Предварительный этап

В течение двух лет, когда я работал над диссертацией, мне, конечно, приходилось заниматься и другими делами. На самом деле, Филипп Георгиевич Старос сумел выделить мне всего лишь полтора, ну, максимум два месяца для того, чтобы выполнить эту работу. Сложность заключалась в том, что заниматься диссертацией я мог только в рабочие часы, поскольку имел дело с секретными документами. В конце каждого рабочего дня требовалось их сдавать на хранение в первый отдел.

Местом работы над диссертацией стал мой «кабинет». Это слово я обязан взять в кавычки, потому что «кабинетом» являлась простая выгородка в большом зале, где сидели все сотрудники. Буфером между мной и коллективом, который я сам создавал и с которым привык работать и потихоньку руководить, стал мой верный соратник и помощник Юрий Александрович Масленников. Тогда он имел статус заместителя начальника отдела программирования и сидел в соседней выгородке. Через его «кабинет» я должен был проходить, чтобы выйти из своего заточения.

В те времена микроэлектроника развивалась очень бурно. В зале шла постоянная работа над несколькими проектами, и частенько тишина, необходимая «мыслителям», прерывалась громкими и азартными спорами участников этого процесса. Конечно, я старался закрывать уши ладонями или какими-нибудь затычками, но всё равно нервная система не выдерживала. В какой-то момент я не выдерживал, выскакивал из «кабинета» и начинал вмешиваться в разборки, происходившие в зале, чтобы предотвратить недопустимые, как мне казалось, действия моих сотрудников.

Это прерывалось Юрием Александровичем весьма деликатно, но жёстко. Он говорил: «Марик, ты здесь сейчас кто? Ты – диссертант, иди и работай, пока у тебя есть время и возможность, или перестань дурачиться, и вот тебе моя корона, продолжай работать и забудь про диссертацию». Я с отчаянием возвращался к себе в каморку и процесс продолжался.

И всё-таки иногда я покидал свою выгородку на довольно продолжительное время. Буквально в двадцати метрах от моего «кабинета» находилась та самая площадка в фойе большого Дворца Советов, где мы тогда еще «жили», и где обычно проходила разборка и отправка очередных комплексов для установки их на головные лодки проекта 641-Б. Когда наступала пора отгрузки системы, меня уже никто не мог удержать на рабочем месте, и я на несколько суток перемещался в нижний вестибюль Дворца Советов и руководил бригадой, в состав которой входили опытные и проверенные за годы совместной работы люди – механики, грузчики, плотники. Это была очень ответственная и важная часть нашей работы. Впрочем, это отдельная тема, не имеющая прямого отношения к диссертации.

В конце концов, через два года после того, как закончились государственные испытания БИУС «Узел», работа была отпечатана, апробирована в коллективе и положена на полку секретного отдела уже в переплетенном виде. Очень важно отметить, что на всех этапах работа подробнейшим образом обсуждалась с офицерами Головного института военно-морского флота, фактически, с моими соратниками, которые меня всегда поддерживали. Я знал, что только при их поддержке и поддержке их руководства, которое находилось в Москве, диссертация может быть предъявлена к защите в одном из научных центров военно-морского флота СССР. Конечно, таким центром являлась Военно-морская академия им. Н.Г. Кузнецова, которая расположена на набережной Большой Невки. Там, на кафедре вычислительных систем тоже проходили подробнейшие обсуждения моей работы еще на подготовительной стадии. Эту кафедру возглавлял тогда Георгий Петрович Попов – профессор, доктор технических наук, капитан первого ранга, будущий начальник радиотехнической службы Военно-морского флота. Так что все было хорошо продумано и проработано.

Заранее планировалось, что головной организацией будет 24 Научно-исследовательский институт Военно-морского флота, собственно, это ни у кого не вызывало сомнения. Мой верный опекун и коллега контр-адмирал О.С. Жуковский заранее сделал очень много для того, чтобы диссертацию поддержало командование флота и руководство радиотехнической службы. Все знали, что работа грамотная и профессиональная. Её особенность заключалась в том, что в этот уникальный проект вложено много сил всего коллектива, и лишь тысячная доля от этого общего вклада – моё личное участие. Только при общей поддержке сотрудников, руководства предприятия и, конечно, коллег-офицеров Военно-морского флота всех уровней, я мог рассчитывать на успешную защиту.

