Когда я стал искать, с кем можно обсудить историю «Узла» в Петровске, все сказали мне, что надо звонить Ивану Сергеевичу Королёву. Он про завод и про «Узел» знает всё. Когда я узнал, что Королёву исполнилось 77 лет, я, уже с высоты своего 70-летия, решил, что это может быть не так просто. Позвонил, представился, ведь прошло всё же 35 лет.

В ответ услышал: «Здравствуйте, Марк Петрович, первый «Узел» мы отправили в Красное Сормово 18 декабря 1975 года». И тогда я понял, что мне необходимо отложить переход в реальные пенсионеры ещё как минимум на 7 лет.

А ещё я понял, что сам я просто не имею права и не смогу написать историю завода и историю «Узла», я могу только задавать наводящие вопросы.

М.П.: Какова история завода?

И. С.: Начну с того, что город и завод отмечают свой день рождения в один день – в последнее воскресенье сентября. В этом году заводу 70, а городу – 310 лет.

Завод «Молот» был создан в конце сентября 1938 года в Москве. Основной его задачей был выпуск приборов и систем с общим названием «Авторулевой», морская версия названия «Автопилот». Осенью 1941 года завод был эвакуирован в город Петровск Саратовской области.

Так в городе Петровск появился большой оборонный завод, появился, да и остался навсегда. Приехал с заводом и молодой инженер Александр Ильич Буртов, с которым мы уже встречались на страницах этой книги. Не берусь объяснять, почему после войны Буртов не вернулся в Москву, а оказался в Ленинграде, в ОКБ завода Кулакова, но, видно, судьба его была связать себя на всю жизнь с созданием систем управления торпедным оружием на подводных лодках.

Будучи достаточно молодым инженером, он был назначен Главным конструктором такого оборудования, и, очевидно, в этом качестве он и приехал в Петровск вместе с заводом в 1941 году. Однако более вероятно, что эта задача была практически решена заводом во второй половине войны, когда на вооружении лодок появилось новое средство – пассивные гидроакустические станции, позволяющие по шумам от движущейся цели определять пеленг (направление) на цель, а развитие корабельной радиолокации сделало практически смертельным для лодки выходить в торпедную атаку под перископом – сам перископ немедленно засекался радиолокационной станцией надводного корабля и позволял немедленно поразить лодку.

Наличие акустической станции дало возможность скрытно, в подводном положении, получать пеленг на цель, но для выработки данных для торпедной стрельбы надо было уметь вычислять ещё и дистанцию до цели, а также курс и скорость цели. Это обеспечивает решение классической задачи «торпедного треугольника».

Вот Буртову и было поручено создать прибор для решения этой задачи. Для этого был разработан метод трёх пеленгов, а на его основе – приборы управления торпедной стрельбой (ПУТС) «Трюм» и «Трап». Эти ПУТСы устанавливались на всех вновь строящихся советских подводных лодках проектов 611, 613 и 615.

Сейчас затруднительно восстановить историю создания этой новой техники, известно, что за неё Александр Ильич получил Сталинскую премию за 1946 год, а для обсуждаемой нами темы главное, что впервые в отечественном морском приборостроении был применён метод трёх пеленгов, на основе которого при переходе от аналоговых систем к цифровым был рождён метод N-пеленгов – основа построения БИУС 60–70-х годов.

Известно также, что сразу после войны А.И. Буртов ездил в Германию и знакомился с аналогичной аппаратурой, установленной на трофейных немецких лодках последнего поколения. Не сомневаюсь, что полученный опыт он сумел учесть в работах над ПУТС. Но явно он не мог получить в 1946 году премию за эту работу.

Ещё один шаг навстречу – создание второго поколения электромеханических ПУТС: сначала типа «Ленинград», с работой по одной цели, а затем «Брест», с работой по двум целям. Это были последние системы подобного класса на основе аналоговых принципов.

За разработку ПУТС «Ленинград» А.И. Буртов получил Ленинскую премию в 1958 году.

Эта техника выпускалась двумя заводами – Кулаковским заводом и заводом «Молот».

Первые серийные ПУТС «Ленинград» начали устанавливать на лодках 641-го проекта в 1957 году.

В дальнейшем они ставились и на все атомные подводные лодки с торпедным вооружением. Поэтому перед создателями «Узла» стояла задача создать цифровую вычислительную систему, которая могла заменить ПУТС «Ленинград» на этих самых многочисленных и боеспособных лодках советского ВМФ.

И ещё одну подробность узнал я сейчас, через 35 с лишним лет. Оказывается, для лодки проекта 641-Б заводу «Молот» была поручена разработка модификации ПУТС «Ленинград»-641-Б. Очевидно, она была предназначена для экспортных вариантов лодки. Однако не исключено, что наиболее осторожные руководители судостроительной промышленности учитывали возможность установки ПУТС и на лодках для отечественной версии лодок в случае провала программы работ по «Узлу». Что же, даже для самых верных наших сторонников такой резервный вариант вполне имел право на жизнь. Уж слишком много барьеров стояло на пути «Узла», возможность провала нельзя было исключать.

М.П.: Кто и как принимал решение о постановке «Узла» на серийное производство на заводе «Молот?»

И.С.: Идея принять «Узел» на завод «Молот» принадлежала начальнику 9 ГУ М.М. Гогичайшвили. Первым делом Михаил Матвеевич обсудил её с тогдашним директором завода Сергеем Николаевичем Перетягиным. Он согласился, но только после серьёзного изучения нами, техническими специалистами завода, всей существовавшей информации об «Узле», комплекта документации, результатов испытаний. Учитывались не только положительные мнения инженеров, но и резко отрицательная позиция, занятая рядом ведущих специалистов-разработчиков БИУС в Минсудпроме.

Разработчики предельно откровенно показали нам как сильные, так и слабые стороны своего проекта, а также пути устранения этих слабых сторон.

Может быть, при этих первых встречах профессионалов и установился дух доверия, открытости и сотрудничества, который сохранился на многие годы. Мы поверили друг другу.

Конечно, директор должен думать, в первую очередь, о будущем своего завода. Представьте себе: директор сумел бы отбиться от нового поручения, а «Узел» сумел бы пробить себе дорогу на другом заводе, например, в электронной промышленности. В таком случае мы бы не просто упустили интересное и перспективное изделие. Мы бы вообще потеряли заказы на системы стрельбы для самых массовых лодок, потеряли бы выпуск ПУТС «Ленинград», не получив ничего взамен.

Но самое главное, что позиция завода была простая: это НАША ПРОДУКЦИЯ, мы её никому отдавать не должны.

Освоение «Узла» на заводе Кулакова шло лучше, чем мы ожидали и чем обычно это было при работе со своими разработчиками, которые частенько спихивали заводу сырую документацию.

Решающей была моя поездка на завод Кулакова в феврале 1975 года.

В этот момент было бы ещё не поздно оставить кулаковцам возможность изготовить ещё один, третий по счёту, образец системы. Всё было к этому готово.

