8.1. Свиток Торы

Как только я начинал собираться в очередную поездку в Израиль, где уже несколько лет жил мой сын со своей женой, сразу же неизвестно откуда появлялось несметное число евреев, желающих срочно что-то передать именно со мной. Наименее обременительной передачей были письма, но были и другие поручения, более крутые. Обязательным среди этой толпы передатчиков было появление престарелого родственника моей жены, дяди Миши, к которому за этой передачей еще надо было тащиться на другой конец города. У дяди Миши был в Израиле любимый племянник Семён, ему дядя Миша всегда хотел передать что-нибудь интересненькое. Один раз я вез этому Сёме справочник машиностроителя полпуда весом. Справочник, наверно, был ему шибко нужен, потому что он забирал его от моего друга, жившего в Иерусалиме, ровно полгода. Мне особенно «приятно» было передавать что-либо именно ему, потому что хоть и видел его у дяди Миши только один раз, не очень бы расстроился, если бы нам не удалось увидеться еще когда-нибудь. Зануда совершенно необычайная. В незабвенный и единственный раз нашей встречи с ним, это было перед его отъездом на ПМЖ в Израиль, Сёма, вызнав каким–то образом, что моя жена работает в научно-исследовательском институте ювелирной промышленности, принес серебряную позолоченную ложечку от солонки, которая была в его семье, очевидно, со времен второго храма и выглядела соответственно, и попросил жену позолотить ложечку. Ее объяснения, что она этого сделать не может, потому что абсолютно не связана с производством, разумеется, его не впечатлили, и он потом еще месяца два с необычайным упорством доставал нас по телефону.

Посылка дяди Миши на этот раз была совершенно нестандартная. Он решил передать племяннику, ни больше, ни меньше, часть старинного свитка Торы. Дядя считал, вероятно, что в Израиле большой дефицит Тор, и его племянник, продав упомянутый свиток, очень сильно на этом деле приподнимется, как теперь принято говорить. Я представил себе в лицах, как буду объяснять нашим таможенникам про Тору, и похолодел от ужаса. Тогда я решил напугать дядю и сказал, что раз это старинный текст, надо разрешение от таможенного комитета по культуре, что было, вообще говоря, правдой. Я рассчитывал, что дядя туда не поедет и на этом все и закончится. Не тут-то было! Дядя Миша в свои восемьдесят с гаком таки поехал и привез разрешение, о чем мне торжественно доложил по телефону. Отступать было некуда. Поехал за Торой и разрешением. Поскольку я в это время часто бывал за границей и привык заранее проверять все документы, предназначенные для предъявления таможне, дома я стал внимательно рассматривать разрешение, полученное дядей.

Как я люблю наших советских девушек, которые выдают в разнообразных присутствиях всяческие справки! Просто обожаю. В разрешении в верхней части было написано, что настоящий документ (Тора) разрешается к провозу в государство Израиль, в подарок. А в нижней части той же справки было написано: С возвратом! Подпись. Печать. Высокий класс. Сначала, я было хотел звонить дяде Мише и прояснить ситуацию, но немного подумав, решил, что Семен вполне проживет без этого свитка, а уж я использую эту справочку как надо, как мне надо. Так они мне надоели, и дядя и племянник, что никаких угрызений совести я не испытывал.

Наконец наступил день отъезда. Сумка до отказа набита подарками родственникам и друзьям – новоиспеченным израильтянам. Сыночку его мама посылала несколько палочек твердокопченой колбаски, не очень кошерной, но очень вкусной, красной икорки, конечно, вез я даже банку клюквы старой подруге, которая без клюквы жить на исторической родине отказывалась. Пройти со всеми этими деликатесами через нашу самую добрую в мире таможню было очень проблематично, потому что существовали нормы разрешенного провоза: одна палка колбасы, 140 грамм красной икры. Все! Вторая палка колбасы и 150 грамм икры могли, очевидно, подорвать экономическую мощь России.

Ну, вот и аэропорт. Попросил провожавшего меня друга подождать, пока я пройду таможню, вдруг что-нибудь не так, и пошел сдаваться. Мне достался обычный широколицый таможенник с усами и заметным запахом алкоголя. Лицо не злое. Я, как положено, предъявил паспорт, валюту с соответствующими разрешениями на ее провоз, после чего он попросил меня открыть сумку и тут я его удивил первый раз. Я сказал: «Я, конечно, очень извиняюсь, но мне бы хотелось начать с самого важного». После этой интригующей фразы я достал из кармана куртки пресловутый свиток Торы, разрешение и продолжил свою речь: «Вы, наверно, знаете, что у евреев самым священным текстом является Тора. Так вот я, выполняя поручение своего престарелого родственника, должен отвезти в Израиль этот свиток. Разрешение есть». Я закончил свою речь и с некоторой торжественностью передал ему свиток с разрешением.

Надо заметить, что уже после слов «у евреев» лицо таможенника начало на глазах киснуть, как будто он проглотил стакан паленой водки и не закусил. То, как он брал свиток, не могло не напомнить Маяковского с его паспортом. Именно, как ежа. Все же таможенник взял себя в руки и внимательно прочитал разрешение, после чего сказал: «Ну, провозите, в чем проблема?» И тут я его удивил второй раз. Я сказал: «Видите ли. Поскольку для нас, евреев, этот документ имеет особое значение, я не могу воспользоваться Вашей добротой. Я хочу, чтобы все было честно, по правилам». Таможенник мучился. Особенно ему досаждали мои словесные конструкции типа «у нас, евреев, для нас, евреев». Он физически не мог этого слушать. А я продолжал излагать: «Вот посмотрите внимательно на разрешительную справку. Сверху написано, что провоз разрешен, в подарок. Правильно?» – «Ну», с явным раздражением буркнул таможенник. – «А внизу написано: с возвратом». Таможенник выхватил справку у меня из рук и уставился в нее. «Да-а-а», протянул с отвращением. Тогда я сказал свою финальную фразу: «Я ни на чем не настаиваю. Как Вы решите, так и будет. Я хочу, чтобы все было по-честному и чтобы у меня не было неприятностей при возвращении». Я замолчал. Таможенник повертел еще некоторое время справку в руках и, буркнув мне: «Подождите здесь», направился к коллеге, проверяющему пассажиров за соседней стойкой.

Короче говоря, я минут на пятнадцать остановил работу всей Пулковской таможни. Это было здорово! Наконец, мрачный, как туча, таможенник вернулся ко мне и сказал, что я могу провезти «эту Вашу, как ее, Тору», но с возвратом. Я ему сказал: «Большое спасибо. Можно я верну Тору провожающему?» «Валяйте», сказал он. Я побежал к ожидавшему меня другу и попросил его передать свиток жене, чтобы она сказала своему дяде, что свиток слишком ценный, и Родина не может его оторвать от своей груди. Когда я вернулся к таможеннику, он уже успокоился и встретил меня, как родного. «Этих родственников, мать их за ногу, убивать надо», – сказал он. «Знаешь, как они меня достали со своими передачами». Я, было, потянулся, чтобы открыть для проверки свою сумку, но таможенник сказал мне: «Да ладно. Иди уже».

Я не стал больше испытывать его терпение, сказал ему «счастливо», хотел пожать руку, но решил, что это уже будет перебор, и веселый, с колбасами, икрой и клюквой пошел на паспортный контроль. Операция удалась.

8.2. Все. Надо ехать

После отъезда сына сразу же возникло ощущение жуткой пустоты и скуки. Все вокруг как-то поблекло и потеряло всякую привлекательность. Даже дача, которую так любила моя жена, и строительство которой продолжалось.

Жена выдержала только полгода и помчалась в Израиль. Детей она нашла бледными, худыми и невеселыми. Жили они тогда в Хайфе, на съемной квартире. Сын работал в электромонтажной мастерской, невестка занималась уборками. С деньгами у них были большие проблемы, даже на автобусе они не ездили, пешком ходили. Сын очень скучал по своим друзьям, оставшимся в России. Конечно, кроме детей, жена увиделась и с нашими близкими друзьями, уехавшими в Израиль несколько лет назад. У всех тоже тогда были естественные для новых репатриантов трудности, но радость встречи была огромной.

Несмотря на долгожданную встречу с детьми и друзьями, жена вернулась в Россию без особых восторгов в отношении Израиля. Больше всего ее, разумеется, волновало положение сына и невестки. Она так и не поняла, что они собираются делать дальше, каковы их планы. Ведь они молоды, вся жизнь впереди. Надо же что-то делать. Ясности было ровно столько же, сколько и до их отъезда в Израиль.

