Мои встречи на заводе Северный пресс

Так получилось, что в Военмехе нас, студентов, готовили к работе на заводах и возили для этого на летние практики: то в Куйбышев (сейчас – Самара) на завод им. Масленникова, делавший взрыватели, то в Пермь на завод им. Дзержинского, делавший тоже взрыватели, но другие. А когда я начал работать, то мне больше пришлось ездить по полигонам на испытания опытных образцов техники, а из заводов довелось поработать всего на двух – Равенство и Северный пресс. То есть работал, то я в институте Гранит, который проектировал аппаратуру, а на заводах мы внедряли в производство нашу аппаратуру.

Именно с Северным прессом связаны наиболее яркие воспоминания: и тревожные и радостные. Первый плотный контакт с заводом произошел примерно в 1987 году, когда мы отлаживали первые образцы головки самонаведения для ракеты Оникс. Меня только что назначили начальником сектора, в котором спроектировали прибор обработки сигналов для головки. Прибор был сложный. Поначалу его даже называли агрегатом, потому что в нем объединили несколько классических приборов, существовавших в прежних головках. Такое «авторитетное» название служило вознаграждением, платой за ответственность, чтобы сектору, который вел агрегат в целом, было не обидно исправлять огрехи, допущенные разработчиками составных частей.

Документацию совсем недавно передали на завод, входивший в наше научно производственное объединение. Завод огромный – несколько тысяч рабочих. Утром на работу шли как на демонстрацию. Большинство еще помнили те времена, когда напротив проходной у памятника Ленину каждое утро их встречал бывший директор, Герой труда Александр Акимович Терещенко, здоровался, чуть ли не с каждым за руку, желал успехов в труде, здоровья, создавал трудовой настрой. Работа кипела так бурно, что даже столовая работала в четыре смены, чтобы накормить всю эту трудовую армию.

Я ещё не очень разбирался в тонкостях построения прибора, взаимодействия его частей, и при каждой возникавшей проблеме мне приходилось собирать совещания, слушать разные мнения, сравнивать и выбирать оптимальный вариант решения. Моей обязанностью было отчитываться о ходе работ на различных диспетчерских совещаниях, которые обычно проводились у директора завода, в большом кабинете, украшенном красными знаменами, чтобы подчеркнуть торжественность наших невзгод.

Новый директор Леонид Николаевич Жигальцов, как правило, сидел в сторонке, а командовали на совещаниях наши, институтские начальники: тогдашний главный инженер Владимир Александрович Никольцев, его заместитель Сергей Иванович Червяков, заместители начальника головного отделения Юрий Кузьмич Семенов или Александр Борисович Якобсон. Я должен был рассказывать о состоянии дел, о причинах задержек при регулировке и сдаче образца, о мерах по ускорению процесса. Меня ругали за то, что не всё предусмотрено в документации, или просто так, для воспитания, для поддержания тонуса. Особенно любили помахать шашкой Ю.К. Семенов и А.Б. Якобсон. Их главная оценка сводилась к тому, владеешь, или не владеешь ситуацией. Постепенно я освоился и обнаглел до того, что стал позволять себе возражения уважаемым людям.

Говорил, что новое дело не бывает без ошибок, или уверял, что у нас всё в порядке с аппаратурой, но надо изменить методику проверки. Надо мной посмеивались, намекая, что обмануть военпредов с помощью «хитрых» методик мне не удастся. Я отшучивался, что торг неуместен, и нас рассудит время. Больше всего мне помогали инженеры нашего сектора: Владимир Иванович Лось – ведущий по прибору и Николай Александрович Большаков, запрограммировавший на стенде автоматические проверки прибора, а из заводчан – Игорь Константинович Долгицер, начальник цеха, в котором изготавливались блоки нашего прибора. Именно Долгицеру приходилось дорабатывать наши недоделки и придумки. В общем, жизнь была веселая.

Наш сектор даже переместили в помещение завода под предлогом необходимости укреплять связи с производством, а по существу из-за нехватки площадей в институте. Постепенно всё наладилось, производство образцов пошло ритмично, появились новые заказы, меня перевели в начальники нашего отдела. Сектор я оставил на попечение Юрия Николаевича Овчарова и отошел от тесного общения с заводом в прекрасное летнее время, при оптимистическом настрое на светлые перспективы.

Следующий контакт с заводом случился лет через 5-6. Над страной уже свирепствовала Перестройка. Ониксы и производство стали никому не нужны, зарплату на заводе платить перестали, народ поувольнялся. Завод пытался выжить с помощью подручных средств. Главным его козырем стала испытательная база. Там были мощные термостаты, морозильные установки и большая камера влажности, предназначенные для климатических испытаний аппаратуры. Предприимчивые люди придумали оригинальную технологию. Они закупали оптом большое количество курятины. Курятину целыми кузовами загружали в камеру влажности, включали температуру градусов 70 и влажность 90 процентов. Курицы распаривались и впитывали в себя влагу. Потом их быстро переносили в морозильные камеры, замораживали и сразу отправляли на продажу в свои торговые точки. Добавка в весе составляла более десяти процентов. Блестящий прибыльный бизнес военно-промышленного комплекса со спецификой, о которой неудобно вспоминать, но такое было!

