Баташов — мой армейский товарищ. Мы служили в ЮГВ, в Венгрии. Я был призван в по спецнабору, 22 июля 1968-го года. Приказ о призыве на тот момент действовал весенний, потому я относился к весеннему призыву. Это имеет значение, поскольку субординация в советской армии определялась не национальностью, не возрастом, опытом, умом или умением, но в первую очередь временем призыва. Мое положение было неопределенное, — ни весна, ни осень и, поскольку летних не бывает, а весенним еще рано проявлять свой нрав, меня причислили к этому самому низкому на тот момент сословию. Вместе с ними я нес тяжелую ношу «молодого бойца». Осенью был новый приказ, повысивший наш статус. Мы оставались салагами, но появились и хуже нас, которых мы могли наравне с другими угнетать. Вновь поступившие призывались из Ташкента и Украины. Сначала все они были на одно лицо, — молодые, стриженные, неуклюжие, но вскоре начала проступать их индивидуальность. Мастерская была в привилегированном положении. Мастер, конечно, имел не такой высокий статус, как повар или свинарь, но тоже неплохой. Все это способствовало либерализации внутренних отношений во взводе, большого антагонизма не было, молодой достаточно быстро становился человеком. Через некоторое время я подружился с двумя новобранцами — с Висилем Мишко из  Украины и с Сергеем Баташовым из Ташкента. Не было у меня ни формальных оснований, ни желания утверждать свое превосходство «старшего», хотя они готовы были его безоговорочно принять. В итоге, служили три товарища, понимавшие друг друга, разделявшие неприятности армейской службы, в которой главное видели в работе.

Так продолжалось полгода. Весной 1969-го новый приказ и демобилизация, в результате которой образовалась плановая вакансия, — сержантская должность замкомвзвода, это по названию, а по сути — это самый главный командир для тех, кто в его подчинении. Командир (офицер) — далеко, а его зам — всегда рядом, ест одну и ту же баланду, спит в той же казарме и работает вместе со всеми, подгоняя или наказывая отстающих. Получилось так, что не было кандидатов на это должность никого, кроме меня. К тому времени я уже зарекомендовал себя как специалист, техникум за спиной быстро вывел меня на хороший технический уровень. Все в порядке было с физподготовкой, в пьянках и самоволке не замечен, был в Чехословакии (это символ), а дипломированный специалист по РЛС — единственный. Почти год службы тоже достаточно для этой должности, по всем объективным данным я был идеальным командиром. Но кроме объективных, есть еще и субъективные качества. Именно они в первую очередь действуют в армии, во всяком случае, в советской. Советский Союз, как и теперь Россия — не формализованные страны, в них главную роль играют не законы и правила, а личные качества руководителя. А я не родился начальником. Сам мог делать многое, но кого-то заставить сделать то же самое не мог, не умел и не хотел, даже при безусловной поддержке всей системы. И поскольку принуждение в армии это главное, стал замкомвзвода Василь Мишко. Кроме многих положительных качеств, он был «качок», тягал гири и штанги, мощные мышцы атлета были весомым аргументом для поддержания дисциплины. «Моральный и психологический» облик тоже был вполне советский. Всегда подтянутый, неглупый, лояльный и сильный, он хорошо вписывался в должность начальника, единственный недостаток, — малый срок службы. Но накаченные мышцы компенсировали этот недостаток. Вскоре он рассказал историю о том, что на самом деле он служил еще до призыва, был призван на армейские сборы летом 68-го и отправлен в Чехословакию. Я (как и многие) скептически относился к этой легенде, но он рассказывал так уверенно, что можно было бы и поверить. Я не комментировал, а Баташов говорил все, что думает по этому поводу.

Не имея призвания к управлению, к новому назначению нашего товарища я отнесся спокойно. Иногда потом приходилось командовать строем. Все просто, надо только отдавать команды. Я командую: «Напра-во!». И понимаю, что надо налево, так путался постоянно. Конечно, если бы жизнь заставила, стал бы входить в эту роль, и боюсь, что не был бы добрым «своим для всех» начальником. Скорее, наоборот, — жестким и тоталитарным, поскольку у меня всегда есть мнение «как надо» в данных обстоятельствах действовать, а имея власть, непременно бы добивался всеми средствами исполнения своих решений. Либерализму нужны мягкие люди, склонные к конформизму, в меру беспринципные, готовые принять любые направления и проводить их так, чтобы не было больших возражений.

