Надо сказать, что главному конструктору приходится иметь дело не только с техникой, но еще и с различными службами фирмы, работающими около техники. Особую роль, как мне показалось, играют здесь спецслужбы, отвечающие за государственную безопасность. Для них главный конструктор – это носитель новых идей и новых технических решений, среди которых могут быть и государственные тайны.

Я помню, с каким доверием относился ко мне заместитель генерального директора по безопасности Сергей Александрович Бажин, когда я был простым начальником научно-производственного центра и не был главным конструктором. Как-то раз я пришел к нему с ходатайством отпустить нашего начальника лаборатории Бориса Константиновича Белозерова в Лондон на всемирную выставку техники для казино. Цель поездки – реклама продукции, которую он с товарищами разработал в те тяжелые 90-е годы для собственного выживания с друзьями и в связи с развитием у нас в России игорного бизнеса.

Единственный вопрос, заданный мне, был, доверяю ли я Белозерову. После утвердительного ответа разрешение было получено. Вся беседа заняла около пяти минут. Дополнительно С.А. Бажин попросил меня и получил согласие помочь в организации «фейс-контроля» сотрудников в проходной нашей фирмы на уровне больших казино, в которые, как известно, случайному человеку попасть невозможно. Хорошо и комфортно быть начальником, отвечающим за людей, а не за технические решения в аппаратуре.

Совсем другое дело – главный конструктор. Уже при отправке заказчику первой изготовленной головки возникла коллизия. Завод отправил головку, как положено, на спецмашине с милицейской охраной, но сопровождающая накладная квитанция была оформлена на простом бланке без пересекающей его красной полосы. Похоже, что заводская служба снабжения за время перестройки забыла некоторые тонкости обращения с секретной продукцией. На ракетостроительном заводе, куда привезли головку, этот нюанс сразу заметили и выразили в письме свое недоумение.

Начались поиски виновных. Нашим спецслужбам очень не хотелось наказывать собственных сотрудников, поэтому виноватым назначили меня. Новый начальник по безопасности Виктор Александрович Сизов, понимая некоторую абсурдность ситуации, был со мной очень вежлив, сказал, что меня накажут не сильно, что я буду жить плохо, но недолго. И еще он попросил меня что-нибудь поправить в документации для привлечения внимания снабженцев, которые «не читают Ваших секретных технических условий». Я тоже пошутил, что мне очень приятно внимание спецслужб, и я буду с благодарностью носить объявленный мне выговор. Мы с ним поняли друг друга и даже, я бы сказал, подружились. В дальнейшем каждый раз, отправляя нас с секретной головкой на наш полигон в Озерках для испытаний, он напутствовал меня шуткой: «Главное, дорогой главный конструктор, не потеряйте голову», а я отвечал ему в тон, что одна голова – хорошо, а с туловищем – лучше. Я уверен, что чувство юмора помогает человеку в жизни, и поэтому В.А. Сизов быстро ушел от нас на повышение по службе.

Следующий главный хранитель наших тайн А.О. Лотин сильно отличался от В.А. Сизова. Он начал свою работу в институте с расследований каких-то нарушений и с проверки наших компьютеров на наличие в них секретных данных. У меня в компьютере, конечно, нашлись черновики, в которых упоминались страшные слова: ракеты, цели и другие милитаристские термины. А.О. Лотин вызвал меня к себе в кабинет и сказал, что я нарушаю правила обращения с секретами. Я возразил, что настоящие секреты храню отдельно, у себя под черепом, а мой компьютер защищен паролем.

Он сказал, что, благодаря мобильному телефону, знает обо мне всё и даже больше, знает, где я бываю, с кем встречаюсь, и это ужасно! Я даже слегка растерялся, потому что нигде, кроме дома и работы, не бываю, но через секунду вспомнил, что мы с дочкой Дарьей ходили вместе оформлять номера мобильных телефонов. У нее не было с собой паспорта, мы оформили оба телефона на мое имя, а она учится в Академии Художеств и часто встречается с китайскими студентами из ее группы и другими иностранцами. Сообразив это, я сказал: «Андрей Олегович, Вы меня с кем-то путаете».

Он спросил, знаю ли я, что такое детектор лжи? Я ответил, что не только знаю, «что такое детектор лжи», но меня еще угораздило на нем жениться. Он сказал, что лишит меня допуска к секретам, а я выразил сожаление в том, что и так слишком много знаю без всяких допусков к чужим секретам. Мы расстались, немного возбужденные дискуссией. Допуска меня, конечно, не лишили, но очередной выговор – объявили, и приказ разослали по подразделениям в назидание всем, пользующимся компьютерами. Началось паломничество ко мне за консультациями, как жить, как дальше работать? Я шутил, что лучше ничего не делать, а если не можешь ничего не делать, ложись на диван и через полчаса все пройдет. В крайнем случае, перевернись на другой бок.

