Идеи – это дары свыше.
Дэвид Линч, кинорежиссер

Всякое искусство создается,
прежде всего, индивидуальностью.
Индивидуальность – это все,
чем обладает человек.
Э. Хэмингуэй

Новое в технике создается индивидуальностью, потому что это тоже искусство, только в технике, в отличие от искусства, индивидуальность должна быть хорошо образованной. Техника отличается от науки и искусства именно тем, что хорошую техническую идею надо оттачивать, доделывать, совершенствовать технологически. Науку же нельзя строить на «доделывании». Научная идея от этого может умереть. Так же, как и в искусстве. Нельзя «доделывать» «Капитанскую дочку» или «Войну и мир», а некоторые режиссеры именно на этом «доделывании» или как они это называют «своем видении» и делали себе имя, хотя, на мой взгляд, гениев доделывать нельзя.

В технике же постановка задачи так же важна, как и ее решение, поэтому в конструкторской работе так важны черновой труд и терпение. Всякая техническая идея и задача от ее возникновения до серийного производства (если оно требуется) проходит много стадий и этапов, включая различные виды испытаний, прежде, чем будет изготовлена первая промышленная партия на оснастке первой очереди, принята комиссией и продукции присвоят литеру «А». Это означает, что изделие можно производить. На каждом этапе к работе подключались конструкторы с разной степенью творческого мышления и квалификации.

Так, при начале эскизного проектирования, когда только начинается замысел нового изделия, работа поручалась ведущим конструкторам, таким, как  В.И. Матусевич, С.З. Вальшонок, И.Б. Осипов, И.Л. Васильев, А.П. Юргенс. Мышление таких конструкторов не должно быть коротким, подобно мышлению дилетанта – шахматиста, который видит лишь один ход, хороший ведущий конструктор должен мыслить как шахматист – профессионал, гораздо шире и глубже и предусматривать возможность многих вариантов. Недаром все перечисленные мной специалисты очень неплохо играли в шахматы.

Но главным я считал даже не шахматы (кстати, я в шахматы, практически, не играю), а общую эрудицию, не говоря уже о технической. Конструктор должен много читать и любить художественную литературу, классическую музыку, интересоваться живописью, новинками науки и техники, все это будит фантазию, заставляет мозг интенсивно работать. Известно, что часто открытия совершаются на стыке наук и направлений в технике. Поэтому, когда я спрашивал у вновь поступавших к нам сотрудников или на аттестационной комиссии, что они сейчас читают или когда в последний раз были в театре, это были не праздные вопросы самодура.

Впрочем, я лукавлю. Когда речь шла о женщинах, то первое, что я хотел увидеть в женщине-конструкторе – ее привлекательность. Между нами должна была проскочить искра взаимной симпатии. Так, например, произошло, когда я взял на работу в свой сектор в 1967 году Валю Гуськову и Людмилу Николаевну Рахманинову. Обе симпатичные, молодые, умные. У Рахманиновой было аристократическое лицо с прекрасными чертами, и я ей прощал даже несколько тяжеловатый низ. И я никогда не пожалел о своем выборе. Когда Людмила Николаевна ушла в другой отдел, мне было искренне жаль. Но что поделать, ей предложили больше, чем я мог ей дать у себя, а она была матерью-одиночкой.

Перечисленные мной качества помогают ведущему конструктору в главном при  конструировании машины: увидеть ее, как целое. Создать это «целое» в виде кинематической схемы, а затем компоновки. Это «целое» должно содержать некую «сермяжную правду», изюминку, свежую мысль, но не ради оригинальности. Не нужно стремиться непременно удивить мир. Мир сам удивится, если удастся найти красивое решение.

Процесс создания новой машины, механизма сопряжен со многими мучениями неудовлетворенности и радости находок этих красивых решений. Это роднит конструкторов – творцов с людьми творческих профессий.

Однако, конструкторы – коллеги отлично знают, что радость находок должна приносить успех общему делу, а не только тебе лично, должна работать на результат, иначе от этих находок мало проку. Людям творческих профессий, будь то композитор, художник, артист необходимо признание людей. Нам, инженерам, тоже необходимо признание, оно приходит с изготовлением опытных образцов, и вершина признания – серийное производство.

Решение какой-либо конструкторской задачи приходит иногда внезапно, может даже во сне, как Менделееву его периодическая система, но только если все время, практически без перерыва, об этом думать. Возможно, ты постоянно посылаешь сигнал, и иногда приходит ответ. И воспринимается это, как озарение, но в  отличие от искусства, это озарение основано на эрудиции.

