Нет, речь не пойдет о знаменитом портфеле, Жванецкого тогда еще никто не знал, да и портфеля у него, наверно, еще не было. Просто у моей мамы был очень старый, коричневый, весь в дырках и потертостях, с оторванной ручкой, портфель, раздутый до невообразимости, в котором еле умещались тетрадки и контрольные учеников, какие-то документы, авоська и еще всякая всячина. Служил он ей столько, сколько, наверно, я жил, потому что другого портфеля у нее я не помню. А похож этот портфель был как раз на портфель Жванецкого, но как дед похож на внука, тоже ставшего старым. Купить себе другой – да такой мысли у мамы даже не возникало и не потому, что не было денег, их можно было бы выкроить, но у нее столько было забот о других членах семьи и столько дыр, что купить что-нибудь себе она не позволяла, думала она о себе в самую последнюю очередь, если думала вообще. Вот такая у нас была мама. И никогда не появился бы у нее новый портфель, если бы не счастливый случай. И такое бывало в нашей жизни.

То ли после четвертого курса, то ли раньше, уже не помню точно, но мне удалось устроиться на работу в ленинградский порт на время каникул. Мой приятель-однокурсник Алик Шендеров, предложил мне эту халтуру, он и  сам собирался подзаработать. Его отец был какой-то важной шишкой в порту. И вот собралась компания: Алик. Шендеров, Вова Балабан, Юра Голуб – тоже наш однокурсник – и я. Долго оформляли документы, все-таки порт как никак, военизированная проходная. Мы все должны были работать в промерочной группе, которая занималась проверкой и измерением дна фарватера от Кронштадта до Невы, его глубины, которая не должна была быть меньше десяти метров. Появился у нас начальник, опытный морской волк лет тридцати, баркас с бензиновым мотором и куча всяких приборов, включая эхолот, ну и, ясное дело, колода карт для преферанса. Мы думали, что без этого умрем от безделья. Отнюдь. Рабочий день начинался в порту в 8.30 и до полной темноты. А в белые ночи работали иногда и заполночь. Нужно было проверять глубину и ставить на каменных якорях вехи, таким образом мы отмечали фарватер для земснарядов. Их было два «Нева» и «Беломорка». Вот их работу мы и обеспечивали. Пару раз мы даже ночевали в каютах этих судов, и мы чувствовали себя заправскими матросами. С палубы было интересно наблюдать за поднимавшимися из глубины друг за другом огромными ковшами с грунтом и илом. Бывалые ребята нам говорили, что нет-нет, да и поднимет ковш страшный груз – мину. Но все как-то обходилось. При нас, слава богу, такого не случалось.

Но «ЧП» все-таки произошло. Кончились у нас как-то на ночь глядя папиросы. Измученная команда спит. Наш командир предложил мне на пару с ним «сходить», как он сказал то ли в Стрельну, то ли в Петергоф, он знает там одно местечко. Почему нет? Отшвартовали от земснаряда наш баркас, застучал наш движок и окунулись в темноту. Где-то вдалеке были огоньки, к ним мы и направлялись. Тихо, ветра нет, мерно тарахтит мотор, и я задремал. Проснулся от тишины. Так. Двигатель молчит, с ним возится командир. Он сказал мне сесть на весла. Хорошенькое дело – на весла. Это вам не прогулочная лодчонка в ЦПКиО, это четырехвесельный тяжелый баркас с камнями для вех, приборами, двигателем. Гребу, как могу. Весла тяжеленные, обычно на каждое весло садится человек, а тут мне пришлось работать двумя, я еле дотягивался. Тут еще новая команда: «Греби сильнее, нас уносит». Сказал спокойно, но чувствовалось напряжение. «Маркизова лужа» только с берега лужа, а когда находишься посередине залива, в темноте, кругом не просто вода, а накатывающие валы, становится не по себе. И огоньки куда-то пропали. Я выдыхался, стали кровоточить подушечки пальцев, а двигатель все молчал, что-то мне и курить расхотелось. Но затарахтел, старая развалина. «Суши весла», весело крикнул начальник, «что, обосрался?» «Почти» — ответил я. Он захохотал. Мне даже показалось, что это он все подстроил нарочно. Кто его знает, может и так. Но после этого случая мы как-то теплее стали относиться друг к другу, и когда закончилась работа, жаль было с ним расставаться. Если не считать эпизодических разгрузок кушелевских вагонов, то это была моя первая зарплата.

Когда я расписывался в ведомости за деньги, то увидел, что дали мне гораздо меньше, чем я предполагал. Я еще ничего не знал про налоги, особенно про налог за бездетность. Пришел с получкой домой и гордо сказал, что с меня высчитали за бездетность. Но все равно. Это были приличные деньги, я получил «добро» и купил себе черные импортные туфли в портовом магазинчике.

И у меня тогда же созрел коварный сыновний план. Я пошел и купил маме кожаный, скрипящий ремнями, аж с двумя замками портфель, тоже коричневый, но чтобы у нее не возникло желания его кому-нибудь подарить, сделал табличку и написал «любимой маме — дети». Мама была очень тронута и не столько портфелем, сколько надписью на табличке. Кажется, она использовала мой подарок только однажды, когда захотела похвастаться в школе этой табличкой. Кажется, и отец простил мои институтские злоключения и свой унизительный поход в деканат.

Далее

В начало