Перед возвращением в Питер моя жена, находясь в гостях у друзей в Иерусалиме и гуляя с ними в Старом Городе, оставила записку в Стене Плача (Западная Стена Храма) с просьбой как-нибудь помочь мне попасть в Израиль и увидеться с сыном. Надо заметить, что и я и моя жена – люди, весьма далекие от религии, но Иерусалим волшебный город и действует на людей загадочным образом. Про эту записку мне жена даже ничего не рассказала, но, тем не менее, после ее возвращения домой, начали происходить довольно странные события. Неожиданно в научно-исследовательском институте, где тогда работала жена, появился русско-язычный израильтянин, который предложил институту внедрить его ноу-хау в один из сложных технологических процессов. Сам он был предприниматель и представлял небольшую израильскую фирму.

В это время я уже ушел из своего института и работал на предприятии, не связанном с оборонкой, однако за мной, естественно, тянулся хвост режимных ограничений со старого места работы. Как же это обойти? Я постарался осторожно выяснить в отделе режима на старой работе, не дадут ли мне разрешение на поездку в Израиль в командировку, и с огромной радостью и удивлением услышал, что, в принципе, это возможно. Ура! У нас с женой появился план действий.

Жена упросила израильского предпринимателя, с которым у нее к этому времени установились хорошие отношения, пригласить меня в Израиль для изучения его ноу-хау. Приглашение, разумеется, сочинила жена, сначала по-русски, а потом перевела на английский язык и записала этот вожделенный текст на бланке израильской фирмы с печатью и подписью нашего израильтянина. Как оказалось, для дальнейшего оформления командировки нужно было получить официальный, нотариально заверенный перевод приглашения на русский язык. Самое забавное, что перевод, полученный из государственного бюро переводов, весьма отличался от первоначально написанного женой на русском языке текста, но это уже были мелочи. Примерно через месяц у меня в руках был заграничный паспорт, да не простой, овировский, как у всех туристов и репатриантов, а мидовский. Я мог лететь к сыну!

Я влюбился в Израиль сразу. После нашей слякотной и промозглой питерской зимы вдруг на меня обрушилось синее небо, солнце, пальмы, море! Мама родная. Рай. Дети тогда жили в Хайфе. Утром я вставал вместе с ними, провожал их на работу, а потом уходил бродить по Хайфе и очаровывался все больше и больше. А потом поехал по друзьям. Сами встречи со старыми друзьями были чудом, да еще в Иерусалиме. Этот город меня просто загипнотизировал. Звонкий, гортанный арабский рынок в Старом Городе. Монахи всех христианских направлений. Хасиды в меховых шапках и белых чулках с вереницей детишек в кипочках. И конечно Стена, Западная Стена Храма. Ты кладешь ладони на теплые камни, закрываешь глаза и все. Ты пришел. Ты вернулся, ты наконец-то вернулся.

Израиль разбудил во мне чувства, о которых я и не подозревал. Умом я понимал, что нашим детям сейчас очень сложно, и друзьям моим тоже не просто, но все мое пребывание в Израиле я был в состоянии, близком к восторженному. Когда мой старший брат увидел мою фотографию, сделанную на праздновании первого пасхального седера за столом в Иерусалиме у моего друга, он сказал, что такого счастливого выражения лица не видел у меня с пятилетнего возраста. Так что, в отличие от жены, я приехал из Израиля опьяненный и очарованный. Мы еще ничего не решили, но я уже пошел в ульпан и начал истово изучать иврит. А на глобусе для меня осталось только две страны, – Россия и Израиль. Жена пыталась меня убедить съездить с ней куда-нибудь в Европу. Какой-там. Только в Израиль. За шесть лет мы ездили туда пять раз. И постепенно мне все чаще начало вспоминаться присловье «Гость, как в стуле гвоздь». Нет, конечно, нам каждый раз были рады и дети, и друзья, и родственники, но, сколько можно ездить в гости. Да и наша будущая внучка, как мы с радостью узнали, уже вовсю ворочалась в животе у нашей невестки. Все. Надо ехать.

8.3. Дейка летит в Израиль

Ну хорошо. Со мной-то все понятно. Я уже вроде и объяснил. Зов крови. Приступ сионизма в тяжелой форме. Ничего оригинального. Но пес-то наш тут при чем. Дей-Норд Уншецбар, мама – Айс-Херс-Арбона, папа – Бьерк-Беккер- Лиман. Немец, чистокровный, горбоносый, мохнатый. Ну, ни при чем, однако честный пес хозяев в трудную минуту не бросает. Вот он и едет с нами.

Дей-Норд Уншецбар

Полгорода я обошел в поисках клетки. В аэропорту предупредили, что в салон самолета с собакой не пустят. Наконец, где-то в Купчино нашел и за сто пятьдесят долларов, бешенные по тем временам деньги, купил желаемое. Громадная, еле в дверь влезла. Попробовал Дейку приучить к ней. Положил туда самое любимое, кусочек курочки. Дейка понюхал воздух, облизнулся, посмотрел на меня внимательно и стал прятаться под кровать. Все понимает, хоть тресни. Потом все-таки удалось пару раз его заманить в клетку, чтобы он хоть попривык немного, а то совсем испугается пес, когда нужно будет лететь.

В аэропорту Дейку посадили в клетку и два мужика его унесли. Я им, разумеется, заправил пятьдесят долларов, чтобы несли поаккуратнее. Сказали, что постараются. Наконец мы в самолете и взлетаем. Не успели взлететь, как стюардесса пошла по салону, громко спрашивая у пассажиров, кто везет большую овчарку. Я конечно закричал, что это мой пес. Стюардесса сказала, что собака лает и волнуется, и не могу ли я ее успокоить. «Конечно. Где он?» «В трюме. Пойдемте со мной». Мы спустились по трапу вниз, в грузовой отсек. Дейка стоял в клетке и лаял во весь голос. Я бросился к нему, хотел открыть клетку, но стюардесса остановила меня и сказала, что это запрещено строго- настрого, но, если я хочу, то могу остаться с ним тут. Ура! Мне больше ничего и не надо. Как только Дей меня увидел, он сразу замолчал и очень обрадовался. Я подтащил вплотную к клетке какие-то маты, валяющиеся на полу, и уселся рядом с клеткой. Я гладил родную морду, и мы с ним начали успокаиваться.

В России любят собак. Похоже, команда самолета ко мне прониклась симпатией. Когда наступило время обеда, нам с Дейкой принесли два подноса с едой. Я кормил Дейку через прутья клетки, и он с удовольствием начал лопать. Слава Богу, значит предотлетный и взлетный шок начал проходить. Когда пес поел и улегся, я тоже почувствовал, что не прочь закусить. После обеда я стал рассказывать Дейке, как ему хорошо будет в Израиле, где тепло и море, а еще, что нас скоро встретит Славик, которого Дейка очень любит, и мы заживем там все вместе. Дейка слушал и вздыхал.

Так мы и просидели с ним вместе весь полет. Но команда про нас не забывала. Через каждые двадцать – тридцать минут люк отсека открывался, и кто-нибудь из команды кричал: «Але, с овчаркой. Пива хочешь?». А еще через полчасика: «А может винишка примешь?» Мы, то есть я, не отказывались ни от чего, и нам было хорошо.

Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Вроде идем на посадку. Снова нам с Дейкой надо на время расставаться. Очень мне не хотелось от него уходить, и я надеялся, что мне разрешат выйти с ним из самолета уже нормально, без этой чертовой клетки. Не разрешили. Сказали, не волнуйтесь, не вы первый, найдете своего пса в зале получения багажа. Пришлось уходить.

Сели. Всех пассажиров самолета, и нас, разумеется, тоже, провели в зал, где нас уже ожидал представитель Сохнута (Еврейского агенства). Он обратился к прилетевшим новым репатриантам с короткой приветственной речью, после чего начал вызывать их поименно к столу, проверять документы и выяснять их дальнейшие планы на место проживания в Израиле. После этого, если не было вопросов, вновь прибывшим вручались Удостоверения новых репатриантов, и они могли следовать дальше. Поскольку дети нам уже заранее сняли квартиру, и у нас был точный адрес для дальнейшего проживания, мы освободились довольно быстро.