Наконец, мою диссертацию отправили в Военно-морскую Академию для прохождения дальнейшей процедуры подготовки к защите – рассылки выбранным и назначенным официальным оппонентам и головной организации. Этот процесс был запущен. Он, конечно, тоже занимал много времени, но уже не требовал моего личного участия. Всё уже шло по хорошо отработанной схеме.

Очень важную роль в этом процессе играла секретарь большого Учёного Совета Военно-морской Академии, на котором мне предстояло защищаться, Антонина Владимировна Иванова. Это удивительная женщина, через руки которой прошли десятки, а может быть, и сотни диссертаций, потому что в головном Совете защищались специалисты, как технических направлений Военно-морского флота, так и чисто военных направлений – это военно-морская наука, это разведка, это контрразведка и т.д. В общем, в этом Совете военно-морскими офицерами и учёными самого высокого ранга было представлено огромное количество работ по самым разным темам и направлениям.

Надо заметить, что к моменту начала защиты Филипп Георгиевич Старос уже перестал быть руководителем нашего предприятия. Его пост занял Виктор Пантелеймонович Цветов. Забегая вперёд, скажу, что он выступил на Учёном совете в качестве представителя организации и, в общем, достойным образом представил мою работу и моё право её защищать. Естественно, он выступал по поручению руководства и представлял позицию объединения «Светлана».

Конечно, моя работа полностью находилась под контролем руководства объединения, хотя никто напрямую мне об этом никогда не говорил. Сложилась, вроде бы, благоприятная лояльная обстановка. Но, надо было учитывать, что за сценой ещё присутствовал Генеральный директор. Как-то получалось так, что все на «Светлане» знали о моей работе, кроме, казалось бы, одного человека – Олега Васильевича Филатова, Генерального директора объединения. Я хорошо понимал, что в какой-то момент мне придётся все-таки обратиться к нему с просьбой о личной поддержке. Смысл её не в каких-то конкретных действиях с его стороны, а просто в том, чтобы Филатов принципиально поддержал работу и нигде не препятствовал её прохождению. Я знал, что если слова о поддержке будут произнесены, то он сделает всё от него зависящее, потому что Олег Васильевич очень высоко ценил своё слово.

Но очень многие дружелюбные советники говорили мне: «Да ты не думай, зачем Олегу Васильевичу загружать этим голову. Да и нигде процедурой это не предусмотрено. Так что, давай подавай документы к защите». Но я-то прекрасно понимал, что такие вопросы решает только один человек на «Светлане». Ведь в случае успешной защиты я окажусь первым доктором технических наук, работающим в объединении «Светлана».

Наконец, наступил момент, когда работа всем разослана. В том числе она поступила в 24-й Институт, с которым я много лет работал и в чьей поддержке был совершенно уверен. Всё шло своим чередом, нормальная, планомерная подготовка к защите, мы все были заняты многочисленными текущими делами, и вдруг случился взрыв. Неожиданно, в один из дней, а точнее, ночей, в час ночи раздается телефонный звонок. Я услышал голос одного из моих друзей, офицера 24-го Института: «Марк, я просто не могу тебя не предупредить, вчера командир части подписал письмо в Учёный Совет академии, в котором говорится, что, к сожалению, 24-й Институт не может выступить в качестве головной организации по защите твоей докторской диссертации».

Причина этого не имела никакого отношения ни к содержанию работы, ни к её поддержке. Всё дело было в том, что в это время шла «война» между двумя научно-исследовательскими институтами ВМФ: один институт в Петергофе – это 24-й институт, а второй 14-й институт – в Пушкине. Тогда в Военно-морском флоте направление работ по вычислительной технике считалось очень престижным. На этой почве и происходило соперничество между этими организациями. Кто же будет головным институтом по делам, связанным с информационно-управляющими системами кораблей? Руководитель каждого из них был уверен, что это именно его прерогатива. В какой-то момент направление работ по вычислительной техники всё же передали в 14-й институт. В связи с этим часть офицеров из 24-го Института перевели в Пушкин. Результатом этой перетурбации явился отказ быть головной организацией по моей работе.

