Я – профессор кафедры, создание фирмы «АНКОМ»

Итак, я вернулся в свой родной институт точной механики и оптики «ЛИТМО». Мой старинный друг, а в это время ректор Геннадий Иванович Новиков очень быстро сделал меня полноправным профессором кафедры, то есть профессором на полную ставку. Это была небольшая ставка, которая худела день ото дня, но, тем не менее, это ставка профессора. И, кроме того, он предложил мне занять очень хорошее помещение на первом этаже престижного здания напротив кинотеатра Великан и театра имени Ленинского комсомола, бывшего здания фондовой биржи в Петербурге. Помещение состояло из трёх просторных комнат: большого кабинета, совмещенного с переговорной, приемной и отдельной комнаты для специалистов – программистов, системщиков. И именно на базе этой группы специалистов мы создали компанию под названием «АНКОМ». Сели, надули щеки, стали думать, где взять деньги, как зарабатывать. Ясно, что на профессорскую зарплату ничего сделать было просто невозможно.

В это время с очень многими людьми произошла подобная ситуация, они вынуждены были оставить работу или просто поняли, что нужно сменить род деятельности. Такие люди появлялись в самых разных слоях общества. Они выделялись на улице, всегда куда-то очень спешили, явно не очень понимая, что им надо делать и в какую сторону бежать. Происходило в каком-то смысле броуновское движение времен начала капитализма в России. Но я сейчас говорю только о тех людях, с которыми так или иначе меня связывала либо предыдущая работа, либо я их знал по встречам на конференциях, совещаниях, в кругу друзей. Среди тех, кто метался в поисках заработка, можно было встретить учёных, инженеров, военных, которые продолжали нести свою службу в научно-исследовательских институтах, в частях, на предприятиях. Эти люди понимали, что деньги, которые они зарабатывают, худеют с каждым днем. Сейчас даже трудно представить, насколько быстро менялась ситуация, насколько быстро приходилось находить какие-то дополнительные средства к существованию. Тогда еще у нас в стране не знали многих слов, известных во всем мире. Когда эти слова звучали, то человек, произносивший их с умным видом, казался уже просто гуру. Все думали, что вот, если к нему прислониться, то он точно выведет нас всех на светлую дорогу, где можно будет зарабатывать нормальные деньги, чтобы достойно содержать семью, а может быть, и создавать какой-то свой бизнес.

Слово «бизнес» тоже считалось ругательством многие годы, а тут надо было ко всему привыкать. Конечно, дополнительный колорит нашей деятельности придавало то, что мы находились в здании института, где работало много консервативных, но очень опытных и достойных преподавателей-профессоров. В то же время, существовала очень большая прослойка молодых педагогов и инженеров, которые первыми откликнулись и начали искать хоть какой-то промысел в жизни. Еще активнее на ситуацию отреагировала огромная когорта студентов, которые первое, что сделали, перестали ходить на лекции и начали промышлять торговлей на улице, в ларьках. Появилась масса новых видов промысла, включая обмен долларов на рубли, рублей на доллары, еще не в обменных пунктах, а прямо на улицах, в метро, на галереях Гостиного двора, где происходили самые рискованные и, я бы сказал, опасные для жизни операции по обмену валюты. В общем, какой-то совершенно новый мир, и сейчас даже трудно представить, насколько быстро все это происходило. Все началось в августе, в сентябре 1991-го года, а в начале октября я уже ушел полностью в институт, поблагодарив достойным образом тех людей, которые пригласили меня в «Электронмаш» и дали мне такой хороший разбег.

Волонтёры Петерсоны

Это небольшая история о двух пожилых людях из Соединенных Штатов Америки, супругах по фамилии Петерсон, которые в начале 90-ых годов приехали в Россию. В Ленинградском институте точной механики и оптики (я называю свой родной институт по-старому) они организовали курсы бизнеса и практического делового английского языка. Все эти слова: маркетинг, трейдинг, брендинг – тогда звучали, как какой-то голос с небес. И всему этому действительно стоило дополнительно учить наших студентов самых сильных, хорошо подготовленных, продвинутых, специально отобранных. На нашей кафедре вычислительной техники этой работе уделялось особое внимание.

