Тамара Владиславовна Петкевич

Уважаемый Марк Петрович! Наговорённые на диктофон впечатления о Вашей книге, скорее всего, по причине моей неловкости, не записались. А установка интернета и мои попытки освоить дополнительные навыки из-за возраста и нерадивости продолжают заводить меня то в один, то в другой тупик. Вот я и оказалась в ваших должниках. Будьте великодушны: простите! С помощью друзей попытаюсь сказать вам сейчас хоть что-то. Впечатление от вашей книги — мощное. С несомненным секретом. Поскольку всё, что непосредственно связано с БИУСом «Узел», с рождением идеи, с деталями – удел другой, научной литературы, Вы, как бы сузили для себя объём повествования, а книга читается с огромным и глубоким интересом.

Энергетично озаглавив её «Прыжком кита», Вы, похоже, полной мерой ощущали, какой силой напоены природой сами, какие напластования намерены вскопать и с каким количеством людей хотите познакомить читателя. Всё это Вам удалось с поражающей лихвой. Жаром сердца Вы так полновесно рассказали про яркую и кипучую пору своей жизни, что действительно воссоздали и кита, и «компост» (это ваше словцо) для свершения им прыжка. От всего сердца поздравляю Вас, дорогой Марк Петрович, с выходом книги, как с поступком, как с исполнением долга перед самим собой и перед теми, кто насыщал дни вашей жизни таким необманным содержанием.

Если разрешите, я напомню в этом разговоре то обстоятельство собственной жизни, что несколько лет провела в изоляции от общества. Государство отправляло туда людей не только для того, чтобы обеспечить себя бесплатной рабочей силой для разного рода строек, но и для того, чтобы избавиться от неугодного ей веса мыслительного достатка людей. Там бесславно погибал человеческий интеллект и талантливость. Государство в связи с этим смотрелось из-за проволоки бесчеловечным и витринным, а Жизнь – абсурдной. Я оговариваю это лишь для того, чтобы Вам стала понятнее точка отсчёта моего восприятия Вашей книги. Отсюда же берёт начало и моя, доходящая до безумия, потребность вызнать, выведать в последующих после неволи годах какую-то иную подоплёку человеческого существования. После того, как я стала свободной, эта потребность стала вообще неотменимой. Так представьте же теперь моё «спец» восприятие вашего повествования. Не смейтесь, но в известном смысле книга написана для меня.

Когда я погрузилась в неё, как в реальный и сущий рассказ о поре молодости знакомого и такого привлекательного человека, как Вы, когда поняла, что в то самое время, когда многие из моих прекрасных друзей и я сама существовали в абсурде, страна и люди жили нормальной, яркой и творческой жизнью – вновь возвращалась к тому же. Сам по себе факт такой одновременности тоже УЗЕЛ. А узлы жизнь обязывает распутывать и распутывать на составляющие. Помните название книги Гроссмана «Жизнь и Судьба»? А то и более внятная постановка вопроса: «Жизнь и государство». Или прочие: «и т. д.». Только представления о том, что Жизнь сама по себе обширнее и глубиннее фактов и обстоятельств, так и остаются для человека теоретическими, недостаточными.

В рассказе о гуще Вашей Жизни для меня было важно не только поверить автору, чтобы пойти за ним, но и ощутить здоровье авторской интонации. «Шутки сказать? Да?». Но с Вашей-то книгой так всё и получилось. В Вашем человеческом охвате событий, верности тому, кого Вы называете своим УЧИТЕЛЕМ или учителями, в обрисовке коллег и оценках встреченных Вами людей по «общему делу», наличествует не только органическое здоровье, но и превышающее его удовольствие жить и работать. Порой это доходит до ощущения радости, которое Вы, будто, стесняетесь обнаружить (и, что к счастью не удаётся). Поистине, готовность быть открытым миру – Ваше личное завоевание, свойство стати Вашего духа, Ваша ИНТОНАЦИЯ, отсвет которой поджигает всё изнутри. Потому и широкое посвящение книги Учителю – трогает. И трогает по-серьёзному счёту. В посвящении Вы даже не забываете написать «нашему УЧИТЕЛЮ». Это, отнюдь, не мелочь. У Бориса Пастернака сказано: «….Не знаю, решена ль загадка зги загробной, но жизнь, как тишина осенняя – подробна…» Ваше внимание к подробностям греет, подкупает. Но, когда Вы по какой-то природной застенчивости (неужели так?) как-то намеренно изымаете себя из ситуации, то и огорчает. Вы младше меня, дорогой Марк Петрович, но мы с Вами всё-таки современники. Ваши нравственные ориентиры мне близки. Я их всё время слышу в Вашем рассказе. Вы неоднократно говорите: «МЫ устояли… МЫ сохранили… МЫ продолжили… МЫ все остались сами собой…». Это «мы» капитализирует созданное, поскольку мотивированно трудом лаборатории, группы, состоящей из ценных индивидуальностей.

