Для восьмых-десятых классов устраивались совместные вечера, на которые приглашались учащиеся женских школ. Но после долгой борьбы мы, учась еще в седьмом классе, добились, чтобы вечера были седьмых – десятых классов. Когда мы перешли в восьмой класс, то стали бороться, чтобы семиклашек убрали. События, к которым готовились загодя, совершались в актовом зале со сценой и кулисами. Готовились номера самодеятельности, которые включали литмонтаж с рифмованными лозунгами, пел неаполитанскую песню наш местный талант Сташевский, ученик параллельного восьмого класса. Иногда ставились сценки из спектаклей нашего школьного драмкружка, например, «20 лет спустя»  М.Светлова, где я играл комсомольца двадцатых, «Налево», Гилинский играл «Направо», конечно же, читал стихи Городницкий, или «Предложение»  Чехова, где играл Лева Лозовский, я иногда читал басни Михалкова, а Шабловский — стихи К.Симонова из сборника «Друзья и враги»:

Мой друг, Самед Вургун,
Баку покинув, прибыл в Лондон,
Бывает так, большевику вдруг надо
Съездить к лордам

- читал он, чеканя каждое слово. Потом пели дуэтом какие-то девочки – гости.

Наконец, начиналось то, во имя чего мы сюда и пришли – танцы.  Мы быстренько сдвигали стулья с откидными сидениями к стенкам зала. У одной стены – девочки, у другой – мы, как два фронта, и страшно, и любопытно. Заиграла музыка. Первый танец – вальс. Появились первые пары: это девочки танцуют друг с другом. Но постепенно робость проходит, и мы идем приглашать, поклон, «можно Вас пригласить?», тут главное не приглашать девчонку выше себя ростом. Это очень сложно, потому что таких как я, много: Гилинский, Хюнев, Думиш, Дубников, Кузьмин и все хотят того же, поэтому приглашаю только стоящих, чтобы наверняка. И вот девичья рука на твоем плече, ладошка влажная, лицо отворачивается, в глаза не смотрит. Так, ясно, с ней танцевать больше не буду. Но ножки ничего, в чулочках в рубчик, такие чулки у всех, только цвет разный.

Дальше играют падеграс, потом скучнейший па-дэ-патэнер, какой-то марш, а не танец. Я любил польку или краковяк, ну, конечно, и танго, но его могли и не поставить. А если под конец вечера и ставили, то объявляли «Дамское танго». Самое страшное было остаться ни с чем, вернее, ни с кем, я тогда быстро уходил из зала. Очень мне нравился полонез – мазурка и вальс – мазурка, где я лихо прищелкивал ободранными задниками и выделывал «голубцы», представляя себя в гусарской форме. Был еще чувственный по-испански па-дэ-спань. Ну наконец-то, долгожданные звуки танго, еще не страсть, но уже энергичное нарастание непонятных чувств, «Брызги шампанского» — без слов, но лучшее танго – «не уходи, тебя я умоляю», рука сама сильнее прижимает существо из другого мира, а оно слушает и понимает каждое твое движение, и она прижимается к тебе и сливаются два юных человека, и слов не нужно, только взгляды и по ним я вижу, что ей тоже жаль, что музыка кончилась. «Контакт! – Есть контакт!»

Что же за чувство возникает во время танца? Тогда я в четырнадцать лет не мог это сформулировать. Но как-то мне довелось прочесть автобиографию Родена, и там он говорит, что когда он видит обнявшихся мужчину и женщину, его даже не интересуют они по-отдельности. Он воспринимает их уже только вместе. Возникает некая субстанция, раньше не существовавшая.

А потом вальс-финал и все, гасят свет. «Ну еще один, ну хотя бы один!» — «Вот напишем товарищу Сталину!» Полдесятого, а уже по домам. «Можно Вас проводить?» «Нет, меня папа ждет». Дает адрес. Зовут Катя Беленькая. Этот вечер был посвящен Международному женскому дню. Шлю ей поздравительную открытку.

У мамы гости – учителя из 240 школы. Я делаю уроки. Звонок в дверь. Почтальон передает маме открытку, где наискосок написано: «Здесь такая не проживает». Я чуть не задохнулся от первого женского коварства. А может от коварства ее родителей, ведь восьмой класс-то? Ну, Катя Беленькая, душа у тебя черненькая. Но держу марку. «Бывают в жизни злые шутки», моя тактичная мама идет к гостям и оттуда раздается гомерический хохот. Печорина из меня пока не получилось.

Потом, когда я перечисляю маме, какие танцы нам играли, она удивляется новым названиям и вдруг, на слове «па-дэ-спань» она на минуту задумывается и своим грудным голосом поет: «Однажды меня пригласили на бал, хорошенький мальчик со мной танцевал» и смеется. Вот так, танцуя, встретились поколения отцов и детей.

Далее

В начало