню на санях, запряжённых лошадью и погоняемой кучером, обменивать свои вещи на продукты. Дело было зимой, обратно мы возвращались уже в темноте. Неожиданно лошадь дико заржала и пыталась встать на дыбы, задёргавшись в упряжке с оглоблей. Причиной такого дикого беспокойства оказалась погоня за нами двух волков, догонявших сани слева и справа.  Чтобы отпугнуть зверей, ямщик приказал всем пассажирам громко кричать. Визг и крик, а также зажжённый факел и непрерывные удары хлыстом сделали своё дело: волки отстали. Я на всю жизнь запомнил дьявольский пронизывающий насквозь блеск волчьих глаз, светившихся в темноте, и охвативший меня ужас, заставивший истерически орать при полном телесном оцепенении.

Ранней весной с близлежащих гор начинали стекать обильные ручьи после таяния снега. Глинистые дороги размокали и становились непроезжими для телег, запряжённых лошадьми, и непроходимыми для пешеходов. Поперёк и поверх дорог прокладывали деревянные мостки. Лошади утопали в вязкой глине по самое брюхо. С огромными усилиями люди группой в несколько человек  освобождали застрявших лошадей, вытаскивая их из вязкой жижи. В конце весны, когда солнце подсушивало поверхность земли, мама брала меня в поле, простиравшееся на горе до леса, где мы на нашем участке перекапывали лопатой жирный чернозём, в который мы сажали  картофельные проросшие глазки (картошку было жалко), семена огурцов, капусты, лука, морковки и свёклы. Несколько раз за лето нам приходилось вырывать руками сорняки, пропалывать грядки, окучивать тяпкой и разравнивать граблями землю над пробившейся зелёной ботвой овощей. Осенью мы снимали урожай, а в течение лета выкапывали или срывали созревшие овощи. Когда в лесу созревали грибы, ягоды и шиповник, мы с мамой ходили собирать дары леса.  В первый год эвакуации мама брала меня за водой к ближайшему колодцу, который располагался через дорогу, недалеко от нашего дома. Она несла два ведра на коромысле, а я два маленьких ведёрка, в каждой руке по одному. Через год я уже сам ходил за водой, неся на коромысле два ведра, наполненные наполовину водой. Вёдра на коромысле раскачивались, вода в них плескалась и иногда выливалась на землю и на меня. Но самое трудное было вытаскивать бадью с водой из колодца, вращая рукоятку вóрота, наматывая при этом длинную металлическую цепь с привязанной к ней бадьёй. Колодец был глубокий, чем ближе приближалась бадья, тем труднее было удерживать рукоятку. И уж самое сложное было вытащить бадью, полную водой, на бортик колодца, чтобы перелить из неё воду в свои вёдра. Часто я просил взрослых помочь вытащить бадью. Особенно сложно было зимой, когда всё пространство вокруг колодца была обледенелым. Рядом с домом у нас был сарай, где мама растила кабанчика, кормя его пищевыми отходами, которые мы привозили в двух вёдрах на тележке из заводской столовой, расположенной близко к нашему дому. Годовалую свинью резали и  разделав, приготовляли колбасу, сало и свиную солонину. Мама варила холодец из свиных ножек, ушей и хвостов, который приправлялся острым хреном и казался несравненным деликатесом. Мама поощрала моё увлечение рисованием, помогая мне рисовать цветными карандашами всё, что я видел, а также сцены воображаемых боевых действий с танками и самолётами. Она также тщательно учила меня пользоваться слесарными инструментами, объясняя, как держать их, чтобы не пораниться (молотком, пилой-ножовкой, тисками, стамесками, напильниками, ножом, клещами, кусачками, отвёрткой, зубилом). Под её руководством я построил из досок игрушечный самолёт, а также настоящие лыжи. Концы лыж мама загибала, распарив их в кипятке и засунув на ночь в щели в полу. Из старых ремней мама делала мягкие крепления к лыжам, которые крепились бельевыми верёвками на валенки, а также кольца, крепившиеся на лыжные палки. Я помогал маме во дворе возле нашего сарая пилить двуручной пилой дрова из брёвен, которые привозил папа для топки печки. Распиленные чурбаки мама колола тяжёлым колуном на тонкие поленья. А из коры я вырезал острым ножичком различные игрушки: лодочки, кораблики, танки, самолётики и много других вещей. Дважды, в 1942г. и 1943г, к нам в Сосновку приезжал с фронта на отдых после ранений дядя Илья, чтобы повидаться с нами и своей женой Юлей. Один раз в 1943г. приезжал дядя Шура. С Ильёй мы ходили в лес, где он показывал мне, как стрелять из пистолета, предупреждая о сильной отдаче в правое плечо. В свободное от работы время папа учил меня играть в шашки, шахматы, «чапаева», основам арифметики и элементам черчения, что мне потом очень пригодилось и в школе, и в институте.

