Это была не наша дорога, но обстоятельства сложились так, что она привела нас в этот город. Впервые она стала смутно проявляться в 1979-ом году. 28 октября Сергею исполнялось 7 лет. Летом надо было принимать решение — отправить его в школу в этом году, или все-таки через год. За отсрочку был весомый аргумент — 3 года назад он перенес очень серьезную болезнь, после которой, во избежание рецидива, надо было оберегать себя от ударов и от простуды. Очевидно, что школьная среда не слишком благоприятна для этого. Кроме того, Сергей в то время еще очень плохо читал, что прогнозировало проблемы. С другой стороны, если идти в школу в 8 лет, то она закончится, соответственно, в 18. Это уже призывной возраст, и будет всего одна попытка поступления в институт. Но армия после перенесенной болезни практически исключалась. Не только армия, но и обычные школьные уроки физкультуры были противопоказаны. Поэтому получалось, что в первый класс надо идти в следующем, 1980-ом.

Прошло 8 лет. Из военкомата приходит приглашение на первую военную медкомиссию. Результат медкомиссии был неожиданный — здоров, годен к строевой службе. Справка из больницы, которая в других местах воспринималась серьезно, там не имела никакого значения. С этого начался отсчет времени.

После окончания восьмилетней школы была первая попытка проложить прямую и надежную дорогу в институт. Аттестат восьмилетки получился не слишком хороший, не всякая десятилетка была готова с ним смириться. Но была в Ленинграде школа, в которой аттестат был не самым важным документом. Для поступления надо было сдать экзамен и пройти по конкурсу. Это математическая школа N 232 (?) на улице Салтыкова-Щедрина. Практически все, кто попадал в эту школу, без проблем потом поступали в институт. Мы попытались. Экзамен был очень непростой. Из 14 заданий Сергей правильно решил 12. Результат хороший, но конкурс был слишком высокий, он не прошел. Пришлось искать обычную школу. «У нас мальчиков мало, приходите» – услышали мы в 431-ой (?) школе. Там и закончил Сергей десятилетку.

Армию следовало избежать. Эта организация была мне хорошо знакома, а в конце 80-ых добавились новые неприятности. Еще не закончилась война в Афганистане, уже был Нагорный Карабах, Сумгаит. Позднее — Тбилиси, Вильнюс. Время было неспокойное. Самое простой способ не идти на службу — это поступить в институт, где есть военная кафедра. Т.е. были два серьезных мотива для поступления в институт — получить образование для дальнейшей нормальной работы и избежать похода «во солдаты». Сергей в то время еще не слишком сознавал «важность момента», но моему выбору доверял. Я выбирал институт. Были ограничения — ВУЗ технический, с хорошим обучением и не слишком большим конкурсом. Основной кандидат был ЛЭТИ. Конкурс немалый, но меньше, чем в Политехе, а образование не хуже. Возможно, надо было что-нибудь попроще. Я ездил в Кораблестроительный, но что-то там мне не понравилось. Образование от Бонч-Бруевича в то время совсем не котировалось. По какой-то причине я не остановился и на ЛИАПе, который 13 лет назад закончил сам. Выбор пал на ЛЭТИ. За год до окончания школы Сергей поступил на подготовительное отделение. Это серьезно повышало шансы на поступление — результаты выходных экзаменов курсов при положительном результате засчитывались как вступительные.

Весной 1990 г. закончилась средняя школа, закончились подготовительные курсы. Сергей в то время увлекся программированием. Целыми днями писал программы — сначала на процессоре 8080, а затем на «Синклере». Перед экзаменами, чтобы не было соблазна заниматься программированием вместо подготовки, я вытащил Сергея на дачу. Но и там не сидел он, с утра до вечера погрузившись в книги, это был не его стиль. Результаты экзаменов подготовительных курсов были хорошие, но не абсолютно положительные (кажется, отметки были — 4 и 5). Для поступления надо было сдать русский язык (сочинение) и пройти по конкурсу.

И вот, экзамены, сочинение (естественно, на свободную тему), ожидание результата… «3 балла» — извещает нас Сергей. Это был приговор — служить! Ни на что не надеясь, я поехал в институт. Была возможна апеляция. Мне удалось разыскать сочинение, получить его для анализа (это тоже было непросто). — Более 10 грамматических ошибок, ситуация безнадежная. Я стал изучать ошибки. И вижу, что считать можно иначе. По другому счету получается всего 2 ошибки, а остальное — тиражируется. Мне показалось, что это достаточный повод для апеляции. Отказали мне по каким-то формальным (а может — надуманным) причинам. Заявление не было принято. В приватной беседе некий человек из приемной комиссии сказал, что все безнадежно — на них давят власти, а заданное процентное соотношение призывных мальчиков и непризывных девочек выполнить непросто, но они обязаны это сделать.

Конкурс, естественно, был выше, чем набралось баллов. Но была возможность с этим результатом поступить на вечерний факультет — там конкурс небольшой. Сергей был зачислен. Одна цель (путь к образованию) была достигнута, но другая — провалена. Да и зачисление в институт никак не гарантировало продолжение обучения. Большого желания учиться не было, а важный стимул «не служить» отпал. Сергей стал студентом, но очень скоро он превратится в солдата, а что будет после армии прогнозировать трудно. Изменить здесь ничего нельзя. Все, что можно было сделать, уже было сделано.

