ХОЗЯИН ДЖАМАГАТСКОГО УЩЕЛЬЯ

Серию своих очерков мне хочется начать именно с этого, так как он написан ещё до того, как началась работа над книгой «Прыжок кита», но для него в первой книге просто не нашлось места. В этом очерке я хочу поделиться с читателем своими воспоминаниями о Карачаево-Черкесии о её прекрасной природе и очень радушном, гостеприимном и трудолюбивом народе. Именно во время посещения этой республики у меня возникли мысли о первых, ещё незавершённых, призрачных кругах моей судьбы.

Эта история происходила в начале семидесятых годов в городе Карачаевске. Сейчас это административный центр Карачаевского района Карачаево-Черкесской республики. Я не был в тех местах более тридцати лет и, наверно, никогда уже не доберусь туда из далёкой Австралии. В начале семидесятых Карачаевск представлял собой маленький город с центром, застроенным стандартными советскими домами. В единственном старинном здании центральной части города размещалась гостиница, хоть и без особых удобств, но очень уютная, тихая и чистая, с большими окнами, из которых открывался прекрасный вид на горы. Стены и потолки были побелены, а какие-то части незатейливого интерьера выкрашены в довольно яркий синий цвет. Создавалось такое впечатление, будто находишься в шкатулке из коллекции гжельских мастеров.

Я жил всегда в одном и том же двухкомнатном номере, язык не поворачивается назвать его более современным словом «полулюкс». Единственным удобством в нём являлась раковина, зато из крана текла такая холодная и чистая вода, что пить её хотелось бесконечно долго, особенно по утрам, пока не заболят зубы от холода, а голова не обретёт желанную свежесть мыслей.

Как опытный «странник» по служебным делам за счёт госбюджета, а попросту говоря, командировочный, я обязан сказать, что в гостинице имелся замечательный буфет. Там всегда можно было вкусно и по-домашнему позавтракать, а ещё не могу не сказать о замечательном по вкусу и своим опохмеляющим качествам исконно карачаевском кисломолочном напитке, который я пил каждое утро в этом буфете, и название которого, ну никак не всплывает в моей изнурённой памяти.

Остальная часть города была застроена старинными частными домиками с аккуратно ухоженными палисадниками. Вдоль улицы росли старые, как будто уставшие, деревья. Рядом с калиткой у каждого дома обязательно стояла скамейка. На скамейках, как мне запомнилось, всегда сидели важного вида старики в каракулевых папахах, положив свои натруженные руки на высокие посохи. Создавалось ощущение, что именно эти старики являются полновластными хозяевами города, потому что любой проходящий мимо человек обязательно снимал шапку и вежливо раскланивался с каждым из них.

Я никогда не видел, чтобы по улице проходил пешком Первый секретарь горкома партии, но если бы это случилось, уверен, что он тоже не обошёлся бы без такого уважительного приветствия. Правда, вряд ли это могло случиться, так как человек такого ранга не мог себе позволить ходить пешком, пусть даже все расстояния в этом городе измерялись сотнями метров. И причина заключалась не в том, что так себя уважали партийные руководители. Просто так построено было это немного патриархальное общество со старых времён – не мог появиться на улице в старые времена человек, пользующийся уважением у окружающих его людей, без красивой лошади, которую позже заменила модная в то время «Волга».

В Карачаевск меня привели очень серьёзные служебные дела, но попасть в эти края мне хотелось с детских лет. Дело в том, что мои родители в молодости, в тридцатые годы, как-то оказались на отдыхе в этих местах, и были совершенно очарованы их красотой, гостеприимством и радушием жителей.

У матери возникли какие-то проблемы с лёгкими, и отец повёз её в Теберду – посёлок, который находится на берегу одноимённой горной реки, примерно в двадцати километрах от Карачаевска. Там располагались прекрасные лёгочные санатории. После начального обследования местный врач сказал, что самым лучшим лечением для матери будут не санаторные процедуры, а чистейший воздух окружающих гор. Врач порекомендовал уехать на месяц в горное селение, а точнее – на летнее пастбище, где местные жители летом пасли стада коров и овец и жили там во временных летних строениях. Туда же перевозили на лето и многочисленные ульи. Да простят меня мои карачаевские братья, если я ошибаюсь, но моя мать называла вот такие летние посёлки очень аппетитным словом «коши». Может быть, это слово ещё больше увеличивало целебную силу этих мест в дополнение к горному воздуху, молоку, сыру, мёду и гостеприимству.

Моих родителей усадили на спокойных верховых лошадей и отвезли на кош, где их прекрасно приняли и разместили в жилище двух стариков. Этим людям было очень много лет, хотя теперь-то я понимаю, насколько относительно это понятие. Это особенно ощущается сейчас, когда самому мне уже за семьдесят, а я живу в окружении австралийских стариков, многим из которых перевалило за девяносто, и они вполне дружелюбно, но с некоторым пренебрежением называют меня «chicken» (цыплёнок).

Дети горцев, к которым поселили родителей, разлетелись по всему свету, а у них на руках осталась маленькая внучка. Она сразу подружилась с моей матерью и необычайно к ней привязалась. Мать тоже очень полюбила девочку. Для меня до сих пор это является загадкой, так как моя мать характера была строгого и одинокого, но так гласила семейная история. Однажды один из местных аксакалов сказал ей, что старики очень боятся, что они не успеют вырастить внучку, и давно подумывают отдать её в хорошую семью, где её воспитают как родного ребёнка. Трудно объяснить, как всё это могло произойти за один или два месяца, что моя мать провела в этом доме, но решение удочерить девочку состоялось, а местные власти взялись оформить удочерение, просто надо было приехать ещё раз и привезти все необходимые документы. И только перед самым отъездом моих родителей бабка не выдержала и отказалась отдать в чужой дом свою единственную внучку. Слёз у всех участников этой короткой истории при прощании пролилось немало, но, если бы всё сложилось по-другому, у меня, ещё не родившегося, могла появиться старшая сестричка.

Больше никогда в этих краях мои родители не бывали, и сейчас уж совсем неважно, было ли всё именно так, как рассказывала мать. Важно, что эта история крепко засела в моей голове, и, когда судьба забросила меня в эти края, я усмотрел в этом некое знамение. Может быть, тогда впервые в моей голове возникли эти призрачные, незамкнутые круги моей судьбы.

Визит первый. Карачаевск

В те годы, о которых сейчас пойдёт речь, мне было немногим больше тридцати лет, а точнее, в два раза меньше, чем сейчас, и о том, что все эти круги мне надо будет когда-то замкнуть, я ещё не задумывался. Я впервые приехал в Карачаевск на местный Конденсаторный завод, где все, начиная от руководства и кончая простыми работницами, меня очень тепло приняли. Это не было связано с рассказанной мной семейной историей, или легендой. Моего приезда ждали, потому что в большом проекте по организации серийного производства новой вычислительной системы для советских подводных лодок маленькому Конденсаторному заводу отводилась очень важная роль. У завода возникли серьёзные трудности, и мне предстояло помочь ему, а заодно и самому себе, эти проблемы преодолеть.

Естественно, что первый же рабочий день завершился скромным ужином в местном ресторане, во время которого я имел неосторожность рассказать свою семейную историю.

Следует заметить, что к этому моменту застолья мне уже успели объяснить, что запреты ислама на употребление вина никоим образом не распространяются на водку и коньяк. Поэтому мой рассказ был принят с большим воодушевлением, и тут же все решили, что отныне меня просто необходимо считать своим братом. Так и случилось – наши добрые отношения из чисто деловых переросли в близкие, товарищеские и длились довольно долго.