В августе 1944г. мы переехали в Таганрог, куда мой папа был направлен начальником механо-сборочного цеха на заводе им. Молотова (п.я.141). Таганрог интенсивно отстраивался после оккупации. Оккупация началась с захвата города вермахтом 17 октября 1941 года. Через две недели, 29 октября 1941 г. началось уничтожение евреев под руководством коменданта города майора Альберти, начальника гестапо оберштурмбанфюрера СС Шульце при активном участии полиции из местных жителей (начальника полиции Ю. В. Кирсанова, начальника политотдела полиции А. М. Петрова и других) на Петрушиной косе («Балка смерти») на западной окраине города. В первый день было расстреляно не менее 3-х тысяч евреев, в последующие дни убивали всех, кого ловили по доносам жителей. В период оккупации в городе действовала антифашистская организация—Таганрогское подполье. Оккупация длилась 680 дней. В ночь на 30 августа 1943 года в город был высажен морской десант Азовской военной флотилии. Первыми в город при освобождении вошли солдаты 130-й Таганрогской стрелковой дивизии, которой командовал К. В. Сычёв. Антисемитизм, расцветший во всей красе в период оккупации, постепенно уходил из виду в невидимые потёмки человеческих душ. Я пошёл в школу сразу во второй класс. Жидёнком меня ещё не дразнили! Я активно учатвовал в школьных соревнованиях по шашкам и шахматам, заработав позднее, в шестом классе, третий юношеский раздряд по шахматам.

Ни в школе, ни в других местах  я не ощущал открытой дискриминации по национальному признаку. Наоборот, я часто участвовал в городских Олимпиадах по математике, завоёвывал призовые места, получал пятёрки по многим предметам в старших классах, начиная с 5-го и по 8-ой. Моему увлечению математикой помогал папа в свободное время. Он обладал фундаментальными знаниями в области математики, физики, конструирования и черчения. И был талантливым учителем, умевшим просто и доходчиво донести до моего понимания сложные научные проблемы. Чтобы сэкономить расходы на еду, мы с мамой постоянно содержали и обрабатывали огород размером до четырёх соток, где выращивался урожай картошки, капусты, кабачков, помидоров, баклажан, тыквы и других овощей, а также арбузы и дыни. В августе 1948г. мы с мамой поехали в гости на родину, в город Николаев. Там мы встречались со всеми родственниками, которые вернулулись из эвакуации в освобождённый город.

