Мы не атланты, мы лишь атлантики,
но мы – прибалты, ведь мы при Балтике

Мы успешно продолжали работать в портах Петербурга и Высоцка. Но в связи с тем, что у Гридина резко увеличились объемы продаж на Северо-Западе, мы стали рассматривать возможность движения в сторону Европейского Союза. Впереди были порты Эстонии и Латвии.

Я очень люблю эту часть Европы, эти гордые независимые страны, судьбы которых складывались очень сложно. Они всегда находились на пути движения войск между Швецией, Россией и другими западными странами. Многие годы они входили в состав царской России. Революция в России подарила свободу этим странам, а потом, в 1939 году эта свобода была отобрана. Окончательно независимость прибалтийские страны получили уже в начале девяностых годов, когда распался Советский Союз. И сейчас, хоть прибалтийские страны и стали независимыми, для меня они навсегда останутся родными. Мы много лет прожили вместе, и нас все равно объединяет одно общее море — Балтийское.

Все эти страны, так или иначе, входили в Российскую Империю и в то же время многие города прибалтийских стран являлись членами Ганзейского Союза, то есть входили в свободную торговую зону Европы.

Сейчас же мир взбесился, но, пройдет время, он должен успокоиться. И я думаю, что, в конце концов, мы вернёмся к свободному общению. Да, это будет стоить многих финансовых потерь, многих интеллектуальных потерь. Особенно обидно, что сегодня опять Россию от стран, окружающих её, которые столько лет составляли с ней одно государство, отделяет официальная граница. По обе стороны этой границы всё чаще возникает непонимание, возрастает напряженность, проявляются взаимные обиды, даже какая-то озлобленность. Это горько. Я не знаю, как с этим бороться, это какое-то всемирное сумасшествие. Пройдёт эта полоса, наступит великий общий мир. Европа станет свободной, единой, демократической. Надеюсь, что это будет, всё уладится, но до этого надо ещё дожить. Боюсь, что это уже не моя судьба.

Сейчас я буду мысленно путешествовать по Прибалтике вместе с потоками угля, которыми мне довелось заниматься. Я давно мечтал описать эти поездки и не только деловые, но и туристические.

Ну, естественно, что ближе всего к моему родному городу Ленинграду-Петербургу расположена Эстония и её порт Таллинн. Первым из моей семьи в этом городе и в этом порту побывал мой отец после того как Эстония, в числе других прибалтийских государств, по пакту Молотова-Риббентропа была присоединена к Советскому Союзу. Отец приехал в Эстонию для проведения испытаний какой-то оптической аппаратуры. А двадцать второго июня 1941-го года он вернулся в Ленинград, причём вернулся на подводной лодке, на которой и проходили эти испытания. Это, пожалуй, не самый приятный визит в родную Прибалтику, но, вот, моя семья таким образом её открыла.

Мои поездки начались в самом начале шестидесятых годов, когда после института я пришёл на работу. Экскурсии в Таллинн на автобусе тогда пользовались большой популярностью. Мы приезжали ранним утром в субботу и уезжали поздно вечером в воскресенье. Ночевали в каком-нибудь случайно арендованном помещении. Мы были молоды, веселы, радовались всему новому. Мы читали книги об Эстонии, старались дружить с эстонцами, и мне кажется, что эта дружба всегда была искренней. Наверное, далеко не у всех складывались добрые отношения. Но это во многом зависит от людей. Человек, приезжая в другую страну, даже если страна является частью той же великой Советской Империи, должен, прежде всего, испытывать уважение к национальным ценностям страны пребывания, к ее языку, к ее музыке, к ее кухне и просто к образу жизни. Это главное правило, и за многие годы посещения прибалтийских стран я ни разу не встретил хоть какого-то недоброжелательства со стороны коренных жителей. Правда, случались немножко смешные ситуации, я о них расскажу позже.

Итак, первый город, о котором я хочу рассказать – это Таллинн. Наши первые поездки – чашечки кофе со сливками, необыкновенно вкусные булочки, любимый таллиннский ликер Вана-Таллинн. Мы не только пили его с кофе, но и обязательно привозили домой. Это превратилось в совершенно замечательный ритуал. Мы учились пить этот крепкий и ужасно приторно-сладкий напиток маленькими-маленькими рюмочками, почти наперсточками. Мы с удовольствием смаковали его. Даже когда губы слипались от этого ликёра, мы продолжали с наслаждением пить кофе по-таллиннски.

