Город, о котором я буду рассказывать, это Париж. В одной из песен Андрея Петрова на слова Льва Куклина есть такие строчки:

«Снятся людям иногда
их родные города –
кому Москва, кому Париж».

В Москве я бывал и в детстве, и в юности, и во взрослом возрасте. Париж же – город моей мечты. Это первый город, о котором я хочу сейчас рассказать, и не потому, что отдаю ему первое место среди городов мира, в которые я влюблен, хотя думаю, что это очень близко к истине. Главное же, что у меня со словом «Париж» очень много связано. Я с детства увлекался книгами французских писателей. Начиная с 12-летнего возраста, я был постоянно погружен в книги Александра Дюма, просто жил вместе с его героями. Конечно, я читал книги и других французских писателей – это и Золя, и Бальзак, и Гюго. Но Дюма-зависимость не оставляет меня до сих пор. Где бы я ни жил, в какую бы страну не забросила судьба, всегда у меня на полке стоят книги «Три мушкетёра» и «Граф Монте-Кристо». Они затерты, их уже трудно читать, у них уже порваны переплёты, но, тем не менее, эти книги мне дороже многих других. Они стали для меня настоящими учебниками жизни. И всегда в тяжёлые минуты или в минуты грусти, тоски, в редкие минуты безделья, я снимаю с полок одну из этих книг, перелистываю, читаю знакомые страницы, знакомые слова и каждый раз получаю огромное удовольствие.

Почему-то особый след в моей душе оставил «Граф Монте-Кристо». Я тогда учился в школе на Кирочной, недалеко от Литейного проспекта. Это очень известная школа, называлась она «Анненшуле». Про неё написана книга одним из моих одноклассников Игорем Архангельским. Школа была создана ещё во времена строительства Петербурга, открыта в 1736-м году и тогда ещё получила своё название. Она являлась одной из двух немецких гимназий. Другая гимназия – «Петершуле» находилась на Невском проспекте. В пяти-семи минутах ходьбы от нашей школы была районная детская библиотека. Часто в перерыве между уроками я выходил на улицу, казалось, вот сейчас пройдусь немножко, пройду мимо библиотеки и вернусь в класс. Очень часто это намерение исполнялось ровно наполовину. Я доходил до библиотеки, брал какую-нибудь книжку, чтобы просто подержать её в руках, но тут же садился за стол в читальном зале и обо всём забывал. Прекрасно помню старинные деревянные пюпитры для книг, помню старое, затрепанное, затертое издание «Графа Монте-Кристо». В нём не хватало нескольких страниц, и до сих пор, когда я двухтысячный раз читаю эту книгу, то всегда отмечаю: «Ага, вот этой страницы не было в той книге». Потом появились версии фильмов по этому гениальному, я считаю, роману. Не могу сказать, по каким критериям он гениален, это просто моя родная книга, которая очень многому меня научила, в том числе научила любить и понимать Париж. Конечно, это Париж первой половины XIX века, но нельзя знать Париж, не познакомившись с более или менее ранней историей, а если вы хотите её знать, то читайте «Трёх мушкетеров», и тогда вы сможете считать себя уже настоящими парижанами. А если вы прочитали ещё и Гюго, то считайте, что вы знаете о Париже почти всё. Этого достаточно, чтобы полюбить его, бредить им, стремиться туда попасть, и, в конце концов, оказаться в Париже.

Существовала и другая причина, которая делала для меня Париж совершенно хрустальной мечтой. Любовь к этому городу передалась мне по наследству от отца, которому не повезло в жизни с путешествиями. Он всегда был невыездным (впрочем, как и большинство наших сограждан), а потом, когда сменил работу и мог, наконец, осуществить путешествие в свой любимый Париж, ему было уже как-то не до того. Париж для него так и остался неисполненной мечтой.

