Я написал «Герман» с одной буквой «н», не так, как у Пушкина, потому что у меня это имя человека, а не фамилия. Но все по порядку. Почти рядом с каменным Чернышевым мостом перекинут через Фонтанку деревянный мост, сейчас он стал пешеходным, а раньше по нему ездили машины. Называется он Лештуков мост и соединяет два памятных мне места: БДТ им. Горького, о котором я все уже сказал, что хотел, и Полиграфический институт на улице Джамбула. В этом институте я вел дипломные проекты, писал рецензии. В этом институте – и  это главное – работал великолепный ученый — механик, ставший моим очень большим приятелем, профессор Герман Иванович Сиприя. Низкого роста очень подвижный человек, с огромной пышной светло-русой шевелюрой, поэтому его голова казалась непропорционально большой – один из ведущих специалистов по полиграфическим машинам. Герман Иванович всегда и везде опаздывал, потому что занимался сразу огромным числом дел, в том числе серьезными проектами на разных предприятиях и был непременным членом многих ученых советов институтов. На ленинградском заводе «Полиграфмаш» он был консультантом и участником создания принципиально нового оборудования для фотонабора вместо привычных линотипов, известных аж с 1884 года, когда их изобрел американец О.Мергентанер.

Познакомился я с Германом в начале восьмидесятых годов, когда ГСКТБ была поручена система технических средств для обработки информации с товарных ярлыков. Система получила шифр «Искра-325» и должна была состоять из контрольно-регистрирующей машины, устройства нанесения штриховой и визуальной информации о товаре на ярлыке и устройства считывания штриховой информации и ввода ее в кассовую машину. Сейчас во всем мире компьютеризация доведена до совершенства, в том числе и методы нанесения штриховой и магнитной информации, а тогда в СССР все это было проблемой, которая сегодня кажется смехотворной. Не было не только устройств нанесения штриховой информации, но не было самой концепции, как это делать. Мы очень сильно отставали по вычислительной технике нашего направления.

Причин было множество: и отсутствие и слабость элементной базы, и нехватка производственных площадей, и отсутствие научно-технического задела. Так или иначе эта проблема свалилась на нашу голову, в том числе и на мою, в силу того, что наш отдел и мой сектор, в частности, занимались печатающими устройствами для ЭКРМ. Мои попытки спихнуть это дело на соседний сектор В.И. Ройзману отклонил Бутрин Б.П. Во-первых, ушлые ребята Ройзман и Брикман никогда не вызывали, что называется «огонь на себя», а тихо и медленно мусолили свою знакосинтезирующую головку. Во-вторых, Бутрин привык ко мне, как к мальчику для битья и был уверен, что я разобьюсь в доску, но задачу так или иначе решу. А ведь штриховой код во всем мире наносился именно методом знакосинтезирования, и Ройзману и карты бы в руки, но эти ребята рисковать не любили.

Начали мы, как водится с нуля. Никакого опыта нанесения черно-белого штрихового кода не было. Но ведь мало этот код нанести, чтобы он мог быть «прочитан» оптическим способом. Специалисты, которые занимались оптическим считыванием – для них это тоже было новинкой – разработали для устройства нанесения, такие жесткие технические требования, выполнить которые было крайне тяжело, поэтому я и отмел способ знакосинтезирования, не дававший гарантий качества штрихов ни по слитности самих штрихов, ни по их ширине, ни по расстоянию между ними, тем более, что мы этим видом печати раньше не занимались. Плюс ко всему, мы должны были иметь дело с картоном. Когда-то мы уже наносили печатную и перфорированную информацию на ярлыки из перфокарточной бумаги, я об этом уже написал подробно, но сейчас речь шла именно о  белом картоне. Одна за другой возникали новые проблемы. Какой тип краски применить, нужно было, чтобы она, с одной стороны, не сохла, а с другой – должна была быстро высыхать на картоне, чтобы не дай бог не размазаться и не дать лишних точек. Какой материал выбрать для раскатных и красящих валиков, какой тип режущего устройства применить, как наносить постоянную (клише) информацию, а как набирать переменную. Вопросов была масса, а время текло, как вода. Патентный поиск и многодневное сидение в библиотеках результата не приносили. Решение все не приходило. Создавались форс-мажорные обстоятельства. Они-то и заставили меня обратиться за консультацией в Ленинградский Полиграфический институт. Пришли мы туда с Игорем Васильевым, ведущим конструктором, который должен был руководить разработкой УЗИТ – так в аббревиатуре называлось наше «Устройство записи о товаре на товарном ярлыке». Игорь был изобретательный, увлеченный, но главное, с ним с удовольствием работали люди, потому что был он открытый, коммуникабельный, балагур и весельчак, а еще – прекрасный шахматист. На наших отдельских застольях он с неизменным успехов пел «Цилиндром на солнце сверкая, по Летнему саду иду», вызывая хохот каждый раз.