Но было ясно, что мы можем без риска брать на себя поставку следующего образца. Мы увидели, как слаженно идёт работа с новым, казалось, совсем неопытным поставщиком вычислительного комплекса, Псковским заводом радиодеталей.

Мы поняли, что дальнейшая отсрочка передачи всей работы в Петровск начинает вредить делу. И прямо с завода Кулакова я доложил Перетягину, что систему можно срочно забирать к себе. Ведь к этому времени у нас была сделана основная работа по изготовлению своего первого образца. Подготовлены кадры и стенд для отладки и испытаний системы. Была договорённость с рядом опытнейших специалистов из ЛКБ, что они по мере завершения работ по своим трём образцам систем плавно перейдут на завод «Молот» и возьмут на себя работы и на заводе, и на объектах.

Так и случилось. Эти люди стали костяком нашей команды на многие годы.

Побывали мы и во Пскове, убедились, что предназначенный для нас образец готовится к поставке в установленные сроки. Вот так и получилось, что вроде бы окончательное решение приняли в феврале 1975-го, вычислительный комплекс из Пскова нам поставили в июне, а 18 декабря 1975 года мы отгрузили свою первую систему для шестой лодки. Таких сроков освоения завод ранее не знавал.

М.П.: Как складывались отношения с разработчиком в процессе освоения?

И.С.: А никак не складывались. Мы получили документацию в таком состоянии, что даже первый образец выпустили без привлечения разработчиков. Единственный человек, кого мы пригласили к себе на помощь при настройке и сдаче, был Эдуард Александрович Лабецкий, который вёл задачи торпедной стрельбы. Там всегда приходилось принимать новые решения, уж больно заковыристые изделия, которыми приходилось «Узлу» управлять при решении этих задач.

А вопрос передачи калек практически не коснулся разработчиков, его решали между собой архивные службы двух предприятий.

Отношения при этом были такие. С гостиницами в Ленинграде всегда были проблемы, так наши девчата нашли себе приют в квартире начальника архивной службы ЛКТБ, жили у неё дома, так что начальникам вмешиваться в процесс не приходилось.

М.П.: Какие слабые места были в системе, на ваш взгляд, через 35 лет?

И.С.: Слабых мест в системе не вспоминаю. Все эти годы БИУС «Узел» был на заводе на первом плане. По нему никогда не было никаких проблем.

М.П.: Чем объяснить удивительное долголетие системы по сравнению с другими БИУС, особенно по 23 приборам и КПВК? Нашли ли они применения в других, более современных системах?

И. С: Оригинальностью построения, опередившей время. Преобразователи КПВК-13 –
могучее изобретение.

Приборы ввода данных в торпедное оружие продолжают выпускаться заводом даже при переходе к выпуску новых систем для дизельных лодок. Их оригинальность определяется не только преобразователями КПВК, но и оригинальной схемой следящей системы на основе электромагнитных муфт. Все варианты решения, предлагавшиеся заводу за прошедшие 35 лет, не выдержали конкуренции с конструкцией, созданной командой Староса и Берга.

Вот так закончилась история пяти лет серийного освоения БИУС «Узел».

Так закончились наши обязательства по этой системе. Дальше её судьба целиком была в руках серийных заводов и Военно-морского Флота. Они и обеспечили славную судьбу «Узла» длиною в сорок лет.

А впереди ещё много лет боевой службы, модернизации, ремонтов – всего, чем заполнена нормальная жизнь нормальной корабельной системы. Всё это является предметом законной гордости всех, кто принял участие в судьбе «Узла».

Дай Бог этим славным коллективам счастливой судьбы на долгие годы! Великая честь быть причастным к их успехам и оставить на этих заводах добрую память обо всех, кто

«ПРИШЁЛ С «УЗЛОМ», НО ОТ «УЗЛА» НЕ ПОГИБ!»

7.3. Сделай САМ! 

В предыдущих главах мы уже объяснили, что с учётом накопленного опыта, замечаний Госкомиссии, а также серьёзных отличий новой лодки от старой лодки 641-го проекта, для которой был спроектирован опытный образец, мы приняли решение без ограничений реализовать все необходимые изменения и улучшения в системе.

Пока готовились и утверждались решения о принятии на вооружение и организации серийной кооперации, мы сумели практически полностью провести необходимую доработку документации. После получения официального решения нам ос- тавалось только поставить необходимые подписи и сдать оригиналы документации в архив. Но при изготовлении образца для головной лодки проекта 641-Б необходимо было этот новый вариант документации отработать.

Я хорошо помню ощущение того, насколько был велик размер этих изменений и улучшений. Однако пусть я и претендую на то, чтобы создать некое подобие художественного произведения, немного цифр, проверенных, БУДУТ ПОЛЕЗНЫ и неискушенному читателю.

Я обратился за помощью к своему коллеге, с которым когда-то вместе пришёл работать в фирму «чехов» в 1960 году – к Рудольфу Николаевичу Лаврентьеву, много лет руководившему нашим конструкторским отделом, прошедшим всю «узловскую» эпопею, в том числе Лиепаю и внедрение изделий на всех заводах.

Самая короткая характеристика Рудольфа как профессионала: и Старос, и Берг считали его отличным конструктором и инженером. Поверьте, что более высокой оценки у моих учителей просто не существовало. Приведу несколько цифр.

Конструкторская документация на изделие «Узел» содержала около ста тысяч листов. В эту цифру не входили технические описания, описания алгоритмов и программ, инструкции по эксплуатации, а также технологическая документация и документация на стендовое оборудование.

Общий объём документации составлял около ОДНОГО МИЛЛИОНА ЛИСТОВ! Реализация изменений и улучшений потребовала переработки от 30 до 40 процентов общего объёма документации.

Учитывая, что в серийном производстве эта нагрузка легла на плечи заводов и конструкторских бюро двух министерств, Минсудпрома и Минэлектронпрома, на долю электронной промышленности приходилось более 50 процентов общего объёма документации. При этом доля трудозатрат, доставшаяся электронной отрасли, была около 70 процентов. В эту цифру не входила трудоёмкость изготовления электронных компонент, серийно выпускаемых для нужд оборонной промышленности. С учётом этих комплектующих изделий доля трудозатрат электронной промышленности составляла более 80 процентов.

Для реализации программы изготовления «Узлов» были созданы новые производственные мощности на двух заводах – Псковском заводе радиодеталей и Хмельницком конденсаторном заводе «Катион». Кроме основного производства, потребовалось серьёзное развитие вспомогательных производств, складских площадей и испытательной базы. Были организованы специальные конструкторские бюро на этих заводах, которые успешно работали в течение 20 с лишним лет и, кроме «Узла», обеспечили серийное сопровождение и создание разнообразной аппаратуры и систем для военных и народно-хозяйственных применений, в первую очередь, для компьютеризации процессов управления, измерений и связи. На этих двух заводах для «Узла» были заняты вновь созданные и переоборудованные помещения общей площадью в десятки тысяч квадратных метров.