И вот, в это трудное время, нашими головками заинтересовалось ОКБ «Новатор» для своих ракет Бирюза, Калибр, Клаб. Меня послали на завод с заданием организовать проверку и подготовить к поставке исправную головку. Я приехал на завод и, конечно, был поражен безлюдностью, темнотой и пустотой помещений. На дворе, как будто для контраста с прошлыми встречами, стояла зима. Электричество включали только по особым распоряжениям, потому что нечем было платить за тепло и электроэнергию. Головки, изготовленные раньше, хранились на не отапливаемых складах. В цех комплексной регулировки было не войти. Там из-за перепадов температуры прорвало батареи парового отопления, и на бетонном полу по щиколотку стояла вода.

Тем не менее, Л.Н. Жигальцов пообещал всё привести в порядок и помогать всем, чем сможет. И действительно, на следующий день в цехе уже лежали деревянные мостки, по которым можно было ходить, не рискуя промочить ноги, а для обогрева помещения были включены вентиляторы – тепловые пушки.

Для начала надо было привести в чувства Контрольно-проверочную аппаратуру (КПА). Наша беда состояла в том, что в КПА использовались высокие технологии, «Хай-Тек» по научному. Хай-Тек предполагал использование золоченых контактов в разъемах аппаратуры. Золотодобыча с использованием таких деталей в качестве сырья, была хорошо организована в бандитском Петербурге. В результате КПА оказалась в значительной степени «разукомплектована» любителями драгметаллов. Хорошо, что на заводе стояли две линейки КПА по пять шкафов в каждой, да ещё с ЗИПом. Разворовать всё предприимчивые люди не успели.

С трудом, за неделю нам удалось собрать из двух линеек один работоспособный комплект КПА. Дальше начались проблемы с головками. Мы проверяли головки, и КПА браковала их одну за другой. На каждую головку уходило два – три дня работы. Исправной оказалась только пятая по счету головка. Мы считали это большим успехом.

А тем временем, как оказалось, наш генеральный директор, тогда уже В.А. Никольцев, вел переговоры с представителями «Новатора», торговался о цене за поставку аппаратуры. У «Новатора» лишних денег не было, так же как у «Гранита», и сделка сорвалась. Мы упустили возможность попасть на рынок вооружений в новую для нас нишу. Я, возможно, не знаю тонкостей ситуации и не имею права судить, но мне всё это представляется грубой ошибкой. Головок, изготовленных в прежние времена и никем не востребованных, валялось на заводе много, как грязи. И они постепенно ржавели, гнили, приходили в негодность. Думаю, что дальновидный менеджер должен был не только отдать бесплатно головку, но ещё и послать команду в «Новатор» для встраивания и отладки головки в составе ракеты. Для этого не зазорно было даже взять кредит в банке, чтобы оплатить командировочные расходы. Ведь впереди светили контракты на поставки головок инопартнерам, которые многократно окупят предварительные затраты. Но рыночный менталитет ещё не овладел нашими умами, судьбе было неугодно побаловать нашу фирму смелыми решениями администрации. Рынок заполнили другие, более разворотливые фирмы.

А завод продолжал влачить жалкое существование, сдавая свои помещения и стендовую базу в аренду коммерческим структурам. Пожалуй, единственным заказом завода по его специализации был ремонт отказных приборов, ломавшихся на флоте в процессе эксплуатации. Это, как правило, были старые приборы, изготовленные заводом десятки лет назад. Л.Н. Жигальцов был в затруднении. На заводе хранилась документация на приборы, но элементная база, предусмотренная документацией, устарела и не изготавливалась в стране.

Именно в это время на заводе появились два инициативных молодых инженера из Военмеха: Игорь Олегович Суханов и Александр Геннадиевич Елисеенко, которые заинтересовались состоянием элементной базы в стране и за рубежом. Они обратили внимание на бесхозный заводской склад комплектующих электро-радио элементов, предназначенных на выброс, и решили, что выбрасывать добро ещё рано. Посоветовавшись с директором, они организовали частную фирму «Симметрон» и выставили на продажу комплектующие. Одновременно Суханов через знаменитую в то время городскую барахолку «Юнона» наладил связи с электронными фирмами за рубежом, и «Симметрон» стал торговать всем, что производится в области электроники на земном шаре. По слухам Суханов даже был одним из руководителей рынка Юнона. Елисеенко больше тяготел к решению технических задач.

Молодые инженеры стали помогать Жигальцову, ремонтировать отказные приборы. Для этого они анализировали состояние сломанных приборов, находили неисправный блок и проектировали такой же блок на новой элементной базе. Новый блок всегда был более миниатюрным, чем старый, спроектированный десятки лет назад, и поэтому легко помещался в приборе на месте старого блока. Таким простым интеллектуальным способом они компенсировали деградацию отечественной электронной промышленности и вместе с Жигальцовым неплохо зарабатывали, позволяя заводу худо-бедно существовать. Кстати, в качестве главного инженера Жигальцову помогал в это время работать Александр Андреевич Коновалов.