Известие, что 24 институт не может быть головной организацией, прозвучало для меня, как гром среди ясного неба. Мне хватало жизненного опыта, чтобы понять, что эта «война» должна негативно отразиться на моей защите. Никогда высшая аттестационная комиссия не пропустит докторскую диссертацию, которую вдруг отказался представлять в качестве головной организации один из ведущих научных центров военно-морского флота. Значит, были какие-то сомнения в этой работе. Ситуация совершенно патовая, я мгновенно её оценил, поблагодарил моего друга за то, что он передал мне эту информацию и попытался продолжить свой короткий летний сон. Однако, где-то через пятнадцать минут понял, что, если в течение ближайших двух часов не сумею разрешить эту проблему, то могу окончательно забыть, не скажу о мечте, а скорее о своём стремлении стать доктором технических наук. Этим я подведу не только самого себя, но и очень многих друзей и коллег, которые поверили в меня, поддержали и с полным основанием считали себя соавторами данной работы. Именно так воспринимался бы мой провал. Я не только провалился бы сам, но подвёл бы и коллектив, так как не смог бы доказать, что мы сделали качественную работу с высокой степенью новизны, и отстоять право на присуждение учёной степени доктора технических наук одному из руководителей работы, Марку Гальперину.

Я прекрасно понимал, что быстро изменить эту ситуацию может только один человек – контр-адмирал Оскар Соломонович Жуковский. Я уже неоднократно писал об этом человеке. Весь наш коллектив был ему очень многим обязан. Я очень благодарен ему за то, что он меня «лупил», за то, что он мне помогал, за то, что он меня поддерживал в самые тяжёлые минуты. Я тут же сообразил, что Жуковского-то в городе нет и рассчитывать на его помощь невозможно. Он находится в Севастополе в командировке. Что я могу сделать до утра, когда человек вообще на другом конце страны? Я попытался себя успокоить, потом понял, что это невозможно и начал действовать.

Первым делом я связался с Ленинградским телефонным узлом, который тогда работал, конечно, в ручном режиме. Междугородняя сеть ночью обычно загружена меньше, обстановка в ночное время гораздо спокойнее, и поэтому меня быстро соединили с телефонисткой. Я попросил старшего смены и объяснил ситуацию, сказав ему, что мне нужно совершенно срочно найти одного очень важного для меня человека в Севастополе. Я буду сейчас искать его через штаб Черноморского флота, постараюсь найти гостиницу, в которой он остановился. И попросил сделать для меня открытую связь, чтобы после того как я его найду, меня в любой момент могли с ним соединить. Вот так получилось, что какой-то человек, которого я никогда не видел в глаза, сделал для меня такую связь. К сожалению, я так и не узнал, кто конкретно мне помог, но благодаря этому человеку я действительно всю ночь имел открытую связь, т.е. я поднимал трубку, набирал, кажется, 07, и тут же меня соединяли. Практически я разговаривал, как по прямой линии.

Первым делом я позвонил оперативному дежурному Черноморского флота. Я знал, что адмирал Жуковский имеет огромный авторитет и широко известен на всех флотах, а уж на Черноморском флоте, где провёл всю войну и несколько лет служил начальником оперативного отдела Черноморского флота, тем более. Это вообще была личность легендарная. Не зря он попал в биографический словарь Военно-морского флота, выпущенный к трехсотлетию Российского флота в две тысячи третьем году. Когда такой человек прибывает на какой-то флот, то всегда известно, где он находится, и найти его не представляет большого труда. Действительно, оперативный дежурный сразу ответил: «Да, конечно, знаю, где остановился Оскар Соломонович Жуковский. Он проживает в гостинице Черноморского флота, я Вас сейчас немедленно переключу на эту гостиницу». Казалось бы, случилось почти невозможное – буквально через пять минут я слышу длинный гудок, на который пока никто не отвечает, потом заспанный голос адмирала: «Я слушаю Вас, кто у телефона? Марк? Гальперин?» – «Да». И тут же, еще не узнав, о чём идет речь, Оскар Соломонович Жуковский выливает на меня большой ушат хорошей военно-морской брани: «Какого чёрта, ночью, ты не даёшь мне хоть немного поспать. У тебя опять какие-то проблемы!». Прошло минуты две, Оскар Соломонович несколько разрядился и учинил мне допрос: что случилось, как и почему. Он всё понял за три минуты и сказал: «Будь на связи, я тебе позвоню в течение получаса».