Неудивительно, что Министр электронной промышленности с таким трудом принял на себя обязательства по серийному производству новой системы для Военно-морского Флота.

Но вернёмся к воспоминаниям о том, как рождались системы для головной и ещё двух лодок нового проекта 641-Б. Передо мной лежит чудом сохранившийся документ – График завершения работ по поставке трёх комплектов изделия «Узел».

Слово ЗАВЕРШЕНИЕ является главным в этом названии. Задача была поставлена чётко и однозначно: да, созданная система должна поступить на вооружение Военно-морского Флота и поставляться в необходимых количествах, но никаких новых систем такого типа и вообще систем военного назначения ЛКБ делать не будет НИКОГДА!

Прямо скажем, не очень приятная ситуация для людей, которые потратили лучшие годы своей жизни на такую работу и добились очевидного успеха. Можно было и руки опустить – пусть будет, что будет! Но таким путём команда Староса никогда не ходила, не пошла и в этой ситуации, тем более что дело было сделано, нужно было не расслабляться и биться до конца. И на всех этапах находились люди, которые по достоинству оценивали сделанное нами и поддерживали нас в меру своих человеческих и должностных возможностей, порою с риском для своей собственной карьеры. Так было и на этом новом этапе работы.

Следует учитывать, что формальным и фактическим НАЧАЛОМ этих работ являлось подписание документа о принятии «Узла» на вооружение подводных лодок проекта 641-Б в первом квартале 1971 года, через год после окончания испытаний опытного образца.

И за этот год БЕЗ ОФИЦИАЛЬНЫХ ПЛАНОВ, БЕЗ ФИНАНСИРОВАНИЯ была переработана вся документация новой версии системы для нового проекта лодки, а также для передачи на серийные заводы и подготовки серийного её производства параллельно с изготовлением первых образцов в опытном производстве.

Огромный риск для Староса, в случае провала голову ему снесли бы немедленно. Ведь это называлось нарушением плановой и финансовой дисциплины. Помогал заказчик, подкидывая нам маленькие заказы с хорошим финансированием, которые легко исполнялись на основе серьёзных заделов в области микроэлектроники.

Так, было выполнено несколько аванпроектов для разных подводных лодок предельно малого водоизмещения, где все функции БИУС успешно реализовывались в составе командирского пульта. Сейчас подобным никого не удивишь, а в начале семидесятых это было невероятно, никто не хотел в это поверить.

Кое-какое финансирование сумел предоставить создатель новой лодки – статей бюджета для этого у него было достаточно. Да и работа делалась большая, стыдно за нас корабелам не было бы в любом случае. Голенищев помогал, как мог, Шараевский поддержал кредитами. Как-то выкручивались!

Следует также учитывать, что между началом и завершением этих работ, запланированным на конец 1975 года, а затем сокращённым на целый год, произошло крайне важное и крайне тяжёлое событие, связанное с судьбой коллектива и условиями, в которых проходила работа над заказом.

Летом 1973 года прошла вторая часть реорганизации ЛКБ, изначальной целью которой было изгнание Староса и Берга из активной жизни в советской электронике и ликвидация созданной ими самостоятельной компании – Ленинградского Конструкторского Бюро.

За этими событиями стояла мрачная фигура бывшего первого секретаря Ленинградского Обкома КПСС, а затем Секретаря ЦК КПСС Г.В. Романова, который люто ненавидел Староса и Берга. Самое скверное, что ненависть эта не была чиновничьей или партийной. Это была ЛИЧНАЯ ненависть человека, взращённая на партийно-чиновничьем компосте. Именно он потребовал лишения ЛКБ самостоятельности и введения его в состав какого-нибудь объединения.

Это было сделано, нанесло крайне болезненный удар по самолюбию Староса и Берга, но в то же время обеспечило возможность массового внедрения на многих заводах многих разработок электронных устройств – кубов памяти, гибридных интегральных схем и твёрдотельных интегральных схем, первых микрокалькуляторов, вычислительных машин и самое главное – БИУС «Узел». Получилось, что все основные проекты Староса
успешно реализовались, и уже никто не мог объявить, что они вместе с Бергом – пустые мечтатели, зря расходующие государственные средства.

Но никакие достижения не могли изменить ситуацию. Просто получилось, что руководитель «Позитрона» Алексей Никифорович Голенищев не справился с поставленной перед ним задачей – устранением Староса с политической и деловой арены.

И тут мои шефы совершают фантастическую ошибку – они идут на откровенное обострение отношений с Голенищевым и его ближайшим окружением, прежде всего с главным инженером объединения Евгением Антоновичем Гайлишем, и ставят вопрос перед Министром о выводе ЛКБ из состава объединения «Позитрон». Более того, шефы сами предлагают Министру передать ЛКБ в другое объединение – «Светлану». Для меня до сих пор остаётся загадкой, кто подсказал им такую идею. Мне было совершенно ясно, что это будет пиррова победа, что жить ЛКБ после этого останется не более года. А шефы праздновали свою победу и радовались, как дети. Ещё бы, всего через год после того, как их даже без предупреждения лишили самостоятельности и ввели в состав «Позитрона», добиться такого крутого поворота!

Мой прогноз оказался неточным: не через год, а через 11 месяцев после перевода в «Светлану» ЛКБ было ликвидировано, объединено с полупроводниковым конструкторским бюро, работавшим в объединении много лет. Его начальник Виктор Пантелеймонович Цветов стал руководителем нового объединённого предприятия.

Старос, естественно, отказался работать на предложенной ему должности заместителя Цветова по научной работе, ушёл сначала заведовать кафедрой, а вскоре уехал работать во Владивосток, в Дальневосточный Научный Центр.

Берг согласился на предложенную ему унизительную должность начальника лаборатории. И проработал в этой должности более двадцати лет.

Вся старосовская команда управленцев была уволена, всё это было сделано быстро, жёстко и абсолютно корректно с юридической точки зрения. Из всей этой команды уцелел только я один, потому что никто не решился взять на себя ответственность за исполнение обязательств по поставкам «Узлов» на первые лодки, по организации серийного производства на заводах электронной и судостроительной промышленности.

Олег Васильевич Филатов исполнил поставленную Романовым задачу быстро, жёстко и безжалостно. Ответственность за выполнение в установленные сроки, а порой и с существенным их опережением, была целиком возложена на меня. Все вопросы по этой работе Филатов держал на своём контроле, не отказал мне ни разу в помощи, когда я к нему обращался, но и спрашивал крайне жёстко.

По прошествии многих лет заявляю, что произведённая реорганизация ни в чём не помешала чёткому и своевременному исполнению обязательств перед флотом и судостроителями. Производство продолжало чётко работать со всей командой «узловцев», даже тогда, когда не хватало производственных мощностей для выполнения других работ предприятия. В деньгах тоже отказа не было. Люди много трудились и получали достойную зарплату. Мы работали, жили, общались, выпивали, в конце концов, но это происходило в совершенно другом мире, в другой системе координат.

