Глава 20

Погода осенняя, как-то даже промелькнул снежок, но ненадолго, а мы опять ездим в Петровский совхоз собирать морковку. Та морковь, которую мы собрали больше недели назад, всё ещё покоилась в кучах на поле, и мы начали перезагружать её в контейнеры, чтобы вывозить в хранилища. Однако в магазинах ничего нет – ни моркови, ни капусты, которые мы собирали. Несмотря на осень, в магазинах пусто, повсюду толкучка или очереди. Правда, на наших глазах с морковного поля то и дело отъезжали какие-то легковушки, вполне загруженные, но не предъявлявшие никому никаких документов; можешь вести с собой хоть тонну.

У страны даже на будущее нет никаких перспектив в улучшении жизненных условий, а люди ещё по темноте своей на что-то надеются.

Вчера снова коллективный поход на на овощную базу – девочки перебирали лук, помидоры, парни – перебирали тоже и чистили территорию базы. Отходов – огромная масса, база захламлена мусором, поломанной тарой и прочим хламом. По базе беспрерывно снуют легковушки с личными номерами и увозят помидоры, арбузы, колбасу, оплачивая за товар как за второй сорт, а берут на выбор. Рабочие склада говорят, что машины эти от райкома и райисполкома, а также разных блатных. Никому, говорят, не хочется в очередях стоять.

Начало ноября, а зима уже с месяц стоит, не дрогнув. Среди людей большое единодушие: на демонстрацию наплевать. Один на один бороться с этой жизнью без глушения спиртным становится невозможным.

Я же решился сходить на лыжах и даже перешёл Миасс по льду, а трассу вдоль железной дороги прошёл за 11 минут, хотя шёл вполсилы. Народу в лесу почти нет, на Монахах человек 20-25 катаются с горы, кто на чём.

Пушкина уехала поступать в очную аспирантуру в Москву, и я желаю ей удачи, хотя жаль.

На праздник собрались дома: Валера с женой и дочерью, две бабушки, и мы втроём. Интересы людские крутятся вокруг перекусов и меркантильных интересов. Валера переживает насчёт смены профессии, от музыки – к шофёрству. Говорит, при нашей бедности в культурной жизни даже этим росткам, в которой он начинал расти, нет простора и перспективы. Не могу ему возразить.

А Михаил Гольдин  на вечере  мне  вдруг  говорит:  “Ты напрасно  меня игнорируешь,  я очень высоко  ценю  твоё «я»”, – и ещё нечто в том же духе.  Пригласил меня в свою компанию,  познакомил со своей женой,  причём дал самую высокую рекомендацию,  подчеркнув нестандартность моего отношения к музыке и всему остальному.  По-видимому, жена у него авторитет и имеет своё «я», но пообщаться и поговорить нам не удалось, да и было это как-то не к месту. Так с Гольдиным мы и не договорились, хотя я был и не против этого, но в то время у меня были какие-то проблемы, от которых я никак не мог отвязаться. А позже Гольдин с женой и несколькими другими товарищами эмигрировал в Израиль.

А жена захотела поехать на отдых в Латвию, в Юрмалу, и 10 декабря отправилась туда самолётом. Дома стало спокойно, с бабусей отношения простые. Через два дня жена звонит из Дома отдыха, слышимость отличная, но кормят, говорит, плохо, в магазинах ничего нет, живёт вдвоём с женщиной из Полтавы. Вернулась перед самым Новым годом, и впечатление её от поездки такое, что лучше бы и не ездила.

В Москве решено устройство Олимпиады-80. Туда стащили все ресурсы страны, оголив периферию, как сняв с неё одеяло. Только из Челябинска забрали две тысячи молодых и хороших строителей, которые процентов на 80 потом останутся в Москве. Фонды по стройматериалам – тоже туда же. Чем же это отличается от элитарной системы: собрать всё для 10 богатых, а всех остальных оставить на произвол судьбы? Таких политиков надо привлекать к суду.

Жизнь всё больше ухудшается, дефицитом стало масло, молоко, мужские носки, хлопчатобумажные ткани и прочее. Наши женщины то и дело глядят в окно – не продают ли что в магазинах напротив. Чуть что – толпой несутся туда, ругаются в очередях, и хватают, хватают, хватают – краску, мыло, носки, наволочки и т.д.

Вот и прошёл 1980 год – именно в этом году «великий мыслитель» Н. С. Хрущёв обещал российскому народу едва ли не коммунистическое общество изобилия и достатка. Просто поразительно, насколько недальновидны и, по сути, неумны, малограмотны наши деятели, на которых пропаганда зовёт чуть ли не молиться.

И опять «ляп» – наши власти ввязываются в авантюру в Афганистане. Просто диву даёшься, неужели эти бонзы – лучше их не назовёшь – всё ещё верят во всеобщую победу социализма в мире при очевидной полной неспособности нашей экономики динамично развиваться? На нашу страну показывают пальцем все, кому не лень, позоримся по всем направлениям.

Дальше течёт жизнь, а люди уже ни во что не верят. Может быть, если б им было дано право самим что-то решать и делать – что-то и получилось бы, но у нас, кроме господства шашки – тех, кто у власти – ничего не дано. Кретинская демократия стоящих у власти не позволяет этого, то ли по безграмотности, то ли по корпоративности. По сути, это одно и то же.

А я по-прежнему хожу по воскресеньям на лыжах, а сын неохотно ходит в музыкальную школу.

Позавчера был в райкоме, где собирали агитаторов и руководителей агитколлективов по случаю выборов 24 февраля. Известные вопросы о воде, благоустройстве, отсутствии продуктов в магазинах (мясных, в первую очередь), общественном транспорте и пр. Третий секретарь райкома Орлова ведёт собрание грубовато, откровенно нажимает на горло и давит. В конце собрания взялась распекать кого-то за плохую работу в агитации, а потом народ расходился, посмеиваясь и посылая агитаторшу подальше.

Власти вдруг схватили Сахарова и выслали его в Горький. Это для всего мира – пища для поношения СССР и насмешек над нашим руководством и его аракчеевской системой. Но Сахаров не сдаётся и по телефону связывается со своими единомышленниками.

Какие потери мы несём из-за агрессии в Афганистане:
1. Толкнули США на открытую борьбу в союзе против нас.
2. Отсрочка договора ОСВ-2, которого мы так хотели.
3. Это огромные деньги на вооружения, и сами подрываем процесс разрядки.
4. Перед лицом всего мира мы осуждены в Совете Безопасности.
5. Нас не понимают в компартиях мира.
6. США отказались продавать нам зерно, компьютеры и ещё что-то.
7. Мы губим своих людей за совершенно схоластические цели в политике.
Этот шаг наших политиков принёс нам в 10 раз больше вреда, чем пользы. Просто поразительно, насколько равнодушны наши правители к потерям людей в этих военных авантюрах. А ведь люди – не мыши.

Почти три дня пробыл в Кургане. Обратно ехал в грязном купейном вагоне с не открывающимися дверями, холодном и едва ли не разваливающемся… Поездная бригада и поезд одесского формирования № 187. Две проводницы с Украины, чумазые как трубочисты, не ударили даже пальцем о палец, чтобы как-то привести вагон в порядок. Говорят, вагон не наш – государственный.

В Лейк-Плэсиде идёт Олимпиада, участвуют 37 стран, наши уже забрали золото и серебро по лыжам. Московская летняя олимпиада наверняка будет бойкотироваться многими странами Запада и некоторыми странами Востока. Такова реакция на наши авантюры в Афганистане, и это естественно.

Захват заложников стал, как поветрие, распространяться по миру. Легализовал это дело Иран, и наши вместо чёткой законной позиции по этому делу, повели двурушническую политику. Так мы можем попасться где-нибудь в один прекрасный момент.

Меня слегка удивило такое происшествие: народ Индии проголосовал за Индиру Ганди, один из тёмных и неорганизованных народов проголосовал так, но ещё более удивительно, что без подлога.

А у нас гоняются за избирателями, почти каждый день из райкома и парткома подхлёстывают и дают накачку.

Вчера пришла в голову мысль: раньше в России были монастыри, в которые уходили люди либо потерявшие интерес к жизни, либо выбитые из неё, либо душа требовала покоя. Такие люди есть и сейчас. Но куда им пойти в нашей стране, кроме тюрьмы или, если повезёт, в какое-нибудь полузаброшенное общежитие без решения социальной проблемы? Вчера я видел таких потерянных людей, которые от тоски пьют, и потерянность свою обращают в злость на всех и всё.