В сентябре нам позвонили из военкомата, предложили Сергею придти на собеседование. Разговаривала Ира. 18 лет сыну еще не исполнилось, сказала она. — Вы не беспокойтесь, мы с ним только поговорим. Тема оказалась такая. Приехал офицер из Москвы для набора в некую эксклюзивную часть. Из всего Ленинграда отобрали порядка 100 кандидатов, Сергей каким-то образом оказался в списке. Потом мы предположили, что причиной могли быть занятия каратэ. В то время это было запрещено, секция было «подпольная». Но соответствующие органы (по нашим представлениям) знали все.

В военкомат я пошел вместе с Сергеем. Я не поднимался, но был рядом, чтобы вмешаться, если будет происходить что-нибудь неожиданное. Через некоторое время выходит Сергей и говорит о том, что только что была беседа, которая еще не закончилась, он взял тайм-аут. Ему предлагают службу в каких-то элитных войсках, что-то вроде спецназа. Военный рассказывает, как это хорошо и какие преимущества он будет иметь на этой службе. Но здесь требуется согласие призывника. Из того, что я услышал, сделал вывод, что надо категорически отказаться, о чем и сказал Сергею. Вплоть до того, что сейчас же уйти отсюда, если по-другому не получается. Сергей отказался, отказ был принят. Этот вариант просвистел мимо, едва не задев нас.

Неожиданно появилась еще одна возможность не служить. Валера Медведев, отец давнего друга Сергея был в курсе наших проблем. Однажды я его встретил около дома.
- Хочешь «отмазать» Сергея от армии — спросил он.
- Конечно, хочу.
- Есть у меня знакомый, который это может сделать, я поговорю.

Через некоторое время он сообщил, что его знакомый готов помочь. Человек работает в КГБ. Мне надо позвонить по телефону (дает номер) и изложить свой вопрос.

Меня все это очень озадачило. Мое отношение к КГБ было всегда резко отрицательное. Никогда я даже представить не мог, что смогу по своей инициативе пойти на какие-то контакты с представителем этой организации. Конечно, мы живем в Советском Союзе, где за взятку можно решать и более сложные проблемы. Особенно, в эпоху перестройки и гласности, когда стала ускоряться эрозия всех государственных институтов. Но вопросов было много. Телефон начинался с номера 278. Я долгое время работал на Манежном переулке, это недалеко от Большого дома. Номер начинался с тех же цифр. Т.е. с большой вероятностью я буду звонить в Большой дом. Зачем? Такие вопросы надо обсуждать по домашнему телефону, а еще лучше — при личной встрече. Но делать было нечего. Других вариантов нет, я вступаю в контакт с дьяволом.

Мне всегда было трудно говорить по телефону — почему-то я должен видеть человека, с которым говорю. Мне всегда было трудно говорить с незнакомыми людьми. Мне всегда трудно кого-то о чем-то просить. Я никогда не знал, как предлагать и как давать взятку. Т.е. для меня это была очень большая проблема. Я «собрался в комок» и позвонил. Разговор был примерно такой.
- Дежурный подразделения слушает.
- Будьте добры, Михаила Ивановича.
- По какому вопросу, назовитесь.
- Ханов Олег Алексеевич, по личному вопросу.
меня соединяют.
- Здравствуйте, я от Медведева Валерия. Он дал мне этот телефон и сказал, что я могу с Вами поговорить по поводу моего сына.
- Да, да, такой разговор был…
Он попросил продиктовать паспортные данные сына и сказал, что все будет хорошо.

Что ж, я «одолел этот перевал». Далее надеялся держать связь через Валеру, узнать, сколько это будет стоить, собрать, передать, подождать и вопрос закрыть. Какое-то время военкомат не беспокоил. «Заработало!» — думали мы. Я попросил Валеру узнать цену вопроса. «Ничего не надо» — был ответ. Меня это удивило и испугало. Едва ли Валера был таким близким другом того человека из КГБ, ради которого можно было бескорыстно нарушать законы, т.е. идти на должностное преступление. Ситуация становилась сложной, опасной и совершенно непонятной. К тому же, в то время деньги недорого стоили — в магазинах было пусто, некоторые товары и продукты продавались по талонам. У нас скопилось какое-то количество талонов на спиртное. Я их отоварил, договорился с Валерой и через него, в порядке первого взноса, передал бутылок десять водки и коньяка.

28 декабря 1990 года Сергею исполнилось 18 лет. Вскоре пришла повестка — явиться в райвоенкомат. Я связался с Михаилом Ивановичем. Он сказал, что все нормально, в военкомат можно идти. Он сделает так, что Сергей будет под следствием со стороны КГБ. До окончания следствия армия не грозит. Мы дома обсудили ситуацию и решили все-таки повестку проигнорировать.