Свои идеи, ежедневные решения по научным и производственным вопросам нас вынуждали оценивать по совершенно новой для нас шкале ценностей. Но мы устояли. Мы сохранили стремление к новому, мы продолжали поиск своих путей, мы продолжали создавать изделия с брендом «Первые. Отечественные. Оригинальные!» За это нас били, а потом – награждали.

Старосовская команда так никогда и не перемешалась со вновь пришедшими в ЛКТБ людьми, руководителями верхнего и среднего звена, команда уцелела. Нас пытались столкнуть лбами, натравить друг на друга – ничего не получалось: мы все остались сами собой.

Во многом этого удалось добиться благодаря тому, что мы блестяще закончили «Узел», и это резко изменило отношение к нам Олега Васильевича Филатова. Он признал нас на самом серьёзном уровне и много раз в конфликтах наших с коренными светлановцами с присутствующей ему твёрдостью вставал на нашу сторону.

Пожалуй, тяжелей всего пришлось в этой ситуации нашему новому начальнику, Виктору Пантелеймоновичу Цветову, с которым мы проработали чуть дольше, чем со Старосом. Ведь всё это время он, общаясь с нами, представлял себя сидящем на стуле, который был выбит из-под Староса, – правда, не им, не по его вине и без его участия. Он, я думаю, мысленно видел на стене своего кабинета портрет Филиппа Георгиевича, как будто это была фреска, спрятанная под толстым слоем краски под сводами древнего храма.

В конце концов этот портрет и вправду проявился на стене бывшего кабинета Филиппа Георгиевича, когда его занял один из любимцев Староса, Евгений Иванович Жуков, ставший Главным инженером, а фактически – полноправным руководителем того, что осталось от фирмы Староса в тяжёлые постперестроечные годы. Но произошло это через 15 лет после закрытия ЛКБ и смены руководства и через 10 лет после смерти Филиппа Георгиевича. Но это произошло!

А пока мы продолжали трудиться на «Позитроне», в составе 9-го Главного управления, при их огромной помощи, поддержке и, конечно, жёстком контроле. По сравнению со временем работы над опытным образцом работать стало труднее. Во-первых, в рамках самого «Узла» усилия отвлекались на создание новых производств в разных частях страны – узловцы всех уровней разрывались на части, спали в поездах, самолётах, на вокзалах и в аэропортах. Во-вторых, «Узел» уже не был монокультурой ЛКБ, перед коллективом стояли новые задачи по основному направлению – развитию микроэлектроники.

Создавалось новое направление техники – большие интегральные схемы и аппаратура на их основе. Для начала это были микрокалькуляторы, и опять «Первые. Оригинальные. Отечественные!»

В новом производственном комплексе, в высотном здании, которое и сейчас стоит мрачным памятником перестройке на въезде в город со стороны Москвы, появляются первые в стране «чистые комнаты». Самостоятельно создаётся новое оборудование, которое в стране тогда ещё никто не производил – это установки для рисовки фотошаблонов, измерительные системы, системы машинного проектирования и многое другое.

Новая ситуация привела к неизбежному перераспределению ограниченных ресурсов предприятия, крутиться нам стало значительно труднее. Серьёзную помощь мы получили от Центрального конструкторского бюро технологического оборудования, обладавшего прочной производственной базой по изготовлению механических узлов. Это бюро получило задание от Генерального директора «Позитрона» взять на себя изготовление механики для приборов ввода в оружие и приёма информации от навигационной, акустической и радиолокационной аппаратуры. Новые работы по большим интегральным схемам (БИС) потребовали полного переключения Староса и Берга на эти проекты, а вся полнота полномочий была передана мне и моим коллегам – заместителям Главного конструктора Жукову, Кузнецову, Панкину и Никитину. За собой Старос оставил единственное – подставлять свою шею под удары, которые порой сыпались на нас в процессе работы. По мелочи такая возможность ему предоставлялась довольно часто, несмотря на наши усилия взять максимум ответственности на себя. Это касалось взаимоотношений с заказчиком, Минсудпромом и его предприятиями. Но на уровне ЦК КПСС мы уже прикрыть шефа не могли, как бы ни надували щёки.

Именно в здании ЦК и произошло событие, о котором я обещал рассказать в главе «Подводный интеллект»: как же нас «взяли в оборот».

7.4. Торжественная порка в ЦК

Нас вызвали на специально назначенное совещание в Оборонный отдел ЦК КПСС, вызвали персонально двух человек, Староса и меня. В моей жизни это был первый и, к счастью, последний случай порки на таком высоком уровне, поэтому запомнил я всё подробно.

Совещание проходило в малом конференц-зале Оборонного отдела. За столом президиума сидело только два человека – заведующие двумя подотделами – по судостроению и по электронной промышленности. Судостроителя я знал только по фамилии, так как обычно эти посты занимали люди, ранее работавшие в соответствующем министерстве, а мы с Судпромом работали уже не один год.

Это был Игорь Владимирович Коксанов, будущий Министр Судостроительной промышленности. А вот электронщика я знал отлично. Это был Игорь Николаевич Букреев. Всего лет пять тому назад Старос пригласил его на работу в качестве директора одного из институтов Научного Центра, и мы проводили с ним официальное собеседование в кабинете Староса в Ленинграде (где потом был стенд Главного конструктора «Узла»), как бы
принимали вступительный экзамен. Потом мы неоднократно встречались с ним как с директором института, потом я защищал кандидатскую диссертацию в Учёном Совете его института, где он председательствовал, словом, мы неплохо знали друг друга.

Впрочем, это не имело никакого значения, мы оба исполняли свои роли по стандартному сценарию, и теперь наступила его очередь принимать у меня экзамен.

В зале присутствовали:

– заместитель Главкома ВМФ по кораблестроению и вооружению инженер-адмирал Котов, который всегда нас поддерживал. Мы были уверены, что будет бить он нас вместе со всеми, но убить точно не даст;

– два заместителя Министра Судостроения – по кораблестроению и по приборостроению;

– заместитель Министра Электронной промышленности А.А. Розанов, который, как бывший судпромовец, прекрасно ориентировался в ситуации, и Главный инженер нашего ГУ Р.Н. Шараевский. (Традиции требовали, чтобы свои начальники били сильнее всех, а потом приняли на себя «ответственность за безответственность собственных подчинённых» и пообещали взять работу под свой неусыпный контроль.);

– ну и мы вдвоём с Филиппом Георгиевичем, немного в стороне от всех остальных, чтобы никто не спутал с другими участниками процесса.

В целом мы, как и все присутствовавшие, понимали: то, что нас ожидает, крайне неприятно, но не смертельно. Но спектакль пошёл с отклонением от сценария. Когда после вступительных заклинаний слово дали разработчикам, встал за трибуну Филипп Георгиевич. В нарушение всех правил он сразу и честно сказал, что мы знали, что в нужные сроки не уложиться. Но мы знали, что все сроки по лодке сдвигаются. И мы гарантируем, что из-за нас не будет задержки ни на один день.

