Мой отец Корзун Вячеслав Карлович родился 15 сентября 1879 г. в г. Ленкорань, где временно проживали его родители, и оказался круглым сиротой с семилетнего возраста. Его отец Карл Фомич Корзун  умер в возрасте 35-ти лет в 1886 году. Мать отца Кинерт Елизавета Федоровна умерла в 1887 году. Мальчика забрал в свою семью из приюта брат его умершей матери Александр Федорович Кинерт, живущий в С. Петербурге. Вместе со своей женой Августиной Федоровной Кинерт (Тидеманн) они воспитали моего отца, как своего родного сына. Я не знаю сколько лет было моему отцу, когда он попал в семью Кинертов, но знаю точно, что эта семья полностью заменила ему родителей. В семье было двое своих детей: старший сын Владимир и его младшая сестра Валентина.

В.К. Корзун (слева) и В.А. Кинерт, 1906 г.

Сестра Валя

Мой отец рос и воспитывался в семье точно также, как собственные их дети, и с полными на то основаниями считал их своими родными братом и сестрой. С сыном Володей отец был приблизительно одного возраста и были они очень дружны и оба нежно любили свою сестру Валю. Я не знаю, какое высшее учебное заведение окончил Володя, но знаю, что мой отец окончил в 1901 году механический факультет Кронштадтского морского инженерного училища. С 1901 года, и во время русско-японской войны до 1906 года, он плавал на крейсере «Цесаревич» в должности старшего механика. Сестра Валя была по-видимому незаурядной личностью. Во-первых она была красавицей. У меня до сих пор возникает перед глазами ее фотография. На этом фото она стоит, видимо в саду, заплетает перекинутую через плечо толстенную косу и при этом слегка улыбается, глядя в фотоаппарат. Как и где познакомились мои родители, я тоже не знаю. Может быть, семейства Губкиных и Кинертов были знакомы давно, ведь каким то образом случилось так, что два брата оказались женатыми на двух сестрах. Вячеслав (мой отец) выбрал старшую Софию (мою маму), а Владимир женился на маминой сестре. В нашей семье мы, дети, называли их дядя Володя и тетя Маня. Мои сведения о родственниках со стороны отца еще более скудны.

Вячеслав, 1907 г.

Софья, 1907 г.

Я уже писала, что двое членов семейства Кинертов Вячеслав и Владимир были женаты на двух родных сестрах семейства Губкиных (Софии и Марии). Между двумя семьями были очень близкие родственные отношения. В обеих семьях было по двое детей. В нашей семье мы с Олегом с разницей в возрасте полтора года; у дяди Володи и тети Мани старшая дочь Астея была старше Олега, а младший сын (по-моему Алик) был моложе меня. С необычным именем Астея связана смешная история, которую нам с Олегом рассказала мама. Тетя Маня страстно хотела дочку и не могла дождаться момента появления на свет ребенка. Когда наконец ее мечта сбылась и родилась очень красивая девочка, тетя Маня принялась лихорадочно искать имя, достойное долгожданной красавицы. Не помню где уж она его нашла (вряд ли это были святцы), но она убедила всех, что была святая Астея и девочку так и назвали. Позднее выяснилось, что действительно святой Астей где-то упоминался, но тетя Маня не заметила, что описывались там подвиги святого Астея, и имя стояло отнюдь не в именительном падеже. Казалось, дружба обеих семей будет длиться долгие годы, но революция рассудила иначе.

Перед самой революцией наша семья жила в Колпино (30 км. от Петербурга), а семья дяди Володи в Петербурге. Отец работал на Ижорском заводе, в должности главного инженера. Жили мы на Полукруглом канале, и по воспоминаниям мамы это было счастливое время. Там появились на свет мы с Олегом. С моим рождением связана такая «семейная история».