В отличие от Л.С. Захариевича я никогда не оставлял  своих ведущих инженеров без помощи. Если я видел, что что-то не вырисовывается, не получается, или получается очередная банальность, я вмешивался и предлагал свое решение. Это было и с С.З. Вальшонком и  И.Б. Осиповым при разработке системы «Россия», и с А.А. Крицким и его «УСИ-2», и с О.А. Могучим и его «УСИ-1», и с И.Л. Васильевым и его «УЗИТ», и с В.З. Матусевичем и матричным печатающим устройством машины для системы «Почта-Союзпечать», с В.И. Ройзманом с его устройством для химического анизотропного травления полупроводниковых кремниевых пластин,  и с Сергеем Филипповым и его установкой двустороннего нанесения фоторезиста на кремниевые пластины, и многих, многих еще случаев, все не упомнишь.

Не всегда мои идеи воспринимались сразу, не всегда мне удавалось настоять на своем. Конечно, предлагая свои решения, я шел на риск. Но ведь риск – это понятие экономическое: преувеличение степени риска может привести к очень большим расходам, преуменьшение – к неудачным проектам, к огромной потере времени. Но способность пойти на риск, то есть способность принять решение – это одно из главных достоинств хорошего конструктора.

Процесс принятия решений глубок и сложен.

Во-первых, нужно не откладывать в долгий ящик решение, даже если для этого приходилось отказываться от других тоже достойных вариантов, то есть нужно было уметь сделать выбор, часто интуитивно, но при этом (казалось бы, взаимно исключающее), не принимать слишком поспешных решений, полагаясь только на инженерную интуицию.

Во-вторых, необходимо вычленить главное и не отвлекаться на второстепенные проблемы.

В-третьих, не бояться сложностей и стараться не идти по уже  проторенному пути, но изучать эти пути и искать свои, конечно, если позволяло время.

Описанный процесс протекает тем успешнее и быстрее, чем шире и глубже эрудиция и богаче фантазия. И еще: я старался сам и не уставал требовать это от своих коллег – ставить, как говорил Б. Пастернак,  сверхзадачи. Я уверен, что это относится и к технике. «Надо ставить себе задачи выше своих сил, во-первых, потому что их все равно никогда не знаешь, а во-вторых, потому что силы и появляются по мере выполнения кажущейся невыполнимой задачи».

Современная техника является продуктом коллективного мозга, любую машину или механизм делает коллектив конструкторов, технологов, электронщиков и программистов. Но первая искра возникает в мозгу кого-то одного. Вот таких я и называю творцами. Они – товар штучный. Лично у меня были моменты, когда мне вслед за Пушкиным, хотелось воскликнуть: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын». Таких моментов было немного, но они были.

Однако, все эти идеи не стоили бы и ломаного гроша, если бы не осуществлялись, не доводились до ума нашими великолепными конструкторами среднего и младшего звена. Конструкторы первой, второй категории, техники-чертежники – вот главные создатели машин. В основном это были женщины – выпускницы ЛИТМО. А.Н. Ермачкова, Г.В. Шамаровская, О.А. Голякова, Л.М. Кушнер, М.Я. Блох, И.А. Быстрова, И.Е. Константинова, Они все замечательно делали свое дело: разрабатывали новые узлы и механизмы, производили сложнейшие расчеты кулаков и графо-аналитические расчеты положения звеньев механизмов с расчетом бесчисленного количества косоугольных треугольников. Это требовало очень больших затрат по времени, терпения и внимания. Технических средств почти никаких не было. Грохотала лишь как пулемет своей кареткой курская машина ВМП-2, да еще одна чудом сохранившаяся немецкая  «Рейнметалл». Расчет каждой пары кулак-контркулак требовал, как минимум, месячной работы. Однажды мне удалось выпросить в отделе электронных клавишных вычислительных машин американскую модель «Фриден» с программированием. Я отдал ее нашему главному расчетчику кулаков Ирине Евгеньевне Константиновой. Она освоила машину, научилась программировать и стала рассчитывать кулаки раза в два быстрее.

Огромный вклад в работу делали и наши деталировщики. Их работа требовала огромной внимательности, усидчивости, терпения и больших знаний. Они должны были знать и систему допусков и посадок, и правила оформления чертежей, и правила внесения изменений, и свойства материалов, и требования к термообработке. Они должны были знать досконально основные положения стандартов ЕСКД. А ведь еще нужно было так спроектировать деталь, чтобы она не резала глаз. В ней все должно быть гармонично. Если есть дисгармония в форме детали, в ее размерах, она плохо работает. Вкус конструктору так же необходим, как художнику. Он так же нужен, как знание технических дисциплин и законов механики. Каждой детали должно быть «удобно» на своем месте. Я иногда говорил своим конструкторам: «Поставь себя на место этой детали. Будет тебе удобно?» И все понимали, что я имею в виду.