Надо сказать, что за проходной завода шли отчаянные 90-е годы. Бесхозной была практически вся страна. И в этих условиях администрация завода стала делить заводскую недвижимость на мелкие части, создавать фирмы, которые должны были самостоятельно выживать. Так, кроме Симметрона, появился Аквамарин, занявший здание на Новочеркасском проспекте, гостиница в здании на Рижской улице и другие ограниченные и закрытые общества. Делить собственность – дело тонкое, которое редко обходится без разногласий и противоречий. Возможно, Л.Н. Жигальцов не всё делал с должной аккуратностью, а может на дальнейший ход событий повлияло случайное стечение каких-то особых обстоятельств. А случилось следующее.

В 2000-м году Индия с Россией создали совместное предприятие БраМос для изготовления одноименных ракет. В ракеты надо было ставить головки. Меня назначили главным конструктором новой головки, а перед заводом открылась перспектива возобновления производства или второй молодости. Мы, практически без раскачки, приступили к изготовлению опытных образцов новых головок из старых, пролежавших на заводе десяток лет, с небольшой модернизацией. Мне больше всех на заводе помогали в это время мои старые друзья: Владимир Николаевич Мясников, выполнявший роль начальника заводского конструкторского бюро, и Дмитрий Васильевич Соболев как начальник производства. В институте меня поддерживала примерно сотня инженеров, корректировавшая документацию, и, в первую очередь, сотрудники нашей комплексной лаборатории: А.С. Малашина, Т.П. Матвеева, Л.М. Потихонов, В.В. Данилов, Е.Л. Соловьева, И.П. Грахова.

Вновь возродились диспетчерские совещания на заводе, как в Советские времена. Теперь ими командовали Владимир Алексеевич Коноплев от института и А.А. Коновалов с В.Б. Улановым от завода. На совещаниях решался фактически один вопрос: как возродить производство головок, каждый раз с изменением некоторых нюансов проблемы. Я, как и раньше, был в ответчиках, теперь уже не за прибор, а за всю головку. И в это время Л.Н. Жигальцов решил уйти в отставку и передать завод И.О. Суханову.

Существует несколько версий такого решения. Самая романтичная из них состоит в том, что руководство Гранита (В.А. Никольцев и Ю.Ф. Подоплекин), в связи со сложностью предстоящих задач, советовали Жигальцову провести омоложение руководящего состава завода. Два молодых инженера произвели на Жигальцова такое неизгладимое впечатление своими успехами в ремонте старых приборов, что он решил передать им руководство заводом. По крайней мере, точно известно, что Жигальцов лично привел Суханова и Елисеенко к Подоплекину, к Никольцеву для знакомства, а потом съездил с ними в Москву и представил в департаменте нашего министерства.

Другая, более прозаическая версия состоит в том, что Суханова привел к руководству заводом бандитский Петербург, что Жигальцов кому-то перешел дорогу во время приватизации завода, и ему надо было выбирать между жизнью, заводом и благополучием детей. По крайней мере, точно известно, что передача управления проходила через процедуру банкротства завода и через внешнего управляющего. Факт остается: Суханов был назначен директором завода, а Елисеенко – его первым заместителем. При этом возник конфликт между новым директором и Коноваловым, в результате которого должность главного инженера была ликвидирована, и Коновалов оказался не у дел.

Суханов и Елисеенко времени даром не теряли, и очень быстро написали кандидатские диссертации. Консультантом и руководителем у них был Сергей Николаевич Шаров, доктор наук и профессор, работавший в Граните и по совместительству преподававший им азы науки ещё в Военмехе, в студенческие их годы. Помню, что на предварительной защите, на нашей секции научно-технического совета, мне поручили прорецензировать работу Суханова. Я не нашел в ней никакого криминала. Работа производила впечатление добротного научного труда. Возможно, он действительно был трудоспособный человек, и успевал не только командовать заводом, но и заниматься наукой. Кстати, консультант и научный руководитель С.Н. Шаров высоко оценивал научно-техническую подготовку обоих соискателей.

Дальше – больше. Новые руководители зачастили с командировками в Москву к нашим головным разработчикам ракет, для которых мы изготавливали головки. Суханов организовал на своём заводе группу перспективных разработок под руководством Андрея Юрьевича Ипатова, в которую вошли опытные специалисты: Владимир Николаевич Мясников, Вячеслав Владимирович Данилов и молодежь. Возникли слухи, что наши головные ракетчики собираются заказать им разработку новой головки. Эти слухи частично подтвердились, когда Слава Данилов, самый близкий ко мне человек из этой компании, позвал меня «поговорить», и во время разговора А.Ю. Ипатов пригласил перейти к ним на Северный пресс работать главным конструктором новой головки с увеличением зарплаты в два раза.

