Как-то раз меня вызвали к А.М. Нахамкину. Там уже были наши ведущие конструкторы – Фельдман Борис Львович, Егоров Володя, пожалуй, самый талантливый из нас всех, и несколько молодых специалистов, в их числе Юргенс Артур, выпускник моего же факультета, и Крицкий Саша, окончивший текстильный институт, но механический факультет. Потом, в процессе работы я понял, какая огромная разница в подготовке инженеров – механиков существует между Политехническим и тем же Текстильным институтами. Говорю это с большим сожалением, потому что Саша Крицкий с Борей Филипповым стали очень близкими моими приятелями, скорее даже, друзьями. Но сейчас не об этом.

Были там и оба Яблоковых, один, Борис, высокий красавец, специалист по магнитной записи, выбранный тогда начальником недавно созданного общественного конструкторского бюро, и Юра, старший инженер параллельного конструкторского отдела, где работала Лариса. Был там и еще один незнакомый мужчина, которого Нахамкин представил, как доцента Сельскохозяйственного института. Пришел он к нам с просьбой разработать  прибор «Работомер», который должен был подсчитывать количество обработанных гектаров навесными сельскохозяйственными орудиями, как-то плугами, боронами, косилками и бог знает еще какими. Устанавливаться этот прибор должен был на тракторе «Кировец», К-700, только что сошедшем с конвейера Кировского завода.

Вот такая ставилась необычная для нас задача. Нахамкин говорил о важности и почетности этого поручения, тем более, что сам Н.С. Хрущев шефствовал над сельским хозяйством, а представитель Сельхозинститута по фамилии Шептовицкий, заручился поддержкой Обкома партии. Все это очень хорошо, но работать нужно было в рамках общественного конструкторского бюро, то есть без оплаты и по вечерам.

Володя Егоров, беспартийный, положил на это, простите, болт, а партийный Б.Л. Фельдман тоже вильнул хвостом. Да и оба быстро поняли, что здесь  будет больше шишек, чем пышек. Они были уже с положением и именами, Борис Львович разработал кассовую машину «КП» с подсчетом частных итогов, а Володя Егоров был автором и основным разработчиком франкировальной машины для печатания посадочных талонов на поезда дальнего следования.

Короче говоря, лишь мне нечего было терять, в том числе репутацию, поскольку ее еще не было, и я взялся за разработку. Идея и что-то вроде кинематической схемы у Шептовицкого были. Я взял это, как отправной материал и стал разрабатывать конструктивные схемы и общие виды. Потом я раздал узлы по конструкторам. Было задействовано около десяти человек. Правой рукой был у меня Артур Юргенс, придумавший один новый очень важный механизм для компенсации углов входа и выхода из зацепления колес с неполным числом зубьев. С Артуром мы работали бок о бок всю жизнь.

Когда весть о новом механизме дошла до идеолога и руководителя этой работы профессора Самуила Абрамовича Иофинова, он тут же примчался из Пушкина к нам и с интересом знакомился с новым механизмом и вообще с ходом работ и пообещал нам участие в получении авторского свидетельства на изобретение.  Мы это «авторское» получаем до сих пор, а Иофинов и Шептовицкий-таки его получили.

Трудности начались при изготовлении опытных образцов на нашем заводе. Отношения ГСКТБ и завода были сложными. Завод хотя и назывался «Опытным заводом ГСКТБ», но он входил в реестр ленинградских заводов и имел свой производственный план, ГСКТБ не могло загрузить мощности завода своими разработками, и завод работал  «на сторону». Поэтому пробиться с нашими опытными образцами было трудно. Ну а когда «ушли» Нахамкина, то всем вообще стало «до лампочки».

Директор завода Дмитрий Павлович Петров, молодящийся и красивший волосы, подтянутый мужчина, говорил мне: «Ребята, это все у вас лирика, физика в том, что мне людей кормить нужно». И действительно, на заводе вместе со всеми службами работало человек пятьсот. Помогал, как ни странно, Шарай, который, между прочим, настойчиво рекомендовал мне вступить в партию. «Как ни странно» я написал потому, что Шарай старался разрушить все, что начинал Нахамкин.