Вы представили в книге огромное количество фотографий разработчиков, испытателей, военных, разного рода специалистов и каждому воздали дань: их профессиональным качествам, неуёмным или дисциплинированным характерам людей из совершенно разных ведомств. «А общество-то, оказывается, было крепко структурированно и, иногда, так целесообразно?» – ловила я себя тем временем на каком-то ином осмыслении того общественного строя, который принёс столько бед. Это происходило от честности Ваших описаний пережитого. Оттого, что Вы не страшитесь обозначить моменты, когда что-то спотыкалось о злонамеренность или личную ненависть властных особ.

После вашего приглашения в книгу, побывав в ней, в среде НЕ-гуманитариев, а в среде светил-технарей, мир стал куда как объёмнее, но и – замысловатее. Я восхитилась вашим тактом при описании биографий Ф.Г. Староса и И.В. Берга, тем, что Вы не допустили никакого детективного налёта. Ведь сумасшедшие по наполнению жизни судьбы. Речь идёт не только о стандартах специфики человеческих драм в ХХ веке. То, что при решении судьбы этих учёных их разрывал на части конфликт между творческими идеями и идеологическими симпатиями погранично бытийному плану жизни. Ранее я ничего не читала о них. Даже книга Даниила Александровича Гранина прошла мимо меня. Но и от только вашего описания цены за их выбор заходится сердце. Как хорошо, что Вы водворили сердце на место ухоженными фотографиями их памятников. Честь и хвала Вам, Марк Петрович, за то, что так, по-крупному, отдали человеку дань за учительство, за его, по-видимому, очень жёсткую муку, если нет тому более точного имени.

Кстати, о чести. Сопротивление у меня вызвало только одно: то, как Вы определили импульс успеха вашего труда. Вы обозначаете его «страхом поражения». Как подкладка Времени? Возможно. И всё таки по праву масштаба (даже если не по вкусу) это ближе к устаревшему «Честь труда». Я искренне сожалею, что нет, и уже не будет возможности рассказать Вам лично обо всём том, что думалось при знакомстве с вашей жизнью. Сердечно поздравляю Вас с тем, что Вы её создали. Еще ярче обозначилась та редкая и потрясающая равнодействующая между вашей внешней значительностью и вашим бурным внутренним богатством. Во всем своём размахе Вы предъявили человеческий избыток и своё «золотое сечение». Умение любить и то, что у нас совсем уже не популярно, в принципе не отказывать Человеку в уважении – ваш очередной талант.

А знаете, дорогой Марк Петрович, мы с мужем то ли в 1970-ом, то ли в 1972-ом году отдыхали в Лиепае. Разделяю вашу добрую память об этом месте. Я любила рано утром находить там на берегу кусочки янтаря, выброшенные морем ночью. Примыслила сейчас к этой картине полновесно описанный вами рабочий режим вашей группы, риск, опасность и бесстрашие, и удивилась легкомыслию мирной ограниченности. А Валерий Саруханов заканчивал Кораблестроительный институт? Если это так, то он был ещё и очень любопытным, очень смелым режиссёром. Я курировала театральную жизнь Корабелки. Спасибо Рафе за то, что он препоручал Вам поздравлять меня пару раз с набегающими пятилетиями или десятилетиями. Вручаемые Вами ветки орхидеи были незабываемыми моментами. Примите самые сердечные пожелания удачи в написании следующей книги. Желаю Вам и вашей семье сил, здоровья и всех возможных благ!

С уважением и благодарностью Тамара Владиславовна.

Автобиография

Я, Петкевич Тамара Владимировна (Владиславовна), родилась 29-го марта 1920 года в Петрограде. Поступила в школу в 1927 г. В 1938-м закончила десятилетку. В 1937 году мой отец Петкевич Владислав Иосифович, член партии ВКПБ с 1918 г., был арестован и расстрелян. В 1938 году я поступила в институт иностранных языков на английский факультет. В 1940-м вышла замуж и уехала к мужу в ссылку в город Фрунзе (Киргизия). Там поступила в медицинский институт, но в январе месяце 1943-го была арестована и осуждена по ст. 58-10 (часть II-ая) на семь лет лишения свободы, три года поражения в правах и конфискацию имущества. Срок отбывала сначала в лагерях Киргизии, затем в Республике Коми в СЖДЛ (Северо-железнодорожный лагерь). Мать и младшая сестра погибли в Ленинграде в годы блокады. В живых осталась одна сестра Валентина. После освобождения в 1950 году из-за административной статьи «39″, вписанной в паспорт, вернуться в Ленинград не могла. В качестве актрисы работала в театрах Шадринска, Чебоксар, Кишинева. В Ленинград возвратилась в 1959-м. В 1962-м поступила в театральный институт на театроведческий факультет. Закончила ЛГИТМиК в 1967 году. С дипломом «театроведа» работала в методическом центре ЛДХС (Ленинградского Дома художественной самодеятельности), как зав. репертуарным отделом. В 1993 году издательство «Астра-Люкс» издало мою книгу «Жизнь – сапожок непарный». Спонсорами были: австралийский актер Эндрю Шарп; эмигрировавшие в США Тамарченко А.В. и Г.Е., Шабельская Г.А., Милиса Смит; директор областного Дома народного творчества в Санкт-Петербурге Шахнова Л.П. В 1996 году была принята в Союз писателей Санкт-Петербурга.

В начало