Я оставил жену в этом зале и бегом рванул в зал получения багажа. Уже понятно, что меня волновал мой «живой багаж» – Дейка. Первое, что я услышал в зале получения багажа, был его отчаянный лай, а потом я увидел своего несчастного пса. Уму непостижимо! Это кем же надо быть, чтобы так обращаться с живым существом. Багаж уже весь привезли, и лента подачи стояла, вся заваленная чемоданами и баулами вновь прибывших, и среди этих чемоданов, на боку! валялась клетка с моим псом. Я вскочил на ленту, открыл клетку и освободил свою собаку из тюрьмы. Это было самое главное. Вид у Дейки был полубезумный, один ус сломан. Дрожит. Бедный мой парень. Клетку с собакой бросить на ленту с чемоданами! Прошло столько лет, а у меня это и теперь в голове не укладывается. Какие-то служащие аэропорта кричали мне на иврите что-то очень запрещающее, но мне было на них и их запрещения глубоко наплевать и это еще мягко сказано. Мы с Дейкой слезли с транспортера, сволокли вниз свою клетку и пошли к Ире. Надо было прежде всего успокоить и привести в какой-то порядок пса, а багаж никуда не денется. Потом разберусь. Пришли. Побежал в туалет, принес Дейке воды и он жадно начал пить. Пил и никак не мог напиться и потихоньку приходил в себя. Дрожать перестал. Мы его не торопили. Пусть успокоится. Такое пережить. Ну, вроде все, можно идти дальше. Снова уже все вместе спустились в зал багажа. Ира с Дейкой ждали меня в сторонке, а я нагружал тележки нашими вещами. Их было не так уж много. Основной груз мы давно отправили дальним багажом. А потом мы пошли на такси, которое каждому новому репатрианту положено бесплатно, и там простояли очень долго, потому что водилы не хотели брать нас из-за собаки. Наконец, нашелся таксист, наверно самый смелый в Израиле, который разрешил нам загружаться, и мы поехали. Ехать было недалеко. Город Ришон ле Цион, куда мы направлялись, находится от главного аэропорта Израиля им. Бен Гуриона в получасе езды.

Ну, вот мы и дома. Нас встречают радостные сын и наша невестка с круглым и очень нам симпатичным пузиком. Дейка сразу же их узнал, хоть и не видел несколько лет, и стал бурно радоваться, прыгать и лизаться, мешая, конечно, заносить вещи. Но никто его не ругал, потому что вся семья наконец-то была вместе, и это было прекрасно.

8.4. Саррочка

Дом, в котором мы поселились, был построен еще до основания государства. Наверно, он был самый старый на улице Рава Кука в центре Ришон ле Циона, недалеко от Большой Синагоги. Это вообще был последний одноэтажный собственный дом на этой улице. Все остальные дома были новыми, многоэтажными. В нашем распоряжении оказались две комнаты, кухня и туалет с душем, а еще крытое крыльцо. Самым большим преимуществом нашего жилья был большой участок земли, что создавало ощущение, что мы живем как бы на даче, за городом. И действительно, у нас было тихо, транспорта, которого и вообще на нашей улице было мало, у нас в квартире вообще не было слышно, потому что вход был не со стороны улицы, а в глубине участка. Лучше всего, конечно, было нашему кобелю Дейке. Он практически все время пропадал на участке, там и спал ночью, с его мохнатой шкурой ему холод был не страшен, а мы были абсолютно за него спокойны, потому что участок был окружен высоким забором.

Сначала нам все нравилось в нашем новом жилье, потому что мы были еще в несколько неадекватном состоянии. Хотя мы много раз бывали до этого в Израиле, но тогда мы были в гостях, а теперь совсем другое дело. Надо было сделать уйму дел, обычных для всех новых репатриантов: вступить в больничную кассу, получить счет в банке, получить удостоверения личности в министерстве внутренних дел и т.д. А кроме этого, просто надо было налаживать быт, разбирать вещи, что-то покупать, что-то готовить.

Надо сказать, что это были дни моего языкового триумфа. Большинство новых репатриантов, как правило, приезжают в Израиль без языка, и поэтому во всех этих первых хождениях по учреждениям вынуждены прибегать к помощи родственников или друзей, которые приехали раньше и уже овладели в какой-то степени ивритом. Наш случай был совсем иной. Поскольку я несколько лет перед отъездом активно посещал свой любимый ульпан «Холом» на улице Рылеева в Питере, то приехал не глухонемой и мне не нужны были помощники. Это было здорово. Когда я пришел в больничную кассу, чтобы записать туда себя и жену, служащая, выслушав мою просьбу, а потом, проверив мои документы, где была обозначена дата приезда, изумленно спросила, когда я приехал, и на мой ответ, что я приехал три дня назад, сказала любимое слово израильтян, обозначающее удивление и восхищение: Вау! Я, конечно, был ужасно горд.

Прошло недели две после приезда, и в субботу к нам в гости должны были приехать из Иерусалима наши ближайшие, старинные друзья. С самого утра жена пропадала на кухне за приготовлением праздничного стола, а я наводил красоту в квартире. Закончив уборку, решил вывести Дейку и погулять с ним подольше, чтобы потом он нам дал спокойно проводить время с друзьями. Выхожу на крыльцо и мне в нос шибает жуткая вонь. С ужасом вижу, как из под крышки люка канализации, недалеко от нашего крыльца, вытекает на землю какая-то черная жижа. Именно в этот момент звонит телефон и мои друзья сообщают мне, что будут у нас часа через два. Кошмар. Бегу к хозяйке нашего дома. Хозяйкой нашей была маленькая, сухонькая старушка, которую звали Сарра. Я вначале уже говорил, что дом был старый. Так вот по сравнению с Саррой он был не такой уж старый. Сарра была из бухарских евреев. В Израиль приехал еще в давние времена ее отец, а Сарра родилась уже здесь, в Иерусалиме девяносто два года назад. Она была очень добрая и хорошая бабушка, мы потом очень с ней подружились, но Сарра была религиозной женщиной, и когда я с вытаращенными глазами прибежал к ней, попросил ее выйти из дома и показал ей этот ужас, она воздела свои тоненькие ручки к небу и сказала: «Яков, сегодня ничего нельзя сделать. Шабат!» Мама моя, что же мне делать?! Позвонил сыну. Он с женой жил в Израиле уже восемь лет, знал иврит и понимал, куда надо обращаться в таких экстренных случаях. Через полчаса приехала аварийная машина. Аварийщики убедили Сарру все-таки впустить их во двор, на что она сначала категорически возражала, а еще через полчаса прорыв канализации был устранен и еще они полили все какой-то жидкостью, после чего ужасный запах быстро исчез. Я благодарил их чуть ли не со слезами на глазах. Аварийная машина уехала. Мы успокоились. Можно было принимать гостей.

Постепенно мы стали понимать, что у нашего нового жилья есть недостатки. Во-первых, мы жили в одноэтажном доме, то есть, практически на земле. А это означает, что все жуки, пауки и всякие летающие и ползающие насекомые, которых в теплом Израиле без счета, стремились в нам в гости. Слава Богу, не приползали к нам змеи, что теоретически было вполне возможно. Особенно ярко мне запомнилось первое свидание с огромным летающим тараканом. Я, извините, был в туалете и вдруг в окно с гулом бомбардировщика влетает нечто, длиной сантиметров восемь, и садится на стену. Ужас. Я схватил швабру и сражался с этим чудовищем несколько минут, пока его не убил. Бр-р-р-р. Как вспомнишь, так вздрогнешь. Этот зверь называется, кажется, мадагаскарский таракан и, говорят, что он абсолютно безопасен, но как же ужасен! И таких гостей у нас было очень много.

Мы приехали в Израиль в начале ноября. Еще было тепло, но потом, как ни странно, наступила зима, и стало гораздо прохладнее. Тут-то и выяснилось, что квартира наша ужасно холодная. Дуло из окон, дуло из всех щелей. Обогреватель, который мы привезли с собой, почти не помогал, так что мерзли мы в ту первую нашу израильскую зиму ужасно. Какое там Заполярье, где я месяцами бывал в командировках. Израиль, вот где, как оказалось, по-настоящему холодно.