Предложение, конечно, грело мое самолюбие, но одновременно я понимал его абсурдность. Новая головка не могла не стать конкурентом для уже внедренной в производство, но еще до конца не отработанной головки БраМоса, в которой очень многое было завязано на меня. Алгоритмы, программы для бортовых вычислителей, – всё еще надо было шлифовать и отрабатывать. Фактически мне предлагали стать конкурентом самому себе, потому что совмещать работу на двух различных предприятиях, по моим понятиям, было невозможно.

Я не очень верил словам приглашавших меня и искренне уважаемых мною друзей-товарищей о том, что «принято решение» заказать им новую головку. Скорее всего, они выдавали желаемое за действительное. Не исключено, что именно фигуры главного конструктора не хватало им, чтобы продавить принятие желаемого решения. Смущала еще и политика ракетчиков. Зачем им нужны две головки? Возможно, это являлось следствием разногласий с нашей фирмой, которая не поддавалась уговорам войти в их Корпорацию, и они искали в лице завода альтернативу по отношению к «Граниту».

Эта гипотеза гармонично согласовывалась со слухами о предстоящей замене нашего директора В.А. Никольцева молодым И.О. Сухановым. Видя, как на наших глазах Суханов, поступив на завод молодым специалистом, с неимоверной скоростью заменил Л.Н. Жигальцова на посту директора, трудно было не верить в возможность такого исхода.

И тут еще два события подлили масла в огонь. Во-первых, заместителя нашего генерального директора по финансам Гарри Николаевича Гарбузова кто-то так огрел по голове, что он перестал не только работать, но и просто узнавать окружающих. И, во-вторых, В.А. Никольцев поехал в министерство и написал там заявление с просьбой освободить его от должности директора по собственному желанию. В институте никто заранее не был предупрежден, не знал и не догадывался о цели его командировки в Москву. Неужели повторяется та же история, что и с Жигальцовым? Казалось, что бандитский Петербург уже вошел в каждый наш дом. Бывший Центральный Научно-исследовательский институт «Гранит» замер в ожидании перед неизвестностью: «Что дальше»?

В этот момент свой потенциал проявил первый заместитель генерального директора Георгий Анатольевич Коржавин. Он отправился в то же самое министерство, куда ездил Никольцев, и через неделю вернулся с мандатом Генерального директора нашего «Гранита». Теперь я знал, что мне делать. Я позвонил Коржавину и спросил, как мне реагировать на предложение Северного пресса. Он сказал: «Подожди немного, сейчас мы здесь между собой разберемся и всё решим».

И действительно, начались преобразования в окрестностях «Гранита». В НПЦ «Аквамарин» собрались акционеры и проголосовали за назначение нового директора. Вместо предложенного И.О. Сухановым директора Константина Павловича Ренне, директором назначили воспитанника «Гранита» Марка Зелиговича Левина. Я знал и того и другого. Про Константина Павловича мне еще лет тридцать назад рассказывал его дядька В.Т. Ренне, лауреат государственной премии, с которым мы разрабатывали и внедряли какой-то выдающийся конденсатор во взрыватели на моей прошлой работе. Константин Павлович был интеллигентным, приятным в общении человеком и мне было жаль с ним расставаться. В то же время я очень радовался за новый взлёт в карьере Марка Левина, с которым много работал и считаю своим другом. Смена директоров не прошла безболезненно. Марку угрожали расправой, требовали уйти из Аквамарина. Он выдержал, не поддался на шантаж.

А жизнь продолжалась, шел 2005-й год. Коржавин привел с собой команду новых заместителей, организовал ОАО «Концерн «Гранит-Электрон», в состав которого вошли четыре завода, включая Северный пресс. К Левину в «Аквамарин» перешел работать главным инженером А.А. Коновалов. Г.А. Коржавин поручил своему заместителю по корпоративному строительству Михаилу Александровичу Загородникову разобраться с Сухановым.

Я был совсем мало знаком с Загородниковым. Мне удалось только один раз поиграть с ним в футбол в одной команде, причем для меня это было одним из последних выступлений на футбольном поле, потому что после 65 лет от роду пора уже с футболом завязывать, а он был еще молодым мужчиной, лет на сорок. В футбол он играл хорошо: остро и напористо. Ещё я знал, что он пришел в институт из структур ФСБ, и пока он играл в футбол, вдоль кромки поля ходил его телохранитель, видимо, на всякий случай.

М.А. Загородникову не составило большого труда найти нарушения законов в делах И.О. Суханова. В частности Суханов в качестве директора завода продал самому себе, но уже как частному лицу здание безэховой камеры на территории завода по явно заниженной цене. В общем, вопрос перед Сухановым был поставлен остро. Надо было выбирать: сидеть в тюрьме, или уходить с завода.

В результате в мае 2005 года директором завода был назначен А.А. Коновалов. К этому времени большинство сооружений завода было уже распродано в частные руки, в том числе и кабинет директора. В собственности самого завода оставались только несколько производственных зданий вокруг трубы из старой кочегарки в середине бывшей территории.