Все это накладывало отпечаток и на их характеры. Е.А. Шевченко, И. Колобова, Г.С. Ляликова, Н.В. Козлова и другие были терпеливы, терпимы, незлобивы, трудолюбивы и дисциплинированы.

С тех пор, как исчезла функция копировки на кальке, не надо было сличать кальки после копирования, но повысились требования к качеству графики, к оригиналам чертежей, потому что подлинники чертежей изготавливались уже машинным способом. Появились машины типа «РЭМ», работавшие на кальке и на бумаге. Стали историей копировщицы, машины «Эра», умевшие делать только «синьки». Надо сказать, что мое поколение конструкторов пережило не одну ломку.

Началось это еще при А.М. Нахамкине – яростным и последовательным сторонником внедрения децимальной (обезличенной) системы обозначений конструкторских документов вместо  имевшейся тогда предметной системы. Предметная система была строго привязана к изделиям, и  в обозначение документа входило, как доминанта, именно название изделия. Мы к этой системе привыкли, она была простой, понятной и даже уютной, что ли.

Децимальная система сперва была встречена в штыки. Это лишний раз говорило об умении Нахамкина смотреть вперед и видеть преимущества, скрытые пока для рядовых людей.

В это же самое время существовала система МНСЧХ – межведомственные нормали системы чертежного хозяйства. Пять частей это системы оговаривали все правила оформления чертежей, их обозначения, хранения и учета конструкторской документации, стадии и этапы разработки изделий, системы допусков и посадок и правила внесения изменений в чертежи и выпуск извещений.

Внесение изменений было целой наукой и обставлено целым рядом стандартов, за выполнением которых, как церберы, следили «люди в штатском», так мы между собой называли служителей нормоконтроля. Каждый чертеж со дня его сдачи в архив в виде подлинника на кальке претерпевал множественные изменения, которые не только вносились в чертеж, но и отмечались в особой карточке на этот чертеж. Это было как медицинская карта или история болезни у человека. Этой работой занимались у нас, как правило, самые внимательные и старательные. В последнее время этим занималась Нина Козлова, в прошлом очень хорошая копировщица.

Но не успели мы освоить и привыкнуть к МНСЧХ, как была введена ЕСКД – единая система конструкторской документации. Вместо привычных допусков и посадок ОСТ появилась ЕСДП СЭВ, вместо классов точности появились квалитеты. Снова приходилось переучиваться, причем всем, на всех уровнях. Если раньше я знал наизусть значения почти всех отклонений для всех посадок с 4 по 8 классы точности, то теперь я не мог их запомнить и все время заглядывал в таблицы. Но чертежи мы стали выпускать грамотнее и полнее, потому что на всех чертежах мы указывали технические требования для неуказанных предельных отклонений, для формы и положения поверхностей, введены были понятия о «зависимых» и «независимых» допусках, и многие другие понятия. Так что скучать и почивать на лаврах нашему брату-конструктору не приходилось.

Но и не это было главной нашей зубной болью. В своей работе конструктор обязан пользоваться целым арсеналом разного уровня стандартами от Государственных до стандартов предприятия. Каждый наш шаг был определен, обозначен и регламентирован. Особое место здесь занимали ограничительные перечни материалов и покупаемых изделий. Если против нужной тебе марки металла не стоит кружок с точкой, лучше и не смотри. Почти все было запрещено. На каждой странице по 3-4 разрешенных позиции.

Это только в искусстве можно создавать шедевры, не имея нужных средств. Роберто Росселини, основатель итальянского неореализма, вышел снимать на улицы и начал приглашать непрофессионалов вовсе не потому, что хотел революции в кино, а потому, что профессионалам платить надо было больше, а киностудии после войны были разрушены и бедны. И появился фильм «Рим – открытый город», а потом шедевр – «Похитители велосипедов» Виторио де Сика, любимейший мой фильм, так же дорогой мне, как «Летят журавли». А вот другая счастливая случайность. Клод Лелюш, конечно, хотел снять красивый цветной фильм, а денег хватило только на черно-белый. И снова получился шедевр – «Мужчина и женщина» — один из лучших фильмов ХХ века.

К сожалению, у нас в технике таких чудес не бывает. Из г…на, извините, конфетку не сделаешь. А мы пытались и иногда что-то получалось, потому что мы были заражены одной болезнью, диагноз которой – конструктор.

Далее

В начало