Волонтёры Петерсоны

Петерсоны были удивительно доброжелательные, жизнерадостные и веселые люди. В Америке у них осталась огромная семья. Налаженная безбедная жизнь. Здесь же они работали как волонтеры на добровольных началах, получали такую же зарплату как наши работники кафедры – доценты, старшие преподаватели, жили в очень скромных условиях.

Они применили собственную методику преподавания – непринужденно общались со своими слушателями – студентами, преподавателями, рассказывали о своем жизненном опыте, увлеченно вводили в мир бизнеса.

Эти американцы как бы открыли нам школу новой жизни. Я думаю, что их работу можно считать одним из самых ярких примеров позитивного участия американской интеллигенции в перевороте мышления, в экономическом перевороте, который произошел в России в конце ХХ века.
Мы со своей стороны тоже старались, как могли, скрасить их пребывание в Петербурге. И они полюбили город, очень много времени проводили в музеях, театрах, всегда их кто-то сопровождал из преподавателей или из студентов. Петерсоны любили и понимали юмор, хорошую шутку. Однажды мы сидели с ними в маленьком ресторанчике на улице Куйбышева, недалеко от крейсера Аврора. Хозяин ресторанчика совершенно необычный человек, сам вел хозяйство и лично все закупал на рынке. В начале лета у него в ресторане всегда появлялась первая зелень – первый чеснок, первая редиска. Петерсоны увидели чеснок, который мы стали охотно поедать и удивились: «Как же Вы так спокойно едите чеснок, как же после этого можно общаться с людьми?» – Я им тут же дал рецепт, как выйти из этого сложного положения. Этот Рецепт когда-то я получил от своего дядюшки Вениамина, мастера и любителя всяких розыгрышей.

Я попросил американских коллег взять блокнот, и они стали подробно записывать всю процедуру, которая защитила бы их от общественных неприятностей после поедания чеснока. Я плёл какую-то несусветную чушь про то, как надо сначала хорошо выспаться, прогуляться, потом что-то съесть, потом выпить, потом съесть сколько хочешь чеснока, после этого прийти в комнату, где тебе, например, предстоит вести занятия или с кем-то общаться, оглядеться и настороженно сказать: «Черт побери, кто же нажрался чеснока!» Им очень понравился мой рассказ, и они, мне кажется, даже пользовались этим шуточным советом, в том числе, и в студенческой аудитории.

Прошло, может быть, не так и много лет, и вот уже в двухтысячные годы я снова встретился с этими людьми. Они опять приехали в Петербург в Ленинградский институт точной механики и оптики. За время, что мы не виделись, произошло много разных событий в жизни и у нас и у них. В один из вечеров мы пригласили их в театр им. Ленсовета на Владимирском, а после спектакля посидеть с нами в небольшом ресторане недалеко от театра.

Создавалось такое впечатление, что за эти годы Петерсоны только помолодели. Все такой же уровень увлеченности, все такая же любовь к России и к русским людям. Такая же влюбленность в наш город, в его архитектуру. Стоял чудесный вечер начала лета, по-моему, конец мая или начало июня Это было время белых ночей. Мы вышли на балкон ресторана на последнем этаже здания. Перед нами открылся чудесный вид на крыши Петербурга. Где-то вдалеке виднелся купол Владимирского собора. И вот эта неповторимая картина петербургских крыш в полумраке белых ночей осталась у меня в памяти и часто возникает перед глазами.

Я не знаю, где сейчас супруги Петерсоны, не знаю, бывают ли они в Петербурге, но они постоянно поддерживают отношения с моим родным институтом и очень гордятся тем благим делом, тем вкладом, который внесли в образование наших детей, наших студентов.