Родилась я 27 июня (по новому стилю) 1914 года. Роды были непростыми, и я появилась на свет с огромным (в половину лица) сине-фиолетовым пятном на лице. Все были в ужасе; бедная девочка, каково ей придется жить на свете такой уродиной (врачи сказали, что скорее всего это родимое пятно). Мама пыталась сделать хоть что-нибудь для «спасения» ребенка: она дала зарок, что как только встанет на ноги после родов, она пешком дойдет из Колпино в С. Петербург. Обет свой она выполнила, а через некоторое время уродливый синяк исчез с моего лица.

Софья Корзун с Олегом и Ириной, 1915 г.

Незадолго до революции наша семья переехала в г. Царицын (нынешний Волгоград), и там нас и застала революция. Отец с 1913 по 1918 г.г. включительно был техническим директором Царицынского орудийного завода. Какое-то время там продолжалась еще мирная жизнь (завод по инерции продолжал работать), но с началом гражданской войны обстановка в городе накалилась. Поползли слухи о том, что к Царицыну приближаются крупные силы белогвардейцев под командованием генерала Краснова, что Красная армия отступает на всех фронтах, что город будет вот-вот захвачен белыми, что они жестоко расправляются с населением захваченных городов, сочувствующим красным. На заводе начались беспорядки. Подавляющее большинство рабочих было на стороне красных, но большинство администрации завода было готово присягнуть белогвардейцам.

Пришло время определяться. Если ты на стороне революции, надо срочно бежать, если готов принять сторону белогвардейцев, можно рискнуть остаться. Среди сослуживцев отца из администрации завода большинство рискнуло остаться в городе. Некоторые потому, что были уверены в том, что победит Белая Гвардия, и что дни большевиков сочтены, а некоторые надеялись на то, что «авось пронесет», и их не тронут ни красные, ни белые.

Отец решил бежать со всей семьей. Сам он срочно выехал в Москву сравнительно задолго до подхода к городу белогвардейцев. Предварительно он подготовил все для эвакуации семьи. Самые ценные вещи были переданы «на хранение» наиболее близкой семье из решившихся остаться, а главное, отец договорился, что маму с детьми возьмет с собой семья хорошо знакомого рабочего. Эта семья должна была довезти маму с детьми до заранее назначенного порта на р. Волге, где отец должен был всех нас встретить и подготовить дальнейшую поездку. По-видимому, осенью 1918 г. был момент, когда со дня на день ожидался захват Царицына, потому что наш отъезд был похож на поспешное бегство. Кстати, момент отъезда я помню сама (и это, пожалуй, самое первое мое детское воспоминание). Темная ночь, у причала на реке стоит какое то судно, может быть даже баржа, и команда буквально заталкивает всех отъезжающих куда-то вниз (в трюм?): всех вперемешку, взрослых, детей и много тюков с вещами. И потом мама в полной темноте укладывает нас с Олегом спать на какие то тюки в этом трюме. Больше из нашего путешествия из Царицына в Москву я ничего не помню. Думаю, что по Волге мы добрались до какого-то порта, не занятого белогвардейцами, и там нас встретил отец, но точно не знаю.

Я не знаю, где была семья дяди Володи все те годы, которые мы провели в Царицыне. Думаю, что они жили в Петрограде и там же встретили революцию. Я точно знаю и даже помню, что почти сразу после приезда из Царицына, отец отвез нас в глухую деревню. Мне кажется, что она была в Костромской области, но может быть и ошибаюсь. При этом жила мама в этой деревне не с двумя, а с тремя детьми, и третьим ребенком была Астея, старшая дочь дяди Володи и тети Мани. В то время в Москве было еще очень неспокойно и голодно. Отцу предстояло определиться с работой, найти какую то квартиру и создать условия для возможности жизни с семьей. Ведь в Царицын он уезжал из Колпино и в Москве раньше никогда не жил. То, что он постарался и семью обезопасить, и самому обрести свободу действий, представляется мне совершенно естественным. Но почему же с нами оказалась Астея? Мне кажется, что все это время семья дяди Володи была в Петрограде. Не исключено, что им пришлось пережить очень тяжелые времена, и они подвергались гонениям со стороны новых властей, а может быть дядя Володя даже боролся каким то способом с этими властями, и семья была вынуждена скрываться? Алик был еще слишком мал, а вот Астею они решили отправить в более безопасное место. Сколько времени мы пробыли в деревне, точно я не знаю. Сама я помню только отдельные картинки той жизни, и все эти картинки были или зимними, или происходили в избе.

