Не знаю, какие еще стихи вызвали такой отклик, как «Бабий Яр» Е. Евтушенко. Этот отклик стал выражением состояния общества. Казалось бы, что стихи о сотнях тысяч расстрелянных только за то, что они евреи, должны были вызвать только боль и сочувствие. Ан нет, прорвало. Все юдофобы, официальные и не очень, опять словно с цепи сорвавшиеся псы, намолчавшиеся после «дела врачей», озлобленные его отменой, вцепились в поэта. Я помню, как в «Литературке» появилось стихотворение Маркова, выразившего мнение этих «людей».

До этого момента система ограничений и инструкций сдерживала русских лжепатриотов, для которых процентная норма, существовавшая официально, но не открыто, считалась чуть ли не вершиной равенства и братства народов. И это, как должное, принималось подавляющей частью общества еще очень долгие годы, аж до после перестроечных лет. Когда евреям разрешили эмигрировать в Израиль, эти настроения еще больше усилились, они получили оправдание якобы возможным предательством со стороны евреев.

Во всяком случае, оба моих очень близких приятеля Саша Крицкий, женатый на еврейке, и Боря Филиппов, жена которого была полукровкой, ее отец Гольдберг играл в джазе Утесова и участвовал в знаменитой драке в фильме «Веселые ребята», когда я в очередной раз завел разговор о процентной норме для евреев, стали дружно нападать на меня. Крицкий заявил, что если бы не было этой «нормы», то страна имела бы сегодня еврейскую интеллигенцию и русский рабочий класс. Я чуть не задохнулся от негодования и нелепости этого заявления. Вроде бы умные люди. С кем же я дружу? Мы разругались напрочь, будучи в хорошем подпитии. Правда, на следующий день они оба принесли мне свои извинения, но думается не за мысли, а за слова. Холодок в наших теплых прежде отношениях остался.

С Сашей Крицким было интересно, но нужно было быть постоянно начеку, потому что он сам жил в состоянии боеготовности, всегда в ожидании нападения. Кажется, Горький сказал о себе самом: «Я в мир пришел не соглашаться». Вот и Саша пришел в мир за этим же. Мы с ним были в этом похожи. По каждому поводу возникали споры, но споры никогда не приводили к взаимным оскорблениям, как бывает с людьми неумными и не умеющими рассуждать, а именно рассуждение, умение думать – самое ценное и в споре, и в человеке в целом. Истина, которая должна была родиться в споре, нам была не важна, был важен процесс. Минут через пятнадцать Саша мог с таким же ожесточением и бескомпромиссностью отстаивать противоположную точку зрения, которую только что оспаривал.

В обстановке расколотого на две не равные ни по количеству, ни по качеству части общества к стихотворению «Бабий Яр» обратился гениальный Шостакович, создавая свою тринадцатую симфонию. Это был нравственный подвиг, потому что по всему было видно, что с «оттепелью» покончено.  Она была буквально расстреляна Хрущевым в Новочеркасске в 1962 году.

Сталкивался ли я с антисемитизмом в в ГСКТБ? Смотря с какой стороны посмотреть. Если нужно было принять на работу инженера-еврея, то да, сталкивался и не раз, с техниками было проще. Как правило, технические руководители препятствий не чинили, а вот в Отдел кадров, особенно, когда начальником этого отдела и заодно и 1-го отдела стал Пржиборо, взять на работу еврея стало практически невозможно. Дело даже не в самом Пржиборо или Григорьеве, а в четких указаниях и инструкциях райкома КПСС. Все шло сверху, например, чего стоил случай с главным дипломатом страны А. Громыко, когда, выступая на Ассамблее ООН, он заявил, найдя точную формулировку для выражения настроений Советской правящей элиты: «Израиль желает превратить это высокое собрание в какой-то местечковый базар». Кажется, это случилось после шестидневной войны. Такая лексика была моментально подхвачена в советской печати, и на страницы газет вернулась антисемитская пропаганда, утихшая было после развала «дела врачей».

Я не помню каких-либо случаев открытой неприязни к евреям в ГСКТБ. Но вот один случай припоминаю, он коснулся меня лично. Как раз в то время потеряла работу моя двоюродная сестра Неля. Она была программистом, и я точно знал, что нам программисты нужны. Договорился с начальником этого отдела, заручился даже поддержкой главного инженера Марьева А.П., получил добро и у Пржиборо. Звоню Неле, чтобы пришла. Когда Неля дошла до Пржиборо, он ее не взял.

Конечно, поехать в загранкомандировку еврею было почти невозможно, даже крупному специалисту, хотя Марина Ярошевская, наша звездочка, и Вилен Ройзман в ГДР каким-то образом съездили. Но это была утвержденная в Минприборе программа действий с комбинатом «Роботрон». Работала у нас в отделе Научно-технической информации Аля Угорец, переводчик и знаток французского языка. Очень спокойный, отзывчивый, незлобивый человек с не очень легкой судьбой. Всю жизнь Аля мечтала поехать в Париж. Она так наивно и трогательно и сказала на парткоме. Просила, умоляла, подписала всякие важные бумаги, собрала все характеристики и, в конце концов, добилась. Ее выпустили. Помню, каким счастливым человеком она вернулась, Так что бывали и такие казусы.

А в целом, обстановка в ГСКТБ была вполне терпимая. Я уж не говорю о нашем отделе. Здесь все были все за одного и один за всех.

Среди начальников отделов было много и евреев: Борис Фельдман, Марина Ярошевская Игорь Цейтлин, Герман Шапиро (я называл его не иначе как «и примкнувший к ним Шапиро»), ну и потом я – грешный. Думаю, что история с А.М. Нахамкиным тоже не имела антисемитских корней. С таким же рвением и успехом Шарай поступил и с русским С.А. Устиновым. Он просто  не терпел людей выше себя.

А сейчас я приведу пример завышенной национальной самооценки, еврейского моего снобизма, если хотите. Среди высококвалифицированных слесарей-механиков, о которых я уже много рассказывал, был Гуревич, имени его я не помню, потому что мы почти не соприкасались по работе. Знаю, что это был прекрасный работник, естественно, не пьющий, скромный, спокойный, его фотографии часто помещались на Доску почета. Вроде бы я должен был относиться к нему с таким же уважением, как и к другим рабочим. Конечно, я и его уважал, но почему-то во мне было по отношению к нему чувство не то сочувствия, не то снисходительности, как  к человеку, не сумевшему добиться большего. Откуда это? Уж не от того ли, что сама природа антисемитизма в России связана с комплексом неполноценности у многих русских, а природа антисемитизма, например, в Германии связана комплексом превосходства перед евреями. В Германии у меня такой завышенной самооценки евреев не могло быть по определению.

Далее

В начало