А.А. Коновалов энергично взялся за реорганизацию производства. Целые цеха с рабочими и оборудованием переезжали в новые помещения в старых зданиях. Хорошо еще, что в Аквамарине работали дружественно настроенные руководители, и там можно было оставить самый главный комплексный сдаточный цех. Так же быстро он разобрался со своими обидчиками, выгнав их с завода. К сожалению, с грязной водой были выплеснуты и некоторые ценные специалисты, например, начальник КБ В.Н. Мясников, который без сомнения лучше всех в то время разбирался в устройстве, технологии изготовления и методике регулировки головок.

Никто из тех, кого выгнали с работы, без дела, конечно, не остался. И.О. Суханов с головой ушел в свои дела. А.Ю. Ипатов организовал фирму «Авионика РТС» и в качестве генерального директора пригласил в неё В.В. Данилова, а также идеолога новой техники Вячеслава Анатольевича Патрохина и молодежь. Такой компанией они успели переместить на новое предприятие антенну от нашей головки и на её основе стали проектировать радиолокаторы. В.Н. Мясников возглавил специально созданный сектор документации в отделении Сергея Александровича Сливко на фирме наших ракетчиков. Но связь с заводом у них ослабла.

Как говорится, лес рубят – щепки летят. В то же время надо отдать должное, А.А. Коновалов с помощниками сохранили завод и к концу 2006 года запустили не оформленное документально, но фактически серийное производство головок, а мы к этому времени практически закончили отработку документации и всё реже при возникавших отказах слышали причину «У вас плохая документация». На завод стали приходить новые грамотные специалисты: Анатолий Викторович Савин, Александр Евгеньевич Козлов и другие. Был обновлен станочный парк, улучшались социальные условия. Во вновь построенной столовой по заводскому пропуску обеды продавались со скидкой. За счет прибыли от поставок, рабочим платили хорошие премии. В общем, завод после глубокого спада явно перешел в фазу подъема.

Только одна проблема омрачала общую благостную картину – большое количество отказов головок на ракетных заводах. Мне приходилось вести двойную жизнь. С одной стороны я защищал завод, доказывал заказчикам, что все отказы – эксплуатационные, что наши головки – самые лучшие в мире, поскольку все летно-конструкторские испытания проходят со стопроцентным успехом. А с другой стороны я старался обеспечить устранение некачественно собранных узлов и приборов из головок до их поставки в эксплуатацию, например, ужесточением приемо-сдаточных испытаний.

В этом мы расходились во мнениях с А.А. Коноваловым, да и с институтскими руководителями, для которых выполнение плана было важнее качества поставляемой продукции. Действительно за поставки аппаратуры по плану Концерн получает живые деньги сразу, а штрафы за отказ аппаратуры в эксплуатации можно получить с нас только через суд, что очень и очень не просто, не однозначно и не быстро. Практически единственным союзником у меня был Военно-морской флот в лице наших военпредов, для которых качество продукции было основной заботой в соответствии с уставом и должностными инструкциями.

А.А Коновалову пришлись по душе большие объемы производства и соответственно размер прибыли от поставок головок за рубеж. Он явно вошел во вкус и для дальнейшего роста прибыли стал генерировать рацпредложения, направленные на снижение затрат при изготовлении головок. Его поддерживал В.А. Никольцев, который теперь работал советником генерального директора по инновациям и научно-техническому перевооружению Концерна. Эффективность его работы определялась ростом производительности труда и соответственно прибыли в Концерне, в том числе и у А.А Коновалова.

Я, напротив, утверждал, что бизнес, как таковой, то есть производство товаров с целью максимизации прибыли, не является нравственно безупречным делом, по крайней мере, с точки зрения православной духовной традиции. Я говорил, что некачественная сборка головок подрывает репутацию нашей фирмы. А.А Коновалов не был готов к компромиссам.

Первое его предложение состояло в том, чтобы заменить у блоков корпуса: титановые на алюминиевые. Казалось бы очень просто и дешево. Сделал, сдал и забыл. Но что будет через десять лет хранения? Еще В.Н. Мясников, когда работал на заводе, показывал мне пролежавшие несколько лет алюминиевые корпуса с отслаивающейся хлопьями окисной пленкой. Если такие хлопья при вибрациях оторвутся и замкнут электромонтаж, отказа не избежать. А как будут работать поликоровые платы внутри блоков при нагреве до 60-и градусов? У них температурное расширение такое же, как у титана и не такое, как у алюминия.

Я настаивал на проведении серьезных испытаний новых корпусов, включая сохранность параметров блоков в течение срока службы. А.А Коновалов горячился, требовал «быстрей, быстрей». Я через начальника приемки Дмитрия Валентиновича Конюхова связался с институтом материалов, специалисты которого помогли мне разработать программу сертификационных испытаний новой технологии. Спорили мы полгода, а испытания провели за две недели.

