Прошли первые радости и бурные восторги, которые мы испытывали при освоении и обживании новой квартиры. Глаз привык и к сочетанию мраморной (по цвету) и голубой плиток на кухне и прихожей, которые я настелил, и к красно-белым дверям по всей квартире. Потихонечку мы стали замечать и недостатки крупно-панельных домов, и сугубо-смежной планировки, и первого этажа.

А тем временем стала возводиться кирпичная двенадцатиэтажная точка на Черной речке, где я был когда-то членом ЖСК. Я уговорил Борю Филиппова съездить на стройку и посмотреть планировку квартир. Сказано – сделано. Дом был еще не до конца возведен, мы его облазили, усекли, что квартиры там гораздо удобнее, чем наши: большие прихожие, большие кухни, в каждой квартире лоджии, такого еще нигде не было, проект «Архитектор», как-никак. Мы загорелись, хотя Боря жил на втором этаже и комнаты были раздельные. Что же предпринять? У меня моментально созрел фантастический план: организовать в ГСКТБ ЖСК и пробить проект «Архитектор». Филиппов, гораздо более прагматичный и менее восторженный, чем я, только усмехнулся.

А я стал, словно наскипидаренный. Как пел Высоцкий:  «Если я чего решил,  выпью обязательно». Самым трудным было набрать шестьдесят человек, чтобы зарегистрировать кооператив, причем сорок пять человек должны были быть нашими сотрудниками. Я тогда в 1965 году уже был ведущим инженером, слыл подающим надежды, меня уважали, относились с доверием, но все равно людей агитировать приходилось долго, обещая им и хороший проект, и место в центре города. Но вот кворум состоялся, организовали первое учредительное собрание. Здесь опять проявился Шарай, он предложил нагло и беззастенчиво председателем не меня, а Севу Мишурина, члена месткома, как бы привлекая местком к этому движению. Ладно, пережил и это. Я все равно был главным заводилой, теперь уже в роли заместителя председателя ЖСК.

Первым нашим шагом было узнать в Союзе архитекторов, где планируется еще возвести дома по их проекту «Архитектор». Я связался со своим бывшим уже председателем ЖСК «Архитектор» и его замом. Мне дали координаты мастерской, где делали этот проект. Как оказалось, мы были для них очень кстати. Там шла борьба, междусобойчик за проект. Соревновалась эта мастерская и мастерская Яккера, дома которого так и назывались Яккеревские точки. Тоже 12-этжные, тоже кирпичные, но без лоджий и балконов.

Нам обрадовались, как поддержке снизу. Попросили письмо. В общем, мы включились в борьбу. В результате было решено строить и те,  и другие, и, между прочим, в нашем районе, на улице Пархоменко стояли и дома «Архитектор»  и проекта «Яккер».

Второй задачей было понять, где будет по плану АПУ (Архитектурно-планировочное управление) размещены такие дома. Мы с Мишуриным с официальным письмом пошли в АПУ. Оно располагалось на площади Ломоносова, на Фонтанке. Там впервые мы и услышали о Вяземском переулке, где собирались ставить четыре дома по проекту «Архитектор». Это было сказочное место, рядом с Малой Невкой, почти на Песочной набережной. Мы подключили орудие главного калибра – А.А. Григорьева. Он был вхож во все кабинеты Смольного и в приятельских отношениях с первым секретарем Ленинградского Горкома партии, Григорием Ивановичем Поповым. На нашем письме- просьбе о выделении участка на Вяземском пер. Попов начертал на отдельной бумажке: «Я — за» и подпись. Адресована эта резолюция была заместителю Горисполкома Евлампиеву.

На прием к городскому начальству мы пошли с нашим замом по общим вопросам Дмитрием Григорьевичем Ходиным. Это был пожилой человек с морщинистым и темным, как грецкий орех, лицом. Я больше не встречал человека, который был бы так косноязычен. Он говорил по-русски, как я сейчас по-английски. Казалось, он не знал, что такое род, число, падеж, они у него не согласовывались отчаянно. Язык медленно ворочался у него во рту, наверно, синхронно с его мыслями. Но при всем при этом он был хорошим хозяйственником.