По телевидению говорят о Чехове. Пьесу «Иванов» ставят два режиссёра – Ефремов во МХАТе и Захаров в Ленкоме, две разные, противоречивые трактовки. Но обе исходят из темы реакции, безвременья, затхлости и бессмысленности общественной жизни 80-х годов 19-го века. Крушение человеческих дарований и идеалов, совесть, загнанная в клетку.  Очень похоже на наше бутафорское время,  но…  на новом витке.  С Моисеевым как-то ехали домой вместе, говорили о том, что во всей нашей жизни насаждён вульгарный материализм и личность человека совершенно не укладывается в эту систему. Снаружи система вроде бы правильная, а по существу – издевательская.

На лекции в университете преподаватель Казарян говорит о Лиге Наций и то, что СССР был исключён из неё в 1939 году. На вопрос «почему» отвечал что-то про империализм и про Ерёму. Откровенная ложь перед слушателями, и это уже не первый раз, и не только у него. Такая ложь узаконена во всей нашей системе, во всей массовой информации. По телевидению идёт цикл передач «Между прошлым и будущим» – о современном милитаризме. Мы окружены: с запада – НАТО и США, с востока – Китай и Япония. Особенно страшен Китай, вооружённый американцами, Японией и Европой. Оказывается, мы являемся предметом всеобщей ненависти. Но нельзя же свалить всё только на них, на их агрессивность, хорошая политика на то и существует, чтобы не быть одному против всех. Значит, в Кремле у нас собрались недоумки, и место им – где-нибудь в изоляции.

На работе тихо, только женщины нет-нет да поднимут перепалку по поводу роста цен, об отсутствии в магазинах мяса, масла и других товаров, о повальном блате.

Ночью на 20 апреля смотрел интересные сны, буквально как в кино – словно я парил где-то в космосе, наблюдал Галактики, их структуру, движение и ещё что-то темно-таинственное. Проснулся бодрым, хотя спал не более 5,5 часов. Зато совсем нечем завтракать, уходя на работу. Не знаю, как быть – яиц нет, сметаны нет, колбасы нет. Есть только чай, хлеб и сахар.

С немалым трудом поставил Лине беломраморный памятник на могиле, помогали ставить ребята с работы, сделали хорошую щебёночную основу, а на неё потом – два металлических уголка. Теперь портрет Лины лукаво смотрит с памятника на мёртвый пейзаж.

28 мая сдал последний экзамен в университете на факультете международных отношений, и теперь мне дадут диплом.

За полночь, на 1 июня прилетел в Москву в командировку, до утра блуждал по заброшенным переулкам, недалеко от центра. Будто гулял по старой Москве – у нечистых подъездов, запах сырой земли и чего-то кислого, знакомого с детства. В гостинице, в Бутиковском переулке, устроился в номере на троих – один сосед из Киева, другой из Ленинграда, я из Челябинска, и все удивительно единодушны в отношении сегодняшнего дня о положении в стране. Никто не понимает, зачем мы влезли в Афганистан, экономическое положение и всеобщие нехватки в стране не поддаются здравому объяснению.

На другой день после полудня я с Курского вокзала поехал в Подольск, к брату Льву. До Подольска час езды, народу в вагоне битком, но, приехав, брата я не застал. Квартира располагалась в старом трёхэтажном доме, построенном по типу общежитий, и дверь в комнату Льва была на замке. Соседи пригласили меня к себе, а Лев приехал уже в 11-м часу. На другой день в воскресенье мы вместе побродили по парку, заходили в кафе, потом отправились на реку Пахру.

Сосед Льва по общежитию – Николай, математик, рассказывал интересные вещи о парапсихологии, о социальных сторонах этого дела, вообще о социальных сторонах нашего устройства и быта. Оказывается, уже сложена целая система взглядов в этой области и понимание того, что хорошо и что плохо. Во всяком случае, система наша не является моральной, ибо моральные ценности целиком подавлены грубой субординацией и диктатом.

Чиновничье-бюрократическая машина вошла в период расцвета, но в этом и основа её гибели. Коррупция, потеря моральных ценностей ведёт к отчуждению от общества, к пьянству, беспринципности и вырождению. Участие наших войск в Афганистане антиморально перед лицом народа, аморально подавление инакомыслия, аморален расчёт на грубую силу.

Вот такие мысли формируются на бугристых берегах Пахры, совсем под боком у Москвы, в часе езды от Кремля.

На другой день я решил зайти на Маросейку, к Лейманам, старым своим друзьям-товарищам по институту. Анри дома не оказалось. Нина, его жена, говорит, что Анри лежит в больнице на операции мениска в колене, а живут они сейчас в этой коммунальной квартире одни, без соседей. Даже поговорить не с кем. Оказывается, весь их квартал перестраивают и выселяют в новые дома, а все перестраивается под зону отдыха МГКП, расположенную в 100 метрах через сквер. И даже связь осуществляется по тоннелю – партийное руководство боится контакта с народом и изолирует себя всё более глубоко. Когда весь квартал освободят от жильцов, его закроют на замок.

В институте Промстройпроект, куда я приехал в командировку для решения вопросов размещения завода ППБО и базы стройиндустрии в городе Копейске, дело стоит на месте. Ни у них, ни у нас нет исходных данных, а решать, кто где разместится, надо, но каждый старается застраховаться, урвать кусок земли пожирнее. Вот и получается базар с неясным концом.

Выкроил время  для похода  в Третьяковку  и  ходил  по залам  четыре часа,  причём залы Репина, Левитана  и  ещё кого-то  были закрыты.  Пересмотрел  массу полотен  и  словно заглянул  в  прошлый  и  позапрошлый века.  По-моему, лучшая живопись была в 19-м веке, а полотна Петрова-Водкина, Фалька, Кандинского и других не понятны, причём большинству смотрящих. В этих залах почти пусто, тогда как остальные залы набиты народом. Видимо, мы смотрим на художество как на похожесть, правдоподобие, но не понимаем оригинальной идеи, точки зрения, философской проблемы.

Пока ходил по залам, усталости не чувствовал, но когда вышел на улицу – ноги задеревенели, а вокруг ни скамеечки. В Москве их вообще нигде нет. Скорей всего, это политика, чтоб не засиживалась, а бежали работать. Сейчас по телевидению показывают многосерийный фильм «Карл Маркс». Видно, что он боролся против системы, в которой уже тогда было человеческое лицо. А теперь, благодаря ему, процветает махровый тоталитаризм, фанатично проводящий в жизнь свои доктрины, превосходя все предшествующие режимы своей грубостью и духовным гнётом. Вряд ли Маркс хотел этого.

Проездом был в Свердловске, этот город построен не по авралу и не одним махом, у него есть корни, он матёр и сведущ. Там я сходил в геолого-минералогический музей – кажется, такое богатство камней недостаточно украшает нашу жизнь и не находит применения. Оказывается, самый большой самородок золота был найден крепостным крестьянином в 1841 году весом 36022 грамм в районе Миасса. И этого самородка не хватило крестьянину выкупиться из крепостничества, и он покончил жизнь самоубийством.

Москва становится совершенно запретным городом, въезд туда закрыт, из Москвы вывезены даже дети в лагеря и в другие места, в том числе на Урал. Выведены институтские приёмные комиссии. Москвичам, имеющим московскую прописку, пожалуйста – «хлеба и зрелищ», остальной народ всей страны посажен на хлеб и воду и ещё на телевизор. Элитарная система в составе всеохватывающего тоталитаризма, ложь уже во всём, как говорил Ленин; в крови, в костях и жилах – добавлю я.

19 июля – открытие Олимпиады.

На днях зашёл в деканат дома политпросвещения, где заместитель декана выдала мне диплом, направление на лекторскую работу и значок об окончании университета. Поговорили о результатах учёбы, она пожаловалась, что много дипломов остались невостребованными, понимает невысокий уровень университета, недемократичность системы информации, что мешает лекторской работе.

А в Польше уже которую неделю бастуют рабочие, и руководство страны не идёт на репрессии, а ищёт компромиссные решения. Требования рабочих серьёзные: свобода слова, свобода организации независимых профсоюзов, ликвидация цензуры, повышение зарплаты и другое.

Всё-таки Польша – компактная страна, она ближе к цивилизации, чем наша – необъятная, многомерная и разнонародная. Я уверен, в Польше найдут компромиссы, базируясь уже только на том, чтобы не делать того бурелома, что наделала и продолжает выделывать Россия.

Глава 21

Вот Брежнев приехал в Казахстан, ему 74 года, в его адрес приторные славословия и хвала по отработанной традиции и очень скудно по существу. Он сам говорил недолго, слегка торопливо, и жаловался, что американцы не хотят признать изменений соотношения сил в мире. У нас, говорит, есть чем постоять за себя в союзе с братскими странами социализма. Мол, закидаем их бомбами, а у самих есть почти нечего, и вообще структура производства даже не пахнет настоящей эффективной экономикой.