Ну и особого рассказа требует умывальник в нашем туалете – душевой. Это была обыкновенная раковина, но со здоровенной пробоиной. Я это увидел, конечно, сразу и спросил у сына, который снимал для нас квартиру, что бы это означало. На что Слава сказал мне, чтобы я не волновался, и что он со своим другом очень скоро нам раковину заменят сами, а Давид, сын Сарры за это заплатит, он с ним уже договорился. Логика сына мне показалась странноватой, но кто его знает, может здесь так принято. Это было даже забавно, сначала, конечно. Моешь руки и автоматически моешь ноги. Класс. Конечно, времени у Славки не было. Он очень много работал. А друг с золотыми руками вообще жил в Хайфе. Я понял, что это история бесконечная, а надоела мне эта раковина страшно. Да и друзья мои, которые уже прожили в Израиле примерно десять лет, сказали мне, что в жизни не слыхали, чтобы человек сдавал квартиру со сломанной сантехникой. Короче говоря, уже достаточно наскипидаренный для решительного разговора, я попросил Сарру позвонить сыну Давиду и попросить его подойти. Через какое-то время Давид пришел и Сарра меня позвала. Я вошел в комнату к Сарре и с места в карьер начал с напором говорить, что никто такого не слыхал, чтобы сдавать квартиру со сломанной раковиной, и что если он ее не починит, то я больше ни одного шекеля не заплачу за воду (по договору мы платили за воду с Саррой пополам). Давид ответил мне, что не надо волноваться, и что мой сын сам сказал, что он все сделает. На это я ответил, что сын это одно, а деньги плачу я. Этот довод его убедил. Давид мне пообещал все сделать завтра же, и я, удовлетворенный, убыл. Все время нашего разговора Сарра смотрела мне в рот и периодически говорила Давиду: «Он хорошо знает иврит». Назавтра, в девять утра, у меня в туалете уже была новая раковина. Инцидент был исчерпан. Зачем я столько времени терпел?

После этого случая Сарра прониклась ко мне большой симпатией. Она мне говорила: «Яков, ты знаешь, я полюбила тебя». Так что я могу теперь утверждать, что для женщин в возрасте девяносто лет и старше я неотразим. Саррочка и правда была прелесть. У нее перед окнами росло большое дерево манго и она нас с Ириной часто угощала. Ее манго были огромными и сочащимися соком, а вкусные, это что-то. Никогда больше таких не ел. Каждый вечер к Сарре приходили подруги. В ожидании Сарра стояла на улице около калитки, держала руку козырьком над глазами и высматривала их. Потом они усаживались на лавку под ее окном и часами разговаривали. Сарра говорила мне: «Яков, я могу не есть сутки, но если я не поговорю с подругами, я умру». Такая была у нас хозяйка.

Перед каждым большим праздником, Песах или Рош-ха-Шана, Сарра приглашала араба, который чистил участок, то есть мотыгой вырывал все до последней травинки, оставляя только песок. Я много раз пытался Сарру убедить, что трава – это жизнь, что трава – это красиво и не надо ее так безжалостно уничтожать. Все мои доводы были бесполезны, вероятно в ее представлении идеальная чистота – это пустыня.

Первый наш год пролетел очень быстро. Желания оставаться еще на один год у Сарры у нас не было, несмотря на чудесные с ней отношения. Уж больно много недостатков мы обнаружили в нашем первом в Израиле жилье. И в ноябре следующего года мы переехали в маленький, уютный городок по соседству, в Нес Циона.

А наша Саррочка через три месяца после нашего переезда умерла. Да будет ее память благословенна.

8.5. О великий и могучий…

Человек от работодателя должен был приехать к двум часам. Я пришел примерно без четверти, однако в коридоре, около двери в кабинет Голды, владелицы посреднической конторы по найму на работу, уже стояли несколько человек. Все это были молодые ребята, лет на тридцать меня младше, так что в свои шансы получить вожделенное место охранника или по-местному «шомера» я верил слабо, однако попытаться было надо.

Где-то в полтретьего появился восточного вида худой и высокий парень, которого, как оказалось, мы ждали. Первым Голда пригласила войти меня. Она сказала мне, что это Итай, и он будет решать, кто им подойдет. Потом Голда представила ему меня, сказав, что я Яков. «Ма нишма, Яков», – спросил меня парень. Этот самый употребимый в Израиле при встрече двух людей сугубо формальный вопрос означает «что слышно» или «как дела», обычный ответ на это «беседер» (порядок). Ответ так же формален, как и вопрос, и после обмена этими кодовыми словами люди спокойно продолжают движение по своим делам, однако мой случай был иным, поэтому на его «ма нишма» я ответил «зэ талуй бэха» (это зависит от тебя). Парень явно удивился и переспросил: «От меня?» – «Конечно», – ответил я и мысленно возрадовался, что все-таки приехал в Израиль не глухонемым, как 90% репатриантов, и не зря учил иврит два последних года в Питере. «Ну, если от меня, тогда поехали», сказал Итай и вопрос с моим трудоустройством был решен сразу и положительно.

Итак, я стал ночным шомером. Охранял я большое трехэтажное здание, в котором чего только не было. Здание было выстроено в форме буквы П. В правом и левом крыльях на первом этаже располагались магазины и кафе, которые запирались владельцами на ночь и имели свою сигнализацию, поэтому ко мне они имели косвенное отношение. На втором этаже располагались во множестве адвокатские конторы и офисы небольших фирм, а весь третий этаж занимал колледж, готовивший специалистов по компьютерам. Пост шомера располагался прямо при входе в центральную часть здания. В моем раcпоряжении были стул и стол, стоящие рядом со входом, что было просто роскошью.

Первые пару месяцев моей работы были раем. Я приходил в десять вечера, ставил свою сумку на стул и в течение часа – полутора с умным видом стоял у входа, наблюдая, как из здания уходят учащиеся и преподаватели колледжа, а также прочий, работающий в здании народ. К этому же времени приезжал на своей «Вольво» Йоси, владелец всего здания и магазина готовой одежды в одном из крыльев на первом этаже, довольно противного вида худой и лысоватый марокканский еврей. Он приезжал за дневной выручкой, которую ему передавал старший продавец Итай, тот самый парень, взявший меня на работу. Часам к двенадцати ночи в здании и около него никого не оставалось, кроме меня. Я закрывал дверь изнутри, садился за свой стол, доставал из сумки обильный ужин и термос с чаем и, включив приемник, предавался поеданию приготовленных женой вкусностей. Примерно в час ночи я поднимался на третий этаж в холл колледжа. А в этом холле стоял прекрасный, мягкий диван, на который я заваливался и с наслаждением погружался в сон праведника, поставив предварительно будильник на шесть утра. Вставал бодрый и свежий, спускался вниз, открывал входную дверь и ждал появления старика Ицхака, который и отпускал меня домой. Ицхак исполнял в этом доме роль ответственного за нормальную работу всех устройств: освещения, кондиционеров и т.д.

Какая это была прекрасная работа, как вспомнишь, так вздрогнешь. Но счастье не может длиться вечно. Однажды ночью я проснулся от громких и частых автомобильных сигналов. Кубарем скатился по лестнице и увидел перед входной дверью злого, как вепрь, Йоси в его «Вольво». Йоси орал благим матом, что я спал, что ему такой шомер не нужен, что это стыд и т.д. В ответ я утверждал, что просто был в туалете и что даже у шомера есть такое право. Чувствовалось, что Йоси мне не верит. Поорав еще минут пять, Йоси, наконец-то уехал, а я остался.

Спать расхотелось. Похоже, что будут гнать. Вот гад, думал я, буржуй недорезанный. Приехал, сволочь, в три часа ночи свое богатство проверять. Правильно говорила моя теща, царство ей небесное: «Капитализм ненавижу!» Я тоже!

Назавтра, когда я пришел на работу, около входа в магазин одежды стоял Йоси и продавцы. Увидев меня, Йоси начал с издевательским смехом рассказывать им, как он вчера ночью приехал посмотреть как тут дела, а шомер Яков спал, как «курица». Слово курица он сказал по-русски, вызвав бешенный успех у слушателей. И вот тут меня прорвало. Терять мне было нечего. Я был уверен, что меня выпрут, но надо было хоть уйти красиво. Я набрал воздуху в легкие и начал орать. Краткое содержание моей речи было примерно такое: «Если я говорю, что я не спал, значит я не спал, а ты, Йоси, не видел, что я спал». Но это, если коротко. А если не очень коротко, то моя речь процентов на пятьдесят состояла из отборного пятиэтажного мата, которым я, как человек, всю предыдущую жизнь связанный с военно-морским флотом, владел неплохо. Я рассказал Йоси, где я его видел, и что я думаю о нем, его родителях и его магазине. И в заключение рассказал ему, куда ему следует пойти, если он мне не верит. Короче, я сказал все, что хотел. Похоже, я таки имел успех. Израильтяне несчастные люди. Они не умеют ругаться. Орать-то они как раз умеют, а ругаться… Просто стыдно за соплеменников. Ну, маньяк, с ударением на первом слоге, ну типеш (дурак). Высший пилотаж – это наше родное «кибенемат», произосимое без понимания смысла, без эмоциональной нагрузки, просто без души. Позор, одним словом.