С тех пор друзья из Карачаевска стали не частыми, но желанными гостями в моём доме, а небольшие бочонки с карачаевским горным мёдом необычайного вкуса и прекрасных целебных свойств, вспоминаются даже в третьем поколении моей семьи. Не далее как вчера, в ответ на рассказ моих австралийских друзей, выходцев из России, о целебных качествах тасманийского мёда, я с полным основанием превознёс удивительные свойства мёда, собранного горными пчёлами Кавказа на необъятных просторах карачаевских пастбищ.

Но мой застольный рассказ имел и другие последствия. Карачаевск – город маленький, новые люди там появляются нечасто, а поужинать после трудового дня можно было только в одном ресторанчике. И во все последующие вечера мои попытки спокойно поужинать за самым незаметным столиком, усевшись спиной ко всему остальному залу, заканчивались абсолютно одинаково. Официант приносил и ставил на мой стол бутылку коньяка, которую присылали вежливые люди, сидевшие за вторым из двух занятых в тот вечер столов. Отказаться от предложения выпить вместе рюмку за дорогого гостя было бы серьёзной ошибкой не только в человеческом, но и в деловом смысле, а не ответить на такой знак уважения и гостеприимства, ну уж и совсем невозможно. После повторного обмена бутылками с коньяком столы сдвигались вместе, и начиналось очередное горское застолье. И если кто-то из моих читателей подумает, что я просто пьяница, то в свою защиту приведу всего два аргумента.

Во-первых, до семидесяти c лишним лет я так и не спился, хотя и сохранил любовь и привычку выпить пару рюмок горячительного. А во-вторых, уважаемые судьи, поезжайте к нам на Кавказ, посидите за дружеским столом, вкусите неподдельного тепла кавказского застолья. И не считайте, сколько вы выпили в тот или другой раз, а потом я готов выслушать все оставшиеся у вас упрёки, сомнения и обвинения. И пока вы не признаете свою неправоту, я буду наливать в ваши бокалы только минеральную воду, разлитую по бутылкам из водопроводного крана.

Воздав должное моим друзьям и их родному Карачаевску, перейду к деловой части моей истории. В 1956 году в СССР приехали два талантливых американских инженера. В созданной ими в Ленинграде фирме была разработана уникальная вычислительная система «Узел» для самых массовых в мире подводных лодок. Таких лодок в Советском Союзе было построено более шестидесяти штук.

Трагическая судьба этих двух американцев подробнейшим образом описана в нескольких книгах, изданных в США. В России много лет назад вышла повесть Д. Гранина «Бегство в Россию», посвящённая их судьбе. Мы этих людей знали как Филиппа Георгиевича Староса и Иозефа Вениаминовича Берга.

Если бы советская разведка какими-то немыслимыми путями не вывезла их из США, то их бы ожидало тюремное заключение на срок не менее 30 лет. Первыми из разведгруппы, в которую входили Старос и Берг, арестовали её руководителя Юлиуса Розенберга и его жену Этель. Этих людей казнили на электрическом стуле за передачу Советам атомных секретов. Волна арестов началась после того, как Федеральное Бюро Расследований США сумело раскрыть шифровальные коды, которыми пользовались советские разведслужбы и советское посольство.

Роль Староса и Берга в становлении и развитии нашей отечественной радиолокации, вычислительной техники и микроэлектроники ещё многие годы будет предметом исследований и споров для инженеров и историков. Эти споры я оставлю за пределами данного повествования.

Отмечу лишь, что даже через 30 лет после создания, система «Узел» после многочисленных модернизаций, естественных за такой период времени, продолжает нести боевую службу на всех неядерных подводных лодках России. Кроме того, эта система установлена на подводных лодках флотов Индии, Китая, Алжира, Ирана, а также на подлодках польского флота, вошедшего в состав военно-морских сил НАТО.

Хочу пояснить читателю, что система «Узел» была построена из маленьких «кирпичиков», каждый из которых представлял собой печатную плату размером 2×3 см. На каждом таком кирпичике монтировались бескорпусные транзисторы и сверхминиатюрные сопротивления со встроенным резервированием каждого элемента. Эти кирпичики назывались плоскими логическим модулями. Вот эти модули для систем управления стрельбой подводных лодок и поручили выпускать Карачаевскому Конденсаторному заводу, о котором и идёт речь. Затем эти модули отправлялись в город Псков, где из них собирали вычислительные комплексы.

Думаю, из этого краткого описания стало понятно, насколько ответственную задачу поставили перед карачаевцами. Сразу скажу, что с этим заданием они справились, но на пути к успеху и заводу, и нам, разработчикам этого изделия, и нашим министерским начальникам, и военному ведомству в лице военных представителей, или, как их все называли, военпредов, пришлось преодолеть много препятствий.

Мои посещения Карачаевска и близких к нему мест случались только из-за возникавших трудностей, которые необходимо было преодолевать.

Вот у меня и сложился новый тост: «Да возблагодарим трудности, которые удалось преодолеть!» Сейчас сложно установить, что послужило причиной такого неожиданного выбора предприятия для производства столь ответственной продукции. Ведь Карачаевский завод выпускал весьма ограниченную номенклатуру конденсаторов и, главное, не имел никакого опыта работы под наблюдением военпредов, а это особая школа. Думаю, причина заключалась в том, что наиболее мудрые и дальновидные министры, а наш Министр электронной промышленности Александр Иванович Шокин был как раз из их числа, стремились создавать маленькие новые производства в совершенно не охваченных современным уровнем технической революции регионах, отдельных городах и даже посёлках. В этом они видели мощный стимул роста интеллектуального уровня населения, стремления к знаниям. Конечно, это стоило государству больших денег, но, я думаю, намного меньше, чем пришлось бы тратить на лечение и содержание огромного количества потерянных, спившихся людей, которые сами не смогли бы найти себе применения в тех местах, где они родились, выросли, а иногда и выучились.

Наши московские руководители так аргументировали выбор карачаевского завода: на предприятии сравнительно низкий уровень брака готовой продукции, наличие в ближайших сёлах большого количества безработных людей и, главное, особая любовь к чистоте и порядку в доме, свойственная карачаевским женщинам. Ведь основными работниками на таких тонких операциях являются женщины.

Хороших людей, да к тому же и добросовестных тружеников, всегда лучше перехвалить, чем недохвалить. Но попробуй через 35 лет доказать, что в маленьком городе Карачаевске, где до ближайшего горного пастбища пешком можно дойти быстрее, чем на машине доехать до ближайшего аэропорта, можно смело создавать современное производство, требующее от людей чистоты, аккуратности и уважения к порученному делу. А я докажу!

Недавно я позвонил из Австралии в Санкт-Петербург своей бывшей сотруднице, с которой работал вместе много лет. Она разрешила мне сказать, что сейчас ей уже 80 лет, а она продолжает работать начальником химической лаборатории, создаёт и внедряет на различных заводах новые технологические процессы. Её авторитет среди профессионалов настолько велик, что всего два года назад её переманили на новое место работы!

Так вот она просила передать, что за всю свою жизнь ей никогда не удавалось так быстро передать навыки профессии совершенно необученным людям и так легко наладить производство, как это удалось сделать на Карачаевском заводе. Не верите – я готов дать её телефон, но не пытайтесь её переманить к себе на работу, она не любит менять коллектив чаще, чем один раз в сорок лет. А ещё она просила передать, что работать приходилось без выходных, и съездить в горы так ни разу и не удалось.

С первых дней работой группы руководил один из двух бывших американцев Главный инженер нашей фирмы Иозеф Вениаминович Берг. Через много лет мы узнали, что его настоящая фамилия не Берг, а Джоэл Барр. А ещё через много лет он мне рассказал, что вообще-то он и не американец вовсе. Оказывается, родители Джоэла приехали в Америку незадолго до его рождения, а до этого они жили «на задворках Российской империи», в маленьком еврейском местечке, которое сейчас является гордым польским городом, а на данный момент ещё и частью объединённой Европы. И хотя я с ним проработал многие годы и давно перестал удивляться неожиданным поворотам его судьбы, эта новость оказалась настолько ошеломляющей, что я начал безумно хохотать, и Джоэл смеялся вместе со мной.