Отец знал этот город буквально с точностью до отдельных домов. Мы играли с отцом в очень интересную игру. Я мог сказать: «Папа или Петр Яковлевич, я, вот, нахожусь сейчас около дома номер такой-то на улице такой-то в Париже. Скажи, пожалуйста, как мне пройти до дома такого-то на улице такой-то или до музея, или до театра, неважно до чего». Этот вопрос задавался с совершенно серьезным видом. Отец задумывался и начинал говорить: «Пожалуй, я бы выбрал вот такой маршрут». И дальше он последовательно рассказывал об улицах, по которым мне предстояло идти, об интересных, необычных домах, связанных с какими-то литературными историями, героями. Совершенно необъяснимый факт, ведь в Париже он никогда не был. И почему-то так получалось, что почти все маршруты, которые он прокладывал по Парижу, так или иначе, касались собора Парижской Богоматери. Или они проходили мимо собора, или отмечалось примерное или ближайшее расстояние до собора. Например: от собора – триста метров, два-три километра, неважно, но всегда он являлся как бы точкой отсчета. Таким образом, Париж ещё с детства вошел в мою голову, точнее даже не в голову, а в душу.

Я тоже работал в закрытой организации и не мог даже подумать, что когда-нибудь попаду в Париж. Один раз, правда, меня чуть не послали туда на конференцию. В это время я находился на испытаниях в Лиепае. Наш начальник первого отдела, который знал о моей фатальной привязанности к Парижу и стремлении туда попасть любым путем, вдруг позвонил мне по телефону и сказал: «Марк, ты знаешь, я, кажется, договорился со всеми, кто нас курирует, тебя отпустят на конференцию. Срочно вылетай». Я говорю: «Борис, ну как же, я не могу вылететь, у нас самое горячее время». «Ладно, ничего не случится за неделю. Зато ты попадешь в Париж, ты же мечтал об этом всю жизнь». Кончилось тем, что я прилетел в Ленинград, мы оформили все документы. Он в тот же день побежал в соответствующий дом на Литейном проспекте. Вернулся оттуда жутко расстроенный и сказал: «Понимаешь, Марк, и всё-таки отказали» Я говорю: «Борис, а в чём дело? Что же ты меня выдернул?» – «Ты понимаешь, я уже договорился, что тебя выпустят на конференцию, но оказалось, что это не просто конференция. Она проходит по статусу так называемого научного туризма». – «А что это значит?» – «Это означает, что ты должен будешь какую-то часть расходов по этой конференции оплатить сам». Я говорю: «Ну и что, я оплачу». – «Да неважно, что ты оплатишь, важно, что тебя не пустят, потому что я договаривался о другом статусе». Короче говоря, несолоно хлебавши, я улетел снова в Лиепаю, проклиная судьбу, потихонечку матеря хорошего приятеля Бориса, который мне чуть не устроил туристическую поездку, и всё проехало мимо нас. Но, судьба есть судьба.

Потом у меня началась другая жизнь – я не только стал выездным, но мотался без остановки по всей Европе. Бывало, приходилось летать и по два раза в неделю, но так получалось, что все мои маршруты проходили как-то далеко от Парижа. Иногда я даже делал пересадку в аэропорту Парижа, но никогда не было ни минуты, ни часа, чтобы там остановиться.

Наконец, в одной из командировок в Гренобль, где мы вели проект по интегральным схемам, удалось выкроить время на посещение Парижа. Мы смогли так построить график поездки, чтобы выехать из Гренобля в пятницу и остановиться в Париже – не в аэропорту, а уже непосредственно в городе. Нам забронировали гостиницы, которые оказались в разных районах. Из Гренобля в Париж мы ехали поездом прямо из аэропорта. Ходил такой поезд из Гренобля, это было очень удобно. Мы доехали до города и разошлись по своим гостиницам, а потом даже не встречались – каждый бегал по Парижу по своему маршруту, по своему плану, в соответствии со своими вкусами и стремлениями.

Мне забронировали маленькую гостиницу в центре Парижа. Жутко усталый, после тяжёлой командировки, после нескольких часов в поезде я нашёл её где-то недалеко от Нотр-Дам. Гостиница была явно не самого высокого класса, наверное, в лучшем случае тянула на четыре звезды, может, только на три, но какая разница, сколько звёзд – я в Париже! В таком маленьком отеле можно найти и свои прелести, и новые приключения. Итак, я вхожу в вестибюль отеля. Он выглядит очень скромно, не хочу сказать убого – маленькая стойка портье, рядом с ней стоечка бара, собственно это одна и та же стойка, и обслуживает бар и ресепшн один и тот же человек. Очень всё миниатюрно. Я поднялся в номер и увидел большую, почти пустую комнату с одной кроватью, маленьким столиком и несколькими стульями. Комната отличалась тем, что ванная была врезана в пол, прямо в спальне, и не существовало никакой ванной комнаты. А ещё интересно то, что одна из стен комнаты, стало быть, и этой гостиницы, одновременно являлась стеной какого-то средневекового дома с очень старинной кладкой. Я тут же себя убедил, что это кладка, наверное, XVI-XVII века. Кажется, я тогда так и не понял, что это за здание.