А ещё запомнились необычайной красоты храмы, я бы сказал, необычайно строгой красоты. Там не было пышных церквей, это были строгие красивые соборы. Не могу не упомянуть чудесный парк Кадриорг со скромным домиком Петра I и с великолепным дворцом, который Петр подарил своей супруге Екатерине I.

Потом поездки стали более частыми, регулярными. Довольно много времени я проводил в Таллинне, когда мы готовили к испытаниям очередное поколение аппаратуры для военно-морского флота. Мы тогда одновременно устанавливали аппаратуру связи и обмена данными на нескольких полигонах, один из них находился в районе Стрельны под Ленинградом, другой – в Таллинне. Следующий полигон располагался в Калининграде при штабе флота, и мы организовывали связь и обмен информацией между всеми этими точками. Кроме того, конечно, аппаратура ставилась на кораблях, и все это было очень интересно, трудно, необычно по тем временам. Но главное, что удавалось приезжать в Таллинн, хотя времени у нас всегда было чрезвычайно мало. Иногда мы в тот же день возвращались обратно, но обязательно старались успеть хоть немножко посидеть в каком-нибудь маленьком уютном ресторанчике, поесть традиционной эстонской пищи.

Незабываемые дни я провел однажды в городе Пярну. После очень длительных и тяжёлых испытаний, измученный, я поехал туда один, без семьи, чтобы просто встретить новый год в одиночестве, потому что моя семья тогда уехала к родным в Сочи, и я остался один. Имелись к тому семейные обстоятельства. Короче говоря, я поехал в Пярну. Неожиданно поездка получилась очень интересной и, где-то, даже забавной. Ко мне в Пярну приехал мой друг Рафа Лашевский, и мы с ним провели несколько совершенно замечательных дней. Мы наслаждались покоем, слушали национальную музыку. Конечно, пробовали необычайные блюда местной кухни, среди которых наибольшее впечатление на меня произвело тушёное мясо лося с мочёной брусникой. Это было очень вкусно, и мы заказывали это мясо каждый день. Входя в ресторан, мы каждый раз как бы ставили маленький спектакль, изображая, будто стреляем из охотничьего ружья. Официанты уже нас знали и понимали, и нам буквально через три минуты приносили приготовленное  специально для нас блюдо, потому что после первого визита мы сообщили метрдотелю, что, нам настолько понравилось это блюдо, настолько оно вкусное и большое, что мы готовы его есть каждый день. После такого ужина мы только-только успевали добраться до своих постелей, как тут же валились, словно убитые лоси. Так на нас действовало это вкусное снотворное.

Ну, конечно, не это главное – нам было хорошо уже потому, что мы просто были молоды, потому что нас окружали спокойные, доброжелательные люди. Мне запомнилось, как мы сидели в маленьком номере, на столе стояла новогодняя ёлочка, и Рафа читал стихи Анны Ахматовой. Мы раскладывали пасьянсы, а иногда вечером бежали в ближайший тир, чтобы немного пострелять из духового ружья. Вот, пожалуй, все развлечения. Прошло много десятилетий, но мы с большим удовольствием вспоминаем эти несколько дней, проведённых в такой гостеприимной Эстонии в маленьком курортном городке Пярну.

Ну, а теперь перенесемся в более поздние времена, когда уже в капиталистические годы, где-то в начале двухтысячных я приехал в Таллинн с другой целью. Требовалось организовать перевалку угля через таллиннский порт. Там тогда функционировали два терминала, два независимых порта, принадлежавших разным хозяевам. По-моему, они принадлежали российским компаниям или физическим лицам, сейчас точно уже не помню, да это и неважно, но нам всегда там было комфортно и спокойно работать. Сложились дружеские, нормальные отношения. Но беды нас подстерегали те же самые, что и в Высоцке – во-первых, это малые глубины, во-вторых, недостаток складских площадей. Пожалуй, единственным преимуществом, если забыть о границах, являлось то, что путь угля от шахты до электростанции в Финляндии был более коротким, чем в Высоцке. А главное, мы чувствовали себя комфортно, потому что между Таллинном и Хельсинки паром успевал обернуться туда и обратно за время хорошего обеда в ресторанчике на берегу.