Берг был необычайно одарённым человеком, блестящим инженером и воспитателем. Он сумел объединить людей, увлечь всех общей идеей, от молодой работницы до директора, научить работать, дать необходимый стартовый импульс.

К моменту моего первого приезда на завод, практически всё уже было подготовлено к началу серийного производства – переоборудованы производственные помещения, закуплено и установлено измерительное оборудование. Большая группа инженеров, технологов и технических контролёров прошла стажировку на нашем производстве в Ленинграде. Постоянно на заводе находилась группа наших специалистов, которая успешно организовала всю работу. Оставалось лишь наладить изготовление, провести испытания установочной партии модулей и открыть официальную приёмку Заказчика. На завод назначили военпреда, чья фамилия крепко засела у меня в памяти, потому что именно с ним в дальнейшем пришлось выдержать серьёзную войну. Достаточно опытный военпред и неплохой инженер (буду называть его майор Г.), он представлял общевойсковую приёмку, работавшую на всех заводах Электронной промышленности. Ведь электронные компоненты поставлялись на все заводы страны, выпускающие электронику для различных видов вооружённых сил.

Жизнь показала, что достоинства майора Г. полностью перекрывались его необычайной капризностью, неудовлетворёнными амбициями и абсолютным неумением работать с людьми. В конце концов, этого человека пришлось убрать с завода, но сделать это было очень непросто.

Председателем Комиссии по установочной партии назначили капитана 1 ранга Аршанского Самуила Моисеевича, представителя военной приёмки Военно-Морского Флота, который участвовал во всех этапах создания и производства системы «Узел». Аршанский являлся опытнейшим инженером и пользовался полной поддержкой командования. При этом он всегда оставался интеллигентным и жизнерадостным человеком, с которым всегда было приятно общаться. Нас с ним связывала прочная дружба до самых последних дней пребывания его на этой земле.

Мои поездки на завод состоялись в январе и феврале-марте 1973-го года. Я участвовал в работе Комиссии по установочной партии при её запуске и завершении испытаний. Поэтому я имел возможность близко познакомиться с работниками завода, а в выходные дни даже немного отдохнуть вместе со своими коллегами из Ленинграда. А возможности для отдыха в тех местах удивительные – курорт Теберда находится на полпути к прекрасному горнолыжному курорту Домбай. Дорога в Домбай идёт по ущелью, пробитому бурной горной рекой, которая тоже называется Теберда. Где-то на полпути ущелье Теберда соединяется ещё с одним ущельем – Джамагатским. Оно-то и дало название моему повествованию.

Но прежде, чем отдыхать, надо было запустить процесс работы Комиссии, да ещё и сделать ряд необходимых политических ходов, в частности, нанести визит Первому секретарю горкома партии. Это особенно важно, когда новое производство создаётся в таком маленьком городе. Проблемы производства совершенно незнакомы партийным руководителям, а ведь они должны быть в курсе всех дел и докладывать по инстанции об успехах или неудачах всех новых начинаний. Сейчас принято с полупрезрительным юмором писать об этом. Я не собираюсь вести политическую полемику. В стране существовала вертикаль власти, вершиной которой являлся ЦК КПСС. И это была не только вертикаль принятия основных решений, но и вертикаль контроля и ответственности. И если работа какого-то предприятия ставила под удар выполнение крупного заказа, особенно для военных, то и секретарь горкома мог понести за это весьма жёсткое наказание.

Поэтому в первый же день прибытия на завод мы вместе с директором и секретарём партийного комитета завода посетили Первого секретаря горкома. Я весьма положительно оценил проделанную заводом работу и объяснил важность задач по серийному выпуску наших модулей. В ответ получил заверения, что могу обращаться за помощью по любым вопросам. Не думал, что этим разрешением мне придётся воспользоваться в будущем.

В первый же день после приезда меня познакомили с очень интересным человеком по фамилии Урузбиев. Он занимал пост коммерческого директора завода. Мы с ним быстро договорились по всем вопросам, связанным с организацией поставок комплектующих изделий и отгрузкой готовой продукции. Вскоре выяснилось, что на него возложена ещё одна обязанность, которую он исполнял умело и с очевидной увлечённостью. Он являлся на заводе «главным по гостеприимству». При первом же знакомстве почувствовалась его неуёмная энергия, образованность и интеллигентность. Вскоре мы смогли оценить и его необычайный талант вести застолье с соблюдением многовековых горских традиций. Все окружающие люди безоговорочно признавали его авторитет в этом деле.

В первый же день он повёл меня знакомить с городом. Очень удивило, что, когда мы свернули с центральной улицы, сидящие на лавочках старики стали немедленно вставать со своих любимых скамеек и низко кланяться моему спутнику. Он в ответ тоже кланялся и говорил: «Сиди, отец, не вставай», – и эта процедура повторялась по всему пути нашего следования.

Я стеснялся спросить своего спутника о происходящем, но когда мы вернулись на завод, спросил об этом кого-то из своих новых знакомых. Мне с удивлением ответили: «Ну как же, его фамилия Урузбиев, он потомок князей Урузбиевых, хозяев Джамагатского ущелья». Это было сказано с таким глубоким почтением, что я не решился расспрашивать далее.

Вскоре я познакомился ещё и с двумя друзьями Урузбиева. Очень жаль, но время не сохранило в моей памяти имён этих людей. Один из них работал Главным врачом санатория в Теберде, и я дальше буду называть его Доктор. Другого окружающие звали Кичи-Батыр, так я и буду его называть. Он занимал скромную должность начальника отдела снабжения пивоваренного завода. На самом деле его положение в местном бомонде звучало несколько иначе – он являлся родным братом начальника Управления торговли Края! Именно так его и воспринимали все славные представители местной советской торговли и сферы обслуживания.

Помню, что в то время во всём Карачаевске он единственный владел автомобилем «Жигули» первой модели. Это сейчас мы пренебрежительно относимся к славному дитяте итало-советского автопрома, а тогда это было ого-го! Когда Кичи-Батыр подъезжал к какой-нибудь хинкальной, навстречу выбегал её хозяин (именно так называли уже в то время директора или простого повара таких учреждений). Кичи-Батыр небрежно бросал ему ключи от машины, которая куда-то отгонялась, а к окончанию трапезы стояла в ожидании хозяина, как новенькая. На южных рубежах Союза ростки капитализма появились с большим опережением по сравнению с остальной страной. Очевидно, это объясняется гораздо большим количеством тёплых и солнечных дней в году.

После знакомства с этими достойными людьми я стал проводить с ними практически всё свободное время. Если по каким-то причинам все вместе они не могли составить мне компанию, то уж кто-то один из них всегда был наготове, и опекал меня с чрезвычайным старанием.

Они рассказали мне, что их дружба возникла не только благодаря духовной близости, но ещё и как дань традиции, сложившейся в отношениях их семей много поколений назад. Княжеский род Урузбиевых считался не богатым, но чрезвычайно уважаемым среди карачаевцев, и замеченные мной поклоны стариков подтверждали это. Я так и не понял, что означают слова «хозяин ущелья», но знаю, что именно в этом ущелье стояла родовая сакля Урузбиевых. Мне показали книгу, изданную где-то около 1915-го года. Судя по её содержанию, дорогу в княжескую саклю знали не только карачаевцы, но и немалое количество известных людей из Санкт-Петербурга. На одной из фотографий книги хорошо виден большой рояль, стоящий посредине просторной гостиной, а за роялем, судя по подписи, сидит известный русский композитор Сергей Иванович Танеев.