В Полиграфическом институте нам порекомендовали Сиприя Германа Ивановича. Меня он поразил сразу: маленький, юркий человек, который ни секунды не мог усидеть на одном месте. Он разговаривал одновременно с несколькими людьми, коллегами и студентами, говорил резко, непререкаемо, одновременно он отвечал на телефонные звонки, и судя по ответам, звонили с заводов. Наконец, нам удалось завладеть его вниманием, глаза его загорелись, он вдруг вскочил с места и стал быстро ходить из угла в угол, что-то шепча и размахивая руками, потом также внезапно успокоился, сел, рекомендовал нам несколько книг по полиграфическим машинам и сказал, что это все, чем он может в данный момент нам помочь. Прямо скажем, мы были разочарованы, если уж здесь никакого результата, то его не будет нигде.

Но, как сказали классики «Спасение утопающих есть дело рук самих утопающих». Отсутствие результата тоже результат, извините за банальность. Мы проштудировали всю литературу, в том числе зарубежную, по полиграфическим машинам, были во многих типографиях и на фабриках, выпускающих изделия легкой промышленности, где изготовлялись, соответственно, товарные ярлыки. Предприятия, где нам удалось побывать, использовали, в основном, громоздкие тигельные плоско-печатные машины, похожие своими размерами на гидравлические прессы. Они печатали товарные ярлыки на больших листах картона, размером с газетный лист, а потом разрезали его на отдельные ярлыки вручную. При этом они все, конечно, были одинаковые. Нас это не могло устроить по многим причинам. Нам нужна была возможность изменения информации в пределах не более 50 ярлыков, сами устройства должны были находиться в вычислительных центрах и их габариты не должны были превышать размеры современного компьютера, и многие другие причины, в том числе создаваемый при работе шум, не превышавший шумы, допустимые в вычислительных центрах. Но что-то меня все-таки к этим машинам привлекало. Ну, во-первых, отработанность и надежность основных узлов и механизмов, во-вторых, качество печати гарантировало, что и оттиск штрихового кода будет удовлетворять требованиям технического задания. Наконец, нас устраивала и производительность – 60 ярлыков в минуту.

В который уже раз мне приходила в голову мысль о схожести творческого и мыслительного процессов (от постановки задачи, мучительного процесса поиска и до внезапно пришедшего решения), будь то театр, музыка, архитектура, литература, научный или инженерный поиск.

Эти бессонные ночи, долгие часы раздумий и сомнений были едва ли не самыми счастливыми в моей жизни. Главная мысль – подключить к серийному изготовлению УЗИТ Ейский завод полиграфических машин, но это другое министерство и, конечно, высокая политика. Кто же захочет?