Герой капиталистического труда

И вот начались поиски новых путей в жизни. Среди тех, кого я знаю, может быть, одним из первых, кто выбрал совершенно новый путь, был профессор Андрей Геннадьевич Алексенко. Вскользь я упоминал о нём в своём очерке, посвященном памяти Валентина Михайловича Пролейко. С Андреем мы познакомились много лет назад, нас связывала общая работа, общее понимание жизненных принципов, основ жизни, основ нашей профессиональной деятельности, и тут, вдруг, мы где-то встретились совершенно случайно, вскоре после того, как я организовал и зарегистрировал компанию «АНКОМ». А наличие своей компании, наличие какого-то офиса, печати в кармане, независимо от того зарабатываешь ты деньги или стоишь на паперти, чтоб получить какие-то копейки, создавало ощущение уверенности в себе – человек рискнул, все бросил и пошел в новую жизнь. И вот именно тогда Андрей сказал совершенно гениальную фразу: «Я сумел стать Героем социалистического труда, теперь я этим гадам докажу, что могу также быть героем и капиталистического труда».

Андрей действительно был очень успешный, очень умный и очень рисковый инженер, ученый. Он первым рискнул запустить в космос аппаратуру, в состав которой входили большие интегральные схемы и микропроцессоры, причем они даже еще не прошли все многолетние стадии испытаний, без которых нельзя было получить штамп соответствующей военной приемки самого высокого ранга. Андрей на это пошел, создал блестящую аппаратуру, она успешно прошла испытания в космосе, и он стал Героем социалистического труда. Думаю, он был одним из последних, кто получил это высокое и достойное звание. Я с большим презрением отношусь к тем людям, которые сейчас так с ухмылкой говорят: «Ха! Он имел Звезду Героя социалистического труда. Подумаешь, жетон, который можно купить где угодно». За это я готов набить морду хоть сейчас любому, кто это скажет. Я знаю, каким потом и кровью, какими бессонными ночами, какими рисками и инфарктами обеспечивались такие победы. Люди, получившие такие награды за конкретные дела, бесспорно, являются подлинными героями нашей страны, независимо от того, какая в ней власть и какой формы символ – круглый, пятигранный, пятизвездный. Неважно.

Андрей, помню, сказал мне: «Слушай, Марк, как здорово, оказывается, я не одинок – я первый из наших близких пошёл по новому пути, а ты будешь тоже в этом кругу и ты будешь вторым». Не знаю, стал ли я вторым или третьим, кто считал, слишком много людей пробовали.

Андрей, конечно, имел большие преимущества. Он работал в очень крупной космической фирме, его отец когда-то занимал пост министра радиопромышленности Советского Союза, и, я бы сказал, первым министром, создателем этого министерства. Естественно, у Андрея имелись возможности несравнимо большие, чем у любого рядового инженера, но не большие, чем у любого рядового профессора, и он сумел этим воспользоваться. На базе институтов, производственных участков, цехов, которые начали закрываться, он сумел организовать свое сборочное производство. Начал закупать в восточных странах (сейчас не помню, какие это страны – Япония, Корея или Тай-Вань) узлы, платы, блоки. Из них он собирал и продавал первые советские компьютеры.

Зарождение бизнеса в России

Недавно я написал очерк о Валентине Михайловиче Пролейко (он размещён в четвёртой части этой книги). Валентин Михайлович в те годы тоже открыл свой первый бизнес. Он создал предприятие, не имея за спиной тех ресурсов, которые были у Андрея. Пролейко сумел не в самых центральных районах Москвы, около станции метро Тульская, найти заброшенный дом с хорошим участком земли, достал средства, не знаю – кредиты, или ещё какие-то, неважно, чтобы его хорошо реконструировать, привести в порядок и разместил там производство и офис. Его компания успешно проработала несколько лет. Потом на его предприятие совершили рейдерский наезд. Этого слова тогда ещё не знали, но у него просто все отняли. Все же он сумел перебазировать предприятие в другое место и продолжать активно работать.

Я знал массу таких людей совершенно разного уровня и возможностей. Многие начинали с того, что шили джинсы, перекрашивали куртки из простой дешевой советской ткани в так называемые «варенки». Делали все, что угодно, все, что можно было продать. Как правило, таким путем шли молодые люди, которые еще не имели большого бэкграунда, Просто они были рукастые, энергичные. И вдруг им сказали: «Боже, ребята, вперед!»