За время жизни в г. Таганроге мы дважды меняли место проживания, а я четыре раза переходил в другую школу. Последняя школа была мужская гимназия имени А.П.Чехова, в которой в прошлом учился молодой Антон Чехов с 1868 по 1879 годы. В школе был Таганрогский литературный музей А.П.Чехова. Экспозиция музея содержала фонд личных документов, книг и вещей А.П.Чехова, дрессировщика А.А.Дурова, детского писателя  И.Д.Василенко, артистки Ф.Г.Раневской, коллекции живописных и графических работ А.П.Чехова, С.М.Чехова, С.С.Чехова, западной гравюры 1-й половины XIX века. В городе был широко известен Драматический театр им. А.П.Чехова, построенный в 1866 году по проекту итальянских мастеров Лондерона и Трусова, зрительный зал которого обладает прекрасной акустикой, а интерьер, по общему признанию, являлся малой копией знаменитого миланского театра Ла Скала. На сцене таганрогского театра были поставлены пьесы А.Чехова, М.Горького, А.Н.Островского, В.Шекспира. В театр меня регулярно водила мама, там я впервые приобщился к театральному искусству и познал прелесть драматических и комедийных постановок с участием профессиональных артистов. В центре города  была Городская библиотека им. Чехова, построенная в1876 году с прекрасным читальным залом, где я часто засиживался за чтением художественных книг разных жанров, включая те, которые служили источниками для театральных сценариев. Ещё одной важной достопримечательностью был Краеведческий музей, основанный в 1898г. Величественное здание дворца Алфераки, в котором находился музей, всегда обращало на себя внимание своим необычным архитектурным декором; портиком с четырьмя коринфскими колоннами, тяжелыми лепными украшениями в стиле барокко. Коллекция музея активно пополнялась, когда поступали конфискованные предметы искусства из усадеб, отнятых у богачей. К сожалению, огромная коллекция была утрачена в годы Великой отечественной Войны. Во время Немецкой окупации многие предметы были украдены, в том числе полотна Айвазовского, Богданова-Вельского, Поленова, Леонтовского, Шишкина и др. А само здание музея было занято под штаб германского командования. В этот музей нас часто водил на экскурсии по географии и краеведению школьный учитель географии. Интересным также являлся построенный в 1907 году первый кинотеатр «Мираж», куда мы ходили после школьных занятий целым классом на культпоход в кино под руководством школьной пионервожатой. Ещё одним уникальным заведением было сооружённое 1910г деревянное здание цирка, которое всегда вызывало у меня острое влечение захватывающими представлениями приручённых зверей, выступавших под руководством дрессировщика Анатолия Анатольевича Дурова. Я всегда с нетерпением ждал очередного посещения цирка, куда мы ходили всей семьёй. Русский юмор не всегда был понятен зарубежной публике, где Дуров начинал свою карьеру. И тогда А. А. Дуров, объединив свой талант актёра, клоуна и дрессировщика, создал свой неповторимый «Театр зверей». Такого Европа ещё не знала. Это был знаменитый аттракцион — двухактный спектакль «Собачья свадьба». В одной сцене могло участвовать до 30-ти животных, причём без присутствия дрессировщика: съезд гостей на «паровозе», медведи — носильщики с оклунками и чемоданами, суслики — торговцы с мешками орехов, гуси с вязанками бубликов, собачки-няньки с колясками и звериными детёнышами. Публику веселил оркестр «Джаз — банд»: обезьяны играли на пианино и скрипке, собачки били в барабаны, пели и танцевали, попугай распевал цыганские романсы. Пир заканчивался драматическим скандалом — изменой и бегством любовника через окно по веревочной лестнице. Много свободного времени я проводил в старинном Приморском парке культуры, к которому примыкала красивая Каменная лестница, построенная в 1823 году, ступени которой выполненные из сарматского камня, разделялись тринадцатью площадками, для которых послужил тот же материал. Общая длина составляла 113 метров при ширине каждой ступени 7 метров. Наверху лестницы была сооружена восьмигранная тумба с солнечными часами. Мраморный циферблат их всегда показывал точное время. С 1934 года проводилась капитальная реконструкция Каменной лестницы. Из запланированных 30 гипсовых античных фигур I-V веков до нашей эры, таких как «Афродита Капуанская», «Милосская собака», «Мальчик с гусем», «Мальчик, вынимающий занозу», в 1935 году установили 8 скульптур, 30 греческих и римских ваз. Внизу оформили два скверика с фонтанами. Приморье, величественный восход солнца, видимые с лестницы, оставили глубокое впечатление и запомнились на  всю жизнь. В городе был старинный дом-усадьба, где жила семья Чехова. Все эти культурные объекты я регулярно посещал с мамой, чему я был несказанно рад, и что, безусловно, оказало на меня благотворное влияние в части формирования современных культурных взглядов на жизнь и моральных устоев поведения в обществе.