Я пошёл в отпуск и приехал в Юрьевец. От Горького ехал на «Метеоре», погода была сумрачная, небо закрылось, словно крышкой от кастрюли, лил дождь, и мгла так придавила нас, что наш «Метеор» заблудился. Поднялась сильная волна, не видно ни берегов, ни фарватера, дальше двигались почти наугад и с Божией помощью. На Воскресенской горе почти вымерло старое племя, остались пока моя мать, Е. Кулагина, Т. Таламанова, А. Вонифатова, Г. Бодунова, Кляузова, ещё несколько бабушек. Понаехали новые люди из деревень, а в самих деревнях теперь, как говорит мать, полное запустение. Бывает, в деревне остаётся жилым всего один дом, и люди уже боятся там жить. От прошлой зимы в саду при доме вымерзли несколько кустов и деревьев, отродиться могут только две яблони, несколько вишен, малина.

Через день в Юрьевец приехал брат Лев и привёз с собой “Спидолу”. На работе переводится в другую лабораторию, что для него есть большая удача. Мы трудились с ним в саду и огороде – по здешним поверьям, помогая матери, и даже ходили в лес за грибами. В лесу сыро, грибы – одни сыроежки, редко попадаются белые, полубелые. Но воздух здесь хорош, густой, ароматный, в лесу даже душный. Вот такого бы в Челябинск привезти. Матери накопали 40 ведер картошки, а в прошлый год, она говорит, было 43.

Сын, кажется, вполне адаптировался в школе, чего не было в детсаду, но музыкой занимается совсем неохотно – у него, видимо, мало музыкального слуха.

Хозяйственная несостоятельность нашего государства сейчас уже у всех на уме, все её видят и на всё машут рукой. Городское и областное начальство – совсем пустое место, Кибардин называет их временщиками и оппортунистами, беспринципность – главная их черта.

Польские события показали, что одна из главных причин недовольства польского населения является отчуждение партии от народа, изоляция её как замкнутой касты, отсутствие гласности и общественной правды. Всё это есть и у нас, и не похоже, чтобы наши бонзы это осознавали и думали, как это преодолеть. Вместо этого у нас на работе по линии ГО уже выбран пункт (в районе Алабуги) для временного размещения контингента сотрудников института, чтобы во время «Ч» они были туда эвакуированы и могли там работать. Разве наш ЦК КПСС можно принимать за здоровую и реально мыслящую силу – касту охваченных дурью немолодых людей?

В Америке выбран новый президент – Р. Рейган, причём с большим преимуществом, и потерпела в этой борьбе поражение политика урезания жизненного уровня и шагов назад. Эту идеологию следовало бы выдвинуть претенденту в президенты СССР, если бы это было возможно, и это сдвинуло бы нашу страну с тупикового тоннеля мрака и безнадёги со всех сторон.

Сегодня разговаривал с неглупым рабочим – сплошной цинизм и плевок по всем направлениям – по-научному «саботаж». И он этого не скрывает.

1981 год. Новый, 1981-й год пришёл, мы с Пориной прибавили себе по году без особых торжеств, и «на десерт» решили сходить в филармонию – на концерт Штоколова. Но, как обычно в нашей жизни, бестолковость в организации дела привела к давке при входе в концертный зал, как во время войны за хлебом. Причина в том, что действительны были билеты, проданные в два разных зала, а сейчас эти билеты необходимо было перерегистрировать на зал филармонии. Заранее ничего сделано не было, всё делали сейчас, при входе в зал, а зрителей около тысячи человек. Концерт был задержан более чем на полчаса. Такое положение дел является обычным безобразием. А мне Штоколов не очень понравился, в записи он звучит лучше. Он хорошо лепит образ, но в голосе его какая-то слабость, создающая впечатление, что он поёт не в полную силу. Впрочем, народ принимает его горячо.

Пришло время выносить новогоднюю ёлку на свалку. Достала нам её бабушка, ёлка теперь тоже стала большой проблемой. Власти умеют только запрещать, а решают проблемы ничуть не лучше царских чиновников.

В Польше власть от премьера Пеньковского перешла к Ярузельскому, в заявлении своём Ярузельский просил три месяца на урегулирование проблем, и «Солидарность» пошла ему навстречу.

Государственный секретарь США А. Хейг обвинил СССР в поддержке терроризма.

А в Москве съезд. Опять неумеренные славословия в адрес Брежнева, вовсю называют его дорогим и как-то уже великим продолжателем дела Ленина. Искусственно раздуваемая популярность и возвеличивание кого бы то ни было оскорбляет достоинство всех людей. Я не встречал человека, который одобрял бы такой культ личности Брежнева. Люди просто ухмыляются про себя. Не случайно в каком-то междусобойчике мне пришлось услышать сентенцию: если у тебя спросят, что такое социализм, который ведёт к коммунизму, отвечай: это когда тебя волокут куда-то за уши, одновременно стучат по башке и регулярно поддают под зад – это туда.

Иностранные радиостанции начисто заблокированы, глушители работают день и ночь с наложением «Маяка» для полного сбития иновещания.

Максим Шостакович с сыном Дмитрием попросили убежища в ФРГ.

Я недавно прочёл «Ночной портье» И. Шоу. К его героям привыкаешь, и потом с ними не хочется расставаться. Там так же, как у нас, есть честные люди и есть подонки, но нет такой одуряющей и гипертрофированной социальной демагогии, как у нас. Там люди больше полагаются на самих себя, и это их дисциплинирует. Одновременно вся система построена на упреждении человеческих желаний и страстей по принципу, что угодно – на любой вкус, на любой размер, на любую цену. При нашей же системе этому никогда не бывать, вот и бегут за кордон люди – в основном неординарные, самобытные – от бюрократической социальной демагогии в жизни.

Интересные дела происходят у нас в торговле: в самые последние дни месяца из Москвы приехала какая-то комиссия с проверкой порядка в магазинах, базах и запасниках; оказалось, что масса дефицитных товаров годами лежала на складах мёртвым грузом, и теперь эти товары выбросили на свет божий, а чубы начальников затрещали; дефицит для них стал золотой жилой, они научились устраивать его искусственно и благодаря этому даже высокое начальство было их просителем, а уж простой люд по сути просто поклонствовал. Парадоксальные вещи процветают у нас буквально как в садовой теплице.

Первое мая выдалось хмурое и сырое, на демонстрацию не ходил никто – и демонстрировать нечего, и погода – не к случаю. Дома собрались с семьёй Семеновых, застолье обычное, Валерий на удивление совсем не любит водку, а пьёт только пиво, что не характерно для водителей. Он очень недоволен своей работой в таксопарке, начальство грубое на словах и на деле, от шофёра ему ничего не надо, кроме плана. Вообще, ему лучше всего, если б это был просто робот.

Интересно, что молодёжь начинает говорить о Ленине, плодах революции и вникать в далеко ушедшие времена, пытаясь понять, что за заваруху устроили большевики. А Сталина, Валера говорит, у них называют «фашист хуже Гитлера». Я говорю: «Наверное, не фашист, а скотовод», на что он говорит: «Какая разница – фашист или скотина, люди для них даже не скоты, а роботы».

В личности Ленина усматривается некая неполноценность – из-за бездетности, и вообще – он вверг Россию в пучину антагонизма со всем миром. В горниле большевистской диктатуры загублено столько российских сынов, что не перечесть. Революция в России должна была закончиться Февральской революцией, а Октябрьская – это совсем не то.

В Польше – фактическое двоевластие, наша интеллигенция тоже бунтует, после бегства Годунова в США. На собрание в Большом театре никто не явился, а когда всех силой согнали – ни один не сказал ни слова.

В конце мая неожиданно позвонил Забазный, знакомый по прежней работе в Гипросельстрое. Пригласил на похороны Ю. Четвертакова, бывшего нашего работника. Он повесился, по-видимому, чтобы не быть обузой для близких. В какой-то аварии при поездке на электричке он получил травму позвоночника и после лечения стал полным инвалидом, не способным даже самостоятельно добраться до туалета. В гробу – здоровое крупное лицо, не тронутое ни синевой, ни желтизной. Отвезли на Шершнёвское кладбище, среди берёз и тишины засыпали пылеватым суглинком и супесью. Процедура прошла спокойно, без рыданий и большого чувства потери, хотя заметно грустила дочь.