Предки Доктора всегда входили в ближайшее окружение княжеской семьи. Они являлись представителями карачаевской интеллигенции и получали образование в лучших университетах России и Европы. Доктор не имел такой возможности, думаю, что его университеты начинались в холодных степях Казахстана. Но кроме своего медицинского образования он увлекался музыкой, играл на многих музыкальных инструментах, особенно много сил отдавал поиску и восстановлению народных музыкальных инструментов своей Родины.

Он демонстрировал нам большую свирель, которую в древние времена делали пастухи из ствола какого-то полевого растения. Кажется, я помню название этой большой дудки – «сабызгы». Доктор гордился тем, что научился не только делать этот инструмент, но и играть на нём. Он объяснял нам, что игра требовала какого-то особого движения языком, настолько сложного, что после выпитой кружки пива воспроизвести нормальное звучание инструмента было невозможно в течение двух-трёх дней. Однажды доктор выступал с исполнением пьесы на этом инструменте по Центральному телевидению. Может быть, это была та самая пьеса, о которой говорилось в книге, упомянутой выше. Точный текст я не берусь воспроизвести, но смысл заключается в следующем: некто (предок Доктора) сыграл Танееву на сабызгы карачаевскую мелодию, которая привлекла внимание композитора. Он записал её, а потом подошёл к роялю и воспроизвёл. Присутствующие зааплодировали, а старый князь заплакал – он понял, что мелодия его народа не будет забыта.

Это сегодня звучит неправдоподобно, но я сам читал эти строки. Если их захочет прочитать кто-нибудь из небезразличных людей, пусть он попробует найти книгу. Мне помнится, она называется примерно, так: «Великие русские музыканты начала ХХ века»

Предки Кичи-Батыра были богатыми купцами. Многие поколения этого купеческого рода считали за честь обеспечивать достойное существование семьи Урузбиевых, а также поддерживать национальную интеллигенцию, сохранявшую обычаи и предания родного народа. Традиция дружбы между семьями сохранилась и в наше время, под которым я понимаю 70-е годы ХХ века. Таким образом, эта традиция пережила войну и тяжёлые годы депортации, хотя, очевидно, не была защищена от эволюционных изменений.

Вот с такой необычной троицей свела меня судьба. Ясно, что в полном составе мы собирались не для того, чтобы обсуждать производственные планы конденсаторного или пивоваренного заводов или методы лечения лёгочных заболеваний в Теберде. Если бы я пытался уверять вас в обратном, то думаю, что эти строки стали бы последними, прочитанными вами в моём рассказе.

Конечно, много было совместных прогулок, поездок и, уж конечно, застолий, разных по составу, по количеству участников и по месту их проведения. Князь был одинаково хорош и неповторим во всех случаях. Но одно застолье оказалось совершенно необычным по всем перечисленным параметрам.

Как-то мы договорились, что на следующий день после работы поедем на пару часов за город, разведём костёр из заранее заготовленных поленьев, сделаем шашлык на косточках, подышим свежим зимним воздухом и просто немного отдохнём.

Стояли последние дни января, когда погода в тех местах довольно переменчива. Днём на солнце снег тает, оставляя приметы зимы только в тени домов и деревьев, а вечером быстро холодает. Ветер с гор часто приносит снег, а вместе с ним тот самый, очень вкусный зимний воздух.

Мы встретились, как и договаривались, сразу после окончания работы. Ещё засветло наша компания в полном составе отправилась в предгорье, на берег реки. Под её шум наш пикник обещал стать особенно приятным. Мы с трудом разместились вчетвером в видавшем виды «Москвиче», но первое ощущение тесноты прошло удивительно быстро. Не успели мы проехать и половину пути до намеченного места, как пошёл сильный снег. Но мои бывалые спутники тут же заверили, что в таком прекрасном месте, куда едет наша компания, снег никак не может идти долго. Однако оптимизм постепенно стал нас покидать, и вскоре мы остановились. Внезапно меня охватило предчувствие, что нашему будущему шашлыку не суждено выбраться из багажника «Москвича». Делиться своими предположениями я не решился, боясь расстроить хозяев несостоявшегося застолья.

Плавная беседа продолжалась, но друзья тоже скоро поняли, что пора возвращаться в город. Однако это были опытные бойцы застольного фронта, машина и правда побежала в сторону города, но явно не в сторону гостиницы или стоящего рядом ресторана. Чувство голода уже давало о себе знать, но любопытство оказалось сильнее. Друзья о чём-то переговаривались на своём языке, что было непривычным и не соответствовало законам гостеприимства.

Мы остановились около какого-то производственного строения, огороженного забором, с воротами и проходной. Наш Князь вышел из машины, взял из багажника кастрюлю с замаринованным заранее мясом и пошёл через проходную. Скоро он вернулся, и мы продолжили спокойную беседу усталых после рабочего дня людей. Разговор шёл как бы ни о чём, легко и непринуждённо.

Через пятнадцать-двадцать минут из проходной вышли два человека, в руках которых были большие металлические миски, напоминающие формы для приготовления православной пасхи. Мне объяснили, что это формы для выпечки хлеба. В самом деле, в одной из них оказался большой душистый каравай белого хлеба, а в другой, о, чудо, наш долгожданный, благоухающий… шашлык на косточках!

Тут-то всё и прояснилось. Оказывается, мы остановились около небольшого хлебозавода, единственного в городе. А кто в этом городе может отказать человеку приготовить шашлык с хлебом таким удивительным способом, если к нему приехал гость из Ленинграда, а на улице метель, и мясо пропадает. Особенно, если об этом просит сам Урузбиев, пользующийся в городе глубоким уважением и почти поклонением стариков!

Далее последовал обмен словами благодарности, взаимного уважения и пожеланиями удачного застолья, после чего мы пустились в путь! Проехав несколько минут, наш «Москвич» притормозил у первого поворота на узкую просёлочную дорогу и, съехав на обочину, упёрся в невысокий каменный забор, за которым в лучах фар просматривались какие-то каменные плиты. Оказалось, что это заброшенное кладбище, но, даю слово, мы не осквернили его, а как бы нашли приют для усталых и голодных путников вблизи от места, особо почитаемого жителями этого многострадального края.

Теперь представьте себе четверых вполне упитанных и рослых мужчин, да ещё и в тёплой одежде, в салоне «Москвича», да ещё с двумя огромными формами в руках. Почти неразрешимая задача – съесть шашлык и не подавиться косточкой. Ничего подобного! В этих антисанитарных условиях мои спутники сумели устроить настоящее застолье с красивыми и совсем не короткими тостами, с холодной водкой, которая так уютно булькала, когда её разливали по гранёным стаканам и так сладко обжигала гортань, заставляя с первобытным рычанием вгрызаться в мякоть шашлыка, отдавая должное и ему, и ароматному хлебу…

А теперь спросите меня: «Кто ещё едал шашлык, приготовленный таким нестандартным способом?» – Я вам отвечу: «НИКТО». – «Когда ещё мне приходилось, – или, что уж совсем фантастично, – когда доведётся ещё раз отведать такое чудо?» Я вам скажу: «НИКОГДА».

Мне приходится прервать своё повествование, потому что спазмы сжали горло, а словами всё равно не передать то, что я сейчас ощущаю. Даже после стольких прожитых лет и многочисленных дружеских застолий, этот зимний вечер остался в моей памяти навсегда.

Думаю, что в тот раз родилось открытие, достойное международного признания и патентования – технология приготовления шашлыка в циклической хлебопекущей печи в сопровождении и даже под охраной двух караваев хлеба.

Визит второй. Домбай

Второй раз я приехал на завод, чтобы закончить испытания установочной партии и официально объявить о начале серийного производства. Сразу скажу, что всё прошло наилучшим образом, замечаний, практически, не было, и Акт подписали без проволочек.