К сожалению, мы недолго там проработали. Наши интересы распространились на другие прибалтийские порты, имеющие более высокую пропускную способность, большие глубины и дальнейшую перспективу развития. Как раз в это время мы более активно начали сотрудничать с компанией «Сибирский деловой союз» и с ее хозяином Владимиром Гридиным, о котором я уже говорил. Короче, мы переключились на порт Рига. Я знал все реальные возможности Рижского порта, где работали несколько терминалов, принадлежавших разным компаниям. Однако никто толком не понимал, как надо действовать, чтобы работать с той или иной компанией, да, в общем-то, меня это не волновало, это входило в обязанности моих партнеров, поставщиков угля, на которых я работал. Это команда Гридина и Льва Рыбака, который осуществлял всю оперативную работу и фактически являлся моим деловым партнером и, в каком-то смысле, старшим товарищем.

Прежде, чем выехать на первую деловую встречу в Ригу, я провёл большую подготовительную работу. Прежде всего, изучил все вопросы, связанные с железнодорожными перевозками в адрес прибалтийских портов, в адрес Рижского порта. Точнее, я просто нашел конкретных людей в Рижском управлении дороги и на железнодорожных станциях, которые окончили Ленинградский институт инженеров железнодорожного транспорта (ЛИИЖТ) и хорошо знали дело, связанное с грузопотоком. Так просто. Это же все была одна большая семья, и ЛИИЖТ был кузницей кадров для всех регионов. Действительно, очень быстро нашлись знакомые. Один из них даже бывал у меня в Ленинграде, и у нас сложились отличные отношения. Он пообещал, что, сделает всё, что нужно, чтобы нам помочь нормально организовать перевалку угля в порту Риги.

Первое, что я сделал ещё до встречи с моими принципалами, с моими хозяевами, с моими партнерами – это рано утром рванул к начальнику припортовой станции. Я познакомился с этим человеком через его друзей, учившихся вместе с ним в ЛИИЖТе. А это студенческое братство, и оно не отменяется никакими границами, никакими изменениями конституционного строя. Он ознакомил меня с положением дел, уточнил реальное состояние грузов, находящихся на подходе. Теперь я понимал, что буду раньше всех знать о продвижении вагонов, о том, когда они будут поданы в порт, в какой штабель их можно разгружать.

Получив такую важную информацию, я поехал в офис маленькой экспедиторской компании, работавшей под юрисдикцией Гридина и отвечавшей за всю перевалку угля. Мне поручили именно через эту компанию организовать поток угля, который пойдёт в европейские порты, уже не в Финляндию, а в Англию. В те порты, куда более целесообразно и менее затратно везти уголь балкерами, скажем, до восемнадцати-двадцати трёх тысяч тонн. Это финские пароходы специальной постройки, вполне достаточные для тех грузопотоков, которые нам предстояло обеспечивать.

По слухам, у меня сложилось впечатление, что работа в этой компании организована, мягко выражаясь, не очень хорошо. Сразу скажу, что слухи оказались не без основания. Компания произвела на меня просто убогое впечатление. Поскольку, скажем так, я имел неофициальные, но достаточные полномочия и неограниченное количество самоуверенности и наглости, я пришел к ним за пять минут до начала рабочего дня и занял место в приемной или в одном из кабинетов, это неважно. Во всяком случае, я демонстративно положил часы на стол. Наступило начало рабочего дня. Девять часов, а в офисе я был по-прежнему один. Где-то ближе к десяти часам появилась секретарша, за ней подошел менеджер, он уже знал, что я его жду и заверил меня, что у них все очень хорошо, что все будет в порядке. Я с удовольствием воспринял эту информацию, но тут же задал несколько вопросов: «Что можете сказать о продвижении угля? Какие вагоны? Сколько вагонов? Какие номера этих вагонов? Как организован прием вагонов в порту?» – И многие другие нормальные деловые вопросы, которые я привык задавать своим сотрудникам. Меня этому учить не надо было. Тут же стало понятно, что это никакой не менеджер, никакой не специалист по логистике, а просто нормальный рядовой русский бездельник, надутый индюк, который ничего не знает и ничего не умеет делать.