Меня они слушали серьезно и буквально глядя мне в рот. Закончив свой оправдательный монолог, я повернулся и проследовал на свое обычное рабочее место. Примерно через час Йоси подошел ко мне и произнес спокойно: «Яков, ты хочешь сказать, что ты хороший шомер?» – «Да», – коротко и скромно ответил я. – «Ну ладно. Посмотрим», – сказал Йоси и уехал, а я остался. Победа была за нами. После этого случая я проработал у Йоси еще полгода и ушел сам, когда это надо было уже мне. Двухмесячный сонный рай, конечно, пришлось закончить. Что поделаешь, побед без потерь не бывает.

8.6. Интервью

Я уже и думать забыл о своих документах, посланных в Иерусалим в Центр помощи ученым-репатриантам, к числу которых я, по идее, будучи кандидатом технических наук, принадлежал. Прошел, вероятно, год, если не больше, и вдруг я обнаружил в своем почтовом ящике письмо из Центра, в котором мне сообщали, что со мной желают познакомиться на предмет возможного трудоустройства в фирме с английским названием, которое можно было перевести, как «Силовая волна». Расположена эта фирма была по адресу, который звучал, как музыка: ул. Оппенгеймера, дом номер, Парк Науки, Нес Циона. Я аж подпрыгнул. Вот это да! Правда, я не очень понимал, каким образом моя специальность инженера-гироскописта (гироскоп – это прибор, применяемый в навигационной технике) может быть востребована на фирме с таким экзотическим названием, но адрес! Адрес звучал сказочно. Во-первых, я живу в Нес Циона. Найти в Израиле работу в городе, где живешь, чудо из чудес, спросите у любого. Во-вторых, Парк Науки, где располагается фирма, это комплекс современных зданий из стекла и бетона, в котором расположены исключительно научные учреждения и предприятия промышленности высоких технологий, так называемый «хай-тек». Попасть в одну из таких фирм означает вернуться в привычный и такой дорогой мир инженеров и ученых, людей в белых халатах с хорошими манерами. Я загорелся, хотя и понимал, что даже тлеть еще рано.

В назначенный день и час я входил в кабинет директора фирмы, который оказался весьма интересной дамой лет тридцати пяти, идеально соответствующей образу бизнес-леди из современных телесериалов. Блондинка, стройная, очень элегантная с внимательным взглядом и намеком на улыбку. Перед ней на столе лежало мое резюме. Она задала мне несколько уточняющих вопросов касательно моей бывшей инженерной деятельности в России, а потом объяснила, с чем, собственно, связано приглашение меня на собеседование. Как оказалось, фирма занимается разработкой и изготовлением специальных источников тока. Среди заказчиков и потребителей их продукции была одна из крупнейших израильских фирм, концерн «Авиационная промышленность». На этот раз концерн попросил фирму, в которой я находился, заняться весьма нестандартной для нее работой. Дело в том, что для одного из своих проектов концерн закупил за границей определенное количество волоконно – оптических гироскопов (ВОГ), однако проведенные испытания этих приборов показали, что они не удовлетворяют необходимым для выполнения проекта точностным требованиям. Фирме «Силовая волна» поставили задачу усовершенствовать купленные гироскопы и довести их до нужного уровня. В штате фирмы гироскопистов, естественно, не было. Фирма послала запрос в Центр помощи ученым – репатриантам в Иерусалим. Почему именно туда, понятно. Через Центр можно было найти хорошего специалиста, готового работать за любые, даже самые скромные деньги, только бы заниматься работой по специальности. Тут-то и всплыла моя кандидатура. После рассказа о проблеме, которую должна решить фирма, мадам директор задала мне прямой вопрос, понимаю ли я задачу и знаю ли я, как ее можно решить. Я тут же ответил утвердительно (так меня учили мои друзья, приехавшие в Израиль гораздо раньше меня и уже поднаторевшие в прохождении интервью), хотя внутри у меня все дрожало. Моя нервозность, которую я, разумеется, старался не показывать, объяснялась просто. Вся моя техническая деятельность в России была посвящена разработке навигационных приборов с применением гироскопов, но не самих гироскопов. Я конечно, как специалист, знал, как они устроены, но непосредственно их созданием или усовершенствованием не занимался никогда. Здесь же передо мной была именно такая задача, да еще на достаточно экзотическом типе приборов. Было от чего волноваться. Хотя я был уверен, что если мне дадут определенное время, и не будут слишком давить, я разберусь. Не вчера родился и за плечами тридцатилетний опыт научной и инженерной работы.

Директор сказала мне, что беседой она удовлетворена, но решить, насколько я им подхожу, она не может, поскольку занимается только бизнесом, а в технике не разбирается, и пригласила на совещание с представителем заказчика, после которого и будет принято окончательное решение о моем трудоустройстве. Потом директор провела меня по всем комнатам фирмы и познакомила с сотрудниками. Фирма оказалось небольшая, она занимала один этаж большого здания, а среди сотрудников обнаружилась примерно половина русскоговорящих. Это было прекрасно. И все действительно работали в белых халатах, как в моих мечтах.

Совещание должно было состояться через три дня. Готовился я к нему истово. Не вылезал из интернета в поисках материалов по ВОГам, а потом пытался переводить найденные тексты на иврит, изобретая и проговаривая вслух красивые формулировки. При этом мне пришлось запомнить огромное количество технических терминов на иврите и английском, когда не хватало иврита. Короче говоря, к совещанию я, как мне казалось, был готов, хотя и находился в каком-то лихорадочном состоянии.

Примерно за полчаса до назначенного времени я уже сидел в приемной около кабинета директора. Директор еще не приходила. Через четверть часа в приемную вошел высокий представительный мужчина лет сорока. Он на меня внимательно посмотрел и спросил, пришел ли я на совещание. Я ответил утвердительно и тогда он задал мне вопрос о том, кто я, собственно, такой. Я назвал свое имя и сказал, что я «мумхе» в области гироскопии. Мужчина посмотрел на меня несколько удивленно, но, в свою очередь назвал свое имя, его звали Йоси, и сказал, что он сотрудник концерна «Авиационная промышленность». Однако «здорово» же я начал интервью. А я его вроде уже начал, потому что именно от этого человека в конечном итоге зависело мое будущее. Зачем я сказал «мумхе», а не сказал просто «мегандес» (инженер), черт бы меня подрал. Тут надо пояснить читателю терминологическую специфику. Когда человек ищет работу и рассылает в различные организации свое резюме, то в резюме принято и уместно писать о себе, как о специалисте высокой квалификации, том самом «мумхе», это реклама, вполне допустимая и общепринятая, но при очном знакомстве сказать так все равно, что сказать: «Здравствуйте, я гений». Короче, начало было «удачным».

Наконец, появилась мадам директор и пригласила Йоси и меня в кабинет. Директор открыла совещание, предоставив слово представителю концерна, чтобы он рассказал о проекте в целом и о задаче, поставленной перед фирмой. Йоси рассказывал про свой проект, адресуясь, в основном, к директору, но все время поглядывал на меня, следя за моей реакцией. Я внимательно слушал и понимал абсолютно все, потому что то, о чем он говорил, весьма походило на навигационные системы, которыми я занимался всю сознательную жизнь. Но потом Йоси перешел к описанию принципа работы собственно гироскопа и тут со мной начало что-то происходить. Я столько за эти дни начитался про этот гироскоп и выучил столько новых, умных слов на иврите, что у меня прямо лихорадка какая-то началась. Я начал ерзать на стуле, как мужик из телерекламы про лечение геморроя, и что-то подвякивать. Наконец Йоси, который обратил внимание на мое нестандартное поведение, спросил меня, не хочу ли я продолжить описание работы гироскопа, на что я немедленно согласился и с жаром продолжил рассказ про волоконно-оптический гироскоп.