Реакция была незамедлительной и беспощадной. Никто не упустил случая нас потоптать. С трудом мне удалось вырваться к трибуне, и я стал страстно рассказывать, как мы гордимся, что нам доверили такую важную работу, как напряжённо мы трудимся и так далее. Не могу сказать, что после моей речи раздались аплодисменты, но в целом всё закончилось заверениями, что нам всегда помогут.

И ведь правда, помогали! Самым ярким и доходчивым проявлением помощи было то, что родное министерство выделило целевым назначением две автомашины для этого проекта – небольшой автобус и в нынешней терминологии – джип ГАЗ-69, а тогда машина называлась в народе просто «козёл», а среди людей душевных – «козлик». Это нам здорово помогло на испытаниях, да и в поездках на заводы. Ведь только во Псков я ездил не реже одного раза в неделю.

Замечательные были поездки! Выезжали не позднее пяти утра, наш грузопассажирский «козлик» забит до предела бригадой разработчиков, очередной пачкой документации или приказов на её изменение. В дороге – крепкий сон, перемежающийся бурной дискуссией.

Где-то около десяти утра мы на заводе, напряжённейший рабочий день. А на закате – в обратный путь. К полуночи дома. А утром, к восьми, – на работу, если только не надо ещё куда-то ехать или лететь. Весёлое было времечко!

Конечно, на самом деле важнее было то, что все, кто участвовал в этом совещании, всегда искренне старались помочь если не делом, то полезным конкретным советом.

Обычно после больших совещаний на высшем уровне происходят многочисленные визиты руководителей с благой целью – выяснить, в чём мы нуждаемся, и постараться помочь в меру своих полномочий. Так однажды к нам приехал вице-адмирал Иван Игнатьевич Тынянкин, которого мы знали ещё когда он был заместителем начальника радиотехнической службы ВМФ. К нам он прибыл уже как заместитель Начальника кораблестроения и вооружения ВМФ.

Мы показали ему, как идёт изготовление поставочного образца для головной лодки, как исполняются и жёстко контролируются новые сроки, которые были установлены после партийно- оздоровительной экзекуции. Всё у нас идёт ну просто замечательно. Тогда была в ходу блестящая бюрократическая формулировка: «Сроки нам установлены тяжёлые, но реальные». Тынянкин не выдерживает и задаёт вопрос: а чего же нам не хватает для уверенной победы?

В ответ, набрав полную грудь воздуха, я с придыханием изрёк одно слово: «ДЕНЕГ!» А их действительно не хватало, чтобы платить людям за непрерывный марафон. Никто не жаловался, но известно, что работать за идею особенно легко и приятно на сытый желудок!

Иван Игнатьевич автоматически спросил: «Сколько?» К такому повороту разговора мы не были готовы. Выручил меня Эдуард Александрович Никитин, в чьей лаборатории устройств наглядного отображения мы в этот момент находились. Уж не знаю, как он считал, совсем не представляю, как он сумел вывести на индикатор пульта командира свои расчёты – я точно знал, что ещё за час до этого прибор находился на столе цехового монтажника. Но на экране замигало очень даже симпатичное число со многими нулями. Выдержав паузу, Тынянкин сказал очень короткую фразу: «Ну и нахалы!» НО ДЕНЬГИ ДАЛ!

А людям жить стало лучше, жить стало веселее.

Подробно вспоминать, как мы изготавливали образцы сначала для головной лодки, потом для второй, потом для третьей, я не буду. Так ведь можно уподобиться легендарному кавалеристу, который в своих мемуарах из 500 страниц занял 488 цоканьем копыт. Всё так просто и однообразно: резали, точили, красили, паяли, монтировали, настраивали, отлаживали, отгружали…

Конечно, эта система отличалась от опытной. Но ведь это был тот же «Узел». А каждый рабочий, который его изготавливал, знал заранее про него всё: он был не просто работягой, он был соавтором конструктора, технолога, программиста, большинство из рабочих имели личное клеймо. Многие из них не по одной неделе просиживали на испытаниях и слишком хорошо понимали, как дорого может обойтись мелкая неряшливость, которую никакой контролёр не заметит. Да и изменения зачастую вносились по замечаниям самих рабочих – это был воистину коллективный и радостный труд.

Именно в те годы у всех инженеров сформировалась привычка свой рабочий день начинать с производственных дел. Особенно это касалось руководителей конструкторских, технологических и диспетчерских служб. До начала рабочего дня обнаружить все накопившиеся вопросы. При возможности решить их на месте, в противном случае быть готовым признать, что есть проблемы и что требуется столько-то дней, а лучше – часов, чтобы найти выход из сложной ситуации – всё бывает. Недопустимо только одно: «Быть не в курсе».

Приехать на работу на час раньше, когда цеха уже работают, а «наука» ещё дремлет в метро или толкается в автобусе, и потом за полчаса разобрать все выявленные проблемы с разработчиками и конструкторами – такая привычка остаётся на всю жизнь. А когда трудовая биография заканчивается, то именно такие мгновения человек часто видит во сне, вспоминает с сожалением, что это уже никогда не повторится. Всё вместе это называется радостью созидания.

А самый трепетный день в работе системщика – это день отгрузки системы. В таких случаях слово «день» имеет порой нестандартную продолжительность. Уточним, что это время с момента подписания акта приёмки системы и выключения питания до выхода за ворота фирмы траков или контейнеров с разобранной, упакованной и погруженной системой. Процесс непростой, длительный и очень ответственный. На него существует тщательно разработанная конструкторская и технологическая документации, допускаются к этой работе опытные и проверенные в деле люди, механики, грузчики, плотники, контролёры качества и офицеры военной приёмки. А если часть отгружаемой аппаратуры секретная, то и службы секретные тоже неотступно следят за каждым шагом работы. Я всегда сам подбирал людей для такой работы и неотступно находился при этой операции. Обставлялась она поневоле торжественно.

К этому времени почти вся фирма уже переехала в новое здание, и только отладочный стенд для системы «Узел» оставался во дворце, всё в том же помещении, где раньше располагался кабинет Главного конструктора, где бывали многие сильные и умные мира сего – министры, академики, генеральные конструкторы, генералы и адмиралы.

Для упаковки мы временно огораживали нижний вестибюль левого крыла, который выходил на отделение милиции. В вестибюль вела красивая лестница, пол был покрыт мрамором, всё настраивало на торжественный лад. Бригада к назначенному часу находится в полной готовности. Все движения отточены. Никакой суеты – серьёзные люди делают важное дело. Дело это длится весьма долго, и никаких пересменок не предусмотрено. Это не я придумал. Это рабочие с первого раза так предложили, и так мы всегда и делали.

Вот я и подхожу к главной части отгрузочного ритуала, ради которого я затеял этот незатейливый рассказ. Каждые два часа объявлялся перекур. К этому времени готовились бутерброды с сыром, с колбаской – что в магазинах находилось, то и подносилось. Эту ответственнейшую операцию я не доверял никому. Я угощал бригаду.