Вскоре появился его непосредственный начальник, а потом – уже и полный начальник всей этой маленькой компании. Это была группа непрофессиональных бездельников с надутыми щеками, которые засыпались на первых же вопросах о том, что они знают о подходе угля вчера, сегодня, завтра, на ближайшую неделю, как организована работа. Стало понятно, что она организована очень просто – никак. Они узнают о приходе груза после того, как его уже выгрузили в порту. «Вот посмотрите, у нас вон, сколько пришло груза». Так работать нельзя. Я им это популярно объяснил, но понял, что разговоры бесполезны. Я с самого начала занял жесткую позицию – эту команду надо менять, укреплять, как угодно. Хотя у них имелось хорошее помещение, хорошее оборудование, машины, всё было, кроме желания и умения работать.

Требовалось обязательно подготовить себе хорошего агента. Я заранее изучил все возможные варианты и получил рекомендацию в качестве агента пригласить очень интересного и способного молодого парня по имени Эдуард, по фамилии Элкснис. Он был заинтересован в том, чтобы стать агентом, потому что в этот момент не имел надежной твердой работы. Он прекрасно знал о положении дел в этой компании, и поэтому не очень хотел с ней сотрудничать.

Я двинулся в гостиницу, в которой назначили встречу с моими коллегами, с моими заказчиками. Первое, что я сделал, и как мне кажется, это был очень интересный шаг – тут же, в гостинице, встретился с Эдуардом, сделал ему конкретное предложение и принял к себе на работу. Я с большой теплотой вспоминаю этого человека. Наше сотрудничество продолжалось довольно долго и успешно. Он прекрасный работник. Иногда он с семьей приезжал отдыхать в Ленинград. Мы обязательно давали ему машину, чтобы он не чувствовал себя связанным нашими водителями, старались, чтобы его отдых прошел интересно и насыщенно. Короче говоря, мы дружили. В моей первой книге «Прыжок кита» есть фрагменты, где я описываю наше путешествие из Вентспилса в Ригу с заездом в мою любимую Лиепаю, где мы много фотографировали. Вот тогда со мной как раз и путешествовал этот самый Эдуард.

Итак, вечером за чашкой кофе мы встретились с коллегами, с которыми мне предстояло сотрудничать, и я изложил своё видение ситуации. Единственное, о чём я не сказал – это о своём новом агенте, о человеке, которого мне рекомендовали. Мы договорились, что рано утром все вместе встречаемся в холле гостиницы и начинаем активно работать. На встречу я пригласил и Эдуарда, попросив его прийти на несколько минут пораньше и подождать в баре.

Мы начали обсуждать ситуацию с коллегами, среди них были Владимир Гридин и Лев Рыбак, который руководил всем процессом продаж и транспортировки углей независимо от направления и порта перевалки. Я доложил состояние вопроса и рассказал о том, что предлагаю делать. Первым делом полностью сменить руководящий состав этой маленькой компании, причем начать с ее начальника. Лев Рыбак начал рассказывать, что есть такой парень Эдуард, с которым он намерен сегодня встретиться и обсудить проблему, а потом добавил: «Мы, наверное, возьмём его на работу». А Эдуард сидел за чашечкой кофе в баре, совсем недалеко от нас. Может быть, остальные его не заметили, а может, не знали в лицо. Я выдержал нужную паузу и сказал: «Лев, эта твоя рекомендация очень интересна. Я полностью её поддерживаю и одобряю, но должен тебе сказать, что не далее, как вчера, я уже с этим человеком заключил агентское соглашение». Лев Владимирович, человек очень амбициозный, и в то же время абсолютно порядочный и знающий все правила бюрократической игры, проглотил эту пилюлю. «Да, – сказал он, – понятно, значит это твой сотрудник, и мы с ним готовы работать. Это хороший парень». Все окружающие, знавшие нашу, в общем-то, здоровую и дружескую конкуренцию двух бойцов – одного молодого, другого – старого, встретили всё это доброжелательным смехом. Практически всегда, даже, когда мы занимали не совсем одинаковые позиции, всё же старались понять доводы друг друга и относились к ним с уважением, а друг к другу с хорошей и здоровой иронией. Стало ясно, что хотя я опередил его в этом вопросе, но для нашего общего дела это имеет только положительное значение. Можно нормально и спокойно работать, чем мы и занялись.

