Нахлынули воспоминанья,
                       Воскресли чары прежних дней.
                       И пламя прежнего желанья
                       Зажглось опять в крови моей. 
                          (романс Оскара Строка)

Я была потрясена, услышав слова Гагарина перед стартом: «Вся моя жизнь кажется мне сейчас одним прекрасным мгновением». Я во весь голос говорю вслед за ним: «Вся моя жизнь кажется мне одним прекрасным мгновением, начиная с детства, с моих родителей и дедов». Потом моя учёба в Московском Государственном Университете, работа в Лётно-исследовательском институте, встречи с великими людьми нашего времени. И мне удалось кое-что сделать для авиации, потому что до сих пор летают самолёты, гражданские и военные, с антеннами, которые я разработала и испытала, все – на земле, а некоторые и в полётах.
Мне удалось также сделать хороший научный задел для систем автоматического проектирования антенн летательных аппаратов. Помню, когда я приехала в 2000-м году в Америку на свадьбу моего сына Димы, он показал мне книжку американских авторов и сказал: «Вот это то, что ты сделала в своей диссертации в 1974 году». Мне было приятно.
Но всё это тогда у нас в Институте благополучно зарубили мелкие чиновники-администраторы, откровенно ненавидевшие науку. Когда наш Институт разделился и частично соединился с НИИ Авиационного оборудования, новый начальник НИИАО Анатолий Афанасьевич Польский умолял меня перейти к нему, чтобы развивать это направление, но я твёрдо знала, что дважды в одну реку не входят. И так всё пропало…
А в ЛИИ я попала случайно. Меня брали в институт НИИ-105. Я со своей подругой Леной Черенковой участвовала в Первом Международном геофизическом годе, тогда только начались исследования полярной ионосферы, и в журнале «Исследования ионосферы» среди работ академиков и докторов наук была напечатана статья со скромными фамилиями Панкратова (то была тогда моя фамилия) и Черенкова, без всяких регалий, так как мы были тогда ещё студентками. Лена – москвичка, дочь нобелевского лауреата по физике П.А. Черенкова, дружим с ней до сих пор. Я была такая наивная, что представляла себе – если пригласили на работу, значит примут и дадут и прописку, и жильё. Но у института НИИ-105 не было ни прописки, ни жилья. Со студентами МГУ постоянно встречались начальники отделов кадров различных институтов, в нас они были чрезвычайно заинтересованы. Чисто внешне я понравилась И.А. Обидину, начальнику отдела кадров ЛИИ, но я отказывалась, говорила, что у меня всё решено, а тут пришлось «броситься к нему в объятия». Когда пришла на работу в ЛИИ, то оказалось, что исследования плазмы, на которые меня взяли, будут финансироваться не раньше, чем через пять лет. Через некоторое время Гай Ильич Северин, начальник лаборатории, к которому меня определили, был назначен главным конструктором скафандров и систем жизнеобеспечения лётчиков и космонавтов и ушёл из ЛИИ, образовал собственное предприятие. Я совсем заскучала, но тут мой однокурсник Виктор Софин перетянул меня в 8-е отделение ЛИИ к Юрию Николаевичу Ильину, начальнику отдела самолётных антенн; тогда я решила, что через два-три года всё равно уйду в аспирантуру МГУ, и начала заниматься антеннами, разработкой и испытаниями, в том числе и лётными. Лётчики, с которыми я работала, безо всяких документов (и даже без парашюта) брали меня в полёт, и я полюбила небо.