Помню, как мама училась топить русскую печь. Пришла какая то женщина в платке (наверное, соседка), принесла дрова, и очень скоро в печи уже весело потрескивало, а женщина учила маму ставить и месить тесто. Потом на огромной лопате она отправляла в уже прогоревшую, но пышущую жаром, печь, несколько хлебов. Все у нее получалось весело и быстро и мы, трое детей, не отходили ни на шаг от необыкновенного зрелища. Помню и другое, как мама пытается растопить эту печь сама, и ничего у нее не получается, и она сидит перед ней наклонившись и закрыв лицо руками. Позднее мама не без гордости, рассказывала, что она не только научилась топить русскую печь, не только пекла в ней превосходный хлеб и готовила еду, но и научила соседку печь какой то очень вкусный кекс из того минимума продуктов, которые там были.

Еще помню частые примерки. Мама все время что-нибудь шила одному из детей. Материалом служили старые портьеры и занавески. Точно помню что для Астеи она даже умудрилась сшить зимнее пальто (по-видимому, к зимовке в деревне Астея была плохо подготовлена), и даже очень красивое. Шилось все на руках, причем кроить мама, по-видимому, умела, но вот заделывать как следует швы не научилась или не успевала. Вещи, ею сшитые, выглядели хорошо, но требовали частого ремонта, т.к. быстро рвались по швам.

И, наконец, последнее воспоминание. Через нашу деревню проходит спешно отступающая воинская часть. Жители деревни стояли вдоль улицы и молили Бога, чтобы войска прошли не останавливаясь, а мы, ребятишки были в восторге: красивые лошади, тянущие орудийные расчеты, блестящее на солнце оружие. Крестьяне говорили, что это бегут войска недавно подавленного и разгромленного, где-то южнее нас, восстания. Основная часть войск действительно прошла, не останавливаясь, но один орудийный расчет остановился в богатой избе на противоположной стороне улицы, почти напротив нашей избы. Расчет этот ушел рано утром, а позднее раздался взрыв. Оказывается, военные оставили в избе никем не замеченный «подарочек». Я не знаю, что это было: граната, или какая то самодельная мина. К несчастью первым ее заметил ребенок. Его разорвало на части, а кто-то из семьи был серьезно ранен. На маму этот случай произвел жуткое впечатление. Пристанище наше оказалось совсем не безопасным, и вскоре после этого отец перевез нас в Москву.

К тому времени (а может быть это было позднее) дядя Володя твердо решил бежать из мятежной России. Он не нашел для себя места в ней и разработал план побега всей семьи через границу с Финляндией. Я помню эти бесконечные вечерние разговоры, а затем бессонную для родителей ночь. Были обсуждены все возможные варианты будущего России и все они оказались неприемлемыми для дяди Володи. Несмотря на все его уговоры, отец сказал, что не видит для себя жизни вне России, добровольно никуда из нее не уедет и надеется на то, что найдет себе место на родине при любом варианте развития событий. Мама была с ним согласна, и дядя Володя уехал, простившись со всеми нами, как оказалось, навсегда. Через несколько дней мы получили известие о том, что переход границы прошел благополучно, и что все семейство находится в Финляндии. И с тех пор я ни разу ничего и ни от кого о них не слышала.

Может быть, какие-нибудь слухи и доходили до родителей, но нам с Олегом они никогда ничего не говорили. Очень может быть, что делалось это (если конечно делалось), чтобы облегчить нам заполнение анкет.

В начало

Далее