На похоронах встретил старых приятелей Забазного – Иванова, Михайлова, Чертова, ещё кого-то, с кем не виделись лет 15. С возрастом чётко проглядывается, кто есть кто, когда рассказали основные новости, говорить почти не о чем. Новостью для меня была смерть красивой крупной женщины Левиной и Шумакова – обоих от рака, а также Аксенова, который повесился. Иванов вдруг заявил, что его ждёт четыре гроба и просил помочь в похоронах, но, похоже, он лишнего выпил и его пришлось вести домой и укладывать на диван. Мы с ним больше не встречались, и я не слышал, чтобы у него были какие-то несчастья и катаклизмы. Скорей всего, он просто наговорил лишнего по охмелению.

А на работе у нас обычная безалаберщина, спекуляция на отсутствии чёткой регламентации: кто что обязан делать, кто завтра опять едет на сельхозработы в сады плодоовощной станции. У нас дома уже месяц нет горячей воды; вернувшись с плодоовощной станции, невозможно помыться. Приходится греть воду в кастрюле.

У сына потеря – утром он поехал на велосипеде в магазин за хлебом и оставил велосипед на улице. Через 5 минут вышел, а того уже и след простыл. Он плакал, но этим делу не поможешь, надо покупать новый… Он с матерью отправились на озеро Курги на пару дней, а я, оставшись один, на ужин съел два огурца с хлебом и выпил бутылку пива. Жена оставила для меня купленную в магазине солёную рыбу, кажется, ставриду, но она оказалась совершенно гнилой. Просто поразительно, как можно продавать в магазинах продукцию, от которой идёт такой противный запах, что наверняка можно отравиться… Пришлось выбросить.

Получил письмо из Юрьевца, от матери – пишет, что у Валентина трагедия: умер взрослый сын Владимир, поздним вечером возвращался домой пьяный, упал и, по-видимому, захлебнулся собственной рвотой.

В «Правде» статья в рубрике проблем народонаселения, о демографической политике. Два профессора – Валентей и Кваша – стрекочут как кузнечики о том, что надо помогать советской семье – первичной ячейке нашего общества. А как и каковы реальные пути и дела в этом вопросе – ничего нет, типичное словоблудие нашей прессы, ни на йоту не продвигающее дело. Даже журнал-газета «За рубежом» стал совершенно не интересен, и я бросил его читать.

На работе неделю собирался на БАМ, и сегодня решено – не поеду, даже с помощью обкома не смогли достать три билета, а достали только один.

Глава 22

Хотел написать письмо в ЦК и сказать им о том, что революции делаются не для того, чтобы о них говорить и большевиков хвалить, а для того, чтобы раскрепостить производительные силы и раскрыть силы народа. А настоящее состояние экономики очень похоже на механизм, в который вместо смазки трущихся поверхностей всыпан песок, а народу выдан жалкий паёк от голода. И всё. Но не написал, передумал, всё-таки я знаю, с каким монстром придётся иметь дело, у них же ни закона, ни совести.

29 июля я зашёл в столовую на улице, кажется, Карла Маркса, в которой можно просто поесть, но можно заказать что-нибудь выпить, и здесь это принимается без оговорок. Я сел за столик и почти сразу за этот стол сел ещё человек – в фуражке, тощий, сгорбленный, заросший, неряшливый, на руках наколки. В руках мелочь, которую он то и дело пересчитывал. У него заказ взяли и через минуту принесли бутылку пива, и я узнал его историю. Этот человек сидел в тюрьме 12 лет в Курганской области, говорит, что за воровство, но, говорит, я – инженер человеческих душ, как сказал Чехов. «Это Сталин сказал такую фразу, а не Чехов», – сказал я, но он не согласился. Люто ненавидит советскую власть, тыча пальцем в сторону офицеров, сидящих за неблизким столом, говорит: это мразь. «За что же ты так ненавидишь эту власть?» – спросил я. У него нет слов, он делает гримасы, дёргает руками и всем видом говорит, что подлее коммунистов никого на свете нет. “Ты коммунист?” – спрашивает у меня. «Нет» – говорю. «По мне хоть попа вместо Брежнева!» – говорит он.
Я никак не мог вычислить, сколько ему лет, ко мне он обращался «браток», и сам как-то проговорился, что он с 1924 года, то есть ему 57 лет, а мне 46.
«Где же ты живёшь?» – спросил я. «В Космосе, – отвечает он, – ведь космонавты там живут». Он вдруг вскочил и в одно мгновение проглотил остаток котлеты и гарнира из тарелки с соседнего стола, оставленные посетителем, а полстакана водки, тоже оставленного, официантка хотела убрать, но он схватил её за руку и отнял водку, говоря, что это его водка.
Я говорил ему, чтобы он снял фуражку, привёл себя в порядок, он ненадолго фуражку снимал, потом забывался и нахлобучивал опять.
Я спросил: «Трудно там было?» «Не дай Бог, – говорит он, – мужики не обидят, а милиция свирепствует». «А кто это мужики?» – говорю. «Люди», – отвечает.
Я спросил его, что он украл – ведь за воровство 12 лет не дают. На 12 лет надо украсть железную дорогу со шпалами, и то будет мало. Он сначала огрызнулся: «Откуда ты знаешь кодекс?» Потом говорит, что украл 12 тысяч. Я не стал больше приставать к нему с вопросами, и мы замолчали. Уже второй раз я встречаю такого типа, и он скорей уже не человек, а тень человека, сломленный в тюрьме и никуда уже не годящийся. Не представляю, где и как он живёт, на какие средства, в каких отношениях к людям, к жизни.

Живу один – сын с матерью и Женей Трусовой на отдыхе в Карагайском бору. Кока весел и добр, хорошо общается с Колей, сыном Жени, играют в бадминтон, волейбол, ещё во что-то. Это Женя позвонила.

А я словно привык к одиночеству, мне не скучно, пишу, думаю, и времени даже не хватает. Закрадывается мысль написать книгу на социальную тему, о нашем образе жизни, о нашей трясучке в очередях, о всеобщем дефиците и сутолоке, как во время войны и изобразить, как хватает народ всё, что «выбрасывают» в магазинах.

Лето нынче превосходное, в южных районах нашей области даже засуха, а в Москве снова горят торфяники, правда, не так, как в 1972 году.

У Шершнёвского водохранилища народу не много, нет толкучки, в волейбол играют, пожалуй, все, кто хочет. И, неожиданно для меня, я ещё вполне могу играть у сетки, словно мне 38, а не 48. Меня даже приглашают играть в приличную команду, которые играли на вылет.

Сегодня мне почему-то стали ясны дискуссии в отделе – мелкотравчатые, хотя и с претензией на глубокую основу. Заскорузлое мещанство проявляет себя – ясно, немного маскируясь. Что такое мещанство? Об этом нередко говорят в отрицательном смысле о прошлых временах, но суть мещанства не определена по сию пору. В аргументах больше политики и политического словоблудия, чем сути дела, а суть мещанства – есть животные потребности и человеческие надобности. Всё это сводится к пище, к стремлению выжить в трудной среде и заработать пищу и барахло любым способом, чтобы и быть среди других, и выглядеть соответственно. Никакие идейные или реальные устои их не задержат, если они сочтут, что вооружены и сыты хуже, чем соседи. Мещанство имеет глобальное распространение и, по существу, от уровня его культуры строится государственная политика. Но не в нашей стране. В принципе они ведомы до поры и времени, скажем, пока идеология не станет отнимать у них добра. Великое преступление сталинских времён в системе раскулачивания и отъёме всякой мелкой собственности у крестьян и городских дельцов. А вся политика государства должна строиться на том, чтобы по возможности ублажать массу мещан, и вести её к лучшим временам.

В интеллектуальном смысле я никого не боюсь, для меня главное, чтобы сын получил правильную закваску сейчас, чтобы не грызть себя потом за то, что не за то взялся и выбрал не своё дело. Это очень важно и я, глядя со стороны, никак не могу определить, что для сына является определяющее главным. Самому мне не повезло, я это знаю, и не повезло, скорей, по времени и по условиям, поскольку рос я во время войны, и музыкальное образование в Юрьевце получить было негде, музыкальной школы в городе не было.

А Кока заметно окреп и на глазах взрослеет. Правда, уже пошли и издержки – научился ругаться матерными словами. Говорит, взрослые так говорят, значит, и ему можно.

Снова куролесил в аэропорту. Приехал в порт в расчёте на вылет в 8.10, но рейс отложили до 10 часов, потом до 14.00, и наконец до 18 часов. Одиннадцать часов пришлось мотаться без цели и дела, и никто даже не извинился за инцидент, а уж когда пассажиры закричали, что полсуток ничего не ели, задержка произошла ещё на час. Проводница сказала, что в стоимость билета до 4-х часов полёта не входит питание.

