Снова на «ЛЭМЗе»

В то время «ЛЭМЗ» стал очень мощным крупным предприятием. Его руководители всегда с гордостью и благодарностью вспоминали о команде Староса. Один из них, Виктор Васильевич Рыбаков, к концу 80-х годов уже много лет работал заместителем министра в Министерстве Приборостроения, которому подчинялся ЛЭМЗ.

Кроме того, «ЛЭМЗ» стал центром большого объединения с громким названием «ЛЕНЭЛЕКТРОНМАШ». Кроме «ЛЭМЗ» в объединение входили: ВНИКИ СЧПУ (Всесоюзный научно-исследовательский и конструкторский институт систем числового программного управления), а также новый завод ЧПУ, строительство которого по межправительственному соглашению в это время заканчивала итальянская компания «Оливетти», и еще несколько предприятий.

Генеральным директором объединения назначили Владимира Степановича Тихонова, который до этого руководил одним из НИИ, вошедших в состав объединения. Его первым заместителем стал Евгений Павлович Шарапов, работавший на «ЛЭМЗ» ещё во времена нашего первого прихода туда. С этими людьми мне приходилось довольно много общаться и раньше, у нас давно сложились хорошие деловые отношения. Если добавить, что Главным инженером ВНИКИ СЧПУ стал Александр Данилович Чернопольский, мой добрый товарищ по ЛИТМО, то станет понятным, почему я сразу подумал, что сумею найти себя там в новом качестве.

Штаб-квартира Генерального директора находилась на заводе ЛЭМЗ. Владимир Степанович придавал новому проекту очень большое значение. Он лично контролировал строительство и руководил приёмкой и освоением завода ЧПУ.

Работа с «Оливетти»

Мне предложили пост заместителя Генерального директора объединения по микроэлектронике. От такого заманчивого предложения трудно было отказаться.

Моя главная задача заключалась в том, чтобы системы программного управления, разработанные в фирме «Оливетти» и внедряемые на заводе, полностью перевести на советские интегральные схемы, которые в большинстве случаев являлись прямыми аналогами схем зарубежных. Предстояла серьёзная работа по проведению огромного числа исследований, измерений, координации работы между компаниями, составлению протоколов и конечному их согласованию с фирмой «Оливетти». Необходимо было добиться того, чтобы аппаратура, полностью построенная на советских интегральных схемах, соответствовала тем высоким техническим стандартам, которыми всегда отличалась фирма «Оливетти». Не скрою, что с самых первых шагов мне показалось, что итальянские партнеры немножко нагнетают обстановку и стараются дать понять, что на советских интегральных схемах просто невозможно сделать хорошую аппаратуру.

Я же, как ярый патриот своего родного Министерства Электронной промышленности, в котором проработал двадцать девять лет, был совершенно уверен, что сумею провести программу работ, гарантирующую полную взаимозаменяемость европейских или международных интегральных схем с советскими. Этот процесс имел громкое название «омологация». Тут же выяснилось, что входной контроль интегральных схем и их испытания – тоже часть моих будущих обязанностей. А для этого создавался специальный участок, обеспечивающий весь цикл производства, участок со сложнейшей системой измерительного оборудования, высокоавтоматизированной, обладающей большой пропускной способностью. Наша задача состояла в том, чтобы принять эту систему и установить ее на заводе. Стало ясно, что в ближайшие месяцы мне не избежать обязательных поездок на фирму «Оливетти» и, наверное, не только на неё.

Однако, вызывало большое сомнение, что меня смогут в довольно короткий срок допустить к выезду за границу, так как действовали серьезные ограничения по режиму, связанные с теми работами, которые я вёл. Но оказалось, что если очень надо, то всё можно, и никакие препоны не помеха.

Итак, я получил предложение сразу по окончании передачи дел на «Светлане» приступить к работе на «ЛЭМЗ» уже в новом качестве. Мне выделили кабинет с видом на морской канал, по которому круглые сутки двигались корабли в порт и из порта в Санкт-Петербург. В общем, всё это выглядело достаточно благопристойно.