Решение пришло ко мне, как это часто бывает, внезапно. Нужно взять существующую плоско-печатную машину не просто за основу, а целиком, но… уменьшив в четыре раза. Легко сказать, а как сделать? Для этого нужны чертежи, новые расчетные и увязочные схемы, прочностные и кинематические расчеты, далеко не все можно автоматически просто уменьшить. Но, прежде всего, дадут ли нам чертежи? Еду в Москву, в Госкомитет по полиграфии, в ведении которого находился тогда завод полиграфических машин города Ейска, что на Азовском море. Объясняю суть проблемы, кажется, их проняло, когда я им доходчиво объяснил, что эту проблему Госкомитет по науке может повесить на них.

Итак, разрешительное письмо у нас в руках. Едем с Игорем Васильевым в город Ейск за документацией. Захолустный город, заштатная гостиница, но море и завод очень хороши. Рабочую документацию нам обещали прислать в течение недели. И вот мы в первый раз всматриваемся в чертежи общих видов, узлов, деталей. Боже, как сложно и трудоемко. Практически ни одной штампованной детали, все – фрезерованные, иногда цветное литье, т.е. нужны пресс-формы. Некоторые узлы имеют сложную непривычную нам кинематику, например, печатного цилиндра, раскатных и красящих  валов, узлы талера, он еще покажет нам свой норов.

Отступать было некуда, да и овладел нами охотничий азарт, казалось, мы идем по следу зверя. Путь этот оказался совсем не простым, зверь плутал, заметал следы. И все-таки, документация, а это сотни и сотни чертежей, была закончена. И тут новый тупик. Пока мы работали, произошла очередная реорганизация. Нас отделили от Опытного завода. Изготовлять опытный образец было негде. И вновь поездка в Москву в наше министерство, Союзсчетмаш, в Союзтехноприбор, в другой главк, в Главное техническое управление с одной просьбой: поручить изготовление нашему Опытному заводу. Это был какой-то ужас, как-будто только мне все это было нужно. Где я брал столько нервов?

А время уходило. Через один квартал – межведомственные испытания. Что испытывать-то? Наконец, под давлением Технического управления Техноприбор сдался и родил приказ с которым я и явился к моему бывшему генеральному директору, а теперь чужому директору, ныне покойному, Льву Михайловичу Хохлову, давай делать последнее наше общее дело. Лев Михайлович распорядился не чинить препятствий. Изготовление началось. Детали уже не делили на очереди по изготовлению, как обычно, первой очереди, второй очереди, все нужно было в первую очередь. Пришлось мне взять на себя еще и функцию главного диспетчера. Не одну бутылку водки пришлось поставить, чтобы все двигалось, как надо, тем более, что были ошибки и в чертежах, были нестыковки, а талер так просто врезался в стенку корпуса, вот здесь-то и не был учтен эффект мгновенного центра скоростей, который был в нижней точки цилиндра, талер двигался с удвоенной скоростью, так как был в этот момент в верхней точке цилиндра и его скорость, а значит и путь были вдвое больше, чем у цилиндра.

Много пришлось из-за этого переделать. Мы с Игорем не знали ни одного выходного дня почти два месяца и сидели в цехе по 16 часов каждый день. Нам еще повезло со слесарем-сборщиком. Это был Яша Буяков, добрейший и безотказный человек и механик высшей квалификации. Казалось, ему и чертежи не нужны, он все делал сам.

Еще одной серьезной проблемой оказалось вулканизация полиуретана для раскатных валиков нужного нам размера. Пришлось обратиться в типографию «Печатный двор», благо она была рядом. И в этот раз мне повезло встретить отзывчивых людей, которые взялись нам помочь практически бесплатно.

Наконец, два образца УЗИТ были собраны и представьте себе, заработали. Но с качеством печати было еще неладно, и здесь нам оказал очень квалифицированную помощь в настройке Герман Иванович Сиприя. Он не мог нарадоваться на изделия, говоря, что никак не ожидал, что у нас получится и что спрос на них будет огромный. Он не ошибся информация не без его помощи распространилась и от писем и звонков не было отбоя.