На стол выставлялась бутылка с разведённым спиртом. И каждый выпивал по рюмочке. Это уж точно не было пьянкой. Это был ПРОЦЕСС!

Так мы отгрузили первую систему. Через год – вторую. Подошёл черёд и третьей системы. И вдруг мой помощник по этой технологической операции докладывает, что обеспечить нужное количество спирта он просто не смог. Если старожилам «Узла» напомнить, что фамилия этого человека была Новохатский, то каждый скажет, что если Толя не достал спирту, значит, производство интегральных схем в это время просто не существовало. Что делать? Традиции рушить нельзя – дурная примета, но ведь и отгрузку не отменишь. Толя пошёл говорить с народом, что делать будем. С ответом он пришёл через пару минут, довольный и гордый. Вердикт пролетариата был таков: «Мы приходим не за выпивкой, а на праздник. А что градус у напитка будет не тот – какая разница!» И после каждого перекура Толя добавлял в бутылки воду, крепость напитка менялась, к концу работы даже запах алкоголя уже не был заметен. Но люди с таким же серьёзным видом подходили за своей порцией, выпивали, крякали, утирали губы. И шли работать дальше.

По второй и третьей системе ни у кого не осталось в памяти каких-либо отличий от работы с первой системой. С каждым шагом оставалось всё меньше недоразумений, шероховатостей, шла планомерная доводка документации, за чем пристально следили будущие серийные производители. Единственным отличием в графике работ по третьей системе являлось использование корпусов для приборов вычислительного комплекса, изготовленных во Пскове. Это была довольно сложная позиция. Корпуса были сложны в производстве прежде всего из-за необходимости делать сложную оснастку, так называемые «стапели».

Да и сам материал корпусов АМГ-6 был очень капризным, при любом нарушении технологии мог давать трещины. После отработки технологии эти проблемы забывались.

Поэтому поставка разработчику корпусов могла стать серьёзной проверкой серийного завода по этой сложной позиции.

Однако отгрузкой систем не заканчивались наши обязательства по комплектованию трёх новых лодок. Существовал ещё в составе системы ЗИП. Эта аббревиатура расшифровывается легко: Запчасти, Инструмент, Принадлежности. В «Узле» ЗИП состоял из трёх частей – возимой, базовой и групповой. В состав возимого ЗИП, который при выходе в море всегда находился на борту, входили законченные блоки памяти, арифметического устройства, каналов ввода-вывода. Система постоянного тестирования позволяла определять с точностью до блока не только возникновение отказа, но и появление случайных сбоев в нормальных условиях работы и при принудительных изменениях температуры и питающих напряжений до предельных значений. Другими словами, в спокойной обстановке похода, когда нет боевой тревоги, офицеры электронно-вычислительной группы могли, а точнее, были обязаны регулярно выявлять слабые места и заменять блоки на запасные. Такие случаи возникали крайне редко, аппаратура вела себя блестяще. Это заявление касается не только первых образцов, «вылизанных» опытными разработчиками, но и всех без исключения серийных систем за тридцать пять лет их производства и эксплуатации.

В сочетании с поэлементным резервированием практически всех электронных компонент, системы микроклимата, создающей поистине тепличные условия для работы каждого элемента, удалось обеспечить необычайно высокий уровень надёжности в процессе боевой службы. Были многократно опровергнуты заявления корифеев отечественной техники, что «Узел» и предшествующие ему машины серии УМ-2 были абсолютно ненадёжны. Их бы системам такую ненадёжность!

Всё вышесказанное касалось работы системы в походе, на боевой службе. А при возвращении на базу достаточно было просто заменить ящики с блоками, которые были в походе, на ящики из базового ЗИП. И лодка готова снова уходить на боевую службу. Точнее, на лодке много что нужно сделать для подготовки к новому походу. Но БИУС имеет практически постоянную готовность. И это не научные обоснования. Это опыт эксплуатации МНОГИХ десятков систем в течение МНОГИХ десятков лет в составе флотов МНОГИХ стран!

Теперь о береговом и групповом ЗИП. Общий объём электронных блоков в расчёте на одну систему по сравнению с тем, что работало в составе приборов, был увеличен в три раза. Казалось бы, непозволительная роскошь. Но жизнь показала, что это решение, принятое нами совместно со специалистами военно-морской науки, во многом определило жизнестойкость системы, позволившую ей пережить и многие годы безупречной службы, и лихолетье девяностых, когда прекратили существование заводы, которые производили не только вычислительные комплексы для «Узла», но и логические модули, и кубы памяти. А системы продолжают исправно нести свою вахту вот уже более 15 лет, и прослужат ещё и 10, и 15 лет.

В этом, бесспорно, великая заслуга ребят из Пскова, которые все эти годы блестяще несли свой нелёгкий груз по пуско-наладке, авторскому надзору, ремонтно-профилактическим работам в разных точках страны и районах мирового океана. Но ведь это и позволило им сохранить свои коллективы, а также честь и достоинство всех людей, причастных к созданию и долгой жизни БИУС «Узел».

Низкий им поклон!

Но вернёмся в 1973–1975 годы.

На графике вижу первую пометку, сделанную Олегом Васильевичем Филатовым. Хорошо помню, как это было. Почти сразу после ликвидации ЛКБ и взятия Филатовым на себя всех решений по «Узлу» я был вызван к нему в определённый час. Размещались мы на Московском шоссе, напротив мясокомбината, и ехать мне на своей машине надо было всегда меньше часа. Тогда мы ещё не знали, что такое настоящие пробки на ленинградских дорогах. Зная нетерпимость Генерального к любым опозданиям, я выехал с большим запасом времени. Однако случилось непредвиденное. Моя машина попала в пробку на набережной Невы, на правом берегу, недалеко от Большеохтинского моста. Причина выяснилась быстро: через город ехал А.Н. Косыгин, тогдашний Председатель Правительства, и все дороги были перекрыты. Мобильных телефонов мы тогда ещё не имели, автоматов поблизости тоже не было. В итоге, я вошёл в приёмную Филатова с опозданием больше чем на час, никого не предупредив. Попросил секретаря доложить о прибытии. Чувствовал себя крайне неловко, зная болезненное отношение Филатова к любым проявлениям недисциплинированности.

Приглашён в кабинет я был немедленно. Поздоровался и объяснил, что попал в пробку, так как по городу ехал премьер-министр.

В ответ услышал: «Запомните, Марк Петрович, у вас есть только один премьер-министр – это Генеральный директор Объединения «Светлана». Если подобное случится ещё раз, вы будете уволены».

Сказано это было тихо, спокойно, но таким тоном, что на душе стало сразу скверно, однако я сумел это проглотить. Было совершенно ясно, что относится он ко мне как к чужому для него человеку, с которым он вынужден тесно сотрудничать, и делает это предельно жёстким способом, и уж точно не получает от этого сотрудничества никакого удовольствия.