В те годы о настоящем отпуске не приходилось даже мечтать. Я договорился со своим шефом, что после окончания испытаний пару дней проведу в Домбае, а на обратном пути залечу на денёк в Сочи, к родителям жены и впервые смогу лично поздравить тёщу с Днём рождения.

Замечу, что у меня с Надеждой Ивановной были замечательные отношения, так же как и с тестем, Алексеем Михайловичем.

Их очень тяжёлые судьбы во многом повторяли судьбы того поколения наших сограждан – тяжёлый труд, голод, война, плен, репрессии. Об этом я написал в очерке «Коваленко».

За свои почти полвека трудовой жизни я сделал одно небольшое открытие, отнюдь не мирового, а скорее личного масштаба. Оно связано с тем, насколько эффективность отдыха зависит от его длительности.

Следует сделать оговорку, что рассмотрению не подлежат отпуска, длительность которых заранее предопределена необходимым курсом лечения – это всегда ужасно скучно и нестерпимо долго. Пожалуй, лишь раз в жизни мне не хотелось уезжать из санатория, когда я отдыхал в небольшом горном санатории «Анкаван» в Армении, так там было хорошо и душе и телу.

Отдельному обсуждению подлежат отпуска, главной целью которых является взращивание собственных детей и внуков – это святое. Тут действуют особые критерии эффективности отдыха.

Особый вид отпуска представляют собой путешествия по заранее составленным маршрутам, с чередой мест, которые надо посетить, путешествия с экстремальными условиями гор, пустынь, заполярья. Это и не отпуск вовсе, а тяжёлый труд, после которого возникает желание, а иногда и необходимость хоть немного отдохнуть. Это достойное времяпрепровождение, но в нашем случае условимся под отпуском понимать тот краткий эпизод в его завершающей части, который позволяет восстановить силы для дальнейшей повседневной работы.

С учётом всех сделанных оговорок, я считаю, что эффективность отдыха определяется только количеством дней, оставшихся до его окончания.

Я для себя сделал это открытие в прошлой жизни, когда изнуряющая, а порой вдохновляющая работа просто не позволяла найти время для того, что считалось «нормальным отпуском» – месяц в деревне, в санатории или около домашнего телевизора с неизменной кружкой пива в руках. Именно этой прошлой жизни и посвящено моё исследование.

Можно только сожалеть, что даже это гуманное правило я соблюдал крайне редко и плохо. Довольно много бывая в командировках и имея возможность совместить их с коротким и интересным отдыхом, я редко использовал такую возможность, каждый раз объясняя это самому себе какими-то неотложными делами. Например, в течение нескольких лет мне приходилось два-три раза в год, а, может, и чаще, бывать в Севастополе. И только один раз в выходной, да и то под давлением своего начальника, удалось съездить со всей бригадой сотрудников на Южный берег Крыма.

Объяснить это я не могу ничем, кроме собственной глупости, что я и делаю без особого удовольствия. Но жизнь уже прожита, ничего вернуть или изменить в ней уже невозможно.

Зато особенно ярко вспоминаются те короткие эпизоды, которые случались вопреки моему собственному идиотизму. Таких эпизодов в жизни было совсем немного, их можно пересчитать по пальцам.

Бесспорно, описываемый мною второй визит в Карачаевск, входит в их число. Ну что же, надеюсь, что предложенное читателю «научное» исследование позволяет перейти к основной части диссертационной работы – к натурному эксперименту.

Подписав все необходимые протоколы и Акт комиссии, я был готов ехать в горы. В этот день из Москвы прилетели ещё два работника Министерства электронной промышленности – молодые, весёлые ребята, которые были рады случаю совместить приятное с полезным, побывать с ревизией на заводе, а прежде несколько дней покататься на лыжах. Их встретили в аэропорту Минеральных Вод, привезли на служебной машине в Карачаевск, где мы их с нетерпением ждали. Ещё засветло вся наша компания в сопровождении Кичи-Батыра тронулась в путь, который проходил по живописной горной дороге, петляющей вдоль берега Теберды.

В конце февраля в горах темнеет довольно рано, поэтому большую часть пути мы видели только белые сугробы, да мрачные тени больших деревьев по сторонам дороги.

В Домбай приехали, когда стало совсем темно. Дорога показалась короткой, Кичи-Батыр хоть был и менее разговорчив, чем его друзья, но скучать нам не давал, рассказывал много интересного о своей родине и её преданиях.

Подъехали к новой большой гостинице, с которой я успел познакомиться ещё в первый приезд, когда всю нашу бригаду привозили сюда на воскресную экскурсию. На другом берегу реки располагалась горно-лыжная база, построенная, очевидно, ещё до войны, во время зарождения в этих местах горнолыжного курорта. Особых удобств там не было, но когда рядом роскошные склоны, да ещё и подъёмники, есть, где обогреться, поесть, да и поспать в чистой постели – о чём ещё мог мечтать турист и горнолыжник времён развитого социализма!

Кроме лыжной базы и гостиницы, в посёлке стояло с десяток стандартных домов хрущёвских времён, где жили тренеры, инструкторы, обслуживающий персонал и ещё много разных людей. В пик лыжного сезона в каждой квартире, как нам объяснили, находили приют отдыхающие, которые самостоятельно приезжали в Домбай и регулярно присылали своих друзей. Один вечер мы провели в такой квартире, где царил дух товарищества, туристских песен, скромной, но очень вкусной еды, умеренного питья и… роскошных по тем временам горных лыж и прочего снаряжения.

А на лыжной базе выдавали на прокат только деревянные горные лыжи, которые хорошо экипированные московские и ленинградские гости, да и местные тренеры пренебрежительно называли «дрова».

Встретили нас в гостинице совершенно растерянные люди. Никакого бронирования номеров не оказалось. Надо было видеть, как взорвался Кичи-Батыр. Маленький, коренастый, он у нас на глазах превратился в мощного борца, вышедшего на свой последний бой. И всем стало ясно – его врагу пощады не будет! А врагом в эти минуты для него стал весь мир. Забегали дежурные, зазвонили телефоны, все пытались как-то нам помочь, но ничего не получалось. Мы почувствовали, что нас ждёт не столь весёлая, но неизбежная дорога вниз по ущелью, в городскую гостиницу. Но не зря нашего хозяина звали не просто Кичи, а Кичи-Батыр! Он вдруг повеселел, расправил плечи и сказал: «Паехали, будэт лучшэ!» Все сели в машину и тронулись в обратный путь. Мы с московскими гостями неловко молчали, Кичи же чувствовал себя победителем.

Минут через двадцать мы свернули на боковую дорогу, где на самом берегу Теберды стояла хижина, сложенная из крупных валунов. Под балконом, нависающим над обрывом, шумела река. Казалось, что она легко ворочает огромные камни, мешающие её бурному течению. В окнах уютно горел свет, из высокой трубы вился дым. Оказалось, что нам предстояло провести ночь в гостевом доме, предназначенном для приёма гостей высокого уровня, которых принимала какая-либо серьёзная организация краевого масштаба – партийная, советская, профсоюзная – какая нам разница! Стало понятно, что это приглашение – дело рук родного брата Кичи-Батыра, о котором я упоминал ранее. Я ещё раз убедился, что влияние и возможности торгового работника зачастую превосходили возможности их вышестоящих начальников.

Так всегда бывало в эпоху широкомасштабного и всеобщего «дефицита». Великий артист тех лет Аркадий Райкин в своём скетче, посвящённом этой проблеме, объяснил эту систему взаимоотношений всего лишь одной фразой: «Я тебя уважаю, ты меня уважаешь – мы с тобой уважаемые люди!» Впервые эту миниатюру он исполнил на концерте, организованном в честь какого-то большого праздника. Телеоператор показал первый ряд партера, в котором, как это часто случалось, в основном сидели те самые «уважаемые люди». Узнавались они безошибочно. Часть из них сидела с каменными лицами, другая часть веселилась от всей души.