В общем, стал начальником Мишко. Мне — «по барабану», а Баташова это почему-то задело. А может быть, Василь с ним стал вести себя как начальник, не помню. В итоге, возникла у них взаимная неприязнь, из друзей они превратились едва ли не во врагов. Мишко не использовал свою власть, чтобы как-то дополнительно принизить Баташова, да и Сергей тоже не искал сильной конфронтации, но поскольку мы все «варились в одном котле», иногда между ними вспыхивали эмоциональные перебранки. Я оказался в трудном положении, — за полгода оба они стали близкими друзьями, и вот теперь надо выбирать, — с кем я? Я был свободен в выборе, поскольку «административного давления» на меня со стороны Мишко не могло быть, — я старше. В итоге, не стал я выбирать, сохранил и с тем и с другим хорошие отношения, а они не стали на этом акцентировать внимание. Стали более контрастно проявляться их различия. Баташов любил комфорт и находил его даже там, где такого и не должно бы быть. Мне это было чуждо, я по сути аскет, готов поступиться комфортом ради идеи, работы, движения к цели, чего угодно. Расслабленное состояние, конечно, не соответствовало армейской сути. В этом смысле я был ближе к Мишко, а он тоже был готов отказаться от многого по причинам нерационального свойства. Но по многим другим позициям мне ближе был Баташов, особенно, его интеллектуальная устремленность. Забегая вперед, скажу, что через полгода, когда статус Баташова естественным образом повысился, мы все снова стали как и прежде друзьями, отбросив былые «непонятки».

Много мы общались с Баташовым. Он рассказывал о себе, о своей жизни, о своих пристрастиях. Мы увлекались одной и той же молодежной музыкой, сражались в шахматы, интересовались одними проблемами, по многим вопросам имели сходную позицию. Шахматы были большим увлечением части солдат и офицеров. Офицеры приходили к нам в мастерскую, и бывало, самозабвенно играли увлекательную партию, иногда даже игнорируя строгий армейский режим. С Баташовым мы играли на равных.

Отец его был кадровым военным, Сергей родился в Ленинграде, в 1950-ом году. К концу службы отца перевели в Ташкент, там он и остался. Дали квартиру в Чирчике, в пригороде Ташкента. Сергей был патриотом своего города, в котором прошли его детство и юность, ему он очень нравился. Нравился город, природа, и особенно горы. — Приезжай, говорит, весной, в мае, у нас там так красиво! Потом я к нему действительно приезжал, проездом в командировку, направляясь в туркменский город Мары. Сергей водил меня по городу, намеренно обходя разрушенные землетрясением районы, показывал возрождающийся современный советский город, угощая местными яствами, которые готовились здесь же, в огромных чанах. Алкоголь он совершенно не употреблял даже символически, это была принципиальная позиция.

На гражданке остались две знакомые девушки, с которыми он переписывался. Одна из них симпатичная, а у другой (Татьяны) не было «женского шарма», но человек она была интересный, писала письма, которыми Сергей зачитывался и всегда их очень ждал, некоторые показывал мне. Она увлекалась искусством, читала и знала много, поступила в Ташкентский университет. Одно из писем меня поразило, в нем речь шла об условиях, в которых она оказалась вместе со своими сокурсниками, когда их, как и везде в советское время, выводили в поле. В Ташкенте это было хлопковое поле. И относились там к студенткам совсем не по-советски, а как к женщинам востока, которые должны бы носить хиджаб, молчать, и делать, что говорят. Русской жительнице столичного Ташкента это было дико наблюдать, а тем более ощущать, оказавшись в таком положении. Сергею нравилась эта девушка, и он решил, что непременно женится на ней после демобилизации. Когда я возвращался на Родину, он купил для нее венгерский сувенир и попросил меня отправить его своей Татьяне, что я и сделал по прибытии в Ленинград, сопроводив посылку письмом. Она ответила, и мы обменялись несколькими письмами.