Больше всего в этих спорах меня удивляла горячность, с которой А.А Коновалов боролся за совсем небольшую прибыль. И только когда при корректировке документации он стал настаивать на присвоении модернизированным блокам новых децимальных номеров, теперь уже заводских, а не институтских, я понял, что кроме корысти его мучают ещё и амбиции. Конечно, ему хотелось доказать всему миру, что завод может работать не только паяльниками и напильниками, но и головой. Я не возражал. Единственное условие, на котором я настоял, – чтобы технические условия на блоки оставались с нашими децимальными номерами, в нашем архиве и под нашим контролем. Это создавало некоторую надежду, что технические параметры головки в основном сохранятся.

Дальше рацпредложения посыпались как из рога изобилия. С некоторыми из них я соглашался безоговорочно: замена бескорпусных транзисторов, не выпускаемых больше отечественной промышленностью, на миниатюрные импортные элементы, замена изготовления волноводных элементов с помощью дорогой технологии гальванопластики на металлообработку станками с числовым программным управлением. Эти корректировки были продиктованы техническими причинами, лежали в русле научно-технического прогресса.

К другим относился с осторожностью, настаивал на проведении детальных испытаний, например, при замене покупных источников вторичного питания на аналогичные блоки собственной разработки по причине дороговизны покупных. Понятно, что платить посторонней организации за то, что можешь сделать сам, не хочется. Конечно, я понимал, что не боги обжигают горшки и для разработки этих блоков высокой квалификации не требуется, но покупные разработаны на отечественной элементной базе профессионалами и уже показали свою надежность на сотнях изготовленных комплектов, а заводские блоки разрабатывались неизвестными специалистами на подряде, были еще сырыми, потому что никогда не испытывались. Моя осторожность вызывала раздражение А.А Коновалов, да и наша администрация тоже немного нервничала. Кому охота разбираться в чужих проблемах, если можно жить без забот.

Поняв, что надежность никого не интересует и замены старых блоков на новые не избежать, я решил извлечь из ситуации хоть какую-нибудь пользу для качества головок и в техническом задании записал требование к новым источникам питания, чтобы, в случае выхода из строя, они обеспечивали сохранность аппаратуры, которую запитывают. Как говорят: «Сам погибай, а товарища выручай». Оказалось, что требования, сформулированные простыми словами, все понимают и ничего не могут возразить. Тем более что незадолго до этого произошел случай, когда вышел из строя источник питания и при этом спалил весь прибор.

Только А.А Коновалов немного нервничал и упирался, потому что знал, что никаких предохранителей в его блоках нет. При этом для объяснения причин своего несогласия он ссылался на отсутствие методики подобных испытаний. Мы с военпредами были настойчивы, я разработал недостающую методику, и испытания состоялись. К всеобщей радости всё закончилось благополучно. В электрической схеме оказался конденсатор, который при испытаниях пробивался раньше других элементов и тем самым избавлял остальную аппаратуру от экстремальных перегрузок.

На фоне этих инициатив я анализировал возникавшие отказы и думал о том, что же нужно изменить в технологии испытаний для упреждающего выявления и устранения причин производственных отказов. Например, было много случаев, когда сданные головки после доставки их на ракетный завод, отказывали при первом же включении для входного контроля. Получалось, что головки плохо собраны и не выдерживают перевозки на автомобиле. Мы предложили заменить технологическую синусоидальную вибрацию, при сдаче головок, на вибрацию широкополосную случайную, которая лучше имитирует условия транспортировки.

Наши начальники забеспокоились, не будем ли мы ломать хорошие головки. Я убеждал, что хорошие головки не сломаются, а плохие не жалко. Заместитель директора В.А. Коноплёв, возможно из-за подозрения, что я – вредитель, провел расследование в виде нескольких совещаний. Мне повезло со свидетелями. На этих совещаниях начальник центра вычислительной техники В.Г. Меркин сообщил, что они давно уже все свои приборы испытывают путем широкополосной случайной вибрации. Начальник конструкторского центра О.А. Пахомов, рассказал, что конструктора уже двадцать лет назад предлагали внедрить эту самую вибрацию, но тогда не было соответствующих стендов, а сейчас сам Бог велел. С трудом удалось добраться с нашим предложением до завода.

Уже при первых испытаниях из головки вывалилось несколько крепежных винтов. Казалось, что вот она, одна из причин ненадежности аппаратуры! Но А.А Коновалов, встретив меня на заводе, стал резко, горячо, я бы даже сказал назойливо убеждать, что эти испытания – издевательство над аппаратурой, что головка на стенде бренчит, как консервная банка, и всё это надо немедленно прекратить. Я пообещал подумать. Вместе с нашими конструкторами мы сходили на стенд и довольно быстро выяснили, что в технологическом приспособлении для вибрации отсутствуют (забыли поставить) зажимы для крепления в нем головки. Поэтому она и дребезжит. Слава Богу, широкополосную вибрацию внедрили. На пререкания и упреки ушло полгода, но количество отказов немного уменьшилось.

