Едва ли братья Коэн пытались здесь показать нюансы политической психологии, — их персонаж асоциальный. Но, политик, перемещаясь вверх, тоже выпадает из социума и, поскольку мораль социальна, нередко игнорирует ее табу…

02.01.2013 Ханов О.А. -> С.О.
Не люблю такие фильмы — грубое насилие, убийства на все два часа. Когда-то (давно) меня убеждали в том, что искусство должно «сеять разумное, доброе, вечное», и я уже почти поверил, что человеку более свойственно это.

Предварительная информация о фильме была такова. Он собрал много премий почтенных кинофестивалей и хотя бы по этой причине его непременно надо посмотреть. Впечатления зрителей разные — от «ничего особенного» до «есть о чем подумать».

Я посмотрел. — Какие-то маньяки, странные люди преследуют друг друга весь фильм, при этом калечат друг друга и убивают, убивают, убивают. Сюжет, конечно, есть, и вполне добротный. Если отвлечься от антуража, следить за его развитием может быть даже станет увлекательно. Но ничего за границами сюжета я не увидел, «простора и пищи для ума» он мне не дал, т.е. выношу вердикт — «ничего особенного». — Бывает, конечно, что более адекватное впечатление складывается по прошествии времени, подождем немного с окончательными выводами…

04.01.2013 Ханов О.А. -> С.О.
Ретроспективно, вижу такую картину.
В фильме есть три персонажа, каждый из которых легко готов убить человека (имена не помню).

Первый — преступник, убийца. Убивает без эмоций и без причины. Убивает без размышлений, повинуясь случаю, убивает любого, кто попадается на его пути. Убивая, не испытывает ни радости, ни сожаления — ему это безразлично. Безразлично настолько, что серьезных оснований для ликвидации не требуется.

Второй — пытается убить того, кто мешает ему жить. В отличие от первого, без основательной причины он этого делать не будет. Т.е. убивает преднамеренно и «эмоционально».

Третий (условный) — полицейский. Он готов убивать «социально опасные» личности. Стремление убивать здесь тоже эмоциональное и тоже «преднамеренное», что роднит его со вторым, но есть разница. Она в том, что всегда, даже тогда, когда он сам обозначает объект преследования, по сути — выполняет «социальный заказ», имеет «ордер на убийство». При этом, он всегда должен сопоставлять свои действия с законом и со своими полномочиями, его личные симпатии или антипатии не должны влиять на результат. Это роднит его с первым, у которого таковых просто нет. Статус полицейского — «наемный убийца». Эмоциональная окраска действий, отдаляющая его от такого статуса, возникает ввиду «душевной связи» с законом и государством, которое диктует этот закон.

Из этих трех, самый «неправильный» — второй. Он убивает тех, кто ему мешает, т.е. убивает эмоционально — у него есть собственный интерес и, соответственно — желание убить. Убивает «по-человечески», но это абсурд, человек не должен бы убивать. А его личные устремления и пристрастия могут быть тоже «антисоциальны», и его жертвы (соответственно) невинными. Его представления основаны исключительно на собственных (эгоистических) мотивах.

Сравнение первого (преступника) с роком, судьбой — верное. Жизнь никогда не щадит никого, она выносит свой приговор быстро и без размышлений — вне зависимости от заслуг или прегрешений, молодой ты или старый — судьба готова убрать в любой момент любого.

Государство — посредник между роком и человеком. У него есть собственные мотивы, правила и ориентиры, не всегда совпадающими с человеческими.

Тот убийца (преступник), лишенный эмоций, действует исходя из логики развития конкретной ситуации. По «большому счету», именно такой тип и хотело бы видеть государство в качестве собственных жителей и управителей. Эмоциональность социуму чужда, многие ее проявления определяются как нечто неприличное и неразумное, а иногда (при подмене законного эмоциональным), как криминальное. Первый (преступник) — идеальный кандидат на должность полицейского.