Мы читали книги, обсуждали, много говорили о философии и политике, к чему у нас был взаимный интерес. В отличие от меня, Сергей не был замкнутым, у него появилось много друзей и знакомых среди солдат из других подразделений, в том числе и из соседней части, которой командовал подполковник Могожоков, азиат. На первом году у нас сложилось и одинаковое отношение к нашим сослуживцам, в частности, к солдату из Перьми по фамилии Осика. Балагур, умный, остро подмечавший недостатки своих сотоварищей, он высказывался, забавно вскрывая их, весьма нелицеприятно. Особенно доставалось нам, как «молодым». Сергей занимался связью, приемниками, я локационными станциями. В то время мы работали вместе с ефрейтором Сашей Битюцковым, он был нашим наставником по технике. Битюцков практик, чистый практик, не знавший теорию и даже принципиально ее отвергающий. Часто с ним спорили на тему, — в чем больше смысла, — в теории или в практике? Мы с Баташовым всегда были его оппонентами. Радиотехник Саша был «от бога», чувствовал схему и быстро находил неисправности в устройствах, даже ему не знакомых. — По проявлениям, иногда, на ощупь, — резистор теплее, чем должен бы быть, напряжение где-то маленькое или большое, сигнал на осциллографе не совсем правильный — он все замечал и делал по этим, едва заметным следам верные выводы. В его работе с устройствами было что-то мистическое, он колдовал, — думал, смотрел, прослушивал, прощупывал и чаще всего находил неисправность, быстрее, чем это получалось у нас, «теоретиков». До призыва Саша жил в какой-то деревне, со всей округи там приносили ему починять приемники и телевизоры, не говоря уже о белее простых приборах. Убеждал нас, что к напряжению можно привыкнуть. Иногда проводил такой опыт, — к клеммам латера (Лабораторный автотрансформатор) подключал вольтметр, зажимал пальцами эти две клеммы и просил постепенно повышать напряжение 100 вольт, — легкое пощипывание, говорит, 150 — чувствую, сильно, крути дальше. 200 вольт — отпустить уже не могу, хватит, выключай. Я отказывался, но пару раз пришлось крутить, — он старше меня, мог приказывать. Было ощущение, что участвую в пытке, а могу и убить непреднамеренно. Мы работали, в частности, с магнетронами, где напряжения тысячи вольт, и оно всегда рядом, защиту при поиске неисправностей мы сразу блокировали, чтобы не мешала и погружались внутрь прибора, где к некоторым элементам нельзя было близко приближаться. Однажды разрядились на него какие-то киловольты, он удовлетворенно показывал след от разряда, — «меня никакие киловольты не убьют!». Я не верил, что можно приучить себя к напряжению тренировками, не тренировался.

«По жизни» нашим общим наставником и товарищем был старшина Шавшин, помощник командира взвода, какая-то такая у него была должность. Украинец, сверхсрочник, лет тридцати пяти. Имел свои представления по разным вопросам, которые защищал, от которых не отступал, допуская, однако возможность отклонений. Говорил все прямо, как есть, не пытаясь сгладить или не заметить. Его оценки окружающей действительности были аналитически подробные со всеми негативными моментами, которые всегда бывают даже при безупречной общей картине. Иногда это выглядело как цинизм, но это была просто правда-матка, обнаженная, ничем неприкрытая. Мы соглашались со всем, что он говорил, в том числе и нам про нас, хотя не всегда хочется эту правду слышать. Говорил по-доброму, безобидно. У него было весьма скептическое отношение к всей окружающей действительности и к людям, которые его окружали. А еще говорил странные для нас вещи. О том, что территориальные претензии есть у многих, — у Венгрии, у Украины, у Азербайджана, у городов и областей, — у всех. И нет никакой дружбы народов, все это сказки. Мы не воспринимали эти слова всерьез, — ну какие такие претензии могут быть у наших родственников и друзей, мы же все живем в одной большой стране, как в одной семье, в которой, конечно, бывают раздоры и споры, но не такие глубокие и фундаментальные, как он об этом говорит. Лет через двадцать жизнь подтвердила, что он был прав. После демобилизации, примерно в середине 70-ых Баташов написал, что случайно встретился с одним из наших сослуживцев и тот сказал ему, что Шавшин застрелился. «Жалко старика», — такими словами завершил Сергей сообщение.

Ко второму году службы Сергей думал о жизни после армии. Решил поступать в Ташкентский университет и начал готовиться, штудировал математику. У меня не было серьезных намерений, техникум уже дал достаточно знаний и хорошую специальность «Радиотехника», с которой я чувствовал себя уверенно и не беспокоился по поводу работы. Учиться уже изрядно надоело, надо жить самостоятельно, зарабатывать деньги.

С Мишко мы тоже много общались, часто втроем. В конце службы мы увлеклись дальним телеприемом. Венгрия в центре Европы, мы конструировали антенны, с которыми удавалось принимать телепрограммы Чехословакии, Австрии, Румынии, Югославии и Советского Союза. Особенно интересна была Югославия, она была тогда в оппозиции к нам по поводу вторжения в Чехословакию, а сербский язык весьма схож с русским, при некотором опыте можно было что-то понимать. В Югославии была принята другая поляризация радиоволн телесигнала, плоскость антенны должна быть не параллельна поверхности земли, а перпендикулярна. Где-то мы об этом прочитали, сделали как надо, и действительно принимали телепрограммы вражеской страны. Сигналы были слабые, иногда мы не сразу понимали, сигналы какой страны попали в наши сети, узнавали по языку и по заставкам. Каждый такой успех вызывал немало положительных эмоций. Наша казарма была двухэтажная, в планах было перебраться на соседнее здание в пять этажей. Командир Василь Мишко в этом участвовал, а офицеры не мешали, им тоже были интересны наши занятия. Но почему-то до пятого этажа так и не дошли, чему я порадовался, поскольку был у меня страх высоты, который ощущал даже на крыше невысокой казармы, это метров десять. В порядке тренировки, однажды забрался на самый верх трубы, которая была возле кочегарки, это несколько десятков метров, высоко. Там только скобы, без каких-либо ограждений. Сверху открывалась прекрасная панорама города, я пожалел, что все получилось спонтанно, не взял с собой фотоаппарат. — Ну ничего, в следующий раз. Но я не повторил эксперимент, понял, что тренировками это преодолеть трудно, и в то же время, узнал, что усилием воли можно выполнить невероятное. Таким было одно из положительных армейских влияний.