Конечно, ещё эффективнее было бы во время вибрации включать головку и проверять её функционирование, чтобы выявлять «плавающие» дефекты. Но для этого надо было изготовить специальный несложный стенд, такой же, с каким мы ездили на полигонные испытания. Но тратиться на новый стенд А.А Коновалов не хотел, а из прибыли завода стал приплачивать институтским контролерам, чтобы те были более покладистыми и не придирались к огрехам завода. Всё-таки до чего хорошо изготавливать серийные головки по цене опытных образцов. Из получаемой огромной прибыли можно купить кого хочешь! А проблему проверки работоспособности головки во время вибрации мне в одиночку, без поддержки наших начальников решить так и не удалось, видно не судьба.

Схожая ситуация сложилась с перегревом радиопередатчика при его технологическом прогоне. Для устранения перегрева надо было спроектировать и изготовить систему охлаждения для стенда, а это – лишние затраты! Сложность ситуации состояла в том, что во время техпрогона в передатчике ничего не отказывало, потому что элементы не сгорали, а за счет перегрева только искусственно состаривались. Обнаружить это состаривание и, тем более, доказать нежелающим слушать доводы, очень сложно. Отказы возникали после длительного хранения, при регламентных проверках ракет один раз в три года. А там за тысячи километров от места техпрогона, связать факты отказов с перегревом при техпрогоне практически невозможно. По рассказам моих заводских друзей, А.А Коновалов за мои предложения возвел меня в ранг «врага № 1» для завода. Да и в ближайшем окружении было много сомневающихся. Например, как мне рассказывали друзья, начальник отдела Е.А. Горбачев за глаза многие мои предложения называл просто бреднями.

Иногда А.А Коновалов решался на прямые подставы. Так, например, из-за снижения чистоты производственных помещений при изготовлении кварцевых резонаторов у нас стали иногда отказывать генераторы сигналов. Как раз А.А Коновалов созрел с очередным рацпредложением по замене наших блоков заводскими блоками на новой элементной базе. Мы согласились, было принято решение, назначены сроки. Новые блоки, конечно, не были готовы вовремя, заказчик остановил приемку. И тут А.А Коновалов стал громко, с пеной у рта, доказывать, что в заданные сроки надо было откорректировать документацию на наши блоки, а не разработать новые заводские блоки. Попробуйте отгадать с трех раз, на чью сторону встала наша администрация? Правильно, она, в лице В.А. Коноплева, заставила разработчиков корректировать нашу документацию.

Аналогичные противостояния возникали и по другим вопросам. Например, когда «лечили» поворотную насадку в антенне. Или когда вдруг стали пробиваться высоковольтные оптроны в процессе техпрогона передатчика. Правда, в этом случае мне удалось убедить администрацию не трогать схему прибора потому, что предложение А.А Коновалова возникло из-за неточности перевода английской статьи про оптроны. В переводе были смешаны понятия суммарного времени воздействия высокого напряжения и кумулятивного времени, т.е. собранного «в кучку», без перерывов. Это аналогично тому, как кумулятивный снаряд прожигает танковую броню за счет концентрации взрывной волны в узкий луч, в то время, как обычный снаряд, взрываясь не может причинить танку существенного вреда. В результате очередной перепалки мы обошлись корректировкой методики техпрогона, заменив длинный интервал непрерывного воздействия напряжения на несколько коротких интервалов с перерывами. В этом споре меня поддержал Вячеслав Викторович Морозов, молодой заместитель директора. Это был смелый Поступок (с большой буквы).

Еще сложнее было решать вопросы модернизации, связанные с расширением функциональных возможностей головок. Например, мы попытались расширить рабочую частотную полосу преобразователя сигналов в головке, и привлечь для решения этой задачи профессионалов и бывших работников завода В.Н. Мясникова и В.В. Данилова. Для этого их надо было принять на работу в Аквамарин. А.А Коновалов заявил, что в этом случае закроет проходную для Аквамарина и отгородится бетонной стеной. И даже частично реализовал свою угрозу. Бетонные заборы на территории завода появились очень быстро.

Актуальной задачей у нас было повышение потенциала (дальности действия) головки. Для решения этой задачи в 2006 году мы с Виктором Михайловичем Емельяновым и Евгением Петровичем Кривунем разработали твердотельный транзисторный усилитель с малой скважностью излучения радиосигнала на замену вакуумной лампе бегущей волны (ЛБВ). У нас была документация, и надо было изготовить образец для испытаний. И.В. Симановский не стал вникать в проблему, сказал: «Договорись с Коноваловым». Я позвонил АКК, предложил обсудить. В ответ он сказал, что со мной ему обсуждать нечего. Это было грубовато, но делать было нечего так же, как и обсуждать.

На следующий год актуальность проблемы обострилась, Коржавин выделил для этого деньги из прибыли института, но В.А. Никольцев, распределявший ресурсы для инноваций, передал их в корабельную тематику, а нам посоветовал использовать то, что получится у корабелов. Абсурдность такого предложения была очевидна. Она следовала из того, что в корабельной тематике мощный передатчик занимает целый шкаф, а у нас не больше пяти литров. Как говорится: «Оставив кучу денег в банке, скончалась тетка в Касабланке, но стал наследником не я, поскольку тетка не моя».