Другие люди, которые имели большой политический вес, сумели вовремя сориентироваться и в период залоговых аукционов, и в период народных ваучеров имени товарища-господина Чубайса. Многие тогда начинали свой бизнес, и все шли разными путями. Среди них появились такие крупные бизнесмены, как Рем Вяхирев и Виктор Черномырдин, которые отказались от всего, даже от постов министров и стали возглавлять крупные корпорации. Тогда еще и слова-то этого не существовало, это были крупные компании, из которых потом выросли Газпром, Роснефть и многие, многие другие. Но это все было очень далеко от нас и недоступно. Да мы об этом и не думали на самом деле.

Я хочу сейчас поговорить о другом слое людей. Это молодые ребята, студенты, это офицеры, заслуженные офицеры, опытные. Чем они в это время занимались? Господи, импорт! Страна голодная, страна раздетая, ничего нет, правда, денег тоже нет. Но это же дело наживное. И неизвестно, откуда рождаются деньги. Важно, чтобы начался оборот, началась торговля. Стали возникать рынки, на которых, чем только ни торговали. Вдруг люди начали метаться и говорить: «Слушай, тебя интересуют телевизоры-двойки?» – так называли телевизоры со встроенным видеомагнитофоном. «Да нет, двойки – это хорошо, но вот есть еще тройки». Один не знает что такое двойки, другой не знает что такое тройки, а третий и в телевизорах-то не шибко разбирается. «Да, они у меня есть, конечно». – «А что, у тебя есть покупатель?» – «Да, у меня есть покупатель». И тогда ходил анекдот, что после такого разговора оба участника-переговорщика разбегались: один искать товар и заодно узнавать, что это такое, а другой – искать покупателя. Они твёрдо знали, что должны срочно заработать хоть какие-то деньги. Эти деньги нужны, кому – для организации бизнеса, кому – для поддержки уже начатого дела. Слово «бизнес» тогда ещё было внове, а по старосоветским понятиям иногда принималось и за оскорбление. А на самом деле начиналось время творчества, свободной современной торговли, даже не современной, а вечной торговли. Ведь она насчитывала сотни и тысячи лет своей истории, но была абсолютно забыта нами и нашими предками, отцами, может быть даже дедами в предыдущие 70 лет истории существования нашей страны.

И вот предстояло это все возродить и только сейчас мы понимаем, что мало кому из нас удалось стать героями капиталистического труда, но все мы стали рядовыми капиталистического образа жизни со всеми его плюсами и минусами, со всеми его бедами, голодухами, кризисами, безотцовщиной и безпортовщиной. Мы сумели приспособиться к этой новой жизни любыми доступными путями в меру своих способностей и в меру своей порядочности. Вот именно эти два барьера – один справа, другой слева, определяли зону деятельности новых людей. Этим людям надо было вырасти, переболеть, многим суждено было погибнуть и очень немногим из них удалось вырваться на вершину пирамиды нового мира.

Скажу прямо, что среди этого многообразия людей, которые начинали с нуля, находились такие, которые обладали глубокими партийными связями. Они руководили цехами, заводами, объединениями, иногда даже целыми министерствами, которые сумели сразу подмять под себя. Эти люди открывали свои подпольные производства, но и среди них мало у кого получилось встать на ноги.

Здесь надо отметить, что очень важным критерием являлся возраст. Одно дело бросить все и начать, допустим, шить штаны, когда ты молодой. Другое дело, когда тебе уже сильно за 50, даже если и не очень сильно, но все равно за 50, когда ты уже многого достиг в жизни, и, вдруг все это обесценено, тебе надо начинать все сначала. Это разные вещи.

Я понимал, что если и сумею что-то сделать, то только если успею, а это значит, что я должен вскочить на подножку последнего вагона последнего поезда, уходящего с этой пограничной станции, станции под названием «старая жизнь». Очень хотелось успеть, не только потому, что мне нужно было думать о своей семье, о своей дочери, о своем внуке, но и потому, что у меня в душе горел какой-то азартный огонь. Я верил, что сумею победить и эту беду, сумею ее преодолеть. Я бросился в бой, толком еще не зная, что и как надо делать.