Дом был разделён на две половины. В первой половине, в соответствии со вкусами местных горцев, находился каминный зал с большим очагом (прошу не путать с банальным камином), нарочито грубым большим столом и тяжёлыми стульями. На стенах красовались многочисленные охотничьи трофеи. Другая половина дома состояла из небольших комфортабельных спален со всеми необходимыми удобствами.

В то время гостевые охотничьи и рыбацкие приюты существовали по всей стране. Их количество многократно увеличилось в эпоху перехода от социализма к капитализму, и это замечательно!

Но этот дом отличался тем, что в нём ощущалась здоровая конкуренция между гостеприимным ворчанием и потрескиванием пылающего очага и грохотом бурной реки. Казалось, что река завидует теплу и уюту. Она хочет ворваться в дом и унести всё это с собой, в заснеженное ущелье, к стопам стоящих вдоль реки вековых сосен и елей…

За полчаса, которые потребовались нам, чтобы добраться сюда, гостеприимные хозяева, предупреждённые по телефону, успели развести жаркий огонь в очаге и расставить на столе всё, что нужно предложить гостю в первые минуты появления в доме. Конечно, они учли и то, что на улице мороз, небо усыпано холодными звёздами, и прежде, чем войти в дом, гости, несомненно, постараются хоть немного постоять над рекой, глотнуть вкусного морозного воздуха, попытаются немного согреть дыханием застывшие руки и, крякнув, скажут: «Эх, сейчас бы…»

Уважаемые читатели, я вам предлагаю домыслить описание стола, который ждал нас, и вы не ошибётесь. Да, конечно, на столе мы увидели водку, солёности, овечий сыр, вяленое мясо… Ну, смелее, смелее! Да, и зелень, конечно, и душистый домашний хлеб, какой же стол без хлеба. А если вы боитесь потолстеть, так и не ешьте хлеб, да только аппетит, пожалуйста, никому не портите. Отломите маленькую корочку, воздайте хвалу хлебу, а потом уж сидите себе тихонько со своей несостоявшейся стройной фигурой!

Пока гости боролись с собой, выбирая для себя, чему отдать предпочтение – стройной фигуре или вкусному хлебу со всеми отягчающими душу и желудок обстоятельствами, Его Величество Очаг готовил нам следующее испытание. Усмирив бурное горение полуметровых поленьев и наперегонки с водкой согрев всех, кто сидел за столом, он превратил поленья в угли. Их малиновое сияние, лишь слегка прикрытое перламутром пепла, взывало к людям: «Мяса. Мяса хочу. Дайте мне мяса, и я его вам верну преображённым, нежным и душистым, излучающим божественный аромат». И вот уже тяжёлая решётка с грохотом упала на свои опоры внутри очага, а на решётку легли куски мяса. Начался божественный процесс превращения загубленной плоти животного в нечто такое, что способно не только дать человеку силу, но и укрепить его дух, волю, да и ум просветлить, а глаз сделать острее!

Люди, если я буду говорить, что стал сторонником вегетарианства, не верьте, это может со мной случиться только после смерти!

Никто не удивится, если я признаюсь, что пробуждение всей компании было не слишком ранним, а наше настроение – не слишком жизнеутверждающим. Голова болела отчаянно. Но впереди нас ждали горы, и отступать было некуда. На выручку пришёл, конечно, Кичи-Батыр. Пожалуйста, не подумайте, что он предложил нам опохмелиться. Нет, в этом случае нарушился бы весь сценарий моего повествования. Кичи заставил выпить по паре таблеток лекарства, которое в последующие годы получило статус очередных таблеток от головной боли. А тогда болгары блестяще придумали, как надёжно привлечь внимание русских к лекарству под названием «Седальгин» – на упаковке была крупная надпись, оповещающая, что это лучшее средство против… похмелья! Уж не знаю, благодаря уникальным фармакологическим свойствам, или этой удачной надписи на коробке, но нам стало легче, солнце стало светить ярче, мы быстро собрались и снова помчались на штурм Домбая.

Нас удивило, что Кичи не стал даже подъезжать к гостинице, он явно обиделся на её руководителей и руководителей её руководителей. Мы гордо промчались мимо, но и в сторону лыжной базы тоже не повернули. Вскоре наша машина подъехала к современному большому зданию, которое меньше всего походило на приют фанатов горнолыжного спорта. В нём располагалась пожарная охрана. Здание было так удачно расположено, что совершенно не нарушало красоты окружающих мест. Наше удивление развеялось, когда Кичи объяснил нам, что у пожарных ведь тоже есть начальники и в Москве, и в краевом центре. И они не такие дураки, чтобы утвердить смету строительства такого важного объекта, если там негде будет поселиться людям, приезжающим проверять боеготовность пожарных расчётов. Таким образом, мы оказались в очередной разновидности приюта – для начальников пожарников.

Нам выделили хорошую трёхкомнатную квартиру, оформленную строго и достойно, с очень приличной, даже по столичным меркам, меблировкой. В ней не было очага и оленьих рогов на стенах, ведь этот приют предназначался для служивых людей.

Но, как мы узнали позже, у квартиры имелся один очень серьёзный недостаток. Мы обнаружили его только ночью, когда вволю нагулявшись и под солнцем, и под звёздами, насладившись туристскими песнями в очень приятной компании, завалились спать. Среди ночи нас разбудил вой сирены. Оказывается, квартира имела общую стенку с гаражом, где стояли пожарные машины… Тут-то мы и узнали, что устав внутренней службы военизированной пожарной охраны предусматривал круглосуточный режим проверки всех машин и механизмов! Пожарный парк насчитывал три мощнейших машины, и этого нам вполне хватило, особенно, если учесть, что каждая пожарная машина оснащена оглушительной сиреной, и её проверка тоже входит в число обязательных.

Только сейчас мне вдруг пришло в голову, что нас приняли за важную московскую комиссию, приехавшую инкогнито проверять соблюдение всех требований устава местными бойцами пожарной охраны. А может – это и домысел, поклёп старого ворчуна и очернителя советской действительности.

Когда тревогу сыграли первый раз, одновременно взревели три двигателя в форсированном режиме и взвыли три сирены. Четыре встрёпанных мужика, ничего не понимая, забыв, что они спят не дома, не в собственной постели, начали метаться по квартире, а потом в исподнем выскочили во двор. Это было неслабо!

Не успели мы, разобравшись, что случилось, обматерить всех рьяных пожарников планеты Земля, улечься спать и моментально глубоко уснуть, как тревогу сыграли снова. Так и запомнилась эта ночь, поделённой на двухчасовые интервалы глубокого сна, прерываемого самым безжалостным образом.

Молодой организм в условиях высокогорья проявляет повышенную способность к адаптации. Следующую ночь мы реагировали на регулярные побудки гораздо спокойнее, просто переворачивались на другой бок. Никто из нас не стал заикой или неврастеником, зато шуток по этому поводу хватило на всю жизнь.

Простите. Я опять тороплюсь и забегаю вперёд. Ведь мы только приехали в Домбай. Обрадовавшись, что чудесно устроились под надёжной пожарной защитой на все три дня, мы всей компанией отправились гулять и знакомиться с окрестностями.

Наш путь лежал прямо по направлению к стандартному стеклянному зданию, в котором размещалась общепитовская точка под названием «Хинкальная». Для неопытных объясняю, что название происходит от слова хинкали – это большие пельмени с бараниной, перцем и другими пряностями, сваренные в наваристом бульоне и подаваемые в нем же в больших глубоких мисках.

К этому времени седальгин уже перестал действовать, навалилась усталость, и приглашение срочно начать подъём в гору не вызвало бурной радости. Без особого энтузиазма, но единогласно, все решили что неприлично оставить без внимания предложение Кичи-Батыра отведать местную кухню, тем более что до нас уже доносились вкусные ароматы.