Может быть, в качестве компенсации за моральный ущерб, меня отпустили в Непал осуществить свою мечту, посмотреть на Эверест, принять участие в соревнованиях ветеранов альпинизма. А.О. Лотин ушел вскоре в другую фирму работать начальником первого отдела, похоже, что с понижением, и эта история постепенно забылась.

Новый заместитель генерального директора А.А. Кобяков тоже отметился в моей биографии. Он вызвал меня, рассказал о том, как «просматривая Интернет», наткнулся на воспоминания о встречах на заводе «Северный пресс», и спросил, что это значит? Надо сказать, что эти воспоминания имели большой резонанс у нас в институте, и мне рассказывали, что наш замдиректора В.А. Коноплев ходил с этой статьей проинформировать А.А. Кобякова. Тем не менее, я не стал упрекать его за слова «просматривая Интернет», а просто сказал «Так за Державу обидно»! Он посмотрел на меня внимательно, немного удивленно и сказал то ли мне, то ли себе: «Ну ладно». Через несколько месяцев, когда на меня случайно вышли медики из Израильской клиники с предложением поучаствовать в создании радиолокационного обнаружителя рака груди, он отказался выдать мне загранпаспорт. Да Бог с ним, не очень то и хотелось.

Не только спецслужбы интересовались головкой. Неравнодушны к ней были и финансовые службы. Во-первых, головки приносили существенный доход фирме, а еще финансистам очень нравились премии за содействие изобретательству. Я много изобретал: в молодости – со старшими товарищами, потом – со своими помощниками, а когда стал главным конструктором, и изобретений стало больше, чем времени для их описания, перешел к практике заказных изобретений.

Уже в начале разработки ИВС предложил запатентовать головку на всякий случай. Я написал текст, а он подобрал генеральский состав авторов, включая не только наш директорат, но и генерального конструктора ракеты БраМос Г.А. Ефремова со своими заместителями. В таком «звездном» коллективе мне еще не приходилось изобретать свои изобретения, и было любопытно посмотреть после выдачи патента, какие премии платят себе генералы от промышленности.

Действительность оказалась серой и прозаической. Никто из генералов не собирался платить свои кровные деньги другим генералам из другой фирмы. Все жили по принципу: «Если у нас есть лишние деньги, неужели мы не найдем способа разделить их в возможно более узком кругу»? С трудом нашим институтским генералам удалось убедить директора завода ААК, у которого скапливалась основная прибыль от изготовления и продажи головок, раскошелиться и выплатить скромную поощрительную премию институтским и московским изобретателям.

И тогда мудрый ИВС изобрел гениальный способ получать постоянные вознаграждения за головки. Он поручил мне получить еще один, альтернативный патент на головку, что сделать было нетрудно из-за обилия в ней нестандартных решений. К тому же я никогда не страдал алекситимией. Это – такая болезнь, когда человек не может словами выразить то, что хочет. А главным в изобретении ИВС было то, что в состав авторов он включил администрацию, институтских финансовых и технических руководителей, от которых зависит выполнение производственных планов и распределение денег.

Всё сработало! Как рассказывал наш патентный поверенный Вячеслав Владимирович Туренко, все руководители ежемесячно с готовностью подписывали приказы о премировании изобретателей и поощрении содействующих изобретательству. Для меня это были несколько самых тучных лет в моей жизни. Я, от избытка чувств, даже образовал у себя в сейфе фонд поощрения разработчиков за успехи в головостроении с ежемесячным вручением подарков. Тучные времена продолжались до тех пор, пока генеральному директору Г.А. Коржавину не надоело раздавать деньги одним и тем же получателям. Он поручил В.В. Туренко составить новый договор между авторами о завершении постоянных выплат при условии единовременной премии – «отступного», что тот благополучно и реализовал.

У меня нет сомнений в том, что работодатель заслуживает включения его в число соавторов изобретений, родившихся на работе. Без работодателя не было бы работы, не было бы проблем, возникающих при выполнении работы, и не было бы красивых решений этих проблем, которые можно запатентовать.

Более того, я думаю, что работодатели в подобных делах вполне могут обойтись и без главного конструктора. Они с таким же успехом могли бы написать или поручить своим патентным поверенным, сочинить что-нибудь заумное и получать те же вознаграждения в более узком кругу. Все равно ведь проверить точное соответствие того, что написано на бумаге и сделано в сложной системе – невозможно. Да что там патентные поверенные? В интернете полно предложений оформить патент на изобретение со 100%-ной гарантией успеха. Нисколько не удивлюсь, если такие случаи реально существуют. А если для этого кто-нибудь использовал один из разработанных мной текстов, я благословил бы его на такой поступок. Во всяком случае, это лучше, чем сливать деньги в оффшоры.

Далее
В начало