Я отнёс вещи в номер, спустился к портье и сказал: «Слушай, я очень устал, но хочу прямо сейчас пойти погулять по Парижу. Для этого мне надо выпить хотя бы рюмку коньяка». – «Нет у нас коньяка, – отвечает. – Нету. Был, но кончился, не привезли». – Что же делать – приехать в Париж и не выпить рюмку коньяка, чтобы хоть немного снять усталость? Спрашиваю: «Хорошо, а что же из серьезных напитков у тебя есть?». – «У меня есть кальвадос». Я начинаю лихорадочно перебирать в голове, что такое кальвадос. Припоминаю, что читал очень много про этот напиток, но как-то сразу представить его себе не могу. Мне почему-то казалось, что это напиток бело-зеленоватого цвета с каким-то очень терпким не то анисовым, не то мятным запахом. В общем, мне привиделось что-то совершенно невероятное, но деваться уже было некуда. Он уже наливал на донышко бокала кальвадос. Тут я почуял какой-то совершенно божественный аромат и увидел, что напиток-то имеет вполне благопристойный вид. Пригубив его, я стал жертвой кальвадоса на всю оставшуюся жизнь. Пришлось признаться себе, что книжки просто читал не те и невнимательно. Кальвадос оказался действительно одним из достойнейших напитков не только Франции, но и Европы. В честь этого напитка я даже учредил Кальвадос-клуб в Финляндии, где бывал регулярно. Членами этого клуба стали трейдеры всех компаний, покупавших у нас уголь, а также операторы, работники судоходных компаний, которые везли наш уголь. Клуб собирался в разных ресторанах Хельсинки в каждый мой приезд. Мы отработали специальные ритуалы наших кальвадос-встреч, во время которых изучали историю кальвадоса и дегустировали кальвадосы разной выдержки – от годичной до 40-летней. Много всяких смешных историй происходило в кальвадос-клубе, но всё началось именно с этой маленькой гостиницы недалеко от собора Нотр-Дам де Пари. (Подробно о Кальвадос-клубе читайте в главе «ФИНСКИЙ РЫНОК. Кальвадос-клуб»).

Пожалуй, я бы сказал, что среди множества точек, которые меня, безусловно, притягивают и сейчас, которые я вижу во сне, есть ещё одно место в Париже после Нотр-Дам де Пари – это музей Орсе. Привлекательным является даже не само здание старинного вокзала, где расположен музей, а то, что в нём потрясающая коллекция импрессионистов. Она не просто хороша сама по себе, она совершенно удивительно расположена в этом музее. Ты идешь вдоль прекрасно развешанных полотен и можешь проследить всю историю развития импрессионизма, порой чисто художественную, порой романтическую, порой даже трагическую. Я сейчас закрываю глаза и вижу коллекцию музея Орсе. Пожалуй, это для меня второе место в Париже, куда я всегда стремлюсь попасть. Ну, конечно, далеко не последнее. Я всегда стараюсь побывать в доме-музее Родена. Роден действительно жил в этом особняке с красивым парком, с замечательной коллекцией его работ. К ним я тоже прикипел душой за много лет до того, как попал в Париж. Я их знал не только по книгам и фотографиям, но и по выставкам, которые проводились в Ленинграде. Хорошо помню прекрасную выставку работ Родена в Эрмитаже где-то в середине 60-ых годов.

Большую часть коллекции Родена и коллекции импрессионистов из музея Орсе привозили и в столицу Австралии Канберру. Мы специально летали туда. Выставка проводилась в прекрасном художественном музее Канберры. Австралия вообще славится интересными музейными зданиями, но, к сожалению, в них размещаются достаточно бедные художественные коллекции. Всё-таки трудно наверстать такую разницу в возрасте государства по сравнению с европейскими странами, что проявилось и в развитии искусства. Ни в коем случае не хочу приуменьшить роль и значение искусств коренных народов Австралии, которые бережно сохраняются государством. Я не люблю слово «аборигенов», именно коренных настоящих хозяев Австралии. Это самобытное искусство, но мы не все и не всё в нём понимаем. Сейчас мы говорим о европейском искусстве и о мировом искусстве, включающем самобытное искусство всех континентов, но всё-таки базирующемся, в основном, на искусстве европейских стран. Нам же ближе всего именно европейское искусство, европейская школа, традиции, вкусы, в конце концов.