Потом начались деловые встречи на угольном терминале. Ситуация складывалась непростая. Там существовали какие-то противоборствующие стороны, не совсем было понятно, кто же реально владеет терминалом, кто имеет право принимать решения, и как-то в это вмешиваться мне не хотелось. Именно для этого туда и приезжал Гридин с коллегами, чтобы всё поставить на свои места, и, в конце концов, им это удалось. Конечно, бывали всякие заморочки, но в целом, нам обеспечили принцип наибольшего благоприятствования, и уже ничто не могло нам помешать активно работать на этом терминале.

Эдуард сначала исполнял роль моего представителя. Когда же стало ясно, что эту экспедиторскую компанию нужно просто радикально менять, и никакие попытки терапевтического лечения ни к чему хорошему не приведут, Эдуард, в конце концов, просто стал директором этой компании. Думаю, что он продолжает в этом качестве трудиться и сейчас к всеобщему удовольствию его сотрудников, потому что обладает редкими человеческими и деловыми качествами, незаурядным умом и имеет хорошее образование. Единственное, о чем я сожалею, так это то, что мне так и не удалось склонить его к написанию и защите кандидатской диссертации. Я просто считаю себя в каком-то смысле виноватым перед ним, что не сумел его дожать и заставить это сделать. Кандидатский диплом в кармане ещё ни одному хорошему человеку никогда не помешал.

Хочу сказать несколько добрых слов о тогдашнем директоре Рижского терминала Жене Корбане – очень опытном специалисте, фронтовике, долго проработавшем на Дальнем Востоке, откуда его и вытащили в Ригу. Но он очень скучал и всё мечтал вырваться из спокойной европейской Риги и вернуться на свой бурный Дальний Восток. Я не знаю, где Женя родился, но сложился, как человек, как мужчина, как специалист, на Дальнем Востоке, и его туда всегда тянуло. С ним нам всегда было комфортно работать, и мы очень быстро и просто решали все деловые проблемы. А они появлялись каждый день. Требовалось постоянно обеспечивать качество, контролировать соблюдение наших высоких стандартов при работе с углём. При этом неизбежно возникали какие-то неприятности, какие-то стычки между людьми. Для Жени поначалу всё это было немножко непривычно, но он очень быстро освоился. Забегая вперёд, скажу, что впоследствии он из Риги все-таки уехал. Ему доверили руководство новым угольным терминалом в порту Усть-Луга. Мы там с ним тоже сотрудничали, но уже в другом качестве. Я сдавал вычислительную систему управления терминалом, что тоже проходило непросто. Это тема отдельного разговора, другой части нашей книги.

Итак, началась активная работа на угольном терминале. Мы провели встречу с Рижским отделением фирмы SGS (международная ассоциация по контролю качества), которая контролировала качество угля при выгрузке его из вагонов и при погрузке на судно. А еще они занимались сравнительным контролем качества, то есть контролировали качество угля и в порту выгрузки и у конечного покупателя – электростанции. Могу сказать, что люди, которые работали в Рижском отделении SGS, продолжают там работать и сейчас. Недавно я в этом убедился. Мы прекрасно помним друг друга и, при необходимости, всегда можем обратиться с любой деловой просьбой, и всё будет встречено с пониманием и с полной готовностью помочь. В дальнейшем эти же отношения распространились и на порт Вентспилс.

Несколько слов о первом впечатлении, которое произвела на меня Рига. Честно скажу, впечатление осталось тяжелое. Рига ещё находилась в состоянии какой-то неумытости, непривычной небрежности. Казалось, что все окна в Риге немытые, на улицах мусор, дома обветшалые. Это было очень обидно и уныло видеть, поскольку я знал Ригу в разные периоды жизни, начиная с 1947 года, причём каждый раз видел её разной. Рига никогда не представляла собой роскошный город, но, если сравнивать с российскими городами, она всегда выделялась какой-то особой ухоженностью и уютом. Сейчас она меня немножко разочаровала. Я думаю, что это связано с активным приходом русского бизнеса в Латвию, во всяком случае, в первое время всё выглядело очень неприглядно. Особенно остро я это почувствовал, когда нас на полдня вывезли на Рижское взморье, просто погулять, пообедать в каком-то ресторанчике. Я попал как раз в те самые места, где бывал ещё десятилетним мальчишкой в 1947-м году, когда мы отдыхали на Рижском взморье с родителями. Тогда это был фактически европейский курорт, ухоженный, чистый, с роскошными виллами, с прекрасными пляжами. Пляжи, конечно, никуда не делись, но бросалась в глаза запущенность, особенно это касалось старых деревянных домов. Они превратились в коммунальные квартиры с какими-то загородками, заплатками, это выглядело ужасно.