Прилёт в Горький произошёл через 1 час 15 минут полёта. Город опять произвёл на меня неприятное впечатление, даже новые стройки производят впечатление старых.

Ни в гостиницу аэропорта, ни в гостиницу речного порта устроиться не удалось, и пришлось искать квартиру А. С. Доброхотовой, расположенную за Окой (район Сормовский), пока не стемнело.

На другой день прогулялся по городу, заходил в магазины и не то, чтобы удивился, но как-то сделалось не по себе, или непонятно – совсем, как у нас: мяса и колбасы нет, немного сыра есть, и всё. На троллейбусе проехался по городу, чтобы посмотреть новый район Кузнечиха. Усадебная застройка перемежается городской, наверное, от этого очень силен деревенский дух, кругом всхолмленная сельская местность.

На “Метеоре-39” полно народу, почти всё мужское население «с собой прихватило» и теперь распивают, на палубе разговоры, приподнятое настроение.

Саша Кулагин дома. Его квартира в чём-то изменилась – голые бревенчатые стены, какая-то несуразная мебель, но в комнате стало, кажется, светлее. У него живёт квартирант, молодой парень, кажется, из Сокольского, брошенный матерью и не имеющий ни угла, ни двора. С Сашей мы сходили на кладбище, посетили могилы родственников, но не могли найти могилы Васильевых, потом рисовали генеалогию свою до прадедов – дальше сведений не нашлось.

В «Литературной газете» (от 29.07.81) статья А. Григо «И прошлое, и будущее» о Пучеже и Юрьевце. В Пучеже население растёт, а в Юрьевце убывает, в Юрьевце дома без удобств, дамба пожирает бюджет, насосы работают беспрерывно с пятидесятых годов. Секретарь райкома В. И. Смирнов не видит другого пути для города, как перенос его на гору. А что будет с историческим городом, который, по-видимому, должен быть затоплен? Сталинская политика скотоводства приучила наш народ смотреть в прошлое как в чёрную дыру; во имя какой-нибудь политической цели можно крушить и молоть всё, что тому мешает и не идёт в ряд с сегодняшней придумкой. Мол, надо плевать на прошлое, а строить новый коммунизм. Без сомнения, меньшевики были более правы.

На велосипеде я прокатился по окрестностям. Дороги, конечно, дураки, но другого нам не дано, и я доехал до Махнева и далее – на Глазову гору. Урез воды почему-то ушёл от бывшего берега метров на 20, и примерно на метр по высоте. На бывших Соболевских лугах образовалось широкое мелководье, мальчишки уходят в воду метров на сто, и им всего по колено. Здесь они ловят рыбу просто руками или бьют палкой.

Вид с Глазовой горы чудный, простор необъятный, но чувствуется, что застройка территории происходит без грамотного планирования. Какое-то предприятие с невысокими технологиями расположено между жилой застройкой и берегом водохранилища. По сути, это должна быть санитарная зона, а тут всё наоборот – почему так происходит?

Перед отъездом в Челябинск я зашёл в местный райком, зашёл в кабинет Смирнова и сказал ему, что я пришёл по поводу статьи в «Литературной газете». Это был достаточно молодой человек, около сорока лет. Он копался в своём шкафу с бумагами и, услышав меня, быстро заговорил: «Нет, нет, это не я, это Пётр Иванович, вы зайдите к нему, спросите в приёмной». Я сказал только: «Как может человек, стоящий у руля в городе, совершенно не верить в его будущее?»

Петра Ивановича (второго секретаря) не оказалось, уехал в Иваново.
Вечерами читаю А. Франса, первый том сочинений этого писателя подарила мне тётя Оля. Не очень нравится мне эти писания, до чего же длинно и витиевато пишет, словно на рубеже 19-го века, а не 20-го, но мудрых мыслей у него хватает, так что время зря не пропадает.

30-го августа я отправился на “метеоре” до Горького, чтобы пересесть на самолёт до Челябинска, но, как обычно у нас в аэропорту, мытарился 10 часов из-за того, что вылеты самолётов откладываются, откладываются и откладываются.

Глава 23

Драмы Пушкина – какая сила, особенно «Борис Годунов», да и все другие. На работе торчу долго, приходится делать ещё и левую работу. Вспоминаю Юрьевец, какая большая разница в ситуации и психологии. Одно и другое как-то несовместимо, но в принципе одно и то же, только у нас культуры больше, больше ума и благоустройства.

Брежнев ведёт Россию на усыхание и вымирание.

Сейчас наблюдал в трамвае ужасную ссору молодых родителей, лет по 30, и как страдал от этого их ребёнок лет 5-6. Они рычат друг на друга, и глаза их сверкают, а ребёнок кричит в истерике, и так произошло приступами раза три, пока они не вышли из вагона. Поразительно, что их не останавливает присутствие народа в трамвае, словно они осатанели до того, что ничего кругом не видят.

У сына день рождения, и мы ему подарили: я – револьвер  игрушечный, мама – аппарат для выжигания по дереву. Он очень доволен и сделал сразу же экспериментальный выжиг на фанере: киску – не хуже, чем ширпотреб, который висит у нас на стенке: берёза и сидящий на ней медведь.

Цены с 15 числа снова повысились, причём официально объявлено было по телевидению, радио и в печати. Правда, объявление общее, а в магазине уже узнаёшь, что к чему. В народе очень быстро сложился по этому случаю стих:
         Водка стала 7 и 8, (7,8 руб.)
         Всё равно мы пить не бросим,
         Передайте Ильичу,
         Нам и 10 по плечу.
         Только если станет больше.
         Будет то, что в Польше.

Людмила Пушкина, любовь моя несбыточная, увольняется и на неделю куда-то уезжает, в пятницу угощала сотрудников лаборатории, о причинах увольнения ничего не известно.

А я случайно встретил вечером старого знакомого Михайлова. Встретились мы в той самой столовой-кафе, в которой я встречал как-то бывшего заключенного, и был поражён, насколько ломает тюрьма человека. Михайлов – электрик по образованию, но нашёл себя в органах, где сейчас работает. О делах отмалчивается, но говорит, что положение в нашем обществе очень сложное. Мыслит прямолинейно и, по-видимому, люди у него делятся на преступников и не преступников. Причём, преступников он вряд ли принимает за людей, и к ним совершенно безжалостен. Даже похоронить умершего в тюрьме он не захочет по-человечески.

Сегодня у нас профсоюзная конференция, обычное пустословие и немощь. Новый директор тоже не сказал ничего обнадёживающего, хотя заявил, что институт начнёт строить свою базу отдыха на озере Узункуль.

Экономика рушится, разваливается, обескровленная, исхудавшая, даже в газетах бодряческий тон потерял уверенность. Экономика, зажатая в тиски идеологических условий, сохнет, но больше всего достаётся российскому народу, именно ему руководством отведена роль лошади в союзной повозке. А средства информации ведут огромную пропагандистскую войну против США, Рейгана, Хейга, гонки вооружений.

13 августа. Одновременно в партийных организациях зачитывают закрытое письмо – письмо ЦК, в нём речь идёт о коррупции в партийных рядах.

Из Афганистана продолжают везти груз 200, там гибнут и наши парни из Челябинска.

С Николаем М. мы ехали в троллейбусе после работы, два пьяных парня вели себя нагло и вызывающе. Того и гляди, должна была возникнуть большая ссора, если не драка. Но едва началась драка, получилось так, что с одним из зачинающих ссору парней мы встретились глазами, и вдруг всё переменилось. Неожиданно парень воспылал ко мне дружелюбием, и вражда пропала, и мы заговорили как старые знакомые, вполне дружески. Я говорю ему: «Не матерись, не оскорбляй девушек, которые стоят рядом», а он говорит с сердцем: «Где они, эти девушки-то? Мне 21 год, а я ещё ни одной не встречал». А я в такие моменты просыпаюсь, во мне пробуждаются большая энергия и сила, которые, кажется, умом, честностью, ясностью и отвагой остановят кого угодно. И не нужно никакой драки, но это бывает очень редко.

С нашим архитектором Костей Герасимовым встречаемся не часто, он почти постоянно в делах, в командировках в Москве и Ленинграде. Говорит, на него особое впечатление производят московские министерства, кажется, говорит он, люди, сидящие там равнодушны ко всему, им хоть трава не расти. Да и с нашим директором общий язык найти трудно, у него понятия только – как аккуратно класть шпалы на пути, и вся архитектура кончилась.