Помогала и начальник ПДО Мира Яковлевна Агапова. Это была удивительная женщина, маленькая, вездесущая, не лезшая за словом в карман, она обладала феноменальной памятью и помнила, где в каждый момент и в какой стадии находится любая деталь или изделие. Все графики находились у нее в голове. Когда она уехала с мужем, то ли ученым, то ли еще кем-то, в Индию на несколько лет, весь завод оказался в ступоре. Никто ничего не знал. Агапова разрушила всю систему диспетчерования.

Основные, особо точные детали их легированной стали нам по звонку из Обкома изготовил завод им. Климова. Я впервые оказался на оборонном предприятии и был поражен порядком, тишиной и квалификацией его работников. Помню, что, зайдя в кабинет начальника цеха с чертежами, я был шокирован тем, что он стал проверять наши допуски на размеры с логарифмической линейкой в руках. Я мысленно сравнил его и наших заводских «Иванушек», как я назвал наших начальников цехов в своем новогоднем фельетоне: «Сказ про наряд-заказ». Они логарифмическую линейку и в руках-то не держали.

В связи с «работомером» я вспоминаю и такой эпизод. Газета «Смена» поместила крохотную заметку о «Работомере» и его создателях: Толе Рыжикове и Боре Фельдмане. Меня очень рассмешило это «Боря Фельдман», во-первых, он не участвовал, а во-вторых, этому «Боре Фельдману» было уже под сорок. Наверно, это уже работали связи нашего нового начальника – Григорьева Александра Александровича, но тогда странно, что после моей активной поддержки Нахамкина осталась моя фамилия.

Потом бывший председатель месткома Сажин Игорь Константинович говорил мне, что благодаря «работомеру» начальство хочет выбить жилплощадь для работников ГСКТБ и завода. То есть старались использовать конъюнктуру, не стыдясь откровенного политиканства. Думаю, что при Чеботареве и Нахамкине этого бы не было, потому что, не взирая на обстоятельства, они были личностями. Оба были наделены мощным интеллектом, а именно он и определяет масштаб личности.

Года через два мне пришлось встретиться с Аркадием Моисеевичем Нахамкиным, но уже заочно. Министерство путей сообщения через газету «Гудок» объявило всесоюзный закрытый конкурс на разработку билетопечатающего автомата для пригородных поездов. Я раздумывал недолго. Стремление заявить о себе было сильно во мне, и это стремление должно быть присуще человеку, необходимо только, чтобы это стремление не ущемляло судьбы и достоинство других людей. Люди, которые были лишены этого стремления, честолюбия, если хотите, не любили своего дела оно было для них скукой. А начиналось это с ВУЗа, в который они поступали, не важно, какой, лишь бы закончить. Так появлялись тысячи серых, «скучных» людей, своего рода «лишних» людей двадцатого века. Провалы и отставание нашей техники происходили во многом именно оттого, что техникой занимались незаинтересованные люди.

Я пригласил в команду Игоря Васильева, который в это время разрабатывал машину «Волхов» для печатания картонных железнодорожных билетов, и Мишу Быховского для разработки электрических схем. Работали мы, естественно, по вечерам, но успели в срок и отправили под девизом «Нева» (очень редкое слово) наш проект. Мы не очень рассчитывали на успех, потому что у нас не было возможности представить действующий макет.

И вот в марте 1964 года та же газета «Гудок» объявила о результатах конкурса. Мы получили третью премию, а так как первую и вторую премии никто не получил, то мы оказались победителями. Из этой же газеты я и узнал, что в конкурсе участвовал и А.М. Нахамкин со товарищи и получили они всего лишь поощрительную премию Ну а 500 рублей, которые получили мы, очень даже пригодились в нашем скудном бюджете.

Но меня обрадовала даже не столько премия, сколько признание коллег и, конечно же, Л.С. Захариевича. Не скрою, было приятно, что мы оставили позади такого блестящего инженера, как Нахамкин, тем более, что их бригада делала эту работу, как плановое задание в рабочее время. Работал тогда Аркадий Моисеевич начальником отдела в Конструкторском бюро торгового машиностроения.

Что же касается газеты «Гудок», то это та самая газета, в которой работали корреспондентами Булгаков, Олеша, Катаев, Ильф и Петров, а в послереволюционные годы в ней работал Пастернак, правда, он не напечатал в газете ни строчки.

Далее

В начало