Далее Олег Васильевич взял у меня график «узловских» работ и исправил срок очередной отгрузки ЗИП с сентября на август. А за окном-то был июль. Прошло всего несколько дней после того, как по узловским делам я перешёл под «прямое Генеральское правление». Никакие мои возражения не были приняты. Было ясно, что никакой необходимости в таком решении не было, это была просто «проверка на вшивость».

Не могу вспомнить, как мне удалось справиться с заданием в такой короткий срок. Думаю, что помогли в производстве, военпреды кое на что закрыли глаза, а может, и «жирок» у меня был про запас, и кто-то сказал об этом Генеральному. В общем, как-то выкрутился.

Через год ситуация повторилась. Только срок надо было сократить уже не на месяц, а на три. И снова на графике появилась подпись Филатова и новый срок. И снова без объяснений причин такого решения. С большим трудом, но и с этим заданием мне удалось справиться. А ведь к этому времени и две новых лодки уже были сданы, и лодка вместе с «Узлом» была принята на вооружение – всё вроде шло неплохо.

И ещё через год история повторилась, но приказано было последние обязательства объединения по «Узлу» выполнить уже на полгода раньше установленного срока. Тут уж я не выдержал и заявил, что сделать это не в состоянии.

Ответ был жёсткий и доходчивый: «Вы выполните моё задание, потому что я это обещал Министру, а если не выполните, то я вас уволю с работы. Нет, я вас сначала понижу в должности, потом исключу из партии, а потом выгоню с работы».

Единственное, чем могу похвастать: я вышел от Филатова с гордо поднятой головой. А если честно, то ещё и с заплетающимися ногами. На душе было скверно, и я действительно не представлял, что можно сделать. Ведь надо было изготовить в производстве огромный объём блоков возимого и базового ЗИП для последнего, третьего образца. А всего-то и сделал Генеральный, что зачеркнул на графике 1976 год, как будто он его отменил!

Это было крушение, причём крушение личное. Ведь как обидно: сделана важнейшая работа, строятся лодки, работают заводы, всё идёт нормально. И вдруг такая подножка. Очень не хотелось начинать всё заново. Понимал, что не пропаду и на кусок хлеба заработаю. Но второй такой удачи, как «Узел», уже не будет.

Была и ещё одна личная причина. У меня лежала готовая докторская диссертация, базировалась она на технических результатах и завоёванном авторитете «Узла» и его создателей. И вдруг всё насмарку!

На «Светлане» было немало доброжелателей, которые знали про готовую диссертацию, знали, что я не решаюсь выходить с работой на защиту без поддержки Филатова, а обратиться к нему при такой жёсткой конфронтации считаю пустой затеей. Мне настойчиво рекомендовали действовать тихонечко: отправить работу, ведь никакого решения Генерального не требуется, но я решил не позориться и не идти на риск. С моими габаритами мне никогда и никуда не удавалось «пролезть» потихоньку.

Я продолжал ждать подходящего момента, прекрасно понимая, что диссертация – товар скоропортящийся. Тем более что это уже была вторая попытка написать работу. Первую я осуществил, сидя в Лиепае во время испытаний. Сейчас трудно поверить, что помимо всех прочих испытательных дел я умудрился ещё и написать основную часть докторской. Занимался этим в основном после 10-11 часов вечера, о чём до сих пор горько сожалею: сколько было упущено весёлых застолий, посиделок. Да и поспать лишний часок ведь тоже не мешало!

Диссертация моя базировалась на опыте работ по «Узлу». Когда я вернулся с испытаний, то вскоре получил открытку с приглашением в магазин технической книги за книгой двух известных мне инженеров, Колина и Липаева. Я знал, что они работают над вычислительными системами для противовоздушной обороны. Их статьи выглядели весьма достойно и вызывали уважение. Когда же я открыл оглавление вышедшей книги, мной овладело чувство уважения к авторам и лёгкой грусти: книга была о том же, что и моя работа, да и написана получше, чем получалось у меня. Вскоре один из авторов успешно защитил по этой работе докторскую диссертацию. Второй автор к тому времени уже имел аналогичную степень.

Я считал, что третьей попытки у меня не случится. Ведь я такой старый, мне уже тридцать пять лет! Сейчас, когда лет моих в два раза больше, я вспоминаю об этом с усмешкой. Но тогда…

У меня были серьёзные мотивы найти выход из безнадёжной ситуации и, удивительное дело, он нашёлся! Помог Псковский завод, он уже начал неплохо работать. Помогли военные, подписавшие согласие на продление сроков поставки псковичами первых ЗИП, которым всё равно предстояло лежать на складах Сормовского завода, ведь график строительства лодок «Узлами» был обеспечен с некоторым опережением. Получалось, что вроде бы удалось выкрутиться из крайне сложной ситуации. Стало совершенно реальным выполнить приказ Филатова и отгрузить последние ЗИПы в конце декабря 1975 года.

НО НЕ ТУТ-ТО БЫЛО!

Где-то за месяц до срока мне вдруг позвонил Олег Васильевич, что само по себе было большой неожиданностью. Уже с совершенно другими интонациями сказал, что видит: мне удалось справиться с заданием Министра. Но он, Филатов, хотел бы, чтобы я постарался выполнить отгрузку не позднее 25 декабря, тогда он сможет включить эту работу в дополнительные обязательства по пятилетнему плану. Это уже не было жёстким приказом, хотя не походило и на слёзную просьбу – не тот человек Олег Васильевич. Если это и являлось просьбой, то скорее товарищеской, отказать в которой, конечно, нельзя! И тут я сделал встречный ход.

Собрав всю гвардию, включая Старшего военпреда, – тогда это был капитан 2 ранга Антонин Николаевич Горохов – я попросил всех обеспечить окончание работ ещё на несколько дней раньше. Так и было сделано. В день подписания итогового Акта приёмки я позвонил Филатову и попросил его принять меня по срочному делу. Согласие было получено, и мы вместе с Гороховым выехали с большим запасом времени, помня историю с премьер-министром. Одеты были с особой тщательностью, особенно Горохов, мужчина импозантный, да ещё и идущий на приём к очень высокому для него начальнику.

Когда вошли в кабинет Генерального, он с удивлением спросил, почему я пришёл в таком сопровождении: неужели в себе не уверен и в поддержке флота нуждаюсь?

Я ответил: мы прибыли доложить, что Объединение «Светлана» завершило выполнение обязательств перед Военно-морским Флотом досрочно, в соответствии с вашим поручением, и просим подписать соответствующий Акт.

Филатов не без удовольствия подписал Акт и тут же спросил, где проект приказа о премировании коллектива. Я как ни в чём ни бывало протянул проект приказа без каких-либо виз. И приказ был подписан.

Олег Васильевич поинтересовался, какие ещё есть вопросы. Я сказал, что очень сожалею, что на столе Генерального директора нет календаря. Филатов несколько оторопело посмотрел на меня и спросил, а в чём, собственно, дело, явно удивившись моей наглости. Я спокойно ответил, что если не изменяет память, мне было приказано завершить работу к 25 декабря. Филатов утвердительно кивнул, посмотрев на всякий случай в свой маленький памятный блокнот, единственное украшение его всегда пустынного письменного стола. Тогда я уточнил, что сегодня всего лишь 23 число. Филатов всё понял, пожал нам руки и задал простой вопрос: а какие у меня есть личные просьбы?