Никита Морозов

Первым, кто протянул мне руку, я сейчас  не говорю об институте, который принял меня, как родного, первый, кто пришел на помощь, был мой бывший ученик, коллега, а в будущем ближайший друг Никита Морозов, Никита Борисович Морозов. К этому времени он уже стал блестящим инженером-программистом, успел защитить кандидатскую диссертацию и преподавал в Политехническом институте. Он уже успел создать маленькую компанию. Я даже сейчас не берусь вспомнить, чем она занималась. Я думаю, как и многие компании, она занималась всем, что могло дать какие-то деньги. Он первым пришел ко мне в ЛИТМО и сказал: «Марк Петрович, я предлагаю Вам стать президентом моей компании». У Марка Петровича надулись щёки, расправились плечи и выпятился живот, и Марк Петрович стал президентом компании.

Я сидел за своим столом, постукивал пальцами по столешнице и ждал, когда ко мне кто-нибудь придет, задаст мне какой-нибудь вопрос и сделает какое-то интересное коммерческое предложение. Но почему-то никто не приходил, никто не делал никаких предложений, а кушать-то хотелось, семью надо было содержать.

Это продолжалось какое-то время, потом Никита Борисович приехал ко мне, прошло, наверное, месяца два или три, и сказал: «Марк Петрович, дорогой Вы мой, я предложил Вам пост, я положил Вам хорошую зарплату, но, понимаете, эти деньги не падают с неба, их надо зарабатывать. Я Вас очень прошу, дайте мне свой план действий (сейчас бы сказали бизнес-план), который позволит мне убедиться, что я вкладываю свои деньги в Вас не только из соображений преданности и благодарности за наши прошлые отношения. Впрочем, Вы можете быть в них уверены, и я хочу помочь Вам встать на ноги. Но в то же время у меня не бездонный карман».

Я надулся еще больше, не сказал ему ни одного дурного слова, но безумно обиделся. Как он посмел меня, заслуженного человека, который был заместителем Генерального директора крупнейшей компании, так обидеть, сказать мне, что я не отрабатываю зарплату, которую он мне платит как президенту своей компании. Прошли месяцы, прошли годы совершенно сумасшедшей работы. Я понял, боже мой, как же я ему признателен за то, что у него хватило смелости, наглости поддержать меня таким способом. Прийти ко мне и сказать, что я полный мудак, надутый мудак, что я должен работать, что я еще полон сил, у меня светлая голова: «Работай Марк Петрович, работай, работай. Я тебя поддержал на старости лет – все, хватит, плыви дальше сам». И вот, я все последующие годы, включая буквально самые последние месяцы, когда мы с ним увиделись почти полгода тому назад, каждый раз вспоминаю, как же хорошо он дал мне пинка под зад. Ведь я фактически сумел выйти на орбиту, то есть оказалось, что он стал моей стартовой площадкой в будущее, или скажем, одним из тех, кто вытолкнул меня в будущее.

Никита Морозов с сыном Гришей

Я много раз обращался к нему за помощью, потом наступило время, когда я смог чем-то быть ему полезным, и мы никогда не забывали того, как все это начиналось.

Я много еще буду рассказывать в своих воспоминаниях о Никите, о его очаровательной жене, о его детях, о его яхте, о его эллинге на Чудском озере и о многом еще и, конечно же, о его приезде почти со всей семьей на мое 75-летие в Австралию. Это дорогого стоит.

Скажу только одно, что когда ему исполнилось 40 лет, я, конечно, забыл про его день рождения. Он приехал ко мне в кабинет и сказал: «Марк Петрович, мне сегодня 40 лет, я решил, что вы будете первым, к кому я заеду, чтобы выпить за мое здоровье». – Достал бутылку коньяка, мы с ним немного выпили, и вот это тоже навсегда осталось в моей памяти.

Этот человек растолкал меня полусонного и заставил сильно шевелиться. Вокруг кипела жизнь: в институте, на улице. Это можно было увидеть, например, по дороге от метро «Горьковская» до своего института. Вокруг крутились люди, они что-то предлагали, что-то покупали, что-то искали, что-то меняли. А поменять можно было все что угодно, точнее, все на что угодно. Это вот одна сторона жизни, которую я бы назвал «Никитостроение».