Наконец в 2011 году А.А Коновалов понял, что заменой ЛБВ на транзисторный усилитель можно уменьшить затраты производства и увеличить прибыль. Казалось бы, вот благоприятный момент, чтобы поработать совместно и наряду с прибылью повысить качество головок. Но в своих предположениях я опять ошибся. Возникла конкуренция, возникло специально придуманное требование указать источник финансирования для изготовления образца по нашей документации, возникли заводские децимальные номера образца, спроектированного по заданию завода его контрагентами и другие «украшения» совместной деятельности. В результате, ни о каком повышении качества головки уже говорить не имело смысла. Да ещё в придачу ко всему в заводском проекте была использована импортная элементная база, запрещенная для поставки в Россию на ракетную технику. В итоге вопрос завис на неопределенное время.

А я с ностальгией вспоминал своего первого начальника отдела, научного руководителя диссертации, наставника, рекомендовавшего меня при приеме в КПСС, Виктора Сергеевича Волкова. Он учил меня в молодости уму-разуму и объяснял, что в производстве есть группа людей, представляющих собой рационализаторов и халтурщиков одновременно, из которых каждого второго надо расстреливать, а остальных – вешать. Как он был прав, и как давно это было!

А сейчас по всему институту ходили легенды о том, что А.А Коновалов может спроектировать всё, что захочет без помощи института. Похоже, что эти легенды сочинял сам А.А Коновалов и распускал их по институту так же, как и слух о том, что он будет следующим директором Концерна. А.А Коновалов приглашал молодых ребят переходить работать на завод. При этом он утверждал, что институт – болото, в котором ничего серьезного сделать невозможно. В результате всех этих эксцессов у молодежи сложилось ироническое отношение к А.А Коновалову, озвученное словами: «технически грамотный специалист, но не до уровня компетентности».

Естественной вершиной амбиций А.А Коновалова стало заявление, что он сделает (спроектирует) новую, хорошую головку сам, без помощи института. Под влиянием хорошо организованной рекламной кампании Г.А. Коржавин согласился на предложение А.А Коновалова, которого поддержал и В.А. Никольцев, главный инноватор института.

Но тут возмутился И.В. Симановский, возглавляющий бортовую тематику в институте. Было очевидно, что А.А Коновалов взялся не за свое дело и спровоцировал директора на рискованное решение. Надо было как-то подстраховать развитие ситуации, хотя делать что-то вопреки указаниям Г.А. Коржавина в возглавляемом им институте считалось делом абсолютно безнадежным.

Это безнадежное дело И.В. Симановский предложил осуществить мне. Он предложил мне уйти из главных конструкторов серийной головки, освободиться от противостояния с А.А Коноваловом, и срочно проектировать имитатор радиотехнической аппаратуры для стенда, создаваемого Валерием Владимировичем Каманиным. Этот имитатор должен выполнять функции головки и служить для отладки и аттестации стенда. Отказаться от такого предложения я не мог. А.А Коновалов на заводе с нескрываемой радостью объявил о моей отставке. А я с некоторой грустью воспринимал слухи о том, что хозяин фирмы БраМос Пиллей едет в Россию отказываться от дальнейших закупок наших головок из-за большого количества отказов, пытался забыть проблемы отказных головок и сосредоточиться на совершенно других делах, связанных с нашим светлым будущим.

Конечно, скрыть нашу работу  невозможно. И вот уже А.А Коновалов на совещании у Коржавина жалуется на Симановского и с возмущением упрекает его в том, что Ицкович делает головку. Ответ Симановского был прост: «Ицкович делает то, что ему поручено в рамках модернизации стенда Каманина, а что из этого получится, покажет время. Хлеб мы ни у кого не отнимаем».

Около 13 лет я варился в головочных проблемах, знал, что и как надо сделать, чтобы получилась головка, самая лучшая в мире на ближайшие десятилетия. Воплотить свою мечту мне мешали разные обстоятельства. Не только большая загрузка заводскими делами и бесплодными дискуссиями с А.А Коноваловом, но и возраст (77 лет), из-за которого руководство не решалось поручать мне новые перспективные задачи. Действительно: «Поручишь ему большое дело лет на пять, а он помрет через год, что тогда делать»?

Я благодарен А.А Коновалову за то, что он, не желая того, подтолкнул наше руководство на такой решительный, хотя и рискованный шаг. Я буду делать всё возможное, чтобы не помереть раньше времени. Как хорошо сказал Расул Гамзатов, а я добавил несколько слов:

«Безделье порождает лишь зевоту, и потому вновь повторяю я:

О праздник мой единственный – Работа, о, мука добровольная моя!

Не расторгай с душой моею лада, и каторжно встань над моим столом.

Клянусь тебе, мне отдыха не надо, успеем отдохнуть, когда умрем»!