Я с самого начала дал понять, что моя должность заместителя Генерального – всего лишь титул, что я ни в коем случае не собираюсь ввязываться в дела других комплексов объединения, в которых работали серьезные команды, не нуждающиеся, в общем-то, в моей опеке. Какие-то формальные встречи, мелкие совещания, совершенно дружеские отношения и никакой попытки администрировать, навязывать свою волю, ни в коем случае. Круг моих обязанностей – фирма «Оливетти», омологация схем и организация входного контроля.

Первый выезд за границу

С первого июля 1989-го года я приступил к своей новой работе. Сразу стало понятно, что где-то осенью я уже должен буду с большой командой инженеров выехать на фирму «Оливетти». Предстояло подробно ознакомиться с документацией на оборудование, которое должно быть установлено на участке входного контроля, c программами омологации, подготовить первый костяк специалистов для этих работ.

Конечно, всё это могло осуществиться только при условии, что я получу право на свободный выезд в командировки за границу. Неожиданно этот вопрос решился очень быстро, и по прошествии всего нескольких месяцев, а точнее, 14 ноября (помню дату потому, что она совпала с моим днём рождения), вместе с компанией инженеров, которых давно хорошо знал, я сел в дневной московский поезд. Ночь мы просидели на раскалённых батареях в аэропорту Шереметьево (не только кресла, но и простые стулья там были в дефиците). Ранним рейсом вылетели из Москвы сначала в Рим, оттуда в Турин, а затем, автобусом добрались до маленького старинного города Иврея, где находилась фирма «Оливетти».

Делегацию возглавляли два заместителя министра. Поездка на Оливетти стала частью их визита, имеющего свою большую напряжённую программу. В делегацию также входили Генеральный директор Владимир Степанович Тихонов и большая инженерная команда. Часть людей ехала на смену сотрудникам, которые непрерывно вели подготовительную работу, принимали документацию.

Волнения страшные. Как это, вдруг я попаду за границу. Ведь раньше, если я где-то в метро, в вагоне поезда или в лифте гостиницы случайно встречал иностранца, то должен был на следующий день прийти в Первый отдел и доложить, что имел контакт с представителем империалистического государства.

И вот, я впервые должен ехать за границу. Конечно, я не верил что меня выпустят, не верил, что дадут заграничный паспорт, что поставят в него выездную визу – не верил до того момента, пока не прошел пограничный пост, пока не сел в самолет. Отлично помню эти свои ощущения абсолютной нереальности происходящего.

Моё место оказалось в бизнес-классе. Начали разносить царские напитки, которые с удовольствием поглощала руководящая часть нашей делегации. А я манерничал, выпивал глоточек красного вина, хотя очень хотелось засадить хорошую дозу коньячка, который в изобилии всем подносили. Но я был строг к себе и старался держаться очень скромно. Старшие товарищи спрашивают: «Теперь-то ты веришь, что тебя выпустили за границу?». Я все равно сомневаюсь: «Да нет, понимаете, я на борту советского лайнера, вот посмотрим, что будет, когда мы приземлимся в аэропорту Рима. Может быть, меня из самолета не выпустят. Я просто полечу обратно, но с удовольствием отдам запасные бутылки водки, которые везу с собой» (пожалуй, я сейчас слукавил – всю водку мы выпили ещё в поезде, по дороге из Ленинграда в Москву, ведь эта поездка совпала с моим днём рождения!). Но в Риме меня никто не задержал, вместе со всеми я вошёл в зал ожидания, и мы провели там час или два, пока не началась посадка на Туринский рейс.