Шаланда посуды

Как-то ко мне подошли мои бывшие студенты, а ныне молодые преподаватели Андрей Дергачев и Коля Мартьянов, веселые, заводные ребята с массой идей и массой знакомых. Они предложили: «Слушайте, у нас есть приятель, он каким-то образом присосался к заводу по производству посуды, самой кондовой русской посуды: больших чашек, которые почему-то назывались бокалами, тарелок, мисок. Этими товарами на заводе выдают зарплату, потому что нет денег. Эту продукцию нужно кому-нибудь продать. Марк Петрович, а не нашли бы Вы как-нибудь денег, чтобы купить контейнер, ну не контейнер – грузовик, шаланду (это слово было тогда особенно популярным). Короче, давайте купим шаланду этой посуды». Я посчитал, потом мы нашли какие-то деньги, не помню как, и купили эту посуду.

Она пришла в Ленинград. Я отлично помню, что стояла зима, декабрь месяц, первые серьезные морозы, когда к нам ночью пришёл грузовик с товаром. Первая мысль: «Какие мы теперь богатые люди, у нас столько посуды!» А что делать с ней? Во-первых, куда ее деть? Первым делом я приполз к Никите Морозову и сказал: «Никита, помоги мне, пожалуйста, найти склад, куда я бы мог свезти эту шаланду посуды». Оказалось, что такой склад у него есть в каком-то подвале, и он тут же сказал: «Марк Петрович, я, конечно, не против, чтобы Вы воспользовались складом, но при одном условии, что я помогу Вам все это разгрузить…» Потому что сейчас, когда мне 75, а ему немножко за 50, кажется мы почти ровесники, может благодаря его деликатности, но тогда казалось, что не то, что он очень молодой, а просто я очень старый. Вот как дальше все это происходило.

Мы знали, что посуду должны привезти где-то в 4-5 часов вечера. Я собрал команду, в которую вошли мои друзья-студенты Андрюша и Коля и какие-то их приятели. Ещё было несколько ребят во главе с Никитой Морозовым. Очень поздно, в 10-11 часов вечера шаланда, наконец, пришла. Никита Борисович выдал мне большую канцелярскую книгу, как бы амбарную, так она раньше называлась. Такую большую-большую тетрадь, где он заранее все как-то разграфил: горизонтальные строчки, вертикальные столбцы и сказал: «Марк Петрович, Вам поручается самая ответственная работа. Вы будете вот здесь на спуске в подвал стоять и отмечать. Вот видите, вот здесь: бокалы, чашки, сервизы, тарелки. Есть единицы измерения: ящик, коробка. Вы будете ставить плюсы, галочки и потом мы посчитаем, сколько чего пришло».

Я понял, что это очень ответственная работа. Встал у входа в подвал, мимо меня стали сновать эти молодые пацаны, таскать эти ящики, и вдруг, я понял, что у меня голова не очень-то занята, а руки и ноги жутко чешутся. Тут я стал вспоминать всякие книги, которые читал, может быть «Один день Ивана Денисовича» или еще какие-то, в которых описывалась жизнь, быт и работа в наших советских концлагерях. Тогда начали появляться такие книги, и в них иногда встречалось такое слово «доходяга». Это человек, который, допустим, на лесоповале или на какой-то другой тяжелой работе уже ни с чем не мог справиться, ему давали самую легкую работу, просто его жалели. Давали, например, этому «доходяге» такую же конторскую книгу, где он должен был ставить галочки, и тут я почувствовал, что уже дошел до уровня этого «доходяги». Как только эта мысль созрела во мне окончательно, я взял эту книгу и запустил ее в первого же, кто мимо меня с огромной скоростью проносился с очередной коробкой посуды. Я уж не помню, кто это был, не исключено, что сам Никита Борисович. Надо будет его об этом обязательно спросить. Я забросил книгу и включился в этот поток тружеников, которые участвовали в реальном процессе капитализации нашей страны.

