Описываемые мной события, происходившие на работе, а также то, что происходило в стране и в мире: на луну совершает посадку станция «Луна-9», День 8-е марта стал выходным, страшное землетрясение в Ташкенте, культурная революция в Китае заслонили собой смерть и похороны Ильи Эренбурга, да они и освещались очень скупо. Может быть, эта скупость была связана с победоносной шестидневной войной Израиля против арабских стран, на стороне которых был, естественно, Советский Союз, и правящие круги и партийная элита болезненно восприняли победу израильтян и освобождение Иерусалима. Дипломатические отношения с Израилем были разорваны. В этих условиях особо торжественных похорон И. Эренбурга трудно было ожидать, несмотря на то, что был он очень неоднозначным человеком в отношении своего и всего советского еврейства. В своем письме Сталину в январе 1953 года Эренбург писал, что, по его мнению, единственным радикальным решением еврейского вопроса в социалистическом государстве является полная ассимиляция, слияние людей еврейского происхождения с народами, среди которых они живут.

После того, как я прочел  «Случай Эренбурга» Б. Сарнова, мне стало понятным, что Эренбург всячески старался отвести от советских евреев страшную беду, задуманный Сталиным, по-существу, второй холокост, и его мнение об ассимиляции – продуманный ход, убеждавший Сталина в ошибочности планируемых репрессий.

Мое глубокое уважение к Эренбургу передалось мне от отца еще со времени войны, когда я читал ему в газетах его статьи.  Уже став взрослым, я понял, какая убойная сила была  в его статьях. Недаром Гитлер назвал его своим личным врагом номер один. Четыре кровавых военных года стали, как это ни парадоксально, вершиной духа Эренбурга, оправданием всей его жизни, даже больше, чем его романы, в том числе и «Буря», отмеченный государственной премией. Он был неистовым антифашистом с первых же дней зарождения фашизма, именно потому он был членом Еврейского антифашистского комитета, расстрелянного Сталиным, и только Эренбург уцелел, выйдя из его состава до расстрела Комитета. Говорят, его предупредили. Не знаю, не верю, что он не предупредил бы остальных, если только это предупреждение не исходило от самого Сталина.

Биография Эренбурга сложилась так, что он стал частью не только советской, но и еврейской интеллигенции, для которой Гитлер был средоточием земного зла. Вот это то и ценил в нем Сталин, зная, что Эренбург сделает все, чтобы средоточием всего зла для мировой интеллигенции не стал сам Сталин. Эренбургу приходилось существовать рядом со Сталиным или не существовать совсем, как это случилось с не менее талантливым журналистом Кольцовым, тоже бывшем в Испании. Каждый делает свой выбор.

Для меня Эренбург, прежде всего, человек, который написал ответ М. Алигер, в котором были такие слова: «А я горжусь, горжусь, а не жалею, что я – еврей, товарищ Алигер». Благодаря ему я перестал стесняться своего еврейства. Я прочел почти всю прозу Эренбурга, в том числе еще в школе «Бурю», и мы, нецелованные юнцы, ожесточенно спорили на литературных диспутах, можно ли любить двух женщин одновременно. Но, конечно, главная его книга для меня – его мемуары «Люди, годы, жизнь».

Собираясь писать свои воспоминания, я прочел множество мемуаров знаменитых и не очень людей.

Есть два рода мемуарной литературы. Один – украшает всячески автора или обеляет его, другой – учит читателя. Книга Эренбурга и учит, и обогащает, и вдохновляет. Да, Эренбург вызывал у многих современников нарекания своим конформизмом. И основания для этого он, в общем-то, давал. Монтескье говорил: «Можно умереть за отечество, но нельзя о нем лгать». Эренбург воспевал свое государство, которое было государством беззакония, он прославлял его вождя, разве это не было ложью? Но он ли один?

Уже здесь, в Штатах, я прочел во «Второй книге» Н.Л. Мандельштам об Эренбурге: «… Беспомощный, как все, он все же пытался что-то сделать для людей… Толпы пришли на его похороны, и я обратила внимание, что в толпе – хорошие человеческие лица. Это была антифашистская толпа, и стукачи, которых массами нагнали на похороны, резко в ней отличались. Значит, Эренбург сделал свое дело, а дело это трудное и неблагодарное».

Когда я читал приведенные строки, я вспомнил свой эпизод. Было это в 1991 году, в день поражения путчистов. Я спускался на экскалаторе, и навстречу мне подымались хорошие счастливые человеческие лица за очень редким исключением.

Закончу этот раздел об Илье Григорьевиче Эренбурге его словами:

Отравлен я еврейской кровью,
И где-то в сумрачной глуши
Моей отравленной души
Я к вам таю любовь сыновью,
И в час уныний, в час скорбей
Я чувствую, что я еврей.

Верен себе И. Эренбург, он считал еврейскую кровь все-таки отравой.

Далее

В начало