В зале ожидания началось самое интересное. Мы практически сутки не спали или спали где-то в аэропорту Шереметьево, в самолете. Поэтому, как только сели в удобные кресла, все сразу уснули. Я тоже задремал, но тут же проснулся – меня как током ударило: «Как же так, – думаю, – я за границей, а сижу и сплю, надо же что-то делать, что-то посмотреть, оглядеться». Я заставлял себя подняться и сделать несколько шагов. Потом возвращался, садился на свое место, брал себя в руки, вдруг опять вскакивал, делал два шага в другую сторону. И все опять повторялось сначала. Потом количество шагов увеличилось. Вдруг я понял, что могу уже перемещаться по маленькому холлу, смотреть на людей вокруг. Но все равно, меня не покидало ощущение, будто я диверсант и совершенно случайно попал в чуждую державу. Я увидел, что вокруг меня сидят пассажиры, ожидающие своего рейса, и рассматривают очень красивые яркие журналы. Такие журналы я видел только в библиотеке. А здесь они лежат, где попало! Я подумал: «Боже мой, что же нужно иметь, чтобы можно было их взять? Наверное, деньги. Деньги у меня только советские». Нам ещё не вручили итальянские лиры, и дадут их только по прибытии в пункт назначения. Стыдно признаться, но, когда объявили посадку, я незаметно взял один журнал и засунул его за пазуху. Я рассказал об этом своим спутникам, будучи уверенным, что совершил кражу. Моё признание в преступлении доставило огромную радость всем членам нашей команды, которые уже десятки раз бывали за границей и чувствовали себя абсолютно свободными людьми. Конечно, я их очень развеселил тем, что такой-сякой профессор Гальперин в Римском аэропорту спер журнал, который, оказывается, и так мог спокойно взять и, размахивая им, садиться в самолет. Вот так началось моё передвижение по капиталистическому миру.

Городок Иврея

В конце концов, мы добрались до места – маленького и очень уютного городка Иврея недалеко от Турина, фактической столицы компании «Оливетти». Городок имел очень древнюю историю. Мы проживали недалеко от старинной улицы, вымощенной камнями, по которым ещё римские легионеры ходили в свои походы. Особенно запомнился мост через речку. Половина его осталась в первозданном виде ещё со старых римских времен, а вторую половину пристроили много позднее. И это очень бросалось в глаза: там – Древний Рим, а здесь – что-то напоминающее цивилизацию двадцатого века.

Жили мы все в доме, специально построенном для советских командировочных. Каждому выделили небольшую квартиру со всеми удобствами, состоящую из одной комнаты с встроенной кухонькой и маленьким холодильником, где хранился необходимый запас продуктов. Кроме того, все привезли с собой по палке колбасы, по большому куску сыра и гречневую крупу на весь срок пребывания. Люди приезжали на месяц, на два, на три и, конечно, все старались сэкономить. В те времена магазины в нашей стране стояли практически пустыми, поэтому командировочные денежки хотелось использовать для того, чтобы купить что-то себе, детям, близким. Практически каждый мечтал привезти домой кассетный магнитофон со всеми прибамбасами.

Утром и вечером мы жили на самообслуживании. Днём на фирме «Оливетти» обедали то ли за счёт профсоюза, то ли это входило в стоимость контракта, я уже этого не помню. Во всяком случае, для нас это был халявный обед. А завтракали и ужинали уже сами – покупали хлеб да ещё непривычные для нас пакетики растворимого кофе и чая. Получалось вполне нормально, бутерброды с сыром, да ещё и с колбаской. Бывалые люди меня научили, что на колбасе надо наметить столько частей, на сколько дней у тебя командировка, умножить на два, чтобы хватило на утро и на вечер. Так же поступить с сыром. Так всё просто.

Смешная история с будильником

Мне предоставили номер, состоящий из двух комнат, в каждой из которых имелся комплект мебели и небольшая кухонька с холодильником. Надо отметить, что будильников в моём распоряжении оказалось тоже два.

Я понимал, что завтра надо будет очень рано вставать, но чувствовать себя при этом бодрым и энергичным, ведь впереди ждала напряженная работа. Для этого необходимо хорошо выспаться.