Когда я закончил свой рассказ, за столом воцарилась тишина. Потом Йоси спросил меня, с чего бы я начал работу с гироскопом. Я сказал, что, прежде всего надо провести испытания гироскопа на стенде, чтобы изучить его характеристики. «Вы знаете такой стенд?», – спросил Йоси. – «Нет, но я думаю, что найти такой стенд не проблема». – «Да, да, конечно», – сказал Йоси. Опять возникла пауза. Потом директриса и Йоси как-то странно переглянулись и она, обратившись ко мне, сказала: «Яков, у нас еще есть несколько вопросов, не имеющих к Вам отношения. Вы можете идти». Я, несколько опешив, спросил: «Но Вы потом со мной свяжетесь?». – «Конечно», – ответила директор с милой улыбкой. Я встал, сказал «до свидания» и направился к двери. И тут мне вослед прозвучала фраза Йоси: «Бэацлаха баарец!» (Успехов тебе в Израиле!)

Я не захотел ехать с шестого этажа на лифте. Я пошел пешком. И пока я спускался по лестнице, я сумел полностью прийти в себя и осознать, что я с треском провалил свое интервью, а пожелание «успехов в Израиле» по его окончании переводится на русский очень просто – «шел бы ты, парень, куда подальше. Нам таких не надо». И никто из этой фирмы связываться со мной больше не будет. Стало очевидно, что мой истерический энтузиазм и желание продемонстрировать свою потрясающую эрудицию по обсуждаемым проблемам привели к результату, прямо противоположному ожидаемому. Йоси, кажется, вообще решил, что я не вполне адекватен. Да-а. Ведь предупреждали меня мои друзья: «На интервью надо только отвечать на вопросы, которые тебе задают. Никакой самодеятельности».

Я шел по улице Оппенгеймера, в чудном районе Парк Науки и настроение мое сдувалось, как колесо, напоровшееся на гвоздь, а в голове продолжали мелькать выученные зря красивые слова на иврите. И самое красивое среди них было слово «мейсав» – подшипник. Чудо, как звучит, хотя именно подшипников в волоконно-оптическом гироскопе и нет.

8.7. Я охранник

Мои друзья, которые приехали в Израиль намного раньше меня и сумели найти нормальную работу, то есть остались теми же программистами и инженерами, что и в России, практически мало изменили свой социальный статус, а значит и среду обитания. Техническая интеллигенция в любой стране и, в том числе, в Израиле гораздо более космополитична по сравнению с простым народом. Поэтому мои друзья имеют, как мне кажется, довольно смутное представление об израильском национальном характере в отличие от меня – нахально утверждаю я. А все потому, что мне удалось, да и то с трудом, найти только работу охранника, не очень престижную, но и за нее спасибо. И если про себя мои друзья имеют полное право спеть известную в начале прошлого века песенку «Вышли мы все из народа..», то я, как раз наоборот, в него, в народ, и вошел, да еще не просто в народ, а народ Израиля.

Я стою на выходе из огромного хозяйственного магазина, где продается все, начиная с гвоздя и кончая шкафом. Между мной и собственно торговым залом двенадцать касс, через которые покупатели со специальными тележками, где лежит купленный товар, двигаются к выходу, а там стою я. В мои обязанности входит проверка чеков на соответствие с товаром, лежащим в тележке, и штамповка этих чеков печатью ОПЛАЧЕНО. Казалось бы, чего проще, штампуй себе и радуйся. Да не в той пивной. Это в России каждый вахтер – большой начальник и может любого и каждого помножить на ноль, кроме начальства, конечно, а здесь государство демократическое, я бы сказал даже слишком. За шестьдесят лет существования Израиля действительно сформировался свободный и гордый народ, твердо знающий свои права и требующий к себе уважения. Если увидев меня, человек начинает заранее протягивать чек, я на сто процентов уверен, что это наш человек, советский, привыкший к тому, что его строят от роддома до кладбища все, кто пожелают. Израильтянин же на мою просьбу самым сладким из возможных в моем исполнении голосов показать чек, прежде всего спросит: «Что вдруг. Ты что, не видел, что я платил?». Единственный способ его успокоить – объяснить, что это моя работа. Это, как правило, убеждает, к слову «работа» есть уважение. Еще один вопрос, который я очень часто слышу от покупателей: «Неужели ты думаешь, что можно выйти отсюда, не заплатив?». Поначалу я думал, что они так шутят, но убедился, что нет, не шутят. Тогда я начал отвечать, с улыбкой, конечно, что моя работа – проверять чеки, а не учить воровать. Про себя же я при этом думал, что при этой же системе контроля в России, в таком же магазине за два часа работы остались бы только столбы, поддерживающие кровлю, и, может быть, стационарные гаражные тиски тридцати килограмм весом, да и то сомнительно. Был же на моем заводе, оборонном, между прочим, случай, когда один рабочий пытался вынести двадцать метров морского электрокабеля в свинцовой оплетке, обмотавшись им под пальто, и вынес бы, но споткнулся, бедолага, в проходной, упал и не смог подняться.

Проверять надо очень быстро, потому что все израильтяне торопятся и при этом непрерывно говорят по мобильникам. По этой причине они не вполне адекватны окружающей обстановке. Во всяком случае, из десяти человек девять непременно спросят у меня, где выход, который у меня за спиной и, более того, над дверью есть метровая светящаяся надпись ВЫХОД. Торопливость и несобранность израильтян прямо противоположны любимому их слову, адресуемому, как правило, олимам (новым репатриантам) – САВЛАНУТ, то есть терпение. На любые жалобы олимов на отсутствие работы, денег и т.д. тебе обязательно скажут, что нужно немного терпения и все будет хорошо. Попробуй я сказать нечто подобное покупателю, стоящему передо мной – он просто взорвется. Он будет кричать: »Это нахальство! Что ты хочешь от меня? Где директор?» Как я уже говорил раньше, я стою на выходе. Вход находится в другом месте, где стоит другой охранник, который проверяет сумки на наличие подозрительных предметов, разрешения на ношение оружия, если таковое имеется, это Израиль, такова реальность. Над входом тоже есть огромная надпись ВХОД, но и это никого не впечатляет. Дверь на выходе открывается автоматически. Когда кто-нибудь выходит, тут же кто-то пытается войти с улицы. На мои слова, что это выход, а не вход, обязательно услышу «какая разница» или «но я уже вошел» и стоит больших усилий заставить человека выйти, и зайти таки через вход. Не дай Бог мне при этом повысить голос. Я тут же услышу: «Что это? Скажи красиво!». С ума сойти.

Самые трудные дни – суббота или праздники. Разумеется, религиозные евреи днем в магазин не ходят, они появляются после захода субботы, но и светских граждан вполне достаточно. И, самое главное, они приходят с детьми. К детям в Израиле отношение совершенно особое. Детям можно все. Они могут кричать, бегать, ползать, при этом они всегда что-нибудь едят, пьют и, не доев и не допив, тут же просят чего-нибудь еще, что им мгновенно и покупается. Гвалт стоит невообразимый. Пол, несмотря на то, что уборщик Саша, бывший бравый офицер Советской Армии, непрерывно ездит по залу со своей очистительной машиной – пылесосом, покрыт слоем шоколада и жевательной резинки. Кошмар! И никто их, этих детей, не ругает, вот что поразительно. Привыкнуть к этому российскому человеку, ой как тяжело. Мы-то воспитывали своих детей совсем иначе, да и нас воспитывали иначе. А как правильно? Кто знает.

С заходом субботы в магазин приходят религиозные семьи. Для них это целое событие, праздник. Ведь они, в отличие от светских, не смотрят телевизор, не ходят в кино, рестораны. В каждой семье, как правило, семь, восемь детей и мама обязательно в положении. Так они за весь Израиль исполняют завет «Плодитесь и размножайтесь». Здесь, в магазине, они гуляют, покупают детям сладости. Смотреть на них очень приятно. Мальчики в белых рубашечках, черных брюках и конечно на голове кипа, а девочки в нарядных платьях и обязательно лаковых туфельках. Только глядя на них, действительно понимаешь, что сегодня не просто суббота, а Святая Суббота.