Мама также поощрала моё влечение к физкультуре. Моему физическому развитию помогали постоянные занятия в секции волейбола в спортивном зале «ДСШ» (детской спортивной школы) под руководством прекрасного тренера, заслуженного мастера спорта СССР, чемпиона страны в составе  всесоюзной команды «Спартак» Серго Задгинидзе. Во время летних каникул непременными развлечениями были игры в футбол и волейбол в летних пионерских лагерях, организованных заводским профсоюзом. Я часто вспоминаю своих школьных друзей по спорту: Вову Трахтенберга, Славу Чернова, Витю Саакадзе, с которыми мы играли в одной команде несколько лет подряд. Летом я часто плавал на реке Миус и в Миусском лимане, удил рыбу, копал на огороде червей для рыбной ловли, занимался греблей на лодках-плоскодонках, катанием на яхтах и скутерах в Азовском море. В качестве спортинвентаря я пользовался самодельным самокатом, который я соорудил на шарикоподшипниках, подаренных мне папой.

Папа часто делился с мамой своими проблемами на работе. Эти обсуждения травмировали мамину нервную систему, отрицательно влияя на кровяное давление. У неё тогда уже началась гипертония на ранней стадии. Мама предпринимала попытки лечиться с помощью пиявок, прикреплённых за ушами. Пиявки, насосавшись крови, разбухали и «мирно» отваливались. Но помощь действовала лишь на короткое время, а затем голова начинала снова болеть, сдавленная как бы жёстким обручем вокруг черепа. Других родственников в Таганроге не было, с кем бы папа мог вести беседы на темы своих трудных производственных проблем. Оба мои дяди вернулись с войны и поселились в разных городах страны. Средний брат отца, Александр, всю войну прокомандовал артдивизионом в чине капитана артиллерии, вернулся в Николаев, где женился на Людмиле Тихомировой. У них родился сын Юрий в 1949г. Младший брат отца, Илья, всю войну воевал на фронтах, обеспечивая снабжение строительных войск боеприпасами, запчастями, оборудованием для прокладки и восстанавления путей железных и проезжих дорог, был дважды ранен, в госпитале познакомился и женился на медсестре Гале Душенко, с которой вернулся после окончания войны в её город Северодвинск в чине подполковника интендантских военно-строительных войск. Там он работал механиком-универсалом на судостроительном заводе «Звёздочка», на котором строились подводные лодки. У них родилась дочь Роза в 1947г., названная в честь бабушки Розы. Возвращались папины братья, как и многие другие участники войны еврейского происхождения, с надеждой, что победа над Германией обернётся также изменением сталинского режима в части прекращения дискриминации, унижений и антисемитизма. Но уже в 1947-м начиналась кампания по борьбе с «безродными космополитами». Сталинизм, медленно загнивающий, боясь свержения властью военных, прозревших в походах по Европе, начал ликвидацию героев войны, гноил в лагерях ГУЛАГ фронтовиков, переживших тяготы и страдания пребывания в плену, уничтожил Еврейский антифашистский комитет, руководимый Соломоном Михоэлсом и Шахно Эпштейном, положив начало по сути фашистской программе уничтожения евреев. Ещё в середине 1945 г. журналистка Мирра Айзенштадт,  литературный псевдоним Железнова, первой опубликовала в газете «Эйникайт» ЕАК списки евреев Героев Советского Союза. Оказалось, что к концу войны этого звания удостоились 135 евреев. Все данные о героически сражавшихся людях она получила в 7-м наградном отделе ГлавПУРа на основании документов, оформленных и завизированных в отделе кадров, по официальному запросу, подписанному Соломоном Михоэлсом, и разрешению секретаря ЦК ВКП(б) Александра Щербакова. Мирре Железновой этого не простили и в апреле 1950-го её арестовали. На единственном допросе 20 мая 1950 г. одним из главных обвинений, предъявленных ей, стала публикация цифры 135. В ее деле, по воспоминаниям дочери, которая видела позже протокол того допроса, есть только одна страница и приговор «к высшей мере». 229 дней провела мужественная женщина в камерах Лубянки и Лефортова, вплоть до вечера 23 ноября 1950 г., когда истерзанная Мирра была расстреляна. Для многих людей наступили тяжёлые времена.