Как потом я узнал, события развивались следующим образом. Оскар Соломонович тут же вызвал оперативного дежурного и дал ему команду: срочно найти адмирала Михаила Яковлевича Чемериса – начальника радиотехнической службы Военно-морского флота. Военно-морская связь работала всегда, круглые сутки. Ещё через минуту сон адмирала Чемериса прервался, и он уже выслушивал от Оскара Соломоновича всё, что тот о нём думает: «Миша, – как потом мне пересказывал сам Чемерис, – какого дьявола? – ты полностью поддержал выдвижение диссертации Марка Петровича Гальперина на защиту и, вдруг, подчинённый тебе институт позволяет себе написать такое мерзкое письмо». Ну, уж я не знаю о подробностях, но видно сказано было всё убедительно, потому что следующий этап, как стало известно, занял всего несколько минут. Адмирал Чемерис тут же по своей связи набрал дежурного офицера 24-го Института и отдал ему приказ: «Документы, которые приготовлены секретной частью для отправки в Военно-Морскую Академию, задержать до начала рабочего дня. Встретить командира части, когда тот прибудет, и передать ему, чтобы он немедленно вышел на связь со мной. Все остальные действия через него».

Совершенно спокойный командир института приезжает к девяти часам на работу, на улице у проходной его встречает дежурный офицер и докладывает: «Товарищ вице-адмирал, Вам приказано срочно связаться с начальником Управления, а пакет документов, который Вы вчера подписали, задержать до Вашего с ним разговора». Не знаю, как происходил разговор, во всяком случае, документ был возвращен, и 24 институт остался головной организацией по моей докторской диссертации. Таким образом, ещё один маленький барьерчик удалось преодолеть за каких-нибудь шесть-семь часов.

Защита диссертации

Немного о защите самой диссертации. Дело это рутинное, процедура изученная, поэтому приведу только несколько смешных и эмоциональных моментов.

Великолепный зал Военно-морской Академии, с большими колоннами, наполненный очень серьезными офицерами, адмиралами. Многим из них, конечно, не терпится скорее отсидеть своё время и уйти, потому что у всех свои дела: научные, профессиональные, личные.

Перед открытием заседания Учёного Совета, когда его секретарь Антонина Владимировна давала мне последний инструктаж, выясняется, что у меня нет текста доклада, напечатанного на машинке, который должен быть у всех диссертантов, а вместо него я достаю из кармана всего лишь несколько перфокарт. На них какими-то мне одному понятными словами изложена последовательность тезисов, по которым я намерен сделать доклад для уважаемых членов Учёного Совета. И тут я вижу, что Антонина Владимировна так разволновалась, что у неё начали нервно дрожать руки, в которых она держала пузырёк с валерьянкой, предназначенной для соискателя. Получилось, что валерьянку надо пить ей самой. Антонина Владимировна впервые столкнулась с таким безобразным отношением к защите. Я много раз пытался потом объяснить ей, что просто не умею говорить по бумажке, начинаю спотыкаться, заикаться, но она так и не смирилась с этим в течение многих лет нашей дальнейшей совместной работы. Вот такое смешное начало.

Потом был забавный эпизод в процессе дискуссии и ответов на вопросы. На Учёный Совет пришёл один из заместителей начальника Академии, очень известный вице-адмирал (фамилию его я сейчас не помню). Он был начальником кафедры морской разведки, и, конечно, не очень разбирался в сути моей работы. Человек он был активный и, как я понял, Оскар Соломонович попросил его тоже очень серьезно позадавать мне вопросы и потом сформировать свою позицию по данной диссертации. И вот, я действительно вижу, что он начинает задавать мне один вопрос, другой, третий, и вижу, что он уже заводится, и мы становимся, фактически, по разные стороны баррикад.