У Ходина были свои проблемы и заботы. ГСКТБ нуждалось в новой котельной, и в папке под резолюцией «Я — за» лежало первым письмо о котельной. Я сильно подозревал, что эта резолюция именно к котельной и относилась. Сидим мы перед Евлампиевым, а он вдруг отошел к шкафам. Я моментально наше письмо по Вяземскому переулку перекладываю наверх. Мой Ходин чуть не упал со стула, но предпринять он ничего не успел – вернулся Евлампиев. Посмотрел резолюцию Попова, прочитал наше письмо и написал такую витиеватую резолюцию: «Если появится такая возможность, то прошу учесть…» — на полстраницы. И все-таки с этой резолюцией я потом чуть ли не каждую неделю ездил в УКС – управление по капитальному строительству – и просил, требовал, шумел. Я даже шел на авантюру. От имени Горкома я названивал тогдашней председательнице отдела ЖСК Новиковой и строгим голосом спрашивал, как там дела у ГСКТБ с Вяземским. Звонил я, прикрываясь именем Федорова, который действительно работал в Горкоме, а в бытность мою председателем СМС он был инструктором РК ВЛКСМ, и мы были с ним в  очень хороших отношениях. Я надеялся, что в случае чего, он меня прикроет. Но все обошлось. Места на Вяземском мы не получили, просто этот вопрос был еще совершенно не проработан, и нам выделили участок на 2-ом Муринском проспекте, у площади Мужества. По тем временам, когда уже ЖСК распределяли на Гражданку, в Ульянку, в Щемиловку, в район мясокомбината, это было тоже фантастикой.

Помню, как перед новым 1967 годом мы с Мишуриным и Лешей Булычевым приехали первый раз к котловану нашего выстраданного дома и распили бутылку коньяка. Этих бутылок, пока строился дом было не сосчитать. Пили с прорабами, пили с руководителями стройтреста, пили с рабочими, пили просто так.

В ноябре 1967 года мы въехали в новый дом в трехкомнатную квартиру на седьмом этаже. Дом стоял среди деревьев. Под нашими окнами в своих деревянных домишках жили ленинградцы. Летом они копошились в огородах, поливали фруктовые деревья и никак не хотели расставаться с этим полудеревенским укладом жизни.

В нашем доме поселилась и Неля, моя сестра, с семьей. Ее сын Саша и мой Боря были одногодками, ходили в один детский сад рядом с домом, ездили на лето с ним в Комарово. Там у тети Лии, вернее, у родителей Юры Кушнера, мужа Нели, было садоводство, и тетя Лия ходила к нашим детям и кормила их ягодами. Потом мальчики учились в одном классе, правда, недолго. Тетя Лия с дядей Фимой и семьей Нели поменялись на другую квартиру на проспекте Науки. Здесь же жили и мои сослуживцы-приятели Игорь и Люся Васильевы.

Это место легко было найти по типовому «Торговому центру», которые строили в новых кварталах. Первый этаж занимал продовольственный магазин, а отдельно от магазина был винный отдел, где всегда толпились неопрятного вида небритые мужики. На втором – столовая общепита, слева – либо сапожная мастерская, либо ремонт мебели. Я здесь перетягивал свою мягкую мебель. Внизу, в полуподвале – штаб народной дружины, за участие в которой давали отгулы, и общественный туалет, который, как правило, бывал закрыт на ремонт.

А что же с Филипповым? С ним было сложнее, у него уже была двухкомнатная квартира в ЖСК, а другую можно было получить только трехкомнатную, но их было только двое. Я и здесь нашел выход. У нас был знакомый, Боря Берлин, который непрочь был въехать в филипповский дом. Берлин вступил в наш кооператив, а когда получил квартиру, поменялся с Филипповым. Конечно, был риск, район площади Мужества и район проспекта Космонавтов были несравнимы, но все обошлось. Берлин оказался человеком чести.

Энергии у меня было хоть отбавляй, и мне все удавалось. А ведь я практически работал на двух работах. По вечерам я преподавал в вечерних техникумах, вел дипломные проекты в СЗПИ, пачками писал рецензии.

Далее

В начало