Столкновение «человека в шляпе» с преступником завершается его убийством. Но прежде чем это происходит, тот легко изменяет своему «амплуа», пытается договорится. Тем самым он выпадает из логики цели своих действий. Преступник, согласно собственному целостному образу просто должен его убить, не оставляя никакого шанса на спасение. О самом убийце этого сказать нельзя — он абсолютно последователен и логичен. Там, где логика допускает выбор, он его предоставляет.

Разумное не может быть эмоциональным. Оценки оснований для разумных выводов и действий как «хорошие» или как «плохие» эмоциональны, т.е. не имеют значения, условны. Преступник отличается тем, что его основания «плохие» (с точки зрения социума), но поступает он как «человек разумный». Разумное и гуманное противоречивы, реальный человек несет в себе это противоречие и становится преступником, диктатором, тираном (и т.д.), когда разумное безоговорочно побеждает. Определенные социальные институты призваны усилить «гуманную» составляющую человека с тем, чтобы ослабить диктат разума.

Так фильм намечает направления (в какой-то степени новые):
1. Объективные истоки психологии тирана и «маньяка».
2. Обратная сторона разумного.
3. Роль гуманитарных социальных институтов (таких, например, как религия).

Один из парадоксальных выводов, к которому подталкивает фильм — отнюдь не «звериное начало» делает человека чрезмерно жестоким — напротив, разумное.

05.01.2013 Ханов О.А. -> С.О.
Посмотрел отзывы, «в чистом виде» моей интерпретации нет. Самые близкие слова к тому увидел такие: «после просмотра в голову лезут мысли о жизни, о ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРИРОДЕ (подчеркнуто мной), о судьбах и случайностях… О жестокости, о безумии, о том как неожиданно всё иногда происходит.»

О случайностях и неожиданностях я тоже немного написал в прошлый раз, но фрагмент убрал, чтобы не «смазывать» основную тему своей интерпретации, которая заявлена в самом конце — «не звериное начало делает человека чрезмерно жестоким…».

В отзывах есть и некоторые другие моменты, которые мы тоже отметили. Например, — «патриархальный дух Техаса», которым пропитан весь фильм. Вероятно, мы верно его понимаем. Можно было бы предположить, что такое мнение есть результат нашего общего (с другими рецензентами) советского воспитания, но «патриархальность» в этом суждении явно привнесенная.

Многие отмечают, что главное действующее лицо — шериф, который вообще-то остается за кадром. Это уже ближе к моему пониманию. Сначала вместо слова «полицейский» я даже употребил слово «шериф», но потом исправил, — показалось, что так понятнее. В самом начале, однако, отметил, что это «условный» персонаж, т.е. не конкретный человек, но «собирательный образ» служителя закона.

Я не нашел хорошего совпадения своего понимания с каким-то другим, и можно было бы сказать, что я ошибаюсь, что ничего такого Коэн не говорили — можно у них спросить, в конце концов. Но по прошествии времени, я готов настаивать на своем видении с бОльшим энтузиазмом и легко соглашусь, что Коэены тут вообще ни при чем. Художника нет смысла спрашивать о том, что он сказал — ему обычно нечего добавить — он сказал так, как видит и сказал, что ощущает. Понимания смысла при этом может и вовсе не быть, это дело критики — перевод смутных ощущений на рациональный уровень. Говорят, что художник ощущает явление задолго до того, как оно начинает проявляться. С этим можно согласиться, но несомненно, что те далекие ощущения могут быть только очень смутными. Они и не могут быть четкими, — если бы было так, то людей от искусства следовало бы поголовно записывать в ряды предсказателей и экстрасенсов.

С тех пор, как я понял, что Сталин был весьма умен, меня не покидает желание понять объективные причины его действий, поскольку умный не подвержен эмоциональному, но логика для него — закон. Братья Коэн здесь мне кое-что показали. Диктатор, как и тот персонаж легко убивает без видимой причины, а иногда не менее легко от убийства отказывается и даже способствует возвышению несостоявшейся жертвы.

В начало