В течение последующих трех лет, когда я там работал, положение немного улучшилось, хотя в самой Риге изменения происходили более активно и носили радикальный характер. Конечно, я использовал каждую свободную минуту, чтобы побродить по моей любимой Риге, по старому городу, по новым районам. Мне это доставляло большое удовольствие, потому что в этот город я влюблен с десятилетнего возраста, и у меня навсегда останется память о Риге и её окрестностях – Дзинтари, Майори, Кемери.

В Кемери я отдыхал в прекрасном санатории, с уникальными грязями, а через многие годы застал его в плачевном состоянии. Это просто отдельная боль. Надеюсь, что когда-нибудь он снова расцветет. А объяснялось всё очень просто. Санаторий при Советской власти получил огромное развитие, потому что имел статус здравницы общесоюзного значения. Туда ехали лечиться люди со всей страны. Это всё хорошо финансировалось. Санаторий размещался в роскошных зданиях с отличными комфортными номерами и первоклассной грязелечебницей. Дай бог, чтобы когда-нибудь это всё возродилось.

Какая разница, кто в какой союз входит. Есть люди, есть города, есть дома, которые живут своей жизнью. Есть чистое море и чистое небо. Вот всё, что нужно человеку, а ещё дружеские взгляды людей, с которыми он встречается. Кстати, за все годы моих поездок в Прибалтику вообще, и в Латвию, в частности, я не могу вспомнить ни одного недружелюбного взгляда, как бы говорящего: «А что, опять эти оккупанты сюда пришли?». Нет, не было такого. Здесь я хочу рассказать маленькую историю ещё про один аспект моей связи с Латвией и с Ригой.

Ещё работая в объединении «Светлана» в советские годы, мы имели очень тесные контакты с латвийским институтом Якубайтиса. Он назывался «Институтом электроники и вычислительной техники». Академик Э.А. Якубайтис был его директором, создателем и вдохновителем. Мы взаимодействовали с некоторыми подразделениями этого института, которые по нашему заказу вели разработки нескольких стандартов, помогали нам в создании локальных вычислительных сетей. Они являлись большими специалистами в этой области, первыми в Советском Союзе, кто начал этим заниматься. А мы имели возможность их финансировать из своих бюджетных заказов. Среди большого числа классных специалистов института мне больше всего запомнился Петр Петрович Трейс, с которым у меня сложились самые дружественные отношения.

Однажды Петр Петрович приехал со своими сотрудниками в очередную командировку в Ленинград. Этот приезд особенно запомнился, потому что мы организовали встречу у меня дома. У нас не хватало времени посидеть где-нибудь в хорошем ресторане, да и вообще хотелось пообщаться в непринуждённой домашней обстановке. После работы мы заехали за ними в гостиницу, которая находилась недалеко, примерно в пятнадцати минутах ходьбы от моего дома, и, по-моему, даже пешком пришли ко мне. Запомнилось, что мела поземка, дул сильный холодный ветер, и мы ужасно продрогли пока дошли. Сразу же мы пригласили гостей к столу, на котором уже стояла горячая пища и бутылка хорошей водки. В те времена хорошая водка тоже являлась дефицитом, поэтому всё было встречено весьма доброжелательно. Мы быстренько распили эту бутылку водки, и все немножко согрелись. Я понял, что надо сразу же поставить на стол вторую бутылку, и, конечно, она у меня имелась в холодильнике на кухне. Я взял бутылку и пошёл обратно. Так случилось, что в этот момент из своей комнаты вышла моя мать, которая люто ненавидела сам процесс пития водки, особенно, когда в этом участвовал её сын, и поэтому она встала поперек коридора и сказала: «Ты ещё одну бутылку водки несёшь?! Я тебя просто не пропущу». У меня не оставалось выбора, мне пришлось её обнять, приподнять, отнести в комнату и сказать: «Мама, сиди спокойно, твой сын не сопьётся». И я, немножко растрепанный, вернулся к моим сотоварищам, сидящим за столом и рассказал им об этом. Все долго шутили над тем, как моя мать заботится о моём моральном облике.