В командировку в Шумиху Курганской области поехали вчетвером и жили в гостинице, которая совершенно не отапливалась, а на улице минус 14. Нужно было обследовать около 20 предприятий, но происходило это после 7 января, почти во всех из них директора или отсутствовали, или были пьяны в разной степени. Городишко стоит едва ли не полностью на болотах, грунтовые воды – в полуметре от поверхности, от этого тепло ведут в надземных трубопроводах, а глубокие сети кладут прямо в воду. Зачем здесь развивать город, строить мясокомбинат и расширять машзавод чуть ли не в три раза?

У нас уже ввели карточную систему на масло, в декабре нам на троих положено почти 600 грамм сливочного масла, и мы его уже выкупили. На рынке уже почти нет картошки, пропало мясо, в магазинах вообще ничего нет. Если вдруг выбросят колбасу, очередь выстраивается – не измерить. А Брежневу повесили новую золотую звезду, кажется, пятую, причём от всех социалистических государств – ещё по награде. Непонятность смехотворная, он за сверхчеловека – почище Ленина. Его расхваливают в средствах информации на все лады, но жизнь при нём год от года постоянно шла по уклону вниз.

Позавчера ездили в совхозную деревню Пашнино, в качестве шефской помощи должны сделать проект планировки посёлка. А управляющий говорит: «Мне это не надо, я сам знаю, где и что буду строить. Цифры, которые выданы районными властями в задании на проектирование, взяты с потолка». Управляющий усмехается и не видит во всём этом ни гроша пользы, обычная бумажная писанина и бюрократия. Какая, говорит он, польза в механизации, если коровы, дающие 17 литров в день и 3 литра в день, находятся в одинаковых условиях? Механизация родит уравниловку, раньше за дояркой было 12 коров и надои были 4000 литров в год, теперь 400 коров на доярку, и надои не достигают 2000 литров. Корова ведь не машина.

13.01.82. Сегодня в рамках экономической учёбы снова выступал Мраморов с оценкой существующего международного положения страны – «хуже некуда». Оказывается, социализму присущи кризисные положения, и вся наша система воспитания и обучения бестолкова и неэффективна. Социально-экономические трудности страны со временем множатся, и решать их нет никакой возможности, а моральный дух народа падает вниз и уже сложилась терминология – экономический бандитизм, экономическое хулиганство и экономическая неряшливость. Ничего себе, кто же в этом виноват и что ждёт нас дальше? Новая революция? Неплохо бы обо всём этом спросить у Брежнева.

Где может наш человек выговориться, пожаловаться на жизнь и судьбу? Если это есть блажь и недомыслие, то недомыслие товарища Брежнева, а не народа. Если товарищ Брежнев не понимает такого вопроса, то он вообще не политик, и его место совсем в другом месте. У настоящего вождя должен быть особый нерв и чутьё к народу, понимать его дух и стремленье, но совсем не один хороший пиджак, увешанный побрякушками, орденами. Пятилетка пышных похорон началась, видимо, с довольно скромных расставаний с А. Н. Косыгиным, теперь дошёл черёд до М. А. Суслова, и уровень поднялся, но в народе ни тени грусти или печали. Народ даже скорей рад, что ещё одним старым стало меньше. Именно его догматический социализм измордовал миллионы людей, не понявших толком, кто же их мордует. А этот деятель всю жизнь думал, что делает правое дело, но именно он является одним из главарей неприятия экономики в её естестве.

Только в 70-х годах при председателе Совета министров Косыгине у нас заговорили об экономике как таковой, но недолго, и время ушло. Теперь в официальной пропаганде чувствуется растерянность и неуклюжее признание того, что в нашей жизни много несуразностей и тёмных сторон, но светлых, конечно, больше. И это, как занудный припев, вставляется и вправо и влево, как в детском саду.

На работе опять новая гонка с вариантами по Копейскому комплексу, и мне приходится задерживаться на работе до вечера, хотя Кока приболел. У меня тоже не всё в порядке в организме, и я уже начал думать: не воспользоваться ли мне опытом тех, кто испытал на себе терапию лечебного голодания. Я как-то не ощущаю, чтобы после рекомендаций врачей во мне что-то изменилось, и я стал здоровее, ничуть. В общем, голодаю.
Первый день. Ощущение – хочу есть, вечером перед сном сделал несколько упражнений и выпил витаминизированную смородинным вареньем воду.
Второй день. Очень хочется есть, во рту начинается неприятный запах. Утром делаю зарядку. Продолжаю пить подслащенную воду, самочувствие обычное.
Третий день. Ощущение дискомфорта, неудовлетворенности, некоторое чувство оглушённости, вялость. Весь день пью воду, стакан мандаринового сока. К вечеру сделал получасовой моцион быстрой ходьбы.
Четвёртый день. Замечаю, как подсыхаю, физически и морально, слабею, во рту – дрянь, хочется плеваться, вечером сходил в туалет. Воду пью и только в обед – стакан сока, чувство голода притупилось, в настроении перемен нет.
Пятый день. Утром встал слабый, едва смог сделать зарядку и то не полностью. Постоянное чувство голода и скверное настроение, в желудке тяжело и слабые боли. На работу не хочу идти.
Шестой день. Самочувствие несколько лучше, но всё же я больной человек. Утром и вечером делаю 15-минутные моционы быстрой ходьбы. В обед выпил 200 грамм яблочного сока, вечером воду. Ночью проснулся от подрагивания в левой руке – вероятно, судорога.
Седьмой день. Плохо спал, но встал весьма бодр, нигде не болит, самочувствие приличное. Голод не очень мучит, но я выпил два стакана сока. Ощущение постороннего тела в пищеводе.
Восьмой день. Восстановление. Спал удовлетворительно, зарядка, небольшой массажик, душ, стакан яблочного сока. Показалось, что могу голодать ещё дней 10, но кухонные запахи поубавили пыла. За день выпил литр сока и аппетит возник – еле удержался.
Девятый день. Голод, трудно делать гимнастику, пил воду и сок, к вечеру не удержался от двух яблок.
Десятый день. Голод. Сам сварил себе манную кашу без соли, совсем безвкусная, пил кефир, вечером поел рыбного супа, морковь.
Одиннадцатый день. Фактически уже не соблюдаю диету, после зарядки включился в обычную жизнь, словно ничего не было, хотя испытываю определённую слабость, или неадекватность. Вроде всё прошло.

Пошёл в мастерскую и сказал, что агрегат в пылесосе, который поставили в этой мастерской, не выдержал гарантийного срока, и просил мотор заменить. Мне сказали придти через 10 дней, запись о моём пылесосе в книге регистрации искали больше часа, потом долго выясняли, кто ремонтировал этот пылесос и не нашли. А когда я писал заявление во внутренних помещениях, начальник мастерской тихо разговаривал с каким-то чужим мужчиной в зимней шубе. Говорит, здесь прогнило всё, невозможно работать, не возьмёшь ли ты меня под свой контроль? Тот что-то тихо отвечал и, по-видимому, отрицательно, говорит: всё забито, всё забито.

В людях растёт тревога за дальнейшую жизнь, уже почти никто не верит, что государство в состоянии обеспечить их питанием и работой. В институте поднялась борьба за кусочек земли в районе плодопитомника для посадки картофеля. В прошлые годы желающих приобрести картофельные поля было мало, а нынче всем вдруг понадобилась земля. Буквально встаёт вопрос к Брежневу, кто уполномочил его на глобальную конфронтацию со всем капиталистическим миром, когда сами не можем свести концы с концами?

14.03.1982. В сегодняшней «Комсомолке» две интересных статьи – интервью с писателем Б. Баклановым «Мужество быть человеком» и «Да» и «нет» инспектора Безрукова». Задача советских профсоюзов – охрана труда рабочих. Статья по сути и говорит: «Нет такой цели, к которой стоит мотаться на машине без тормозов. И нет таких обстоятельств, которые были бы значительней человеческой жизни, как нет обстоятельств, которых во имя этой жизни нельзя было бы преодолеть». А между тем помещение мельницы у нас на Водной станции год назад взорвалось от старости и отсутствия техники безопасности. Погибло 11 человек, и где же тут были профсоюзы, где было высокое начальство, разве они не знали о положении дел на мельнице? Кто теперь ответит за гибель людей?

В нашей жизни, за что ни возьмись, всё находится либо в запустении, либо в забвении, либо буквально в разрухе и держится только на жилах рядового труженика. А о бедном труженике никто не вспомнит, словно это лишь строительный материал для построения светлого будущего и мечты человечества – коммунизма. Просто маразм какой-то.

Глава 24

18-го марта нас, пропагандистов, опять собрали в райкоме и речи шли просто, кажется, не по нашему адресу, словно мы сможем тут что-то сделать. В Металлургическом районе творится едва ли не беспредел в нарушении правопорядка, за 1981 год более 1600 преступлений, и они растут. Нас призывают: давайте все будем к ним нетерпимы, но никто не сказал, что в нашей жизни надо многое менять и устранять причины народного недовольства. Может быть, вместо дубины надо просто пойти к народу с добром.