Дело в том, что я в своей работе указывал, что система «Узел» серийно производится на Псковском заводе радиодеталей. Большим преимуществом является то, что она стала прародительницей УВМ «Электроника К-200», построенной из блоков системы «Узел» и созданной за очень короткий срок. Эта УВМ нашла достойное применение в нескольких областях промышленности Советского Союза, главная же область её применения – электронная промышленность, где на её базе строились измерительные комплексы, комплексы управления технологическими процессами и так далее.

И вдруг он спрашивает: «А, собственно, чем Вы хвастаетесь? Вы что хотите, чтобы все танковые заводы стали производить вместо танков трактора? Кто будет обеспечивать уровень обороноспособности нашей страны?» Должен сказать, что в этот момент я мог бы и растеряться, но, к счастью, этого не произошло. Я ему ответил: «Товарищ адмирал, напротив, мы прилагаем огромные усилия для того, чтобы любой тракторный завод был готов немедленно начать выпуск современных танков, если это потребуется для повышения обороноспособности нашей Родины». Адмирал остался удовлетворенным, но на этом его участие не закончилось. По процедуре очень важным моментом защиты является заключительное слово диссертанта после оглашения результатов голосования, особенно, если они оказались положительными. Так случилось и здесь. Мне предоставляют заключительное слово, и я, как это полагается по процедуре, благодарю Учёный Совет, потом оппонентов и так далее. И вдруг я вижу, что вице-адмирал, окончательно расслабившись, сидит и загибает пальцы, проверяя, всё ли я сказал и всех ли перечислил. Процедура полностью выполнена диссертантом, и этот вице-адмирал, не дожидаясь официального закрытия Совета, тихонечко вышел из зала с чувством исполненного долга – и проконтролировал, и задал вопросы, и получил удовлетворительные ответы. Вот такой смешной эпизод имел место.

Последующие процессы, связанные с утверждением результатов защиты, затянулись довольно надолго. Практически любая докторская диссертация, а тем более диссертация человека с какой-то странной фамилией, проходила через процедуру дополнительного оппонирования одним из учёных, зарегистрированным в высшей аттестационной комиссии, как специальный член секции так называемых «чёрных оппонентов». Так случилось и с моей работой, она была отправлена «чёрному оппоненту». Прошло время, и стало известно, кто был этим оппонентом. Это было нетрудно вычислить, потому что когда работа защищается по закрытой тематике, то очень узкий круг специалистов имеет право с ней знакомиться. Эти люди все наперечет, и они, конечно, известны. Я узнал, что это был известный учёный, начальник одной из кафедр Высшего венно-морского училища им. Дзержинского, человек с очень интересной фамилией Губинский.

Положительный отзыв «чёрного оппонента» пришел с опозданием на несколько дней. Мне не повезло – как раз в это время в Высшей Аттестационной Комиссии (ВАК) началась реорганизация. Из-за этого процесс застрял ещё примерно на полгода. За это время избрали новый состав ВАК, состоялось первое пленарное заседание, на котором были распределены обязанности, уточнены все правила, процедуры и так далее.

Прошло ещё сколько-то месяцев. И, наконец, состоялось рабочее заседание ВАК, о котором мне рассказывали многие друзья, присутствовавшие на нём. Среди диссертаций, которые успешно прошли защиту докторской степени, успешно прошли «чёрное оппонирование», была названа и моя работа. По каждой работе один из секретарей ВАК давал краткую справку. Вот диссертационная работа защищена таким-то таким Марком Петровичем Гальпериным по тематике Военно-морского флота, отзывы положительные, работа прошла дополнительное оппонирование у профессора Анатолия Ильича Губинского. В этот момент встаёт один из очень видных членов ВАК, академик, очень заслуженный человек (я не хочу называть его фамилию). Все прекрасно знают этого человека, его имя можно найти в любой книге, энциклопедии по вычислительной технике. Это действительно уважаемый и очень авторитетный человек, и вдруг он говорит: «А кто это догадался работу Гальперина отправить на дополнительное оппонирование Губинскому. Что-то мне это не нравится, не стоит ли нам ещё раз вернуться к этому вопросу?» И началась какая-то затяжная процедура. Я сейчас не помню её сути, но пошёл процесс, в который вмешались и командование военно-морского флота, и министр электронной промышленности. Они взяли этот вопрос под личный контроль. В конце концов, окончилось всё благополучно, и диссертация была утверждена.

