Насыщенные события, связанные с разработкой новой электронной машины почти заслонили собой для меня смерть Любови Орловой в январе 1975 года. Еще целых 15 лет пройдет, пока не завершится советская эпоха, но с уходом Орловой ощущался и уход эпохи.

Всего однажды я был на ее концерте в нашей консерватории. Нельзя было пройти мимо растяжки, сообщавшей об этом концерте, натянутой через улицу Глинки между зданиями Кировского театра и консерватории. На сцену вышла среднего роста плотного телосложения, почти такая же красивая и желанная, как и в фильме, Любовь Орлова и стала петь. Мне тогда показалось, что поет она немного хуже и грубее, чем в фильме «Веселые ребята». Потом я узнал, что в кино пела не она, а Ирина Масленникова.

Орлова была не только первой советской звездой, но и притягательным мифом, она помогала и из жизни сделать миф, превратить жизнь в иллюзию режима, стала витриной зазеркальной жизни, как и Ладынина в фильме «Кубанские казаки». Сталин совершенно четко понимал, что хороший правильный плакат с лозунгом становится содержанием, подменяет собой реальную жизнь. Мы все были так воспитаны, что лозунг имел над нами какую-то непонятную власть. В стране принимал все больший размах террор, расстрелянный «съезд победителей», тюремные вагоны везли на восток невинных людей, еще недавно был страшный голод в Поволжье и на Украине, почти все зажиточные крестьяне пополнили население ГУЛАГов, а народ верил, что ему жить хорошо и весело. Парады спортсменов и бойцов Красной Армии, праздники искусств, первые герои Советского Союза, герои-стахановцы, герои-артисты, орденоносцы и в их числе один из первых и любимых – Любовь Орлова, поет песни Исаака Дунаевского на слова Лебедева-Кумача, одна из тех, кто внушал нам, что жизнь в стране, «где радостнее жить» прекрасна, как нигде.  Она олицетворяла счастье золушек, ткачих, письмоносиц, и все они от этого, действительно, становились счастливее, эти дети коммуналок и общежитий. А ведь она была дворянских кровей. Говорят даже отпрыск рода графов Орловых. И то, что она и десятки других любимых киноартистов славили страну строгого режима, лишний раз доказывало, что режим был самый что ни на есть хороший. В общем, «жить стало лучше, жить стало веселей» — сказал Сталин, и без Орловых, Александровых и Лебедевых-Кумачей ему могли не поверить.

Пожалуй, самым преступным среди деяний советского режима было создание так называемого советского Человека, с его потребностью раствориться в толпе, стать слепым и глухим и гордиться этой слепотой и глухотой. А наши замечательные артисты, говорю это без кавычек, потому что они действительно, ну многие из них, были замечательными, писатели и поэты, поэты-песенники и композиторы вольно или невольно помогали воспитанию этих новых людей.

В 1975 году произошла еще одна знаковая смерть человека, олицетворявшего целую эпоху. В Мадриде умер испанский диктатор Франко, чье имя было ненавистно с детства, как душителя Испанской республики и виновника бегства тысяч испанских детей в СССР, которых я смутно помню по шапочкам-пирожкам – «испанкам». Мы знали имена героев интернациональной бригады: Мате Залка, Эрнст Хэмингуэй, Кольцов и других и знали, что на стороне Республики воевали нелегально очень многие советские летчики, танкисты, саперы. Мы знали также, что на стороне Франко была гитлеровская Германия. Это предопределило мое отношение к событиям в Испании, овеянной романтикой справедливости. Символом мужества и несгибаемости стала красавица Долорес Ибаррури – «пассионария».

Но. И вот тут начинаются современные «но».

Ни один политический лидер не сделал столько для спасения евреев в годы Катастрофы. В то время, когда все европейские страны закрыли границы перед пытавшимися бежать из Германии евреями, Франко принял и спас сорок тысяч евреев, перешедших франко-испанскую границу. Наверно он мысленно советовался со своими предками Йосифом Пардо и Давидом Пардо – сефардами – раввинами при Изабелле Испанской, из рода которых была его мать – Пилар-Бармонде-и-Пардо. Франко оставил власть испанскому королю, и сегодня Испания совершенно другая. Она ломится от туристов, ей не нужна и чужда гражданская война и не нужны герои, которых мы любили, не нужен лозунг «но пассаран», никто не поет песню «Бандьероросса». Франко оставил страну процветающей и мирной. Так был ли смысл в гибели стольких людей?

Б.Л. Фельдман на заднем плане - я.

В.Е. Кальвин, на заднем плане - я.

Воспитанию чувств верноподданичества и единства со стаей были предназначены и праздничные демонстрации с плакатами, флагами, знаменами, портретами всяческих членов, которых мы несли за отгулы и пели при этом разные революционные песни. Но я любил демонстрации совсем не из-за верноподданичества, а потому, что мне нравилось идти в одной шеренге с друзьями по работе, с которыми я с удовольствием встречался в неформальной обстановке. Когда подросли дети, я часто брал с собой моих сыновей, когда они вовремя просыпались, Лариса их жалела и не всегда будила. Я нес то одного, то другого на плечах, когда проходили Дворцовую площадь, но высоты моих плеч было недостаточно и тогда на помощь мне приходили то Миша Быховский, то Боря Яблоков или Виктор Казанский.

На одной из таких демонстраций я умудрился спросить у Льва Михайловича Хохлова, у которого на одной руке повисла новоиспеченный начальник планового отдела Марина Скузо, маленькая, но амбициозная женщина, а в другой он нес какой-то портрет, не за отгул ли он его несет. Хохлов грубо захохотал и ответил: «Еще один такой провокационный вопрос и у Вас начнутся одни сплошные отгулы». Я вспомнил ильфовское: «Воленс-неволенс, я Вас уволенс», и сказал Хохлову об этом. Мы теперь оба рассмеялись, неловкость, возникшая из-за моей бестактности, исчезла. Но Лев Михайлович тут же вставил мне свою шпильку: «Читать надо не только Ильфа, но и Петрова». Дело в том, что директором нашего Опытного завода был Д.П. Петров, недавно выпустивший дурацкий стандарт предприятия, отзыв на который мой сектор еще не дал. Я понял из этого, что он об этом Генеральному уже доложил. В общем, на демонстрациях было весело и забавно. Можно было кое-что узнать и подкинуть невзначай нужную идейку начальству.

Словом, я тоже был одним из тех «новых людей», которых создал социализм и его пропаганда, но не настолько, чтобы совершенно ослепнуть, считая свой барак, свою закрытую зону не только естественной, а лучшей средой обитания. Я не стал одним из «людей особого склада», о которых говорил еще Сталин. Эти люди, уже все зная, зная меру преступности Сталина, зная, что этот режим аккумулировал все зло мира, носят и сегодня его портреты. Это не старческое слабоумие, среди них есть и «молодые львы», так называемые теперь «наши». За что эти люди благодарят свое прошлое? Я думаю за то, что оно лишало их необходимости выбора, за то, что не нужно было думать самим.

Далее

В начало