В конце дня, когда магазин закрывается, для меня наступает самое трудное время. Охранник на входе закрывает дверь на замок, опускает решетку и он свободен, как птица, но в магазине еще очень много покупателей, которые никуда не торопятся и которых я должен проверить на выходе и выпустить. Но в это время на улице образуется целая толпа людей, которым именно сейчас надо купить, посмотреть, поменять, и они пытаются войти через выход. Они лезут вовнутрь с чрезвычайным нахальством, бесцеремонностью и уверенностью в своем праве. В ход идет любое вранье, любая ерунда, только бы попасть в магазин. Дама лет шестидесяти, забыв, что она мало похожа на маленькую девочку, кричит мне: «Пусти меня, у меня папа внутри!» А другая говорит мне просящим голосом: «Мне нужно купить только одну мелочь… шкаф!», – и сама же смеется. Надо отдать должное израильтянам. Они веселый народ и очень любят посмеяться, что обычно не очень совпадает с твоим настроением, особенно к концу дня, когда ты устал, как собака, а в это время покупатель с широкой улыбкой протягивает тебе вместо чека ладонь и просит поставить печать. А когда ты на него выразительно смотришь, он говорит: «Что ты такой грустный? Все в порядке». Кто знает, может он и прав.

Недавно, после того, как я проверил содержимое тележки с товаром у одного очень пожилого господина в голубой рубашке, шортах и панаме на голове, называемой в народе «шляпа дурака» (этот наряд стопроцентно выдавал в пожилом господине человека, очень давно приехавшего в Израиль), и отдал ему чек со штампом ОПЛАЧЕНО, господин почему-то не ушел, а продолжал на меня внимательно смотреть. Я, разумеется, спросил его: «Что-нибудь не так?».–  «Нет, ответил он мне. Все в порядке. Я только не понимаю, что Вы здесь делаете», сказал с упором на слове Вы. «Я здесь работаю», – гордо ответил я. – «И Вы всегда были охранником?», – спросил он. – «Нет, я не всегда был охранником, а что?» – «И, как видно, Вы довольны». – «Да, – сказал я, – раньше я не был охранником, а теперь я охранник и доволен. Очень». – «Ой вэ авой», что равносильно нашему «Ой ей-ей», сказал пожилой господин, и пошел, покачивая головой. А я приступил к проверке очередного покупателя.

8.8. Народ Израиля

Ну и зачем, спросит читатель, нужно использовать такое гордое и торжественное словосочетание, а не сказать просто – евреи. А затем, что чем дольше я живу в Израиле, тем меньше понимаю кто такие евреи. И действительно. В России я мог уверенно сказать, что евреи – это люди, похожие на меня, то есть, как правило, черноволосые, с крупными чертами лица, носами с горбинкой, глазами чуть навыкате. Что-то вроде этого. Затруднений в идентификации у меня никогда не было. В крайнем случае, можно было спросить у любого антисемита, в коих недостатка, к сожалению, не наблюдалось. Он нашего брата вычисляет без паспорта и просьбы прочесть скороговорку »Клара у Карла украла кораллы». Но здесь?! Есть евреи марокканские, йеменские, бухарские, грузинские, польские, немецкие, а последние годы еще и эфиопские. Но расскажите мне, чем отличается марокканский еврей, кроме внешних атрибутов типа пейс, кипы и т. д., от араба? И у того и у другого черные, как смоль, курчавые волосы, прямой! нос, черные или серые глаза, широкие скулы. У женщин, как правило, грубые низкие голоса, их фигуры изяществом не отличаются. Теперь посмотрим на грузинских евреев. Кого мы увидим? Правильно, мы увидим грузин со всеми их особенностями как внешними, так и поведенческими. И так далее. А эфиопы. Когда уже про этих людей говорят, что они евреи, тогда можно смело ожидать алии китайских или японских евреев соответствующего обличия. Прежде всего, они черные, что довольно неожиданно для прежнего представления о евреях. У пожилых эфиопских дам на шее, на лбу и на щиколотках татуировки, причем наиболее часто повторяется крест или что-то в этом роде. Странновато для евреев, правда? Но при этом не надо забывать, что так же, как нас безошибочно вычисляют в России, так же, вероятно, и этих людей в странах исхода коренные жители выделяют, причем именно как евреев. Какой же из всего этого можно сделать вывод? Попытаюсь изложить свое мнение, никому его не навязывая.

Да, действительно, несколько тысячелетий назад, во времена наших праотцов Авраама, Ицхака и Якова жил на ближнем Востоке народ, называющий себя евреями. При этом следует отметить, что как раз первый еврей Аврам, не был, собственно, представителем народа, отличного от того, среди которого он жил. По мнению большинства специалистов он был шумером. Но вот этот шумер Аврам заключает первый в истории человечества завет с Единым Богом, становится первым монотеистом. В обмен на обещание слушать и слушаться Единого Бога Аврам получает вторую букву »а» и становится Авраамом, кроме этого он получает обетование о земле, которую Бог отдает народу Авраама, который станет могучим и многочисленным в соответствии с предсказанием Создателя. Авраам собирает свои шатры, пересекает Реку (Ефрат) и направляется в Землю Обетованную. Существует мнение, по которому слово »еврей» происходит от ивритского корня »евер» – пересечь. Авраам со своим потомством действительно поселяется на земле, указанной Богом, то есть приблизительно на территории современного Израиля, и со временем превращается в многочисленный народ, называемый евреи. Таким образом, евреи появились в результате принятия одним из шумерских племен, племени Авраама, монотеизма. То есть принятие новой религиозной идеи привело к образованию нового народа.

Дальше начинается длинная история, которую трудно назвать иначе, чем история неприятностей, поскольку оказалось, что этот клочок пустынной земли является не только обетованным для евреев, но и вожделенным для могучих государств Средиземноморья и не только. И уже в этом пранароде шло смешение с окружающими народами, потому что и наши праотцы, и даже пророк Моисей без всяких колебаний брали в жены женщин из других народов.

После разрушения второго Храма римлянами и потери евреями государственности начинается почти две тысячи лет рассеяния – галута. В течение этих долгих лет происходило, я думаю, два процесса. Первый – процесс естественной ассимиляции евреев в новых местах проживания за счет смешанных браков и это и только это может объяснить похожесть грузинских евреев на грузин или бухарских евреев на представителей среднеазиатских народов.

Второй процесс более интересный и состоит в следующем. Поскольку евреи идентифицировали принадлежность к своему народу по принадлежности к их религии – иудаизму, любой человек из другого народа, принимающий иудаизм, автоматически становится иудеем, а значит и евреем. Несмотря на то, что в иудаизме запрещено миссионерство, для каких-то народов и племен иудаизм мог показаться заманчивым. Примером тому является Хазарский Каганат. Даже Великий Князь Владимир, выбирая религию для Киевской Руси, размышлял и об иудаизме. Поэтому вполне можно предположить, что современные марокканские евреи являются потомками каких-то арабских племен, принявших иудаизм. Это же предположение кажется еще более вероятным по отношению к эфиопским евреям или евреям из Индии. Таким образом, с течением времени евреи галута все меньше оставались народом, как носителем определенного генотипа, то есть собственно евреями, и все более становились иудеями – религиозным сообществом, исповедующим иудаизм. Безусловно, именно иудаизму евреи обязаны тем, что сохранились, а не сгинули в пучине времен, как огромное большинство народов, появившихся одновременно с ними. Этот факт, как известно, очень раздражал Л.Н. Гумилева, потому что евреи не укладывались в его теорию этногенеза. Но это так, к слову. Нужно отметить, что Тора – святая книга иудеев, и комментарии к ней определяют не только систему отношений человек – Бог, но и всю систему отношений между членами общины. Причем эта система установлений была одна и та же и для еврея Марокко и для еврея польского местечка. Таким образом, для народа, являющегося доминирующим, это были люди, не похожие на них, живущие по своим непонятным законам, со своим укладом. И я думаю, что именно извне, от народов, являющихся большинством в странах рассеяния, евреи были вновь идентифицированы, как один народ, может быть, уже и не являясь таковым, за которым закрепилось название евреи. Можно предположить, что череда ужасных несчастий, обрушившихся на иудеев за время галута, со временем полностью ликвидировала желание каких-либо других народностей принять иудаизм, а вместе с ним и ужасы галута. Поэтому можно утверждать, что до совсем недавних в историческом смысле времен евреи в каждой стране были замкнутым самовоспроизводящимся сообществом, отличающимся поведением, внешностью и т. д. То есть в каждой стране галута сформировались народы, имеющие одну религию, но разную внешность, разный язык общения! – идиш у евреев Германии, Польши, ладино – у восточных евреев. Однако за всеми этими разными народами внешний мир закрепил одно название – евреи.