Потом начался процесс распада Союза. Латвия сразу стала двигаться в сторону самостоятельности. Хотя ещё не произошло отделения, выхода её из состава Советского Союза, но уже чувствовалось, что идёт борьба. У меня по-прежнему ещё случались командировки в Латвию, я бывал у Петра Петровича Трейса и дома, и на даче, которая располагалась на хуторе, на котором жили ещё и его родители. Он там очень тепло меня принимал. Всё складывалось абсолютно по-товарищески и мне бы в голову никогда не пришло, что эти отношения могут приобрести какой-то другой оттенок. И всё-таки это случилось.

Как только началась вот эта буря, я бы даже сказал, не буря, а накопившееся справедливое недовольство, оно разворошило память о репрессиях, о людях, выселенных в Сибирь, которые там погибли или просто лишились своих хуторов, полей. Конечно, это было больно и совершенно недостойно нормальных отношений между людьми, социальными системами и государствами. Но это невозможно забыть. Нам-то, правда, казалось, что на наши отношения происходящее никак не может повлиять, мы в этом не виноваты.

И тут вдруг случилась такая вещь. Нам прислали очередное приглашение на конференцию по локальным сетям. А такие конференции каждый год проходили вблизи от Риги, в самом начале Рижского взморья, на берегу реки Лиелупе, недалеко от её впадения в Рижский залив. Там стоял, надеюсь, что он и сейчас сохранился, совершенно замечательный пансионат Латышской Академии Наук. Вот в этом пансионате обычно и проводились эти маленькие конференции и семинары, в которых мы участвовали с большим удовольствием. Нам нравилось, что рабочие заседания удавалось совмещать с каким-то отдыхом, с игрой на теннисных кортах для тех, кто этим увлекался, с посещением хороших уютных ресторанчиков, из которых самым известным, пожалуй, считался ресторанчик Лидо. Замечательное место для отдыха. А поскольку обычно конференции проводились в сентябре – это золотая осень, обилие чудесных латышских яблок, всё было совершенно замечательно. Просто радостно об этом вспоминать.

И вот, мы получаем очередное приглашение на такую конференцию. Я открываю конверт и ничего не могу понять. Приглашение написано на английском языке. Это, конечно, не являлось препятствием, чтобы прочитать приглашение. Но как-то это показалось обидным. Вдруг вот так вот взять и прислать нам письмо на английском языке. Ведь многие годы мы вели общение и переписку на русском, как на государственном языке Советского Союза и всех входящих в него республик.

Я тут же собрал людей, с которыми вместе сотрудничал с латвийским «Институтом электроники и вычислительной техники» и с Петром Петровичем Трейсом (правда, он стал уже не Петром, а Петером Трейсом). Мы начали думать, как же нам ответить на приглашение. Сначала все немножко приуныли. Всех нас это как-то задело, было обидно и больно, но потом приободрились и стали предлагать самые неожиданные варианты ответа. Самое тривиальное – ответить тоже по-английски, сделать вид, что ничего не случилось и как бы оставить это между нами. Мне показалось, что такое соглашательство не достойно нашей дружбы с Трейсом и с институтом Якубайтиса. Хотелось найти что-то более изящное. Как всегда от Ильюши, одного из наших остряков, последовало неожиданное предложение – ответить им по-еврейски. Я сказал: «Ну, ты знаешь как-то это уж совсем неожиданно». Мы посмеялись и не нашли ни одного аргумента «за».

И тут мне в голову пришла идея: «Знаете что, ребята, а давайте мы ответим на их родном латышском языке. Надеюсь, что они поймут, в какое неловкое положение они себя поставили и оценят нашу доброжелательность. Думаю, что на этом история и закончится, и мы снова будем общаться нормально, как раньше». Правда, тут же встал вопрос, кому же мы можем поручить написать это по-латышски. Однако это мы решили легко. В другом подразделении нашего конструкторского бюро работала совершенно очаровательная женщина, латышка, которую мы и попросили нам помочь. Она тут же пришла и написала нам текст ответа, который мы подготовили. И мы послали ответ на латышском языке.