Через некоторое время пришла еще одна повестка. Я снова позвонил Михаилу Ивановичу. Разговор был какой-то очень странный. Все подробности не помню, но в процессе разговора был такой вопрос:
- «Вы знаете, куда Вы звоните?».
Я ответил — «Да».
- «Назовите».
- «КГБ».
После того, как я повесил трубку, мы с Ирой обсудили этот разговор. Через некоторое время телефон издает какой-то незнакомый звук. Мы предположили, что телефон был каким-то образом включен на прослушивание, а теперь, когда мы закончили нелицеприятный разговор о КГБ и о «кураторе», нас отключили. Времена были хотя и перестроечные, но еще советские, и были советские представления о всесилии этой организации.

Игры с КГБ я решил закончить. Но по повестке в военкомат вместо Сергея пошел я. Военком нашел папку с делом Сергея и стал листать ее в обратном порядке. Повестка. На ней запись «не явился». Еще одна с такой же записью. Просмотрев папку, сказал: «Я действую исключительно формально. Направляю вам еще одну повестку. Если снова будет неявка, то я обязан дело передать в суд. А Вам советую все-таки не уклоняться от призыва. Поверьте, лучше отслужить два года в армии, чем столько же или больше провести в тюрьме.» Немного порывшись, он достал с полки какую-то папку — «вот, почитайте, я не спешу», и занялся своими делами.

Это было такое же дело какого-то призывника. Повестка — не явился, повестка — не явился, повестка — не явился. Далее бумага — дело передано в суд. Запоздалое заявление призывника — прошу направить меня в воинскую часть, так как я очень хочу служить в армии. Справка из суда — приговорен к наказанию в виде лишения свободы на сколько-то лет. Справка из места заключения — в результате произошедшей драки отбиты легкие, направлен в больницу. Справка из больницы — скончался. Бумага от военкомата — дело закрыто в связи со смертью.

На меня все это подействовало правильно, как это и было задумано. Я понимал, что не всякий подобный эпизод имеет такой конец, что эта папка лежит здесь не случайно, что ее читают все, кто приходит сюда по такому поводу. Но все это было слишком правдоподобно, эти документы эмоционально действовали неотразимо. Особенно — покаянная мольба призывника о том, чтобы его направили служить. Можно предположить, что «не служить» — была инициатива родителей. Во всяком случае, я в таком возрасте совершенно не представлял, что меня ожидает в армии и потому не было причин активно противодействовать процессу.

Я сказал, что не буду препятствовать призыву, но попросил подождать до окончания экзаменов зимней сессии института. Это очень важно, говорил я — можно вернуться и продолжить обучение, а иначе — надо начинать все с начала, со следующего учебного года. Военком согласился, мы договорились.

Последняя повестка была в конце января 1991 года. В военкомат мы поехали вместе с Сергеем. Я прошел в кабинет – капитан по фамилии Денежка за эти осенние месяцы уже стал знакомым. Он сказал, что завтра последний день призыва и предлагает отправить Сергея в войска завтра утром. На сей раз это не обязательно — план призыва как-то выполнен. Завтра будет отправка в Ленинградский военный округ. Можно немного подумать и согласиться или отказаться, все отложить до весны.

Для Сергея в то время мое мнение было авторитетным, поэтому решение надо было принимать мне. Я подумал, и как это ни тяжело было, согласился. Вопрос решили два мотива – ЛВО и три месяца, уже прошедшие от начала призыва. Самое трудное время службы будет короче.

Сражение с армией я проиграл, это была полная и безоговорочная капитуляция. Настроение было отвратительное. Я понимал, что уже никогда не увижу Сергея таким, каким его знаю. Служба в армии на молодого человека действует по-разному, но всегда влияет сильно. Часто – ломает и портит. Через два года оттуда вернется другой, не очень знакомый мне человек.

Потом был пересыльный пункт в Пушкине — тот же самый, через который 22 года назад я тоже проходил. Потом — поезд в Архангельск. Через несколько дней мы получили первое письмо. В нем не было адреса, но был номер полевой почты. На следующий день я прилетел в Архангельск. По номеру полевой почты мне удалось узнать адрес. Я приехал в часть , встретился с Сергеем. Узнал, что есть там радиомастерская, решил поговорить с зампотехом. Майор Клименок меня принял. Я сказал ему о том, что среди поступивших призывников есть мой сын, которого непременно надо направить в радиомастерскую, поскольку это готовый специалист, он будет вам полезен. (Сам я в свое время служил в мастерской. Там было много работы, но службы было меньше, чем в обычном подразделении.) Майор сказал, что он будет иметь ввиду. Не знаю, насколько это повлияло на результат. Если бы мои слова не подтвердились, они, конечно, не имели бы никакого значения. Но я говорил правду, а капризные случайности все-таки любят, когда им хотя бы немного помогают осуществиться.
* * *
Позже в каком-то журнале мне попалась статья о Штази — аналоге нашего КГБ в Германской Демократической Республике. Там, в частности, был сюжет о том, что эта организация оказывала услуги по «прикрытию» некоторых граждан ГДР, нарушающих закон. Не бесплатно. Эти граждане становились внештатными сотрудниками Штази. Я понял, что прошел по краю болота, из которого при других обстоятельствах выбраться было бы невозможно.

20.03.09