Поэтому, скромно поужинав, я поставил будильник на нужное время и рухнул на диван, но потом решил, что этого недостаточно и завёл ещё один будильник. День выдался таким насыщенным, что как только я коснулся головой подушки, сразу вырубился.

Проснулся я от совершенно сумасшедшего звона – будильник стоял рядом. Я посмотрел на часы, понял, что у меня есть еще в запасе несколько минут, наотмашь хлопнул по будильнику, но он, мерзавец, продолжал звонить, ударил по нему еще раз – звонит! Тогда я изменил время звонка – он, проклятый, продолжал звонить! Совершенно рассвирепевший, я открыл заднюю крышку, вынул батарейку – звон, как ни странно продолжался…

Только тут меня осенило, что в моём номере два будильника. Не удивительно, что когда я вытащил батарейку из одного, второй всё равно продолжал звонить.

Это одно из самых ярких впечатлений моего первого дня пребывания за пределами социалистической родины.

Наши за границей

Утром начались будни, мы пошли на фирму, сразу начали работать каждый со своей группой специалистов. Исключительно рабочая обстановка, у нас хорошие переводчики, все идет нормально.

Примерно через полчаса я вдруг вспомнил, что сижу и работаю в «логове звериного империализма», в чужой стране с другими нравами, с другим языком. Но вскоре я об этом забыл и не заметил, как закончился рабочий день. Мгновенно опустели все кабинеты, мы же продолжали работать.

Я опять начал задумываться о том, что спокойно работаю, беру нужные мне бумаги со стола одного из «рабов капитализма», что-то с ними делаю, читаю, совершенно, как вел бы себя на фирме дома. Но порой у меня всё же появлялось чувство, что я нахожусь в центре империалистической державы, и это поражало всё больше и больше.

Постепенно эта острота исчезла, началась нормальная спокойная работа… Однако, возникало некоторое ощущение, что наши люди, наши специалисты, обладавшие очень высокой квалификацией, чувствовали себя все-таки не совсем комфортно, как-то немножко людьми второго сорта, и на это было очень больно смотреть.

Это связано с тем, что начальный период своей трудовой биографии я провел в компании моих учителей Староса и Берга. Эти люди одной из своих целей считали убедить сотрудников в том, что они ни в чем не уступают по своему интеллектуальному уровню, по технической подготовке, багажу полученных знаний специалистам соответствующего направления в зарубежных компаниях. Мы владели современной литературой, многое знали и умели делать лучше, чем это делалось за границей. Поэтому у меня возникал какой-то внутренний протест против того, что мы должны доказывать, какие мы крутые, для того, чтобы не чувствовать себя униженными. А такие моменты иногда возникали, причем, как правило, это не было связано с производственной деятельностью.

Никогда не забуду талантливую женщину инженера-конструктора, которую однажды увидел после работы, зайдя в какой-то магазин. Она стояла перед прилавком с колбасами и плакала. Я подхожу к ней и спрашиваю: «Татьяна, почему Вы плачете, что случилось?». – «Понимаете, Марк, это со мной происходит каждый раз, когда я сюда приезжаю. Вот я зашла в магазин, вижу это изобилие колбас, понимаю, что деньги у меня есть, если я их потрачу, то тоже смогу есть эту колбасу, нет проблем. Но я себе представляю, что дома у меня остался муж и дети, которым эта колбаса недоступна, что они ее не увидят, ее просто у нас нет. Так почему же, будучи уверенной, что я гораздо сильнее техников, с которыми работаю на фирме «Оливетти», должна чувствовать себя униженной, когда стою перед прилавком магазина, к которому они спокойно подходят и покупают все, что им надо для себя, для своей семьи?» Я впервые столкнулся с такой неоднозначной ситуацией. Конечно, это несправедливо, но приходилось мириться, такова реальность.

Вспоминается и другое. Мне предстояло принять у «Оливетти» очень большой и дорогостоящий кусок контракта – это технологический участок входного контроля интегральных схем. И тут я почувствовал, хотя, может быть, это в каком-то смысле и надуманно, что руководство фирмы проявляет ко мне повышенный интерес и старается продемонстрировать свое более чем лояльное отношение.