Вернусь к музею Родена и вспомню одну забавную историю, связанную с этим музеем. Как-то раз жена мне сказала: «Слушай, скоро исполняется 40 лет нашей семейной жизни. Ты, конечно, забыл, что когда-то ты обещал мне 40-летний юбилей нашей свадьбы отметить в Париже» Я стал лихорадочно вычислять. Если учесть, что я женился в 19 лет, будучи ещё студентом, то можно себе представить, каким я был нахальным и самоуверенным, когда считал, что через 40 лет смогу попасть в Париж. Тем не менее, раз обещал – надо выполнять. Действительно, Париж для меня уже стал доступен, но, как всегда, не хватало времени. В общем, деваться было некуда, и мы полетели в Париж.

Мы наметили очень насыщенную программу. Наш «рабочий» день начинался в 8 часов утра. Шла середина августа, стояли очень жаркие и душные дни. Ходить по Парижу в такую погоду в течение 10-15 часов в день, поверьте, очень тяжёлый труд. К счастью, мне удалось заранее выговорить, что на ланч мы возвращаемся в свой отель (он находился недалеко от Гранд Опера, буквально в 100-150 метрах), и, что там я получаю не только какой-нибудь холодный салат, но ещё и право минут на 15-30 рухнуть на кровать, включить кондиционер и расслабиться. Просто было необходимо немножко восстановить силы, чтобы «трудиться» вторую половину дня, отмеряя безумные расстояния по улицам Парижа.

В один из дней, где-то ближе к вечеру мы попадаем в дом-музей Родена, с усталым наслаждением осматриваем коллекцию скульптур и выходим в садик, где тоже продолжается экспозиция. И тут я замечаю, что около заборчика в тени находится маленькая стойка, и там продаётся пиво марки Хайнекен, а вокруг стоят металлические столики и металлические стулья. Можно тут же сесть, выпить и отдохнуть. Мы заказываем по кружке или по баночке пива, выпиваем, и на душе становится хорошо. Возникает желание положить ноги на другой стул, что я и делаю. Хочется взять ещё одну порцию пива Хайнекен. Всё проходит очень миролюбиво, и вдруг я совершаю жуткую ошибку – говорю популярную в те годы фразу: «Хорошо сидим», заимствованную из кинофильма «Осенний марафон». В фильме герои распивают бутылку на троих, и известный актёр Евгений Леонов произносит эти слова, ставшие крылатыми. Боже мой! Прогулка по Парижу была испорчена. «Ты что, приехал в Париж пиво пить или смотреть Париж?!» Я с трудом проглотил вторую порцию пива, и мы продолжили экскурсию.

Париж памятен ещё несколькими встречами. Одна из них — с семьёй Лашевских. Мы встретились с ними в назначенное время, с точностью буквально до десяти минут. Это создало приподнятый настрой всему нашему совместному пребыванию и знакомству с этим замечательным городом.

К этому времени я уже неоднократно бывал в Париже, знал его, поэтому поездку удалось хорошо подготовить. Мы заранее забронировали номера в небольшом, но весьма комфортабельном отеле, недалеко от площади Оперы, по-моему, отель назывался «Четыре лошади» или «Лошади Гранд-Опера», в общем, что-то связанное с Гранд-Опера и в то же время с лошадьми. Отель не имел своего ресторана, поэтому в уютном закутке холла накрыли столы, зажгли свечи. Заказали хорошую еду из соседнего ресторана. Всё получилось очень уютно и торжественно. Самое интересное, что меню ужина мы согласовали заранее, когда все ещё находились в разных частях света – между Ленинградом, Айдзу Вакамацу и Парижем. Мы провели с Лашевскими два замечательных дня, без устали вышагивая по удивительной красоты улицам, набережным и площадям Парижа.