Уже после того, как мне прислали официальное извещение о том, что весь процесс успешно закончился, я совершенно случайно встретился на очередном Учёном Совете, на какой-то защите в Ленинграде, с моим «чёрным оппонентом» профессором Губинским. Мы отошли с ним в уголочек, и я ему говорю: «Слушай, что ж ты, «жидовская морда», соглашаешься оппонировать диссертации порядочных людей, чего ж ты чуть не завалил мою диссертацию». На что он отвечает: «Марк Петрович, знал бы ты моё горе. Моя фамилия – это беда всей моей жизни. Ты посмотри на моё лицо. – Действительно это был круглолицый, румяный человек с курносым носом, с белыми светлыми волосами. – Ты знаешь, почему я Губинский? Я архангельский мужик. Просто несколько поколений моих предков жили в деревне под Архангельском, на берегу реки, и эта деревня называлась Губа. Когда производились первые переписи населения, то почти все жители нашей деревни получили фамилию Губинские. Ты вот, Марк Петрович, видишь на мне погоны капитана первого ранга. У меня столько друзей в аппарате Военно-морского флота, с которыми я знаком по службе, кому-то я помогал, кто-то мне помогал, мы столько выпили вместе. Среди них много работников кадровых служб Военно-морского флота. Так вот, сколько раз они мне говорили: «Эх, Ильич, как же жалко, что у тебя такая фамилия – Губинский, не можем мы тебя представить к адмиральскому званию, ну, не пропустят службы, а нам только душу измочалят. Надо будет справку на справку писать – кто такой. Мы и так без конца докладные пишем. Как это у нас профессор Губинский в высшем военном училище преподает. Марк Петрович, теперь ты представляешь, что такое для меня фамилия Губинский и как из-за неё не сложилась моя судьба». Вот такая смешная история.

Итак, я получил извещение о дипломе. Но извещение – это ещё не диплом. И тут выясняется, что не все препоны и рогатки преодолены. Оказывается, есть ещё одно препятствие, которое встало на моем пути. В Высшей Аттестационной Комиссии после того, как она начала новую жизнь по новым правилам, кроме всего прочего, провели серьёзный косметический ремонт основных помещений, в том числе и хранилищ документов. После нескольких запросов по телефону и письменно я понял, что надо ехать в Москву искать свой диплом.

Я приехал в ВАК в конце рабочего дня, как сейчас помню, нашёл кабинет и женщину, которая должна была выдать мне диплом. Чуть не плача, она сказала: «Послушайте, Марк Петрович, я сейчас Вас приведу в комнату, и Вы увидите, в чём проблема». Мы вошли в какое-то помещение, где стояли большие металлические шкафы, в которых обычно хранятся документы. Все они стояли плотно один к другому в несколько рядов так, что их дверцы вплотную примыкали друг к другу, то есть залезть туда, практически, не представлялось возможным. Почти смирившись с тем, что придётся уехать ни с чем, я вдруг решил, что, преодолев столько преград, уж с этой-то, последней, я как-нибудь справлюсь. Не знаю, откуда взялись силы, но каким-то образом я сумел без всякой помощи раздвинуть эти шкафы, найти нужный, отыскать свое дело и достать свой диплом, после чего мне его «торжественно» вручили.

Вот так закончилось прохождение мною всех этапов получения учёной степени доктора технических наук, я бы сказал доктора по системе «Узел». Я так называю и так воспринимаю эту свою учёную степень.