Вообще-то небо я любила с детства, благодаря папе. Когда папа вернулся с фронта, он стал работать учителем в школе. У него интересная судьба. Хотел быть военным, закончил артиллерийское училище с отличием, по гаубицам, воевал на Халхин-Голе, потом их всех отправили в запас, и папа поступил в Свердловский университет на физмат. 23 июня 41-го года папа должен был сдавать последний госэкзамен, но он сдал в общежитии матрас и отправился в Курган по месту прописки. Мой дед поехал на велосипеде встречать его, вернулся домой с папиным чемоданом, а папа помчался на велосипеде в военкомат. Уже вечером его провожали начальником эшелона на фронт. Когда кончилась война, папе не разрешили досдать оставшиеся экзамены – «прошло слишком времени» (?!), и ему пришлось учиться заново, и он всё-таки стал учителем. Тогда я и решила стать физиком, хотя до этого с самого раннего детства мечтала стать актрисой, тем более что бабушка в молодости играла в театре. В детстве я всё время таскала по дому чемоданы костюмов, париков, цветов, говорила: «Здравствуйте, вот приехала знаменитая артистка из Москвы». Занималась в драмкружке дворца пионеров, выступала на школьных вечерах.
Недавно отмечался столетний юбилей школы, где работал папа и учились мы, три сестры, и на праздновании папу назвали выдающимся педагогом.
Так вот, у папы как у учителя был летом большой отпуск, и он брал нас троих на рыбалку. Помню, я ложилась на землю и смотрела на небо, на облака. Потому и в Университете пошла на отделение геофизики.
А в ЛИИ я думала отработать три положенных года и уйти в аспирантуру на Физфак. Но тут железной ногой наступил на меня мой главный начальник Виталий Николаевич Сучков и потребовал поступать в производственную аспирантуру ЛИИ. Я решила схитрить и умчалась в отпуск, а когда вернулась, сообщила, что и не думала писать реферат для поступления в аспирантуру. Сучков рассвирепел и велел за пару дней подготовить реферат и идти сдавать приёмные экзамены. Здесь я встретилась с Никоновым, который тоже не очень хотел идти в аспирантуру ЛИИ, а хотел в Москву, и с Колей Ощепковым, который очень хотел в аспирантуру, так как у них в лаборатории недавно умер его непосредственный начальник Геннадий Степанович Макаров и освободилась такая важная вакансия. Но мы с Никоновым сдали экзамены и поступили в аспирантуру ЛИИ, а Ощепков завалил экзамены и не стал тогда начальником.

К этому времени я уже втянулась в работу по самолётным антеннам. А вид взлетающих и садящихся самолётов меня совсем приворожил. Строился ангар для фирмы Илюшина и для этого снесли какую-то соседнюю деревню, осталось только несколько домиков и пожарная вышка, и на этой базе был создан радиополигон: в домиках мы проводили наземные испытания, на верху башни разместили модель самолёта с антеннами. Пришлось мне участвовать и в лётных испытаниях моих антенн.
Полигон был далеко и из основного корпуса туда надо было идти пешком мимо всех ангаров. Я появилась на аэродроме не в шароварах, как все тогда ходили, а в настоящих брючках. Я с детства шила, обшивала всю семью, у меня до сих пор жива зингеровская швейная машина – подарок бабушке на её свадьбу, работает теперь с новым электроприводом. Мне ещё выдали техническую куртку синюю с меховым воротником и шлемофон для работы. Можно себе представить, что пока я шествовала на полигон по рулёжке вдоль Микояновского, Суховского, Туполевского ангаров, всё мужское население выкатывало посмотреть на эту «абракадабру». Почему-то меня прозвали «Анакондой». Тем не менее отношения с ребятами-техниками самолётов этих фирм были хорошими. А уж когда Ильин приобрёл грузовой мотороллер для перевозки радиоаппаратуры, то тут я стала заправским водителем, мой авторитет повысился. Так начался мой путь в большую Авиацию. Как только начиналось проектирование нового летательного аппарата и определялись все его очертания и аэродинамические характеристики, нам присылали пенопластовую модель самолёта, обклеенную фольгой, а иногда и просто модель из металла, очень тяжёлую. Нужно было определить наилучшие места для антенн, чтобы обеспечить надёжную радиосвязь экипажа с Землёй на всех заданных радиодиапазонах при всех возможных маневрах самолёта. Делались все эти проверки и испытания сначала на стендах на улице. Зимой мёрзли мы прилично, хотя были в валенках, тёплых лётных куртках и брюках на подтяжках, совершенно не приспособленных для женщин. Мне быстро надоела такая работа, и я стала думать, как бы все эти испытания проводить на меньших моделях в лабораторном помещении.
Но об этом напишу уж как-нибудь позже.