Вчера с женой и сыном решили передохнуть и сходить в Оперный театр, особенно хотелось как-то отвлечься о тёмной стороне жизни и поближе познакомить Коку с оперой, с классической музыкой, может быть, он поймёт и полюбит её. Когда покупали билеты в театр, объявлена была драма Мусоргского «Хованщина», а когда добрались до кресел, был объявлен «Любовный напиток», что для нашего случая было даже лучше. Партер и амфитеатр заполнен был наполовину, балкон и бельэтаж пустые, в бенуаре – только мы трое. Не думаю, что такое малолюдье стимулирует актёров к работе и вдохновению. Но спектакль нам понравился, для челябинцев такой профессионализм в опере – лучше и желать нельзя. Домой возвращались приподнято. Кока то насвистывал, то пытался напеть мелодии из оперы и иногда взмахивал руками, подражая дирижёру. Даже подумать нельзя, что в музыкальную школу он ходит очень неохотно, иногда даже сбегает с занятий, или ведёт себя так, что преподаватель сама отправляет его домой.

По телевидению выступает А. Вознесенский, что-то говорит о Пикассо, читает свои стихи. Образы швыряются из угла в угол, как бильярдные шары, и не поймать, в какую лузу прицел был.

На дворе холодит совсем не по календарю, ночью температура опустилась до минус 28, утром под ногами скрипит, словно идёшь по ледяным камешкам, а ведь апрель-месяц на носу.

Опять к нам в институт пожаловал главный судья Металлургического района, кажется, Коротков. Обширная лекция, особенно давящая на психику женщин, которых в зале, как и всегда, было большинство. Говорил о вреде пьянства, о том, что пьянство ведёт к преступности и плохой наследственности, о большом количестве женщин – хронических алкоголиков. Кроме того, жаловался на то, что население не хочет карать преступников строгой мерой, а всячески старается выручить подсудимых, даже убийц. А среди них много тунеядцев, которые живут за счет женщин и скрываются у них, а те их содержат и кормят, не давая об них знать властям.

Потом говорил о снижении судимости в этом году по сравнению с прошлым годом, хотя потом проговорился, что преступность возросла в районе на 16%. И главное, как всегда, ничего не высказал о социальных причинах преступности и пьянства, никаких выводов, просто перекладывание на плечи общественности своих забот.

В это время Брежнев в Ташкенте и произнёс вчера речь заплетающимся языком. Даже мальчишки возмущаются тем, что вместо спортивной программы по телевидению без объявления включили выступление Брежнева.

Я всё ещё хожу в мастерскую по поводу ремонта пылесоса, начальник мастерской обещал всё сделать, но надо ещё поставить новый фильтр, которого в наличии нет.

Снег ещё не стаял, а сегодня даже шёл вновь. Я в Свердловске, почти три дня в Промтрансниипроекте. В этом уральском городе так же мужики ломятся в двери «с вином», и так же этому помеха с помощью узких дверей и малогабаритных закутков. Кроме того, продавцы вольны вести себя как угодно – чванливо, поскольку власти видят в этом воспитательную пользу. Если в Андалузии каждый пятый посёлок не имеет света, то об этом трубят по телевидению с отснятыми картинками, а если у нас вообще людей обслуживают как скот на ферме, если не хуже, то это в порядке вещей. В гостинице жил с мужчиной из Горького, который смотрит на жизнь здесь и говорит, что везде одна чернуха, но в Горьком власти подкармливают рабочих автозавода и завода Крылья Советов. Остальной люд как будто не существует.

Солнце становится жгучим и ослепительным, южные косогоры уже высохли, и вот-вот пробьётся трава. Воздух весенний. Царапаю рассказ о солдате, вернее о станции Кинель, на которой мне пришлось несколько раз пересаживаться на другое направление движения, и подвернулся нетрезвый солдат, потом крепкий милиционер, не говоря о других пассажирах.

Солнце продолжает блистать, едучи с работы, я зашёл к Валере с Людой. Они смотрят телевизор, фильм про цыган, не стоящий, но душещипателен. В семье у них покойно и хорошо, даже постороннему человеку это благотворно, зато у меня дома обычная грубость и эта грубость может повлиять на нашего сына.

В мире сенсационное событие: конфликт вокруг Фолклендских островов между Англией и Аргентиной. У англичан во главе М. Тэтчер, и эта женщина не шуточная.

Пробыл в Москве четыре дня в командировке и не мог никак устроиться в гостиницу, но меня взял к себе, в квартиру на улице Баумана, работник Промтрансниипроекта Силиванов-Иофе. Он даже сходил в ларек и купил литровую банку пива для застолья, но, не знаю почему – может быть, виной моя малая общительность – но ночевал я у него не комфортно. На другой день я переселился ко Льву в Подольск. По сути общежитие, обшарпанное и старое, живут в ней молодые или не очень молодые парни – то ли не нашедшие жён, то ли потерявшие их. Его сосед Г. с женой, которая неудачно родила, произошёл выкидыш, и он грустил, но очень чётко мыслит – наш народ – это сытые рабы. Думаю, не вполне сытые.

На другой день я перешёл к Анрису Лейману, он почти не изменился, но появилась седина в волосах, и врачи неожиданно обнаружили порок сердца, связанный с межжелудочковым клапаном.

В Москве, как всегда, толпы народа – и вокруг магазинов, и в магазинах. Не всегда и не везде масло, колбаса, но всё же чаще, чем у нас.

Как в картинную галерею, сходил в театр миниатюр «Эрмитаж» под общим названием «Любовь или деньги». Сатирические пьесы из парижской жизни посмотреть можно, но восторгаться нечем. В зале, компактном и маломерном, мест 300-400, но полно свободных мест.

Между тем англичане на Фолклендах воюют, гибнут люди, причём не африканцы и мексиканцы, а англичане.

А в наших газетах появились статьи по поводу продовольственных программ в политике, заговорили так, словно слышать об этом было внове. Ведь средства информации всегда впереди, и именно благодаря им народ узнает что-то о жизни, правда, не всю правду. Я читал у Ленина, что он думал о начале той империалистической войны, ещё живя в эмиграции в Польше: «всё ложь в крови, в костях…» – это о зачинщиках войны. А в нашей современной жизни лжи столько, что она заполонила весь организм, и наше общество не может функционировать без лжи и на самом высоком уровне, и на уровнях пониже. Правда, не очень понятно, зачем же весь этот огород городить все прошедшие уже 60 лет.

В Москве съезд комсомола, и опять балаган на всю страну с парадами, театральными представлениями, овациями в адрес Брежнева, который производит впечатление дряхлого старика с трясущимися руками и плохо закрывающимся ртом. Ему давно пора на пенсию, но тут какое-то неразумение или просто дурь. На майском пленуме руководство в Кремле вдруг решило радикально взяться за продовольствие для народа. Это доказывает, что по-настоящему об этом не думали до сей поры, и всё, что делалось для этого, были в лучшем случае полумеры или просто камуфляж. Наверняка, толчок такому решительному отношению к проблеме продовольствия дали польские события, а совсем не планомерная воля во благо народа.

Кремлёвские бонзы, как старческой болезнью, обуреваемы политиканством, стремлением к гегемонизму и борьбой за то, о чём ничего конкретного не представляют по причине недостатка учёности и просто непонимания, что такое экономика и сам коммунизм.

Чудесное утро, тихо и влажно после ночного дождя, земля дышит сыростью и будит воспоминания детства. Настоящее тепло всё ещё не пришло, но настало время овощных посадок, и нас отправили в Петровский совхоз на работы. Сидим на ящиках около поля и перебираем рассаду капусты, готовим её для посадки. Я уже три недели совсем не курю.

В Московский институт землеустройства, приглашённый по случаю 25-летия окончания его, не еду – не чувствую себя готовым праздновать и быть достойным. Лейманам послал телеграмму, чтобы они от меня передали собравшимся привет и добрые пожелания, но в адресе второпях неверно написал номер дома, и телеграмма вернулась назад. Придётся писать оправдательное письмо.

Погода пошла какая-то неустойчивая, дня два было лето, потом поднялись северные ветра, холод поднялся такой, что ночью на почве появились заморозки. То же происходит и в Москве, и в центральных районах, за исключением Сибири. Уж не ответ ли это природы на мифическую продовольственную программу кремлёвского ЦК? На рынке мало даже картошки, в очереди пришлось простоять минут 40 и хорошо, что простоял не зря. Народ напряжён и зол, говорят: о чём раньше думало руководство, ведь все эти проблемы существуют не год и даже не 10 лет, а всегда.