Через два дня мне пришлось улететь в Ленинград. Я, как всегда, остался верен себе, опять не хватило времени, чтобы все запланированные дни провести в компании близких людей. Моя семья и Лашевские продолжили парижское турне уже без меня.

Сейчас думаешь – да какие это срочные дела. Ничего бы не случилось, если бы я прилетел в Ленинград на день или на два позже. И так можно сказать почти про любую из поездок, которые я совершил в своей жизни. Почему же я пожалел каких-то ещё пару дней и оторвал их у своей семьи, у самого себя и не посетил те места, в которых очень хотел побывать. Ну, вот такая судьба, такой дурацкий характер, такая привычка в жизни.

Во всяком случае, эта поездка оставила глубокий след в моём сердце, и, пожалуйста, не ищите каких-то открытий в том, что я сейчас наговорил – это просто кусочки моей судьбы, кусочки моей души.

Теперь немного о путешествии по Франции, которое удалось совершить вместе с семьёй – женой Ирой, дочкой Мариной и внуком Сашей.

Мы встретились в аэропорту Франкфурта, взяли на прокат машину, переночевали в гостинице и рано утром поехали во Францию в долину реки Луары. Маршрут путешествия был хорошо продуман заранее. Он не только включал посещение великолепных старинных замков Луары, но и остановки в некоторых из них на ночлег.

После этого мы на несколько дней поехали в Ла-Рошель. Для меня это святой город. А одной из главных целей поездки было провезти внука Сашу по следам трёх мушкетёров. Но, к сожалению, это поколение людей уже меньше привязано к шедеврам Александра Дюма, поэтому я не могу считать, что передача мушкетёрской традиции состоялась. Несколько незабываемых дней мы провели на острове Иль-де-Ре в непосредственной близости от города Ла-Рошель. Это очень уютный и далекий от цивилизации остров, несмотря на его близость к материку. С материком его связывает грандиозный двух- или трехкилометровый мост. Маленькие городки, а точнее, небольшие поселения вокруг каждой бухточки, в основном, населяли рыбаки. На прокаленных французским солнцем улочках этих поселений прямо из-под стен невысоких, одноэтажных, как правило, оштукатуренных домишек, росли совершенно роскошные мальвы.

Впечатлили развалины старинного монастыря на острове Иль-де-Ре, который являлся главным штабом ордена Тамплиеров – какое-то знаковое, таинственное место. Очень понравилось блюдо совершенно необыкновенного вкуса, которое там подавали. Оно чем-то напоминало итальянское терамису, только в горячем виде, и называлось «сабайон». Это единственное слово, которое я сумел выучить по-французски, а хозяйка гостиницы, впрочем, как и весь обслуживающий персонал, не знала не только русского языка, но и английского. Они говорили только по-французски. Причём, это не было каким-то нежеланием говорить по-английски, нет, просто они действительно не знали языка. Там бывали только французы, и никогда не приезжали в гости туристы, поэтому наше приветствие утром и вечером состояло только из одного слова: «Сабайон, сабайон, сабайон». Это слово мы только и запомнили.

Вот и осталось в памяти – монастырь Тамплиеров, сабайон, мальвы и ещё фантастическая рыбная уха, которая подавалась в каждом ресторанчике, причём везде она немножко отличалась по вкусу. Это было настолько вкусно, что мы с Сашей умудрялись это рыбное чудо есть по три раза в день.

И, пожалуй, ещё несколько слов о самой последней поездке в Париж. Мы приехали на какую-то юбилейную угольную конференцию. Не то это был юбилей самой конференции, не то – компании «Сибирский деловой союз», с которой я в то время работал. По укоренившейся традиции вся руководящая часть нашей делегации приехала с жёнами, что являлось неписаным правилам, внедрённым хозяевами этой компании. Все поездки на конференции должны быть семейными, и обязательно хотя бы два дня, включая субботу и воскресенье, посвящались экскурсиям или просто прогулкам. В этот раз проводилась экскурсия по местам, связанным с жизнью Эрнеста Хемингуэя, которая для меня представляла очень большой интерес.

К тому времени я уже точно знал, что ухожу из угольного бизнеса, знал, что уже не буду ездить на конференции, наверное, уеду из России, скорее всего, никогда не попаду в Европу, а значит…и в свой любимый Париж.

Далее
В начало