Я стал носиться с ящиками, стал также потеть, ворчать: «Это налево, это направо…». Так я постепенно стал руководить этим процессом. На меня сначала оглядывались – ты чего это ещё только начал таскать и уже чего-то там командуешь, но потом как-то все к этому постепенно привыкли. Я понял, что один процесс совершенно не мешает другому. Это стало началом моей настоящей новой трудовой жизни. Наверно, это было ошибкой, что я забросил книгу, надо было вручить её в надежные руки. В дальнейшей своей деятельности я старался следовать такому правилу: любую работу надо начинать с самого корешка, а потом уже думать о веточках. На них, если очень повезет, и ты будешь очень стараться, когда-нибудь вырастут достойные плоды, которые обеспечат твою жизнь и дальнейший рост всего, что тебя окружает. Так началась моя практическая деятельность.

Первое упоминание о Высоцке. Несостоявшийся бизнес

Были и другие направления, связанные с тем же институтом точной механики и оптики. Один из моих коллег, – доцент Кулагин как-то сказал: «Слушай, ты же ведь был связан с морем, ты не мог бы заняться транспортировкой и продажей такого вот продукта, который называется «мочевина». «Мочевина, а что это такое?!» «Это азотное удобрение, оно в мешках, большая партия этой мочевины лежит в порту Высоцка». Тут впервые в моей жизни появилось слово «Высоцк», с которым связано очень много воспоминаний. Одни – о делах, которые являются предметом гордости, другие – о том, что оставило горький след в жизни. Слово «Высоцк» еще встретится на страницах моей книги.

А сейчас вернемся к предложению Кулагина. Надо было продать большую партию мешков с мочевиной. Какие в этом проблемы? Сейчас мы все это быстро организуем. Сначала надо найти покупателя, потом – транспортные средства, какой-то пароход. Началась ужасная суматоха. Она длилась несколько месяцев, но мне так и не удалось ничего сделать.

Сначала я искал покупателей, нашел их где-то, кажется, в Лос-Анджелесе или в Сан-Франциско, сейчас трудно вспомнить. Предстояло доставить этот груз куда-то в Африку, где эти азотные удобрения были безумно нужны. Но оказалось, что какой-то идиот завез в Высоцк такую большую партию груза, что этот мелководный порт не мог принять корабль, который, требовался для вывоза всей партии. Маленькими же корабликами мы могли доставить эти удобрения не дальше Финляндии, а о том, чтобы их доставить до какой-то африканской страны, и думать было нечего. Оставалось только здесь на месте срочно наладить усиленное выращивание каких-то экзотических фруктов, которые ждут не дождутся моих азотных удобрений. Короче говоря, я метался-метался, но ничего не получилось.  Это стало моим первым серьёзным провалом. Но на этот раз он мне практически ничего не стоил. Единственное во что я влетел, это затраты на несостоявшихся грузчиков. Я был уверен, что смогу всё это организовать, поэтому заранее обеспечил рабочую силу. В одном из лагерей недалеко от Высоцка (не концентрационных, а спортивных лагерей, студенческих), я поселил двадцать или тридцать студентов, которым купил путевки. Здоровые ребята, они там благополучно прожили одну или две смены, я уже точно не помню, в ожидании, когда же я свершу свой первый бизнес. Бизнес не состоялся, путевки я оплатил. Это обошлось мне, скажем так, по тем временам, очень недешево, но, может быть, это тоже легло в фундамент моей дальнейшей деятельности. Любая несостоявшаяся сделка – это, бесспорно, приобретенный опыт, особенно на первых шагах. И в дальнейшем, все, что касалось азотных удобрений, для меня почему-то всегда заканчивалось неудачно.

Итак, сначала был фарфор, потом азотные удобрения и больше ничего. И тут, я в поисках истины, в поисках работы еду в Москву к своим давнишним коллегам по министерству электронной промышленности. Это молодые, но уже опытные ребята, блестяще сочетающие эти два качества, столь бесценные в современном мире. Они все, конечно, искали работу, понимая, что министерство электронной промышленности начинает умирать, и они никому здесь не нужны. Среди них был один совершенно замечательный человек (я сейчас уже не помню его имени и отчества), с очень известной фамилией Цюрупа. Он являлся внуком наркома продовольствия в первом правительстве Советского Союза, который умер от голода. Представляете, в 80-ые или в 90-ые годы мы узнаем, что этот человек, будучи наркомом продовольствия, умер от голода! Над его внуком как будто светился какой-то ореол величайшей человеческой порядочности. Это был интеллигентнейший и очень способный парень. Ему не исполнилось ещё и тридцати, но он уже занимал пост заместителя начальника производственного управления и имел хорошую производственную школу. Этот парень обладал крепкими связями в Госплане и в целом ряде других государственных учреждений, которые еще продолжали существовать и обеспечивали ритмичную работу умирающей советской экономики.

