05.05.2010 С.О.
…пытался понять размер и смысл стиха. Так и не понял ни того, ни другого.
Бред сивой кобылы.

06.05.2010 Ханов О.А.
…допускаю, что я вижу глубину там, где ты видишь бездну, которая уже не может быть осмысленна никак.

Форма и размер при бесконечном содержании не имеют большого значения. Прощаю Достоевскому корявость языка, Тарковскому — логические нестыковки картинок. Презираю Кубрика за его дотошную формальную правдивость при выписывании деталей, это имеет слабое отношение к искусству. Но не хочу принимать эстетику 20-го века, меня воспитали в 19-ом.

06.05.2010 С.О.:
Презирая Кубрика, ты должен презирать фотографию. Более правдивое искусство найти трудно.

06.05.2010 Ханов О.А.:
…о Кубрике. «Презираю», конечно, сказано с перехлестом, я не имею права так говорить. Но мои представления о том, как «должно быть» таковы.

Антураж и персонажи надо прописывать с той степенью точности, какую требует действие. И не больше, и не меньше. Все прописанные детали должны нести свою смысловую нагрузку. «Ружье когда-то должно обязательно выстрелить». Предметов, не участвующих в действии быть не должно. В качестве фона это допустимо, но фон не должен привлекать к себе слишком большое внимание и выписывать его с большой тщательностью не требуется. Когда зрителю скучно, он, конечно, все рассмотрит и увидит. Однако, не надо делать кино для такого зрителя.

Искусство оперирует символами. Чем выше искусство, тем больше абстракции. Хороший художник одним словом, одним жестом или предметом способен изобразить свою мысль. Пусть будет криво, примитивно и не похоже, но очень убедительно и понятно. Чрезмерное притягивание «реальности» — отход от искусства, «дурной тон».

Для документального фильма достоверность абсолютно необходима, для художественного надо искать другие способы выражения.

По поводу фотографии. Она тоже субъективна, и значит, может претендовать на искусство. Одно и то же из разных точек смотрится по-разному. Даже если объект фотосъемки статичен.

07.05.2010 С.О.:
Пустая мрачная комната с одним окном и одной дверью, снятая в черно-белом формате. Посередине стоит табурет. Дверь открывается, и входит Актер. На нем белая пижама. Актер садится на табурет и начинает пристально смотреть в кадр. Его лицо ничего не выражает. Через долгое время, Актер на секунду улыбается и опять погружается в состояние отрешенности. Проходит еще время, и Актер на секунду делает гримасу отвращения. Следующее секундное выражение лица — скорбь. Через долгое, долгое время, Актер встает и уходит. Кадр гаснет, появляются титры.

Фильм называется «Жизнь».

Сквозь полукруглое окно видно голубое небо. Камера опускается, и становится понятно, что это часовня. Стены часовни расписаны библейскими сюжетами, воздух  наполнен белесой дымкой от курений. На стенах висят красочные иконы и лампады, горят свечи. Перед алтарем стоят люди. Они все разные, по-разному одеты – кто в свитере, кто в костюме, кто в платье, кто в брюках. Женщины в платках, мужчины без головных уборов. Кто-то молится, кто-то – нет. У многих в руках свечи. У алтаря стоит священник в величественном одеянии. Он монотонно читает молитву, негромким но глубоким голосом. Это Чин отпевания, фильм называется «Смерть».

07.05.2010 Ханов О.А.:
Доведение до абсурда — хороший прием, правильный. Второй фильм мне понравился больше. Но я бы поменял местами названия. Жизнь, как говорят, это движение. Во втором его больше.

Как это ни странно, я видел подобные фильмы. Один из них венгерский, 70-х годов, «Пятая печать». Запомнился, впечатление осталось. Чем-то напоминает «12″ Михалкова. 90% времени на экране почти ничего не происходит — несколько человек заперты в комнате, чего-то ждут, ведут бессмысленные разговоры. Советские зрители один за другим покидают зал. Но последние сюжеты наполняют смыслом все предыдущее.

По первому сценарию можно сделать хороший фильм. Нужна, однако, идея, не слишком банальная.

В начало