По ходу купил 22-ой и 23-ий тома Достоевского – «Дневник писателя», читаю. Уже с первых страниц заметна похожесть в общественном брожении того времени с нашими временами. Ведь Достоевский жил в царские времена и даже при крепостном праве, а мы при каком? Англичане печатают в газетах списки погибших в Южной Атлантике в районе Фолклендских островов, а у нас даже погибших от землетрясения скрывают, не говоря уж об Афганистане.

У жены тоже сельхозработы, они уже давно ездят, меняя контингент и выполняя полный цикл сельхозных дел. Говорит, им это противно, поскольку институт не сельскохозяйственный, а энергетический, но власти давят на директора, директор на начальников подразделений, те – на исполнителей. Все ругаются и склочничают из-за объёмов работ на полях и переводят стрелки друг на друга.

Я почти три дня путешествую по южным районам области – это Нагайбак и Фершампенуаз. Чудесная истинно летняя теплота вокруг, всё дышит и благоухает, солнце блещет по степи и ласкает природу. Два совхозных посёлка, причём один из них райцентр, деревенского или сельского типа. Население в основном татары, занимаются сельским хозяйством. Наблюдая их начальство, как-то трудно понять, что же они способны сделать для продовольственной программы. «Только демагогия и понукания, а сами все воруют, – говорит один из здешних мужиков, – нет такого, чтобы не тащил».

И такому, как я, здесь питанье найти очень не просто – две столовые, какие есть в посёлке, закрыты на ремонт, но есть одно кафе, в котором вся еда: беляши и соки – томатный и грушевый. В магазине нет совсем ничего, кроме хлеба и конфет – карамели. Возвращался я на случайно подвернувшемся рейсе самолёта Ан-2, служащего транспортом для геологических и ещё каких-то служб.

Июльский знойный день, для загара и отдыха лучше не бывает. Кока с бабусей и Танюшкой поехали на озеро Касарги, сегодня он добр, хорош, кажется, у него есть чувство юмора – это было бы очень хорошо. Его характерные вопросы: кто сильнее – слон или тигр, или кто тяжелее, или здоровее, или ещё кто кого. Но иногда в его рассуждениях проскальзывают мысли, построенные на обобщениях.

Англичане штурмом взяли посёлок Порт-Стенли на Фолклендских островах, и теперь, видимо, должны быть переговоры о мире.

А у нас какие-то выборы, и я никуда не пошёл, но жена пошла, взяв свой и мой паспорта, и побросала бюллетени за обоих. Для тех, кто голосованием правит, удобно, чтобы дело быстрей кончилось, а выборы всё равно ничего не могут решать. Сегодня столкнулся с двумя комсомольцами – один делегат предыдущего съезда ВЛКСМ, другой молодой. У обоих нет понятия об экономических проблемах страны в их существе. Они считают, что всё можно поправить, если работать дружно, но как это сделать, ведь законы экономики – это совсем не законы о дружбе. О таких тонкостях они даже не пытаются думать, и считают это не их дело, а дело экономистов и политиков. Но кто же создавал экономику нашей страны и дружбу тоже, и что мы имеем в результате?

Стране нашей необходимо обновление – полная смена караулов, порядков и отношений. Эпоха, заложенная скотоводом Сталиным, кончилась, нужны новые люди, новые идеи, потому что доживающие свой век старики довели страну до полного оскудения и моральной нищеты. Изнасилованная за прошедшие 55 лет, морально ущербная, с комплексом неполноценности в отношении западных государств, наша страна начинает понимать, в каком жалком скудоумии она пребывает и какие недалёкие люди ею управляют. В социальном отношении – чистая казарма, по образцу унтера Пришибеева со старороссийскими правилами: стращать, запрещать, не пущать. Но жизнь берёт своё, потому что иначе не может быть, и так продолжаться не может бесконечно.

В наших краях появился колорадский жук, по радио уже инструктируют, как с ним бороться. А я отправился на велосипеде в лес за грибами. Встал в 5 утра, в 6 был уже у леса за Градским прииском. Молодой сосняк встретил меня сумраком и тишиной, редко когда просвистит крылатая птица. Грибов так мало, что почти нет, в сосняке нашёл десятка три мелких маслят, в берёзовом лесу только сыроеги. Вышел из леса у плодовых садов, недалеко от трёх линий электропередач, ходил по лесу 7 часов и набрал не более двух килограмм грибов.

Пришло время идти в отпуск, и я поехал на озеро Тургояк в Дом отдыха «Золотой пляж» вблизи от Миасса. До Миасса ехал на электричке, потом на автобусе, битком набитом, добрался до «пляжа» и поселился на даче № 2 на косогоре. В Доме отдыха собрался народ, в основном, не молодой и, кажется, такой казистый – словно на подбор. Первые танцы знакомств при обычной инертности публики: половина стоит, половина танцует, мужчины частью навеселе.

На следующее утро проснулись и пошли купаться. Озеро рядом, вода отличная, прозрачная, наверное, как на Байкале, причём вокруг нет даже мух и комаров. Но почему-то высокая влажность, плавки и полотенца не могут высохнуть ни за день, ни за ночь, постоянно приходится сушить их на себе. Еду здесь готовят неаппетитно, в основном гарниры из каш, всё мечтают об окрошке, но её нет и, видимо, не будет. За стенкой который день пьют по-чёрному, с утра до вечера, и женщины тоже. За водкой гоняют в посёлок Тургояк – час неспешного хода. При первом же походе по горам я упал, повредил плечо и теперь не могу даже играть в волейбол.

Неожиданно к нам приезжает певица Тамара Миансарова с ансамблем. Её выступление было организовано в зале на 200 мест. Зал был заполнен не полностью, но певица настоящая, с голосом и артистизмом, чего нельзя сказать об оркестре, который гремел так, что голос певицы был одним из инструментов ансамбля. Ни одного слова нельзя было понять в её пении, или это зал такой. Но аплодисменты Миансарова заслужила и проводили её все, встав с кресел.

С одним соседом по комнате ходим рыбачить на озеро, но улов невелик, да нам большой и не нужен. Человек этот лет сорока, по внешности похож на грузина, но не очень тёмного, живёт в Челябинске и зовут его Радэн. Кажется, человек порядочный. Другие двух слов не могут сказать без матерных, он – почти никогда, а если и да, то как-то неуверенно. Сегодня выпил и запел арию «О Мари» и что-то из репертуара Р. Бейбутова, есть у него голос. Говорит, его отец учил: «Будь всегда человеком», – и он не забывает этого наказа, по сравнению со всей остальной здешней публикой – по-настоящему интеллигентен.

А вчера неожиданно к нам пожаловал лектор по международному положению из Миасса, и как-то по-деловому приехал на пляж и давай нас воспитывать. Отдыхающие, конечно, не очень соскучились по событиям в международных делах, и собрались на лекцию не так дружно, как на концерт Миансаровой, но зал всё же не был пуст. Лектор это, вероятно, понимал, но честно отработал своё время – больше часа – и серьёзно давил на голосовые связки, когда произносил победные слова или похвалу в честь мудрой политики наших деятелей.

Сегодня пошёл побродить по лесу, хотел забраться на большую гору, но по пути набрёл на молодого, не умеющего летать ястреба. Поймал его и принёс в лагерь; красивую птицу пожелали взять на руки многие отдыхающие, и я подарил его крепкому мужчине, обещавшему птицу вырастить. А к вечеру взобрался на большую гору, которая правее Пугачёвской сопки; вперёд шёл больше двух часов, обратно добрался за полтора часа и на участке горной дороги даже немного подъехал на попутном мотоцикле. Ходить по пустым и нехоженым местам опасаюсь – побаиваюсь змей, но пока всё обходится. Всё же, когда я загораюсь мыслью, меня несёт напролом, вершина-шапка оказалась залесённой и вокруг никакого обзора, на камнях окурки и стекло разбитой бутылки.

Потом совсем запрохладило, и вечерние и утренние купания стали не забавой, а делом, и совсем нет сподвижников. Народ начинает разъезжаться. Как бы то ни было, отъезжающие создают атмосферу прощания, не смотря на мимолётность знакомств, обнаруживается, что все люди – люди. У всех невзгоды, проблемы, трудности, порожденные зачастую условиями жизни. Прощались с тёплым чувством общего человеческого единения. Неожиданно обнаруживаю, что людей, с которыми общаюсь в Доме отдыха, знаю только по имени – ни фамилий, ни отчеств нет и в помине.

В обеденных залах заняты только некоторые столы, но есть такие, которые остаются на второй срок и думается: что же эти несчастные собираются тут ещё делать?