Это-то пугало и нас, и Курский завод  «Счетмаш» , который должен был освоить серийное производство УЗИТ. Дело это было для завода практически неподъемное да и вредное. Завод «Счетмаш», выпускавший электронные кассовые машины и компьютеры «ИСКРА-1030» не смог бы освоить такую трудоемкую продукцию.

Надо сказать, что когда я принимал решение пойти по пути полиграфических машин, у меня была тайная мысль передать возможность производства УЗИТ Ейскому заводу, как профильную продукцию. Но этот вопрос должен был решаться уже на уровне министерств. А наше после прихода к власти Андропова оказалось в стадии очередной реорганизации и вопрос завис. Мы было, попытались, мотивируя тем, что у нас отобрали Опытный завод передать изготовление опытных образцов в Ейск, а дальше использовать принцип, известный в промышленности, как «сложившаяся кооперация», но, к сожалению, не получилось: Ейский завод уперся рогами. Заводы не были заинтересованы в освоении новой продукции: слишком много затрат и слишком мало преимуществ.

Между тем, опытная эксплуатация  системы машин, которая называлась «Искра-325» и входивший в нее наш УЗИТ успешно проходила в огромном современном универсаме «Первомайский» в Москве. Надвигались межведомственные испытания, которые, как правило, рекомендовали изделие к серийному производству. Необходимо было срочно выработать единую с заводом «Счетмаш» линию поведения, а она, повторяю, могла быть только одной – не дать гробить завод «Счетмаш». Такое в моей инженерной практике произошло впервые. Я наступил на горло собственной песне, гробил свое же детище. Вся комиссия: и представители Министерства Легкой промышленности, и Министерства  торговли, и ЦСУ СССР, Госкомитета по науке и Госстандарта были в шоке – разработчики были против рекомендации изделия к серийному производству. Нас убеждали, стыдили, обещали помочь, но мы были непреклонны, как на картине Б. Иогансона «Допрос коммуниста» и грозили написать «Особое мнение», что считалось ЧП. Зинаида Александровна Ананьина, наша «миссис Счетмаш» неизменный представитель Главка во всех межведомственных комиссиях, на этот раз держала нейтралитет.

В результате было принято решение, которое устроило всех, то есть устройство было одобрено, отмечено знаком качества, но рекомендовано к серийному производству только после уточнения потребности в нем народного хозяйства. Сроки «уточнения» были, естественно не оговорены.

Так бесславно закончилась эта героическая эпопея. Разве что Сиприя выпросил потом у нас образцы и увез в свой Полиграфический институт в качестве учебного пособия для изучения малогабаритной полиграфической машины.

Когда я сказал, что наступил на горло собственной песне, я еще имел в виду, что отсутствие промышленного использования изделия лишало меня достойной темы для кандидатской диссертации и такого маститого руководителя, как Сиприя.Он, правда, уговаривал меня не бросать работу над диссертацией, но одно дело, если это совпадет или хотя бы будет в русле твоей основной деятельности, а другое – вести параллельную работу, и я бросил заниматься УЗИТ. Тем более, что вся нервотрепка с изготовлением и испытаниями УЗИТ, работа без выходных допоздна меня доконали, а я далеко не супермен, и я свалился. Я мог только лежать, любой резкий поворот головы или изменение положения тела вызывали сильное головокружение. Это время было «эпохой застоя» лично для меня.

Новый участковый врач, молодой, лет двадцати пяти, розовощекий курчавый блондин, скажет, что это нервная система истощена. На мой вопрос, как избавиться от этой напасти, он спросил: «А сколько вам лет?» «Скоро 50» «Ну что же вы хотите?» – изрек этот умник и направил к невропатологу, та прописала уколы какого-то стекловидного вещества. Ну а так как я уколы люблю с детства, я это все лечение проманкировал. Провалялся я недели две, отдохнул, отлежался и скоро забыл об этом кошмаре без всяких врачей.

Во всяком случае, двадцать лет спустя я вновь гуляю без устали по Фонтанке.

Далее

В начало