Ещё раз повторю, что это ни в коем случае не является только моим личным достижением. Это заслуга людей, с которыми я был связан в этом проекте, которые, конечно, верили в меня, но в первую очередь они верили в дело, которым мы занимались. В конце концов, результаты этой работы подтвердились сорокалетним опытом боевого использования нашей системы на почти сотне бортов дизель-электрических подводных лодок.

Память о верном друге

Еще несколько слов о секретаре Учёного Совета Академии Антонине Владимировне Ивановой. Весь процесс подготовки к защите, самой защиты и последующего прохождения документов настолько нас сблизил, что совершенно естественным оказалось моё желание после завершения этого процесса перетащить ее к себе на работу. После согласования с командованием Академии это было сделано.

Судьба Антонины Владимировны сложилась очень непросто. В сорок первом году она ещё совсем девчонкой, кажется, ей только исполнилось восемнадцать лет, ушла добровольцем на фронт, закончила какие-то курсы и получила очень необычную специальность. Её служба заключалась в том, чтобы прослушивать эфир и улавливать новую полезную информацию. Однажды совершенно неожиданно она засекла радиообмен с незнакомым немецким аэродромом, находящимся где-то в Ленинградской области. О существовании этого аэродрома никто не подозревал. Благодаря её умелым действиям, аэродром обнаружили, подвергли жесточайшей бомбардировке и фактически ликвидировали. За отличную службу Антонину Владимировну наградили боевым орденом Славы, который вручался только рядовым Красной Армии за личные заслуги в победе над врагом. Трудно сказать, сколько жизней ленинградцев спасла Антонина Владимировна, но она была настолько скромным человеком, что никогда эту тему не затрагивала.

Вскоре после того, как Антонина Владимировна пришла работать в наше отделение, стало понятно, что она не просто мой личный секретарь. Коллектив состоял из нескольких сотен сотрудников – людей способных, талантливых, очень ершистых. Конечно, часто возникали всякие конфликтные ситуации. Через какое-то время после её прихода я увидел, что со своими проблемами люди приходят уже не ко мне, а к Антонине Владимировне. Она успешно сама разрешала многие споры, неурядицы, с кем-то что-то согласовывала. В общем, она стала моим реальным, серьезным и очень надёжным помощником.

Если я поручал Антонине Владимировне какое-то совершенно незначительное задание, например, передать какую-то бумагу в кабинет номер такой-то и отдать тому-то, то я точно знал, что эта бумага будет доставлена в срок и по назначению. Я знал, что она будет нести туда этот документ так, как будто это какой-то очень важный пакет, а она под огнём немцев должна преодолеть все препятствия и, во что бы то ни стало, вручить этот пакет по назначению. Я был уверен, что она убедится, что документ дошёл до адресата, и что он будет рассмотрен, а после этого она несколько раз всё проверит ещё и по телефону. Всё это тихо, незаметно, тоненьким, слабеньким голоском, и никто никогда не мог ей ни в чём отказать.

Прошло совсем немного времени, и после очередных выборов в партбюро нашего отделения, в котором была довольно сильная партийная организация, Антонина Владимировна стала его членом. И там тоже довольно быстро она стала как бы таким «серым» кардиналом, который незаметно руководил коллективом. Она умело скругляла все острые углы, смягчала противоречия, возникавшие между людьми, между коллективом и руководителем, всегда неизбежные в жизни.

Антонина Владимировна проработала у нас несколько лет. К сожалению, по достижении пенсионного возраста ей пришлось уволиться, потому что после ухода Староса на нашем предприятии сложился такой порядок, при котором людей, достигших пенсионного возраста, не допускалось держать в штате. Её уход стал большой потерей для всего коллектива и для меня лично, а для Антонины Владимировны это стало просто трагедией.

Я помню Антонину Владимировну как удивительную женщину и необычайно добросовестного, доброжелательного и жизнерадостного человека. Её личные проблемы никогда не отражались на работе, она всегда была приветливой, внимательной и безотказной. За те многие годы, которые довелось с ней работать, у меня остались самые тёплые воспоминания и чувство глубочайшей благодарности к этой милой женщине.

Далее

В начало