Недолго нам пришлось ждать реакции, но она оказалась для нас абсолютно неожиданной. Мы получили письмо за подписью нескольких уважаемых нами людей. Они нас благодарили за то, что мы поняли их, и особенно оценили, что мы стали вести переписку с ними на латышском языке, то есть их реакция оказалась совершенно не такой, какую мы ожидали. Мы даже растерялись, но поняли, что конечно, не откажемся общаться с этими людьми, не откажемся работать с ними, но какая-то близость и доброжелательность исчезла из наших отношений. Вскоре и они сами это почувствовали. Тем не менее, никогда к этой теме мы больше не возвращались. Я сейчас не могу вспомнить, кажется, эта конференция, в конце концов, не состоялась и, конечно, не из-за нашего письма, а по каким-то другим причинам.

Прошло много лет, по тем временам год считался за три, сейчас, правда, кажется, что время летит ещё быстрее. Я считал, что наши отношения с Петером Трейсом, если не прерваны, то как-то сами по себе потихонечку замерли. И вот, в очередной раз я вдруг оказался в Риге. В этот раз так случилось, что я остался в Риге на выходные дни. Задержали какие-то дела, надо было еще работать в воскресенье и в понедельник. В субботу у меня образовался совершенно свободный день, и я вдруг подумал: «А почему бы не позвонить Петеру Трейсу». Я нашел свою старую записную книжку, но там не оказалось телефона Трейса. Тогда я спустился на ресепшн, попросил адресную книгу и сразу получил три телефона Трейса П.П., совершенно разные три телефона. Позвонив по первому из них, я услышал знакомый голос Петера Трейса, Петра Петровича Трейса. Он сразу меня узнал и произошел совершенно неожиданный разговор. Он сказал: «Марк, ты знаешь, мне очень стыдно, что мы тогда затеяли такую нелепую переписку с тобой по-английски, по-латышски, какая разница. Мы поняли за эти годы, что все наши национальные амбиции абсолютно, конечно, справедливы, но мы же все, прежде всего, люди, которые любят друг друга, уважают друг друга. Я очень сожалею, что мы тогда повели себя таким образом. Вы замечательные парни, и мы вас очень часто вспоминаем». Я думаю, что его слова – это такой подарок, который не часто в жизни удается получить.

Хотел бы ещё немного остановиться на нескольких аспектах латвийского общения, связанных с последней поездкой в Ригу, тоже на какую-то очередную конференцию. Тогда удалось выкроить день и прокатиться по знакомым и любимым местам. Об одном из них я уже упоминал, это санаторий Кемери, который оставил ужасное впечатление. Второе – это Рундальский дворец, жемчужина Латвии, жемчужина европейской культуры. Этот замок – летняя резиденция Бирона. Сказать, что это малая копия Зимнего дворца неправильно, потому что это скорее, прототип Зимнего дворца, так как Рундальский дворец был заложен в 1736-м году, а Зимний дворец в Петербурге в 1754-м. Расстрели сначала реализовал этот проект и только потом начал строить дворец в Петербурге. Тот, кто бывал в Латвии и не посетил это место, очень много потерял. Я просто советую это сделать.

Немного расскажу ещё об одном очень приятном путешествии по Латвии, когда мы однажды проехали её всю насквозь от Литвы до Эстонии. Совершенно очаровательные места вдоль реки Гауя с её изгибами, заливными лугами, лесами, с прекрасными базами, где можно остановиться отдохнуть. Ну и конечно я посетил Вентспилс, где мы бывали, правда, непродолжительное время. В порту Вентспилс мы тоже грузили уголь, в том числе и для компании Гридина.

На этом я, пожалуй, закончу свой рассказ о Риге, об угольных  и о человеческих аспектах, связанных с Ригой, с Латвией и, вообще, с Прибалтикой, где на доброе человеческое слово, всегда отвечают добрым взглядом и полным пониманием. На хорошую шутку, сказанную на любом языке, всегда отвечают доброжелательным смехом, даже если её не до конца поняли все участники разговора. Я к этому привык и уверен в вечности таких отношений, независимо от поколений, независимо от всяких международных обострений и войн. Подробно об этом можно прочитать в моей книге «Прыжок кита», где рассказано про несколько лет нашего общения с Латвией, а, точнее, с городом Лиепаей, с военно-морской базой, первой базой подводного флота российских военно-морских сил, созданных ещё в начале ХХ века.

Я думал, что на этом и закончилась моя история, связанная с Латвией. Но судьба неожиданно распорядилась иначе. И уже в Австралии мне довелось принимать в своём офисе делегацию из Латвии. Но об этом – в моей третьей книге, австралийской по географическому положению и фанерно-берёзовой по содержанию.

Далее

В начало