В 1950 году по указу Верховного Совета Карело-Финской ССР образовали на острове Валаам и разместили в полуразрушенных монастырских зданиях сеть Домов-интернатов для инвалидов войны и труда. Правительство решило избавиться от слишком намозоливших глаза советскому народу-победителю тысяч инвалидов: безруких, безногих, неприкаянных, промышлявших нищенством по вокзалам, в поездах, на улицах… В течение нескольких месяцев страна-победительница очищала города от этого «позора»! Инвалидов собирали со всего города Ленинграда и области специальными нарядами милиции и госбезопасности, отвозили на железнодорожные станции, грузили в теплушки типа ЗК и отправляли в эти самые «дома-интернаты». У них отбирали паспорта и солдатские книжки, фактически переводя их в статус ЗК. Перед этими интернатами ставилась цель: спровадить инвалидов на тот свет как можно быстрее. Огромная страна Советов, таким образом, карала своих инвалидов-победителей за их увечья, за потерю ими семей, крова… Всякий, попадавший на Валаам, мгновенно осознавал, что обратного пути нет:  здесь суждено остаться навеки, закончив жизнь в безвестной могиле на заброшенном монастырском кладбище. Позднее я посещал Валаам по дороге с экскурсией в Кижи. Зрелище оставило тягостное впечатление от увиденного дикого проявления бессердечия властей к несчастным людям.

В 1951 мы переехали в пос. Рыбацкое, в пригород Ленинграда, где отец начал работать начальником Отдела подготовки производства, а затем до декабря 1953г. начальником цеха емкостей на заводе Металлоконструкций. Наша семья проживала в пос. Рыбацкое, ул. Красноармейская, д. 125, кв. 2. Я учился в Рыбацкой средней школе, закончив девятый и продолжая учиться в десятом классе. Мама, как обычно, обшивала семью на нашей машине «Зингер», обеспечивая нас носильными вещами. Мне она сшила красивый пиджак и брюки из светлобежевого коверкота, использовав своё старое демисезонное пальто, распоров его и перелицевав на изнанку под мой костюм. Также она сшила курточку, в которой я ходил в школу и  в институт. Для зимы она переделала под мой размер стёганку-телогрейку, полученную папой на работе.  Особенно я гордился своим синим вельветомым пиджаком, который мы шили вместе с мамой. Умение шить, перешедшее от мамы, пригодилось мне на всю жизнь.

В том же 1951 г. началось снятие евреев с важных государственных постов. Советская пропаганда клеймила сионистское движение и Джойнт как «центральное звено в международном заговоре американского империализма против Советского Союза и прогрессивных сил». Власти апеллировали к низменным инстинктам антисемитов, как бы демонстрируя, что каждый еврей — предатель и любое преступление против него не повлечет наказания. В стране царила погромная атмосфера. Зловещая кампания достигла своего апогея в процессе по «делу врачей».

В Москве был организован грандиозный показательный антисемитский процесс и, чтобы «защитить евреев от гнева советских граждан», был составлен приказ о депортации всех евреев из европейской части России на Дальний Восток, в Биробиджан, примерно как до того злодейски депортировали крымских татар, чеченцев, ингушей, немцев и других людей «второго сорта». Уже были напечатаны паспорта с желтой полосой, собраны товарные вагоны, которые стояли на изготовке, была собрана агитбригада из десятка артистов с «характерными» носами, готовых весело петь по радио в дни депортации и продажно подпевать, что «разве не видите, уехали – добровольно, кто хотел». Каждый вечер родители шептались о готовящемся  переселении на Дальний Восток.

Это зловещее мероприятие неожиданно сорвалось, когда наступил, как говорил отец, «день, когда сдохла гадина» – 5 марта 1953 г. Власть готовила широкомасштабное мероприятие по уничтожению половины евреев, принуждённых к депортации, начиная уже с переезда по железной дороге через всю территорию страны, за счёт создания невыносимых, несовместимых с жизнью условий долгосрочного продвижения в студённую пору, без дров, без отопления, гигиены и достаточной еды, в необорудованных для проживания вагонах, в которых обычно транспортировался скот. Оставшуюся часть выживших во время депортации рассчитывали сгубить на месте, предполагая неприспособленность измождённых в дороге евреев к труду на земле в диких условиях необжитого восточного края страны. Лишь смерть Сталина и последовавшая за ней борьба за власть между его приближенными прихвостнями, которые пытались отмежеваться от преступлений его режима, спасли евреев Советского Союза от уготованной им участи. Моя мама, под траурные терции радиоточки, спросила папу «А ты почему такой веселый?» «Я? Ну что ты, родная, какой же я веселый? Я очень грущу, как и весь советский народ!» Он пережил эту гадину на 9 лет, но так и не дожил до дня, когда ей официально воздадут по заслугам.

