«Тщеславие умирает после нас» — сказал О. де Бальзак. Не уверен, что он  прав, потому что я еще живу, а тщеславие во мне умерло. (Эти записки не в счет, ибо они-то точно славы мне не принесут, скорее наоборот). Но с детства я был тщеславным и амбициозным.

Хотелось первенствовать, но не в учебе, потому что это требовало заметных усилий, а я хотел, чтобы все было легко. Да и кто из мальчишек не мечтал стать героем-летчиком, первооткрывателем, просто знаменитым, наконец. В школе я любил, когда меня куда-нибудь выбирали, значит чем-то отличался  среди других. Но особенно отличать меня было  не за что. Учился я не блестяще, и если это слово применимо, то только к немецкому языку ну и с большой натяжкой к алгебре и геометрии до восьмого класса. Школу, правда, я окончил без троек, но это за счет хорошо сданных экзаменов, а то бы тройку по тригонометрии я в аттестат схлопотал. Так что, особенно не за что было меня куда-то там выбирать, хотя ребята меня уважали, я пользовался авторитетом и если не был «вожаком», то был в числе «авторитетов».

Я был откровенным, с ребятами не хитрил. Многие меня побаивались за прямоту и острый язычок. Помню, как я переживал неудачу в седьмом классе, когда выбирали председателя Совета отряда. Было две кандидатуры: Кубарева – мощного парня, года на 2-3 старше всех остальных, и моя. Выбрали с перевесом в один голос  Кубарева (за него была Софья Львовна, ей  не хватало еще еврея на этом посту).

Мне досталась должность заместителя. Помню наше благородство, когда я голосовал за него, а он – за меня. Впрочем, может быть, он был честнее меня и действительно не хотел быть избранным, но ведь он же не отказался. Больше всего меня огорчало то, что и заместитель и просто звеньевые имели одну красную нашивку, а вот если бы я был председателем, то у меня было бы две. И многие могли бы думать, что я Член Совета дружины, у которых тоже было две нашивки. А это уже большой начальник. В общем,  тот еще был типчик. А мое неподдельное горе в конце седьмого класса, когда создавали комсогруппу из первых комсомольцев, а я не попал. Мне не было еще четырнадцати лет. Уж как я уговаривал Софью Львовну, мотивируя тем, что уже в январе мне будет четырнадцать. «Вот будет, тогда и посмотрим» — многозначительно ответила она. Так что, как видите, я был воспитан вполне в духе советского патриотизма и пионерской романтики, правда, я не нашел в этой организации, ни потом в комсомоле, тех идеальных пионеров и комсомольцев, о которых читал в газетах, журналах и книгах. Из этих организаций, пока я взрослел, был удален революционный дух, осталась только та же клятва хорошо учиться, быть верным делу Ленина-Сталина, быть верным помощником партии и прочая чепуха. По сути дела нас воспитывали в верности начальству, в верности борьбе, во что само начальство не верило. Вот так и меня, и моих однокашников окутывал, проникал в сознание, зомбировал дух сталинщины.

Далее

В начало