Мы уселись вокруг обычного, слегка колченогого и уж совсем не горского стола. Всё, что происходило в последующие полчаса, сыграло огромную роль в моей судьбе, может даже, и продлило мою активную жизнь, да ведь кто знает, что отмерено Богом, а что добавлено или отнято людьми. Скажу сразу, чтобы читатель не испугался возвышенных оборотов, от которых можно просто бежать или хотя бы захлопнуть книгу – меня впервые в жизни заставили опохмелиться! Представляете, в тридцать пять лет, впервые! Сколько за прожитые годы часов было отравлено гадостью, выпитой накануне в излишнем количестве, сколько незаслуженной хулы было обращено на одно из лучших изобретений людской цивилизации! Правда, в конце ХХ века у России это изобретение начали оспаривать ведущие алкогольные цивилизации мира – южноевропейские, скандинавские, славянские и, даже американская. Страны, которые водку и пить-то толком не умеют, разводят её чем попало, томатным или яблочным соком, кока-колой и прочими гадостями, бросились в международные арбитражные суды доказывать, какая страна первой создала рецепт и технологию того, что весь мир называет Русской водкой. Суды длились много лет, и были полностью выиграны Россией. Основанием стали серьезные исторические исследования, выполненные большим профессионалом ещё в те времена, когда Россия не имела сегодняшнего опыта экономической и юридической защиты торговой марки, приоритета и прочих хитростей. Автор исследования Вильям Васильевич Похлёбкин описал его суть в маленькой книге «История водки», которую я привёз с собой в Австралию, и она нашла место на полке среди остальных книг, хранящих историю многих достижений русской науки. Но про технологию опохмелки Вильям Васильевич тоже не написал ни слова. Я постараюсь посвятить этой теме отдельный очерк, хотя это вызовет очень жестокое сопротивление моих близких.

После столь возвышенного ура-патриотического вступления описание самого исторического события покажется вам предельно будничным и скромным. Когда перед моим носом поставили миску с горячим и душистым харчо, а в простой гранёный стакан из бутылки с этикеткой местной минеральной воды полилась откровенная водка, я обречённо завопил: «Нет, не могу, не буду!» Реакция хозяев была простая. У меня за спиной появился местный парень весьма атлетического сложения, бережно взял меня за руки и уважительно прошептал: «Выпей, пожалуйста!». Другой аккуратно «помог» мне выпить половину стакана водки и съесть несколько ложек харчо, не только обжигающе горячего, но и наперченного без меры. Таким образом, состоялось настоящее насилие, харчо был употреблён без остатка. А уже через полчаса мы все полным ходом зашагали в гору, забыв про все тяготы жизни.

Хочу вас успокоить – оставшиеся дни мы провели с максимально возможным соблюдением спортивного режима, и потребность закрепить полученный урок просто не возникала. Много солнца, хорошие друзья, веселье и песни – всё это запомнилось на всю жизнь, которая не изобиловала подобными праздниками. Три дня пролетели быстро, но меня ждало продолжение отдыха – я самолетом перемахнул через Большой Кавказский хребет и оказался на берегу Чёрного моря.

Здесь уместно вспомнить, что самолёт не является единственным способом попасть из предгорий Кавказа на побережье Чёрного моря. Есть там и горные тропы, проложенные много столетий назад. К сожалению, я с этими маршрутами знаком лишь понаслышке, да и перевалы зимой непроходимы для рядовых туристов.

Местные проводники рассказывали, что в те годы их гостем неоднократно бывал Председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин. Более того, Алексей Николаевич несколько раз приглашал составить ему компанию финского президента Урхо Калева Кекконена. О чём беседовали на пустынной горной тропе эти два немолодых, уставших от государственных забот человека, неизвестно, может быть, сохранились записи только в архивах КГБ. Для оперативников этой службы такие походы являлись предметом ужасной головной боли. Ведь по всей трассе этих необычных туристов охраняли десятки, а может и сотни людей. Местные проводники рассказывали о мучениях оперативников с большим весельем.

Я думаю, что эти встречи стали предвестниками современного неформального общения руководителей различных стран. Может быть, Косыгин и Кекконен заложили фундамент современных отношений между Финляндией и Россией, которые я считаю наиболее взвешенными и добрососедскими в сравнении с двухсторонними отношениями России с другими европейскими странами.

Мои предки по материнской линии более трёх веков прожили всего в нескольких километрах от довоенной российско-финской границы. Многие из них нашли свой последний приют на приграничном (ныне – сестрорецком) кладбище. Неизбежные, родственные узы более чем с трёхвековой историей сейчас трудно даже проследить. Наверно, благодаря этому я испытываю особую симпатию к финскому народу – трудолюбивому, доброжелательному и исторически близкому русскому человеку.

В новой жизни я неоднократно убеждался в этом, занимаясь угольным бизнесом с участием финских энергетических и судоходных компаний.

Моя бабушка, Ираида, знала массу финских сказок, которые она мне рассказывала в детстве, правда, в памяти сохранилось совсем немного. Эти сказки, также как и воспоминания о встречах с финскими партнёрами в последние 15 лет, очень удачно дополняют моё понимание финнов и Финляндии. За годы совместной работы с финнами мы провели немало общих застолий, полных юмора и шуток, но это тема отдельного повествования.

Но вернёмся на черноморское побережье. Сочи встретил меня ярким весенним солнцем, благоуханием мимозы, радостными лицами родных людей. В эти дни в Сочи проходил чемпионат Российской Федерации по парусному спорту. Тогда только начали появляться красивые, современные, ярко раскрашенные паруса, и, особенно после снежных гор, это произвело ошеломляющее впечатление.

Может быть, поэтому я особенно обрадовался, когда Россия сумела добиться права принимать в Сочи зимние Олимпийские игры. Кто знает, может, ещё и доведётся слетать туда, ведь там тоже мой дом. Там могилы моих родных, близких людей, которым я, к сожалению, не смог поклониться перед отъездом в Австралию.

Пролетели ещё два дня, и я уже окунулся в работу, в домашние дела, и в многократные пересказы своих впечатлений о поездке.

Визит третий

Как только в Москве был утверждён Акт приёмки установочной партии, немедленно началась поставка модулей на Псковский завод, на котором вовсю разворачивалось изготовление вычислительных комплексов. Несколько месяцев всё шло хорошо, и вдруг в конце лета обстановка на Карачаевском заводе неожиданно осложнилась. По телефону никто ничего не мог объяснить, ни заводчане, ни военпред. Стало ясно, что проблема возникла где-то на стыке между ними.

В Карачаевск немедленно вылетел Анатолий Степанович Соболев, бывший начальник нашего конструкторского отдела, которого мы передали псковичам на постоянную работу как опытного человека, знавшего в деталях всю систему.

Анатолию Степановичу хватило одного дня, чтобы разобраться, что происходит в Карачаевске. Заводчане растерянно говорили ему, что у них всё в порядке, но по непонятным причинам военпред отказывается принимать модули. Соболев приходит к военпреду, а тот с улыбкой говорит, что завод ничего не предъявляет. Завод продолжает работать, делать модули, но сдать, отправить и получить за них положенные деньги не может.

В конце концов, стало понятно, что военпред совершенно безобразно повёл себя по отношению к работникам завода, не имеющим опыта общения с военными. А у этих людей элементарно не хватило опыта и твёрдости, чтобы поставить его на место. Может быть, это стало проявлением того тяжёлого наследия, которое ещё не полностью забылось, и им тяжело давалось общение с человеком в шинели.

С подобной ситуацией мы столкнулись впервые. Всем было ясно, что военпреда надо менять, иначе сломается весь производственный процесс, который создавался с огромным трудом и делал ещё только первые шаги. Но процедура эта крайне сложная, требующая много усилий и главное – времени. Государева человека защищает государство. Но нам в очередной раз повезло.