Я ответил, что как таковых просьб у меня нет. Но я прошу его СОГЛАСИЯ на представление к защите подготовленной мной диссертации на соискание учёной степени доктора технических наук в учёном совете Военно-морской Академии. Сделав короткую паузу, Олег Васильевич сказал фразу, которую я никогда не забуду. Он сказал: «Я это давно знаю. Мешать не буду, помочь – помогу». На этом аудиенция закончилась. Мы покинули кабинет.

Я уже достаточно изучил Филатова и понимал, что такая фраза дорогого стоит, что я могу всерьёз рассчитывать на его поддержку и помощь. А ещё я понял: как же хотели мои «советчики», чтобы я подставился и попытался стать доктором по секрету от Генерального – стать ПЕРВЫМ доктором в 30-тысячном многоорденоносном объединении. Слава Богу, что осторожность меня не подвела. Доктором я стал только через 5 лет. И это уже отдельная история.

Сейчас разговор о другом. С этого дня Олег Васильевич Филатов стал считать меня членом своей команды, а это было важно не только для меня, но и для всех людей, которые работали под моим на- чалом. Теперь каждый, кто готовился сделать нам даже мелкую пакость, должен был думать о том, чем это сможет обернуться для него самого. Своих людей Филатов не сдавал НИКОГДА!

Так мы закончили последнюю узловскую пятилетку. Жизнь продолжалась, ведь одновременно с завершением работ по «Узлу», занявшем столько же лет, сколько и создание самой системы, мы активно развивали новое направление в советской микроэлектронике – эру микропроцессоров и микро-ЭВМ.

Эти работы были прямым продолжением тех достижений, что родились под руководством Староса и Берга и даже на той же Р-канальной технологии, на которой ими был реализован первый отечественный микрокалькулятор «Электроника-2471». Об этом – отдельный рассказ. Но с теми же действующими лицами.

Производство логических модулей – основного кирпичика, из которого собирались все электронные блоки вычислительного комплекса, было впервые организовано на Карачаевском конденсаторном заводе. Как всякое первое освоение изделия, оно было непростой задачей. Сразу скажу, что с этой задачей коллектив отлично справился. У всех участников процесса остались самые приятные воспоминания о работниках этого завода, однако производство просуществовало недолго. Дело споткнулось на неумении руководителей завода наладить чёткое и, где надо, жёсткое взаимодействие с аппаратом военной приёмки. В результате серии скандалов, которые пришлось разбирать на самом высоком уровне Министерства и Гензаказчика, сначала было организовано дублирующее производство на Хмельницком заводе «Катион», который потом стал единственным поставщиком этих модулей.

У автора сохранились очень тёплые воспоминания о добрейших и ответственнейших работниках этого завода, поэтому я посвятил им маленький очерк под названием «Хозяин Джамагатского ущелья», который можно прочитать в приложении.

7.5. Завод «КАТИОН»

Хмельницкий завод «КАТИОН» появился в моём повествовании совершенно неожиданно. Инициаторами нашего сотрудничества были Игорь Николаевич Гуданис и Ростислав Николаевич Шараевский. Истоки и причины этого уже описаны ранее.

Третьим «виновником» этого, бесспорно, успешного и многолетнего сотрудничества был тогдашний директор завода Антон Ануфриевич Медынский. Молодой энергичный человек, отличный организатор, он сделал всё, чтобы не упустить свой шанс. Он умело пользовался тем, что его завод – единственное предприятие в области, которое занимается совершенно новым по тем временам направлением – микроэлектроникой, вычислительной техникой. Это позволило ему получать необходимую поддержку партийных органов, без чего затевать новое дело было всегда невыносимо трудно. Мы это познали на своём горьком опыте.

Были у Медынского и оппоненты, недоброжелатели. И не единичные работники, а вполне организованная оппозиция, возглавляемая Главным инженером завода, который представлял традиционное его направление – выпуск электролитических конденсаторов. С противниками директор разбирался просто и жёстко, и всегда добивался победы.

В начальных планах массового внедрения разработок ЛКБ после нашего вхождения в состав объединения «Позитрон» на долю «Катиона» выпало освоение наиболее современных ферритовых кубов памяти КУБ-3 и блоков оперативной памяти на основе этих кубов и гибридных интегральных схем серии МИГ-3, тоже разработанных в ЛКБ. С этой задачей завод блестяще справился и стал профессиональным изготовителем как элементной базы – гибридных интегральных схем, так и аппаратуры на их основе – унифицированных блоков оперативной памяти широкого применения.

Та часть нашей общей истории описана в главе, посвящённой работам команды Староса в области запоминающих устройств, начиная с КУБ-1 до однокристальных блоков памяти с совершенно нетривиальной структурой, способностью к саморемонту и прочим отличиям, удивительным и для электроники ХХI века.

Логические модули для «Узла» осваивались в Карачаевске, а кубы памяти КУБ-1, как нам тогда казалось, уже устарели, и кроме «Узла», очевидно, не найдут применений. А свою систему мы вполне обеспечим своим опытным участком.

Заводом «Катион» эти комплектующие изделия для системы «Узел» и для машины «Электроника К-200» (как «вторым поставщиком», на случай резкого увеличения спроса или возникновения тех или иных непредвиденных ситуаций) осваивались уже позже, на основе отдельного решения, которое принимал девятый Главк практически без нашего участия. Работал в этом случае стандартный механизм принятия решений, предусмотренный в электронной промышленности для подобных ситуаций. Разработчик в таких случаях просто получал приказ осуществить авторский надзор ещё на одном предприятии.

Новая работа по обеспечению псковского заказа по «Узлу» и ЭВМ «Электроника К-200» точно никого не могла испугать. Это уже не было подвигом, это было закреплением своих позиций. КУБ-1 был успешно освоен и получил воистину достойную жизнь на этом заводе.

Не составляло труда для него освоить также и логические модули. Было налажено производство. Не возникало никаких проблем с планом поставок. Но при первой же неприятности с выполнением плановых обязательств на карачаевском заводе было принято решение о прекращении там производства модулей. Всё это было сделано очень грамотно, никоим образом не помешало ходу работ по системе в целом. И замечаний по качеству продукции никаких не возникало. Одинаковое впечатление об этом осталось и у тогдашнего руководителя цеха на Псковском заводе, который получал кубы и модули, и у людей, ведущих до настоящего времени авторский надзор и ремонт БИУС «Узел» по всему миру. И это через двадцать пять лет после прекращения поставок комплектующих элементов! Поистине долговечные, надёжные изделия, изготовленные деловыми и порядочными людьми. С присущей нескромностью, добавлю, что и разработаны они были не дураками, не лентяями!

7.6. ПЗРД