Ответом на страдания евреев в галуте явилась сионистская идея, идея воссоздания еврейской общины и, в конечном итоге, создания еврейского государства. Место для такого государства в глазах мирового еврейства было единственным. Это все та же, обещанная Всевышним народу Авраама, земля Израиля. Кажущаяся совершенно фантастической в начале, это идея привела уже в конце девятнадцатого века к появлению первых еврейских поселений на территории Палестины. А в 1948 международное сообщество признало образование государства Израиль. Это была победа идеи сионизма, победа народа, сумевшего сохраниться в мясорубке страшной череды несчастий.

Теперь, пожив в Израиле несколько лет, я понял, что, вероятно, даже основатели сионизма, придумавшие эту страну, не понимали до конца, что речь то идет не только о создании государства, которое даст, наконец, приют измученному народу. Нет. Речь идет о создании нового народа. Народа, которого не было, но который будет, должен быть. Действительно, две тысячи лет назад здесь жил один народ, с одним языком, одним укладом, одной религией. Что общего сейчас у евреев из бывшего Советского Союза с выходцами из Марокко или из Индии или, того пуще, из Эфиопии? Только одно – гражданство, все они граждане государства Израиль. И это все. Они говорят на разных языках, едят разную пищу, поют разные песни и т. д. Разумеется, я говорю о людях, время проживания которых исчисляется годами, а не десятилетиями. Но Израиль не Советский Союз и не Америка. Израиль маленькая страна, живущая в окружении врагов. Израилю нужен сильный, дружный, единый народ. И вот тут я бы хотел остановиться на парадоксах израильского законодательства и роли религии. Основанием для приезда на постоянное жительство в Израиль и получения израильского гражданства является так называемый »Закон о возвращении». Формулировка этого закона преследовала две цели: обеспечить максимальный приток алии в Израиль и, кроме того, продемонстрировать всему миру свое презрение к фашизму, стремление отвергнуть его расистскую идеологию. В соответствии с нацистскими законами евреем считался, со всеми вытекающими последствиями, любой человек, у которого отец или мать или бабушка или дедушка евреи. Этого было достаточно. Израиль принял »Закон о возвращении» с точностью до наоборот. Любой человек, у которого хотя бы дедушка или бабушка евреи имеет право на репатриацию в Израиль. При этом репатриант сразу же получает израильское гражданство и широко декларируемые равные со всеми остальными гражданами права. Прекрасно? Великолепно! Но…

Израиль определяет себя, как еврейское демократическое государство. Демократический характер государства определяется избирательной системой, сводом законов, охраняющих права и свободы граждан, право собственности и т. д. Что касается еврейского характера государства, то он подчеркивается участием в жизни страны представителей религиозных кругов. Если бы это участие состояло лишь в сохранении традиций, реализации религиозных потребностей граждан, религиозно-просветительской деятельности, было бы прекрасно и вполне устроило бы светскую часть населения, составляющую значительное большинство. Однако картина участия представителей религиозных кругов совершенно другая. В их руках находятся узловые моменты в жизни каждого человека, а именно, определение национальной принадлежности, заключение брака и, наконец, последний ритуал в жизни человека, его похороны. Остановимся на каждом из этих существеннейших событий в жизни человека. Идентификация гражданина Израиля как еврея производится в соответствии с Галахой – сводом религиозных законов. По Галахе евреем считается человек, у которого мать еврейка. Все. Точка. Все остальные граждане, в том числе и те, у которых отец еврей, а мать нет, евреями не признаются и получают запись в паспорте »национальность не определена». Необходимо отметить, что Галаха появилась многие столетия назад и была создана еврейскими мудрецами того времени, то есть людьми, а не была дарована свыше, как Тора. Весьма вероятно, что во времена создания Галаха являлась весьма прогрессивным сводом установлений, направленных на сохранении еврейского народа. Однако сейчас, в Израиле, после приезда милионной алии из бывшего Советского Союза, среди которой людей, у которых только отец еврей, очень много, определение национальности человека по Галахе становится унизительной нелепостью. Эта практика определения национальности по Галахе является тупиковой еще и потому, что дети, рождающиеся в таких семьях, тем более не являются евреями по Галахе, что создает просто угрозу размывания того самого еврейского характера государства, о котором так пекутся религиозные деятели Израиля. Необходимо отметить, что такое определение принадлежности к евреям принято в ортодоксальном иудаизме, но, кроме этого, наиболее консервативного течения, есть в идуаизме и другие течения, в том числе, реформистский, широко распространенный в США и признающий принадлежность человека к евреям, если только его отец еврей. К большому сожалению, в Израиле правят бал ортодоксы. Как ни странно, проблема национальной идентификации здесь, в Израиле является, на мой взгляд, проблемой,в том числе, и понятийной, языковой. В самом деле. Если я, еврей по Галахе, приехал в Израиль на постоянное место жительства, в моем израильскои паспорте в разделе »национальность» напишут »егуди», то есть »иудей». Что это значит, если вспомнить и сопоставить это слово с такими принятыми словами – понятиями, как »христианин» (на иврите «ноцри») или »мусульманин» (муслами)? А это значит, что, без моего на то согласия, про меня пишут, что я являюсь человеком, исповедующим иудаизм. Но, позвольте, меня кто-нибудь об этом спрашивал? Ну а если я человек вообще далекий от религии? Но ведь есть же другое, известное всему миру слово, имя моего народа, к которому я принадлежу и принадлежал всегда! и, в том числе, в стране исхода. Это слово »еврей». Ставить сегодня знак равенства между словами »иудей» и »еврей» так же нелепо, как между словами »христианин» и »русский ». И я уверен, что полная неразбериха в этих глубинных, понятийных вопросах, нерешение проблем соответствия самоидентификации человека и его идентификации государством является глубокой, серьезнейшей ошибкой истаблишмента государства Израиль.

В Израиле отсутствует система гражданских браков. Нету! Либо, если Вы и Ваша суженая евреи, Вы сочетаетесь религиозным браком либо, если Вы это не хотите, являясь, например, антиклерикалом или не евреем, поезжайте на Кипр и заключайте там себе брак на здоровье. Такой брак государством признается. То, что это ситуация нелепа и нарушает элементарные права человека, ясно уже подавляющему большинству общества, однако преодолеть религиозное лобби в парламенте пока не удается.

И наконец, человек закончил свой земной путь. Нужно придать его прах земле и проводить его в последний земной путь. Но и тут его встречают те же проблемы. Все похоронные дела сосредоточены в руках религиозных деятелей. И начинаются проблемы. Муж еврей, а его жена нет. Они не будут похоронены рядом. Она будет похоронена на участке для не евреев. Только в последнее время появляются светские кладбища. Но проблема весьма далека от решения. Молодые ребята из России, с Украины, не евреи по Галахе, служат в армии, воюют и погибают за эту страну, свою новую Родину, а Родина начинает заниматься их классификацией. Стыдно.

Что хотелось бы сказать в конце этих невеселых рассуждений о роли религии в жизни гражданина государства Израиль. Признавая огромную роль религии в том, что еврейский народ не сгинул в пучинах истории, я убежден, что будущее Израиля, как еврейского демократического государства, требует отделения религии от государства. Думаю, что большинство в Израиле и, уверен, что подавляющее большинство среди миллионной алии из Советского Союза, хотят жить среди своего древнего народа в свободной, демократической стране без оглядки на запреты и установки религиозных фанатиков, продолжающих проживать в своем неподвижном и закрытом мире.

И все-таки! Я смотрю в будущее с оптимизмом, потому что еще сто лет назад Акибу Перельмана, который решил через каких-нибудь две тысячи лет вернуть ивриту статус разговорного языка, многие считали просто сумашедшим, но сегодня шесть миллионов человек говорят на этом языке, поют на этом языке и, разумеется, как и тысячи лет назад, молятся на этом языке.

Я смотрю в будущее с оптимизмом, потому что я вижу наших детей, наших израильских детей. Они чудесны, они свободны и красивы. Они смеются так, как мы никогда не смеялись. И это их земля. Это их родина. Земля Авраама, Ицхака и Якова.

Я смотрю в будущее с оптимизмом, потому что надежда народа Израиля живет в квартире напротив. Ей полтора года, ее зовут Тимор. Ее мама Наташа – русская красавица, а ее папа Ишай – красавец из Йемена. А Тимор – это просто чудо, состоящее из черных глаз, улыбающегося беззубого рта и энергии ветряной мельницы. И таких пар становится все больше. Надо немножко терпения. Еще сто лет и Вы увидите, какой народ здесь будет жить. Да, да, это таки будут евреи!

В начало