Не помню, уж как это случилось, но он почему-то посоветовал мне заниматься продажей металлургической продукции. А, какие советские товары можно было продавать? Ясно, что не автомобили и не продовольственные товары, а какое-то сырьё – руду, уголь, или что-то вроде этого. Мы поняли, что начинать надо вот с этих самых корешков, потому что недра неисчерпаемы, возможности людские не ограничены, потребность в мире только растёт и надо что-то искать в этой области, а тут вот такая хорошая золотая середина. Можно начинать продавать какие-то первичные изделия, например, арматуру, рельсы – это уже не первичные, но ещё и не готовые изделия, во всяком случае, это металлопродукция. И вот мне посоветовали заняться металлопродукцией, найти возможности ее перегрузки в Ленинградском торговом порту.

Начало угольного бизнеса

Цюрупа организовал встречу с очень милой женщиной в Госплане, которая как раз занималась не то планированием производства, не то распределением металлопродукции. Встреча состоялась. После этой встречи, уже через несколько дней я сумел организовать отправку парохода водоизмещением 24 тысячи тонн с этой самой металлопродукцией, даже запомнил его название «Сэр Чарльз Парсонс». Я его зафрахтовал, организовал выгрузку арматуры на склад порта, оформил приём судна и обеспечил его погрузку. Я был ужасно горд, особенно, когда капитан судна запросил меня, можно ли «на усмотрение владельца» погрузить немного больше или немного меньше того, что написано в погрузочной инструкции. Я надул щёки и решил, что владелец – это я. По-моему, я не догрузил пароход, и, в конце концов, все, что заработал на этом пароходе, потерял, потому что, оказывается, владелец – это владелец судна. А я принял решение за него, значит, пароход ушел с недогрузом, и мне пришлось заплатить ему несколько тысяч неустойки. Но это все произошло позже.

Вернёмся к этой милой женщине. Она мне ещё рассказала, что у неё есть друзья, которым она очень хотела бы помочь. Эти люди начали заниматься международной торговлей русским углем, но беда в том, что русский уголь, оказывается, очень трудно вывезти из России. Нет возможности, нет места. И она спросила: «Не могли бы Вы попробовать что-то сделать в Ленинграде, например, вывезти уголь через ленинградский морской торговый порт». Но, боже мой, я тут же надул щеки и сказал: «Господи, да я же коренной питерец, да я моряк, да я такой, да я сякой. Да, конечно, могу. Давайте, попробую». Я понятия не имел, как это делается.

Олег Розенберг

Она меня рекомендовала своим друзьям, и уже на следующий день произошла моя встреча с очень скромным молодым человеком по фамилии Розенберг, а звали его Олег Игоревич. Я знаю, что он продолжает активную жизнь и сейчас, но мы потеряли друг друга. Буду стараться рассказать об этом человеке много нового, потому что это одна из ключевых фигур в моей биографии, в моей второй жизни. Олег Розенберг привел меня в настоящий большой бизнес.

Я приехал в морской порт, узнал, что такое угольная гавань, пришел к начальнику этой угольной гавани, познакомился с ним и уже через полчаса понял, что такую сделку можно организовать. Уж не помню, какие документы мы подписывали, может и просто хлопнули по рукам. В то время это считалось нормальным. Короче говоря, через какое-то время я организовал отгрузку первого парохода с углем. Но сначала организовал приемку и погрузку этого угля.

Для меня это была совершенно новая и интересная область деятельности, а главное, чем она соблазнила – это возможность сразу ощутить, как зависит твое существование от того, насколько ты активно действуешь.

Потом я стал понимать, как это непросто, если ты хочешь зарабатывать не какие-то копейки, а зарабатывать настоящие деньги, обеспечивать свою семью, свое будущее и дать работу людям. Это все пришло гораздо позже. Но это отдельная тема отдельного повествования.

Далее
В начало