Я срочно вылетел в Москву, предварительно договорившись о встрече с Начальником радиотехнической службы Военно-Морского Флота вице-адмиралом Михаилом Яковлевичем Чемерисом, который являлся главным заказчиком по нашей новой системе. Только через него и возможно было разрешить конфликт с управлением Министерства Обороны, которому подчинялся военпред в Карачаевске. Михаила Яковлевича подчинённые уже проинформировали о сути конфликта, поэтому ничего объяснять ему не пришлось. Тут же выяснилось, что буквально через две недели он уезжает с женой в Железноводск в отпуск. Более того, выяснилось, что вместе с ними летит и его коллега и хороший товарищ Павел Иванович Сугробов, возглавлявший то самое Главное Управление, которому был подчинён военпред. Михаил Яковлевич немедленно согласился потратить один день отпуска на посещение завода. В моём присутствии Чемерис позвонил Сугробову. Они договорились, что своим жёнам поездку в Карачаевск преподнесут, как знак глубочайшего внимания, пригласив их прокатиться в самое красивое время года по горным кавказским дорогам и побывать в местах, куда бы они никогда не собрались.

Офицеры обоих управлений получили команду немедленно оповестить своих представителей о предстоящем визите. Известили и Первого секретаря Горкома партии Карачаевска, который подтвердил готовность принять участие в этой встрече. Естественно, что директор завода тоже получил все необходимые инструкции от министерства.

Как только информация дошла до Карачаевска, приёмка немедленно была открыта, что ещё более убедило всех в том, что этому офицеру не место на заводе. Командир даже отказал ему в обычном для офицера праве встретить и сопровождать старшего начальника в поездке.

За неделю до назначенного визита высоких чинов Армии и Флота я прибыл на завод вместе с представителем флотской приёмки на нашем предприятии Владимиром Леонидовичем Кондаковым, подчинённым Чемериса. Мы вместе с ним ещё раз подробно проанализировали всё, что произошло на заводе за последние два месяца. Оказывается, военпред использовал очень простой и грубый приём. Иногда, появляясь утром на заводе, он вдруг заявлял работникам службы технического контроля завода, что принимать модули не будет. Такие заявления не подкреплялись никакими официальными уведомлениями и не имели юридической силы. Однако неопытные работники завода сидели и ждали, пока военпред сменит гнев на милость. Он почувствовал психологическую слабость этих людей и стал творить беззаконие. Конечно, огромная вина за случившееся лежала и на руководстве завода, позволившем военпреду так себя вести. У директора в связи с этим были серьёзные неприятности, и после долгих поисков на завод назначили нового Главного инженера, которому по штату положено отвечать за взаимоотношения с приёмкой Генерального заказчика. Им стал немолодой и очень опытный человек с большим стажем работы с военными. Мы с ним подружились и многие годы поддерживали товарищеские отношения. Встречаясь в Москве, Ленинграде, старались помогать друг другу в различных сложных ситуациях.

Все эти дни я постоянно информировал Первого секретаря Горкома о ходе дел и получал от него заверения в полной поддержке. Он тоже крайне серьёзно относился к предстоящему визиту.

В назначенный день вместе с Владимиром Леонидовичем Кондаковым мы на рассвете выехали в Железноводск. На заводе только что получили новый и ещё редко встречавшийся автомобиль УАЗ-469. По тем временам это была мощная, надёжная и откровенно военная машина. Она хорошо соответствовала замыслу всего мероприятия, хотя её жесткая подвеска серьёзно утомила жён генералов, не имеющих привычки к такому виду транспорта. Но никто не роптал.

Несколько часов пути мы наслаждались удивительной красотой осенних горных лесов, наблюдали, как первые лучи солнца освещали вершины окружающих гор, как они высвечивали жёлтые, красные и зелёные деревья. Всё это оставляло неизгладимые впечатления. Такая многочасовая поездка для нас с Кондаковым стала просто подарком судьбы.

Осенние пейзажи, мелькавшие за окном автомобиля, были настолько разнообразны, что и обратный путь доставил нам не меньшее удовольствие. Более того, по дороге в Карачаевск мы уже выступали в качестве гидов, и наличие четверых новых и столь же впечатлительных зрителей добавляло новые приятные эмоции. А как радовался нашей реакции местный парень, который вёл машину, как он гордился своими горами! Наши спутники во время дороги не вспоминали о проблемах, ожидавших их в Карачаевске. Они просто отдыхали, ведь начинался их отпуск. Хорошо зная высоких гостей по деловым встречам в Москве, я получал искреннее удовольствие от общения с ними в такой непривычной обстановке. Мы ехали в компании весёлых, остроумных и чрезвычайно деликатных людей. У всех трёх военных на погонах было по две звезды, но не прозвучало даже намёка на то, что звёзды-то разного размера, у двоих – большие, генеральские, а у третьего – всего лишь звезды капитана второго ранга.

Естественно, что наши гости разместились в салоне, а нам с Кондаковым достались откидные сиденья в багажном отделении в задней части машины. Не могу сказать, что это очень удобные места, но в нашем возрасте, какое это имело значение! Мне сейчас даже кажется, что эти сиденья специально предназначались для охранников, которые между ног должны были держать автоматы Калашникова.

По приезде в Карачаевск мы сразу начали совещание с руководством завода и приёмкой. В это время жёны высоких гостей в сопровождении нескольких работниц завода гуляли по городу, ездили в окрестные сёла и места отдыха, короче, проводили время по своей программе.

На совещании все участники оптимистично доложили о состоянии дел и заверили, что в дальнейшем никаких срывов в работе допущено не будет. Особенно оптимистично докладывал главный виновник событий. Но даже он уже понимал, что его песенка спета. В самом деле, вскоре он получил новое назначение, а на завод приехал другой военпред, совершенно адекватный человек. Лучше всего его характеризовало то, что ни разу не возникла необходимость моего личного присутствия для решения каких-то вопросов. Всё делалось в нормальном рабочем порядке.

После совещания гости подробнейшим образом познакомились буквально со всеми участками, где изготавливались наши модули, они задавали массу вопросов, порой с подковыркой. Разворачивались горячие дискуссии, но, в конце концов, все участники приходили к общему мнению. Особый интерес у гостей вызвали технические решения, обеспечивающие крайне высокую надёжность модулей и аппаратуры на их основе. Наши гости продемонстрировали очень хорошую осведомлённость, задавали вопросы, характеризующие их как чрезвычайно опытных инженеров. Порой, они почти по-детски радовались увиденному.

Рабочий день закончился уже затемно посещением Горкома партии. Все остались удовлетворены проделанной работой, а жёны отцов-командиров, хотя и прилично устали от своих поездок, получили массу новых впечатлений и были очень довольны. Недовольными остались только несколько человек, отвечавших за приготовление необычного для московских гостей застолья, которое пришлось несколько раз откладывать. На берегу реки на траве расстелили скатерти, на которых красовались дары плодородной осени, включая самые достойные напитки.

Заранее зарезали барашка, из которого приготовили всё, что полагалось, и уж вы мне поверьте, сделано это было на высшем уровне. И опять звучали красивые кавказские тосты с пожеланиями успеха хозяевам и хорошего отдыха гостям.

На другой день водитель, отвозивший поздно ночью наших генералов с жёнами в Железноводск, доложил, что они сладко проспали всю дорогу. На прощание они ещё раз выразили восхищение оказанным приёмом и, главное, высоким уровнем проделанной заводом работы.

Всё это стало очень большой радостью и для меня, так как заканчивался важный этап моей творческой биографии. Но главное, это была победа всей нашей команды, созданной и ведомой по извилистым тропам нашими учителями – Филиппом Георгиевичем Старосом и Иозефом Вениаминовичем Бергом.

Далее

В начало