Кажется, во второй или третий вечер нас с очень узким кругом специалистов пригласили в какой-то маленький ресторанчик в горах. Ресторанчик, даже по моим сегодняшним представлениям вполне соответствовал понятию «элитный» – кухня и обслуживание находились на самом высоком уровне. Нас принимали очень тепло, по-моему, даже с чрезмерным уровнем торжественности. Мне вручили подарок – необычайно тяжёлую толстую шариковую ручку из какого-то белого металла. Я тогда подумал: «Что же они туда запрятали?» С помощью этой новой ручки я торжественно законспектировал меню ужина, всё что подавали в тот вечер. У меня где-то хранится эта программа моего первого званого вечера в таком хорошем ресторане. Этим приглашением как бы подтверждался весьма высокий уровень уважения ко мне руководства компании.

Потом оказалось, что это не простая ручка, а серебряная! Я ею, практически, не пользовался и, в конце концов, передарил своему зятю уже в более поздние времена. В тот тяжёлый период, когда нигде ничего не было, он отнёс ручку в какой-то комиссионный магазин. Моя семья, а, точнее, моя семья и семья моей дочери на эти деньги прожили два месяца.

Руководство «Оливетти» надеялось, что этот подарок вызовет у меня повышенный уровень доверия к фирме. Может быть, они рассчитывали, что я буду закрывать глаза на какие-то мелкие недостатки, которые есть в любом большом деле. Но, к сожалению, их ждало большое разочарование, потому что, работая на приемке этого оборудования и методик, я проявлял, может быть, даже немного излишнюю жесткость. Я каждый раз вспоминал, как в таких случаях вел бы себя военпред, принимавший у меня продукцию, и старался поступать не менее жестко, чем тот военпред из моей прошлой жизни.

Короче говоря, меня больше никогда не приглашали на званые ужины и никогда не делали дорогих подарков, мне просто вежливо улыбались и проглатывали те горькие пилюли, которые я им порой преподносил.

Как я опоздал на поезд

Дальше всё шло достаточно спокойно, активно, по-деловому. Мне удалось отобрать группу самых хороших выпускников кафедры вычислительной техники ЛИТМО, и они вошли в состав команды. Предстояла простая вещь, связанная со словом «омологация», – организовать взаимодействие этого большого поглотителя интегральных схем с моим родным министерством, где была назначена встреча. Я собирался поехать в Москву с человеком, который занимался снабжением. Но тут случилась очень смешная история.

Как раз в это время команда Горбачева, уж не знаю, кто являлся реальным инициатором, ввела одно из «стратегических изменений» в жизни и экономике тогдашнего Советского Союза. Они предложили водку из 40-градусного продукта превратить в 40-процентный продукт. Это означало, что градусы упали, водка стала 38-градусной. Я думаю, что люди, которые вводили это новшество, очень сильно опасались, что народ взбунтуется, потому что народ привык к определенной крепости продукта, а тут вдруг получается, что вместо пол-литры теперь надо выпить, скажем, 550 грамм. Где эти 50 грамм достать и как их поделить на троих? Это серьезная проблема. И вот, приняли решение, по крайней мере, на первом этапе в водку добавлять какое-то снотворное. Я сейчас не берусь утверждать, что это действительно происходило, но, во всяком случае, такая молва шла. И самое смешное, что из-за этого я сам и программа омологации, за которую я отвечал, оказались под серьезной угрозой просто провалиться. А случилось вот что.

Мы решили с коллегой ехать в Москву вечером поездом «Красная стрела» и договорились встретиться на перроне около вагона.