Мама очень переживала, когда узнала, что меня, окончившего Рыбацкую среднюю школу в июне 1953 года, спустя пару месяцев после смерти Сталина, с пятёрками по всем предметам,  лишили возможности присвоения золотой медали, сознательно занизив на выпускном экзамене оценку за сочинение до четвёрки. Но дискриминация продолжилось ещё коварнее, т.к. мне не дали даже положенной по всем действовавшим законам серебряной медали. Мамины попытки получить в дирекции школы и в РайОНО объяснение жестокой несправедливости не принесли успеха, наоборот, ещё больше огорчили, подтвердив официальное наличие организованной сверху деспотичной великоросской дискриминации по национальному признаку в сфере Ленгоротдела народного образования.

В результате мне пришлось сдавать экзамены в ВУЗ на общих основаниях и, следуя тем же дискриминационным ограничениям, мне на вступительных экзаменах занизили оценку по химии, лишив возможности набрать проходной бал на курс, куда я подал документы. Я всё же поступил в ЛЭТИ, правда, в качестве вольнослушателя на первый семестр. Мне в этом помог папа, проявив невероятную смекалку и артистический талант, уговорив директора института ЛЭТИ принять меня в институт, чтобы таким способом отплатить папе за его дружбу и помощь директору, оказанную им 30 лет назад в бытность его  абитуриентом Николаевского НКИ в устройстве директора студентом того института, где уже учился в то время мой папа, проживая в Николаеве.

Вся эта нервотрёпка отражалась на мамином здоровье. На 4-м курсе я женился на Гале Кордо, а в 1957 г. у нас родилась Марина. Мы вшестером продолжали жить в квартирке из 2-х смежных комнат с большими неудобствами. На лето папа вывозил маму на отдых в пос. Разлив, чтобы укрепить её нервную систему, а также разрядить хотя бы на время напряжённую обстановку в доме из-за тесноты и частого капризничания маленькой Марины. Папа в такое время ездил рано утром на работу из Разлива. Возвращался вечером с покупками, чтобы мама не ходила лишний раз в магазин. От всех этих неурядиц папа, не переставая, курил по несколько пачек папирос в день, чем ещё больше создавал гнетущую атмосферу в нашей семье. Маму несколько раз увозили в больницу из-за очень высокого давления. Даже на отдыхе в Разливе её забирали в Сестрорецкую больницу, где мы её навещали всей семьёй.

Прожив шесть лет в Рыбацком, наша семья в 1957г получила, наконец, комнату в Октябрьском районе Ленинграда в коммунальной квартире в старом доме возле пл. Сенная, на ул. Демидова (Гривцова), д. 22, кв.22, где мы проживали до 1961г. В 1753—1765 годах на Сенной площади был воздвигнут значительный памятник позднего барокко — Успенская церковь (Спас на Сенной), взорванная в 1961 году в связи с началом строительства метро «пл. Мира». Отдельно стоящий дом — здание Гауптвахты (дом №37 по Садовой улице), возведён в 1818—1820 годах архитектором В.И. Беретти по проекту архитектора. В редкие моменты удовлетворительного самочувствия, мама ходила с Мариночкой на прогулки в Юсуповский сад, расположенный поблизости от Демидова переулка. Часто заходили на Сенной рынок, чтобы купить ягоды, фрукты или сладости для Марины. Также она прогуливалась на Исаакиевскую площадь, в Александровский парк, к памятнику Петру Первому на коне, к Адмиралтейству и к другим красивым местам замечательного и насыщенного историческими памятниками района города Ленинград.

26 мая 1961 г. мама, в течение многих лет продолжительно болевшая гипертонией в тяжёлой форме, умерла от инфаркта. Похоронена на Еврейском кладбище Ленинграда.

На фото: на переднем плане слева мама, справа—папа во время  отдыха в Разливе