В конце мая 1970-го закончилась моя служба, на полгода раньше, чем у моих товарищей. Проводили они меня до автобуса, который отвез уволенных из рядов армии к эшелону на станции Дебрецен. Мишко с тех пор я уже не видел. С Баташовым достаточно регулярно переписывался. Он закончил университет, женился на Татьяне, неоднократно приезжал в Ленинград. В 1981-ом в Ленинграде он купил старый автомобиль марки «Победа». Я помогал ему перегонять машину на север, где жил его брат, такой был у него план. Брат должен был устранить неисправности, какие есть и немного покататься. У Баташова в то время еще мало было опыта вождения. Я рулил до Петрозаводска, где мы заночевали в машине, утром вернулся на поезде в Ленинград, а Баташов поехал дальше.

Красивая страна Карелия! В то время еще была на слуху песня, которую исполняла Лидия Клемент:

Долго будет Карелия сниться
Будут сниться с этих пор
Остроконечных елей ресницы
Над голубыми глазами озёр.

- Очень верные слова, мне бы хотелось еще раз побывать в тех местах. Помню прекрасные Карпаты, которые меня тоже заворожили. Здесь была другая красота, северная. Потом Сергей перегонял свою «Победу» в Ташкент, дорога заняла две недели, в пути было много приключений и опасностей, особенно в Средней Азии, где дороги были уже мало похожи на дороги, они шли через пустыни и степи. Он рассказывал, но я уже не вспомню подробности. На «Победе» Сергей ездил вплоть до конца 90-ых.

Однажды Баташов приехал в Ленинград с женой Татьяной и одной из дочерей, лет шести. Было лето, теща тогда была с нашим малым дитем на даче, которую мы тогда снимали, квартира пустовала. Она предложила остановиться в ее квартире, передала мне ключи и уехала. Баташовы были ей очень благодарны. В один из приездов в Ленинград Сергей пригласил меня на стадион им. Ленина (ныне «Петровский») на какой-то матч, уже не помню на какой. Я не любитель спортивных состязаний, и в зрелом возрасте это было для меня событие — ни до, ни после, не бывал на стадионе, хотя отец мой был спортсмен и заядлый болельщик, в далеком детстве пытался приобщить меня к этому зрелищу. Но из детей далеко не всегда получается то, что пытаются смастерить родители.

В один из приездов я провожал Сергея в Ташкент. Мы приехали в Пулково, билетов нет, но народ стоит и ждет чуда, что все-таки откуда-нибудь билеты появятся. Мы тоже стоим и ждем. Часа через два подошел некий человек, расспросил, куда летим. Через некоторое время он подошел ко мне и тихим голосом сказал: «Есть вариант». Я встрепенулся, как и несколько человек, стоявшие рядом со мной, они  услышали эти слова. Наверно если бы летел я, то непременно попытался бы воспользоваться вариантом. Но Баташов был более реалистичен, сразу отказался, а тот человек, обнаружив повышенное внимание, тихо куда-то исчез. А я подумал, как легко обмануть страждущего! Уже не помню, как закончился тот день, но Баташов улетел.

В начале 80-ых Баташов решил сменить место жительства, уехать в новый город Костомукша. Созвонился, договорился и переехал туда с семьей. Устроился на работу, ему дали квартиру, взял участок, построил дом, потом согласился на должность Председателя садоводческого товарищества без отрыва от производства.

Последний раз Сергей приезжал в 2002-ом году, уже с другой женой, с Татьяной они все-таки разошлись. Я не спрашивал подробности, вторая жена женщина приятная, но было печально. Сергей приехал из Костомукши на иномарке, что тогда еще было признаком хорошего состояния. Ехал через Финляндию, — граница там рядом, а дороги у финнов не сравнить с нашими, особенно с северными. Приехали они на несколько дней, даже побывали у нас на даче. Обменялись телефонами, электронными адресами. Некоторое время переписывались по e-mail. Но потом у меня были проблемы, года полтора не было Интернета и мой ящик был закрыт. Адрес пропал, запись на бумаге не сохранилась, контакт потерялся. Пытался разыскать Баташова через социальные сети, но безуспешно. Сейчас все проще, и надеюсь, что связь как-то восстановится, и я еще смогу поговорить с этим человеком, которого знаю уже 45 лет, т.е. всю свою сознательную жизнь.

18.10 2014