После работы я решил заехать домой, поставить машину. Стояло лето, я жил по-холостяцки. Придя домой после работы, нашёл в холодильнике кое-что пожевать, открыл новую бутылку водки и решил выпить свои привычные 100 грамм, что является явно не слишком большой дозой для человека, прошедшего огромную школу и в электронной промышленности, и в военно-морском флоте, в том числе, по умению выбрать алкоголь, выпить нужную дозу, и после этого чувствовать себя прекрасно. Так я и поступил. Выпив свои 100 грамм, присел в кресло, после чего уснул настолько глубоким сном, что проснулся за 15 минут до отхода поезда.

Стало ясно, что домчаться до вокзала я уже не успею. Я разнервничался, но понял, что сопротивляться бесполезно. Представил себе тоскливое лицо моего спутника, стоящего у вагона с билетами и так и не дождавшегося меня. Представил, как завтра ему придется самостоятельно идти в незнакомое или малознакомое министерство. Вместо того чтобы ходить, как свадебный генерал по большим кабинетам и получать нужные подписи, ему надо будет каким-то образом самому искать эти кабинеты, ждать пропусков, что-то объяснять людям – ужасная картина! Мне стало безумно стыдно.

И тут я сообразил, что есть выход из положения. В те времена ещё достаточной популярностью пользовались ночные авиарейсы Ленинград-Москва. Каково же было удивление моего коллеги, когда в 8.25 утра он увидел меня на Ленинградском вокзале, встречающего его около вагона! Счастье не имело границ, и программа омологации пошла полным ходом.

Некоторые итальянские обычаи

Но вернёмся к впечатлениям от первых поездок на «Оливетти». Я уже сказал, что визит в весьма фешенебельный ресторанчик в горах остался единственным и не имел продолжения. Однако я ничуть от этого не страдал, больше того, в эту первую заграничную поездку у меня стал складываться стереотип, какого рода рестораны надо в основном посещать. Во время нашего пребывания мы несколько раз бывали в маленьком кабачке, где встречались с итальянскими инженерами, с которыми вместе работали. И это было настоящее застолье, спокойное, скромное, без роскошных накрахмаленных салфеток, но с традиционной итальянской кухней, которая в каждой части Италии совершенно самобытна, необычайно вкусна и приятна.

Запомнились некоторые особенности, присущие именно этой части Италии. Например, если за столом собралась не очень большая компания людей, и все заказывают разные блюда, то принято обязательно всем попробовать еду из чужой тарелки. Это не считается какой-то нескромностью, неделикатностью. Вот такой обычай. Мы его с удовольствием соблюдали, запивая пищу хорошим итальянским вином.

Существовала ещё и другая особенность застолья в этой предгорной части Италии. В горах всегда паслись многочисленные стада овец, при которых, естественно, находились пастухи. Ночи там стояли очень холодные. Пастухи сидели у костра, закутавшись, в какую-нибудь накидку, бурку, по кавказским понятиям, и главное, что они согревались напитком, состоящим из чая и какого-то количества граппы. Для этого использовались необычные выточенные из темного дерева чаши, закрытые крышкой, тоже деревянной, и на этих чашах имелось несколько отводных сосков, напоминающих носики у чайника. Для того чтобы из такого носика что-то выпить, нужно было закрыть два соседних. Иначе этот горячий напиток, его можно назвать «грог», попадал бы в рот только частично, а остальное бы просто выливалось за шиворот. Поэтому человек брал эту чашу за два носика, закрывал их, а из третьего пил. После этого сосуд передавался соседу, и тот пил уже из следующего носика. Так по кругу шло всё застолье. По началу, когда мне об этом рассказали, я стал думать, как бы вычислить и как бы сделать так, чтобы, когда сосуд пройдёт по кругу и вернётся ко мне, мне достался бы тот же носик, с которого я начал пить. Но потом, обратив внимание на то, что никого из окружающих это не волнует, я что-то в себе преодолел и успешно справлялся с этой процедурой.

В знак благодарности за уважение к традициям мне подарили такую деревянную чашу, и она очень долго стояла дома в моем кабинете. К сожалению, я не решился взять ее, когда уезжал в Австралию, потому что она занимала слишком много места. Очень жалею, здесь я так и не нашел ничего подобного.